Фрагменты из давнишней статьи Аполлонова в Ядерной точке. Думаю, что в тему.
– Историю института я бы разделил на четыре периода. Первый, с пятидесятых годов, – становление. Бурное развитие, быстрый рост людей, умеющих работать. Очень много новых изделий. Огромный энтузиазм. Но постепенно, к концу социализма, его становилось меньше. Застой. Не такой, конечно, как по всей стране, но всё же он был и у нас. Это второй период – восьмидесятые. Снижение темпов.
Третий: девяностые. Рухнул Советский Союз, началось создание новой страны – России. Первое десятилетие было катастрофическим. В Москве на нас никто не обращал внимания. Все основные и немногочисленные разработки – за счёт прежних, еще «советских» ресурсов и заделов, при минимальной зарплате и вообще без нее. Полтора – два – два с половиной года, точно не помню, зарплаты как таковой не было. Мы получали маленькие «авансы» буквально на хлеб и воду.
Интересен третий период тем, что многие энергичные, самостоятельные люди покидали институт или по совету руководства находили себе работу по договорам. Мы с коллегами приложили силы в «халтуре» на геологоразведке. До нас в шахтах города Пласта при добыче золота руду взрывали и доставали наверх всю подряд, не имея представления, каково его содержание. Мы спускались в новую, «незаселённую» и без электричества, шахту глубиной около 600 м, где в разные стороны ведут горизонтальные штреки. Обследовали своей аппаратурой и говорили, где какой процент золота. Под землей неуютно: замкнутое пространство, темнота и особенная тишина. Человек рядом – он есть. За угол повернул – его совсем не слышно, его нет.
Мы держались на принципе: выжить, сохранить институт. Верили: этот кошмар когда-нибудь кончится. Ядерное государство без ядерного оружия как самостоятельная единица существовать не может. Ядерное оружие невозможно без сильного государства. И нам не наплевать на то и другое.
Начало четвертого периода я связываю с событием, которое всем бросилось в глаза, – приездом в 2000 году только что избранного, еще даже не вступившего в должность президента Путина. Я был во Дворце культуры, где проходило заседание. Мне показалось, что его подходы к ядерной отрасли – как раз те, что нужны России. За словами последовали дела. С чего началось? Директор объявил, что отныне зарплата будет всегда. Аванс и получка – вовремя.
Началось поступление оборудования. При советской власти не было таких объёмов: японская аппаратура, английская, американская, причем самая современная. Производительность и качество работ взлетели, естественно. Отвлекусь на один пример: всю жизнь в отделе мечтали о безэховой камере. Даже разговоры о ней пресекались. Теперь приступили к строительству, закупается оснащение.
Вы спрашиваете о продолжении гражданских разработок? Мы в отделе их прекратили, на договоры не хватало времени. Научная часть, если опубликовать, может быть кем-то использована. Но… ВНИИТФ – как рабочий в том анекдоте про завод детских колясок: приношу домой детали, а как ни собираю, всё пулемет получается. Ядерные взрывы для народного хозяйства – это наше. Нанотехнологии, как всё, что с нуля, – наше. Ядерная энергетика и медицина – тоже. А вот томограф, противоожоговая кровать… Мы бы их тоже сделали, не сомневаюсь. Но пока мы начинали, те, кто ими занимался уже много лет, ушли вперед. Во всём нужна школа. И нам в ядерном центре надо или использовать свою школу, или браться за новое, на равных с другими разработчиками. Тогда мы скажем своё слово и обгоним. А если бы, не дай бог, попробовали производить кастрюли какие-нибудь, то они у нас неконкурентоспособны.
Слово «менеджмент» я впервые услышал лет в сорок. Мода пришла. На самом деле управляемость начинается в Москве. Связь прямая, проверена опытом: когда мы занимаем правильное место в структуре приоритетов государства, тогда и внутри института «менеджмент» на высоком уровне.
...
Мы учились общению, как и многому другому, у иностранцев. Опыт МНТЦ (Международный научно-технический центр, двухтысячные годы) не прошел даром. Я побывал в Италии и Англии. Мне понравилось, как нас принимали, как там принято выстраивать рабочие отношения. По своей специальности мы много нового узнавали. Результаты проектов МНТЦ становились общим достоянием. Например, по нашему профилю - однопунктовая система улавливания грозовых образований, технология распознавания подлинности произведений искусства.
Менеджмент бывает разный. Помню ли я парткомы? Конечно. Туда можно было пожаловаться, создавалась комиссия, долго разбиралась, находила виновника непорядка, его пропесочивали, могли снять любого начальника. Но в то же время КПСС мешала думать. Если много думаешь, то всегда, при любой идеологии, так или иначе додумываешься до инакомыслия. Социалистическое соревнование – просто дурь. Сначала формула подведения итогов была простой. Потом добавлялись параметры, чуть ли не сколько метров пробежал сотрудник и кто куда сходил. Формула бесконечно усложнялась. Мы над этим смеялись, а нам говорили, что мы ничего не понимаем. Оценка всегда субъективна, баллы не помогут. Но неужели я, как начальник, и без соцсоревнования не знаю, кто как работает?!
...
Свой, особенный «менеджмент» на полигонах, где мы со своей электроникой бывали. Там работают все на равных, без разбора на чины и звания. Приходит вагон - разгружают все, одинаково таскаем ящики с аппаратурой. Вспоминается-то весело. Я не назову вам все полигоны, где пришлось проводить испытания. Напишите так: от самого крайнего севера до самого крайнего юга, от самого запада до самого востока. Без хорошей связи надо было состыковать микросекунды через весь Советский Союз, увязать разных специалистов, разные службы на таких расстояниях. Самым хорошим считался полигон в Крыму под Керчью. До десяти человек в одной комнате, с улицы мы приходим в меховых унтах, в полушубках – из-под самолета, на ветру, при снеге с дождем. Одежда согревалась… И так 45 суток. В Норильске минус 53 – 55 градусов, в кунге (кузов унифицированный нулевого габарита, автофургон. – Ред.) изнутри на стенах слой льда намерзал сантиметров 10 – 20.
Теперь о пятом периоде, о будущем. Приходят очень хорошие молодые люди (замечу, девушки в том числе). Они хотят учиться, быстро схватывают, растут. Они нас заменят, я в этом не сомневаюсь. Иногда слышу, что вот раньше отбирали лучших из лучших выпускников вузов, не то, что сейчас. И сейчас отбирают. Раньше, говорят, брали только после МГУ, МИФИ, МЭИ, из Ленинграда, а теперь – уральцев и сибиряков. В первое и второе отделение – соглашусь, нужны редкие умники, так они там и есть, со своими условиями приема на работу. В других подразделениях на отдел достаточно одного-двух-трех «мыслителей». Теоретику тут делать нечего, он заскучает и загниёт. Созидательным трудом в нашем отделе, на заводах должны заниматься крепкие инженеры. Изменился характер работы, мы пользуемся расчётными программами, компьютерами. Раньше всё испытывали. Сделали что-то – проверили, «все довольны, все смеются». С развитием теоретической, математической части необходимость остается только в «генеральских» испытаниях.
...
…Недавно в саду я нашел свою логарифмическую линейку. Внук спросил, что это такое.
