Цвет огня
В 1854 году в Гейдельберге построили газовый завод, и в лабораторию Бунзена провели газ. Надо было обзаводиться газовыми горелками. Бунзен испробовал горелки разных конструкций, но ни одна из них его не удовлетворяла. И он изобрел сам новую замечательную горелку.
Горелка Бунзена не коптила, и ее можно выло регулировать как угодно. Она могла давать то очень жаркое, чистое и бесцветное пламя, то менее жаркое, но зато большее по размеру. Можно было по желанию оставлять совсем маленький язычок огня, и все равно он не потухал.
Этой удивительно простой и удобной горелкой еще по сей день пользуются во всех лабораториях мира. Она так и называется — бунзеновская горелка.
Бунзен очень любил возиться с огнем. Он был большой мастер выдувать из раскаленного стекла различные химические приборы и иногда часами сидел у стола с кузнечными мехами, раздувая паяльный огонь. Его огромные руки ловко вертели стекло в пылающем пламени. С увлечением он дул в огненную стеклянную массу, придавая ей самые причудливые формы. Он впаивал в нее металл, припаивал одну трубку к другой, один прибор к другому и, не задумываясь, хватался за размягченное стекло голыми руками, как будто они были не из кожи и мяса, как у всех людей, а из жароупорной стали.
— Сейчас запахнет жареным, — говорили студенты, когда профессор садился к паяльной трубке.
И в самом деле, часто у Бунзена буквально начинали дымиться пальцы, а он, как ни в чем не бывало, не выпускал из рук раскаленного стекла. Только когда ему становилось уже невыносимо больно, он остужал обожженные пальцы особенным, бунзеновским способом: быстро подносил их к правому уху и крепко зажимал ими мочку.
Его «огнеупорные» руки славились по всему университету. Когда Бунзен паял и выдувал стекло, он не мог не заметить, как то и дело меняется цвет пламени. Особенно это стало ему бросаться в глаза тогда, когда он начал пользоваться своей газовой горелкой.
Обыкновенно она давала чуть заметное синеватое горячее пламя.
Но стоило только внести в это бесцветное пламя стеклянную трубку, как оно становилось желтоватым. Если пламя проскакивало внутрь и медь горелки раскалялась, пламя окрашивалось в зеленый цвет. А от кусочка соли калия оно становилось розовато-лиловым.
Бунзен как-то попробовал вводить в пламя на платиновой проволоке самые различные вещества. И что же? Бесцветное газовое пламя окрашивалось в самые нарядные цвета, как при иллюминации.
Крупинка стронциевой соли давала яркий малиновый огонь. Кальций — кирпично-красный.
Барий — зеленый.
Натрий — ярко-желтый.
И так далее.
Бунзен знал, что некоторые химики давно уже пытались по цвету пламени узнавать состав веществ. Это не очень удавалось, потому что у них были только спиртовки, а спиртовое пламя имеет свой собственный цвет. В бесцветном же пламени бунзеновской горелки все выступало очень ясно.
«Это очень заманчиво, — подумал Бунзен: — в несколько секунд узнавать состав любого вещества!»
Бунзен, как аналитик, хорошо знал, сколько хлопот доставляет обыкновенный химический анализ. Чтобы узнать, из каких элементов состоит какое-нибудь вещество, нужно возиться с ним часами, а иногда и несколько дней. А тут как будто действительно все было очень просто — внес в пламя горелки крупинку вещества, и сразу становится известно, из чего оно состоит!
Все это было так, да не совсем так.
Хорошо, если вещество содержало, скажем, один только калий или один только стронций и никаких примесей. Тогда пламя имело чистый, отчетливый лиловый или малиновый цвет. А если в состав исследуемого вещества входило несколько различных элементов, как это почти всегда и бывает? Тогда даже в чистом пламени бунзеновской горелки трудно было что-нибудь разобрать. Один цвет забивал другой.
Бунзен пытался применять различные ухищрения, чтобы разглядеть каждый цвет в отдельности.
Он пробовал смотреть на пламя сквозь синие стекла. Так удавалось ему иногда различить в пламени лиловый цвет калия или красный цвет лития, хотя невооруженному глазу оно и казалось окрашенным только в густо-желтый цвет натрия. Сквозь синее стекло желтого не видно, и поэтому лиловый выступал отчетливо. Но все это было ненадежно, и определить таким путем состав вещества удавалось в одном случае из ста.
Во время одной из прогулок Бунзен рассказал о своих опытах Кирхгофу.
— Как физик, я поступил бы на твоем месте по-другому, — сказал Кирхгоф. — По-моему, надо смотреть не прямо на пламя, а на его спектр. Тогда все цвета будут выступать гораздо явственнее.
Бунзену эта идея понравилась. И они решили не откладывая взяться вдвоем за ее осуществление.
Разговор об этом происходил ранней осенью 1859 года. Он имел для науки исключительно важные последствия. Но, прежде чем рассказать о них, нам надо познакомиться более подробно со свойством цветов радуги, которой любовался, воспевал и изучал Михаил Ломоносов.
