Стихи
- Автор темы Kamilla
- Дата начала
1234567890
Десять грустных цифр.
мысль о тебе, как драгоценный камень
из головы достану, поставлю на низкий стол
и, как стеклянным куполом под руками,
накрою молчанием, возьму в безъязыкий колокол
мысль о тебе, горечь косточки апельсина
жертвенность таянья свеч, маятники тоски
не названная словами, невыносима
огонь, дно ладоней и лотоса лепестки
мысль о тебе, что больше мной не оправлена -
любимый цветок ювелира не станет пить -
смотрю на нее - и становятся равноправными
свобода любить тебя
свобода тебя не любить
из головы достану, поставлю на низкий стол
и, как стеклянным куполом под руками,
накрою молчанием, возьму в безъязыкий колокол
мысль о тебе, горечь косточки апельсина
жертвенность таянья свеч, маятники тоски
не названная словами, невыносима
огонь, дно ладоней и лотоса лепестки
мысль о тебе, что больше мной не оправлена -
любимый цветок ювелира не станет пить -
смотрю на нее - и становятся равноправными
свобода любить тебя
свобода тебя не любить
1234567890
Десять грустных цифр.
Теперь же - два слоя соли на губах, два слоя пыли на щиколотках, рваные босоножки, ожог на прежнем ожоге. Южные боги были благосклонны, всё поняли так, как нужно. Не ждали нежности, не лезли под кожу, не силились сделать меня живой.
1234567890
Десять грустных цифр.
Слова и улыбки ее, как птицы,
Привыкли, чирикая беззаботно,
При встречах кокетничать и кружиться,
Незримо на плечи парней садиться
И сколько, и где, и когда угодно!
Нарядно, но с вызовом разодета.
А ласки раздаривать не считая
Ей проще, чем, скажем, сложить газету,
Вынуть из сумочки сигарету
Иль хлопнуть коктейль коньяка с «Токаем».
Мораль только злит ее: — Души куцые!
Пещерные люди! Сказать смешно!
Даешь сексуальную революцию,
А ханжество — к дьяволу за окно!—
Ох, диво вы дивное, чудо вы чудное!
Ужель вам и впрямь не понять вовек,
Что «секс-революция» ваша шумная
Как раз ведь и есть тот «пещерный век»!
Когда ни души, ни ума не трогая,
В подкорке и импульсах тех людей
Царила одна только зоология
На уровне кошек или моржей.
Но человечество вырастало,
Ведь те, кто мечтает, всегда правы.
И вот большинству уже стало мало
Того, что довольно таким, как вы.
И люди узнали, согреты новью,
Какой бы инстинкт ни взыграл в крови,
О том, что один поцелуй с любовью
Дороже, чем тысяча без любви!
И вы поспешили-то, в общем, зря
Шуметь про «сверхновые отношения»,
Всегда на земле и при всех поколениях
Были и лужицы и моря.
Были везде и когда угодно
И глупые куры и соловьи,
Кошачья вон страсть и теперь «свободна»,
Но есть в ней хоть что-нибудь от любви?!
Кто вас оциничивал — я не знаю.
И все же я трону одну струну:
Неужто вам нравится, дорогая,
Вот так, по-копеечному порхая,
Быть вроде закуски порой к вину?
С чего вы так — с глупости или холода?
На вечер игрушка, живой «сюрприз»,
Ведь спрос на вас только пока вы молоды,
А дальше, поверьте, как с горки вниз!
Конечно, смешно только вас винить.
Но кто и на что вас принудить может?
Ведь в том, что позволить иль запретить,
Последнее слово за вами все же.
Любовь не минутный хмельной угар.
Эх, если бы вам да всерьез влюбиться!
Ведь это такой высочайший дар,
Такой красоты и огней пожар,
Какой пошляку и во сне не снится!
Привыкли, чирикая беззаботно,
При встречах кокетничать и кружиться,
Незримо на плечи парней садиться
И сколько, и где, и когда угодно!
Нарядно, но с вызовом разодета.
А ласки раздаривать не считая
Ей проще, чем, скажем, сложить газету,
Вынуть из сумочки сигарету
Иль хлопнуть коктейль коньяка с «Токаем».
Мораль только злит ее: — Души куцые!
Пещерные люди! Сказать смешно!
Даешь сексуальную революцию,
А ханжество — к дьяволу за окно!—
Ох, диво вы дивное, чудо вы чудное!
Ужель вам и впрямь не понять вовек,
Что «секс-революция» ваша шумная
Как раз ведь и есть тот «пещерный век»!
Когда ни души, ни ума не трогая,
В подкорке и импульсах тех людей
Царила одна только зоология
На уровне кошек или моржей.
Но человечество вырастало,
Ведь те, кто мечтает, всегда правы.
И вот большинству уже стало мало
Того, что довольно таким, как вы.
И люди узнали, согреты новью,
Какой бы инстинкт ни взыграл в крови,
О том, что один поцелуй с любовью
Дороже, чем тысяча без любви!
И вы поспешили-то, в общем, зря
Шуметь про «сверхновые отношения»,
Всегда на земле и при всех поколениях
Были и лужицы и моря.
Были везде и когда угодно
И глупые куры и соловьи,
Кошачья вон страсть и теперь «свободна»,
Но есть в ней хоть что-нибудь от любви?!
Кто вас оциничивал — я не знаю.
И все же я трону одну струну:
Неужто вам нравится, дорогая,
Вот так, по-копеечному порхая,
Быть вроде закуски порой к вину?
С чего вы так — с глупости или холода?
На вечер игрушка, живой «сюрприз»,
Ведь спрос на вас только пока вы молоды,
А дальше, поверьте, как с горки вниз!
Конечно, смешно только вас винить.
Но кто и на что вас принудить может?
Ведь в том, что позволить иль запретить,
Последнее слово за вами все же.
Любовь не минутный хмельной угар.
Эх, если бы вам да всерьез влюбиться!
Ведь это такой высочайший дар,
Такой красоты и огней пожар,
Какой пошляку и во сне не снится!
1234567890
Десять грустных цифр.
Набор предметов на столе -
как ночь, фонарь, аптека, улиц
развал - случаен на сто лет
вперед. Как имя. Скажем, Туллий
или Адольф. Как время - "че"
или "разбрасывать каменья".
Как мальчик на большом мяче
поверх законов притяженья.
Случайность. С ней сойдясь в цене,
ты сможешь спрятаться за плаху
и, отвернувшись лбом к стене,
заснуть. А хочется - заплакать.
как ночь, фонарь, аптека, улиц
развал - случаен на сто лет
вперед. Как имя. Скажем, Туллий
или Адольф. Как время - "че"
или "разбрасывать каменья".
Как мальчик на большом мяче
поверх законов притяженья.
Случайность. С ней сойдясь в цене,
ты сможешь спрятаться за плаху
и, отвернувшись лбом к стене,
заснуть. А хочется - заплакать.
kroha
Местный
...Облака рассыпаются каплями,
Разливается грусть за окном...
Это ангелы в небе заплакали,
Проливая слезинки дождем.
...Мы друг друга в толпе не увидели,
Не узнали, не подняли глаз...
Плачут ангелы, наши хранители,
О любви, что прошла мимо нас.
Как же жаль, что мечты не сбываются,
Как же больно - быть снова одной...
Дождь в открытые окна врывается, -
Плачут ангелы - вместе со мной.
Кто же боль эту странную выдумал,
Что так трудно стерпеть, превозмочь?!..
Горько плачет мой ангел невидимый, -
Он теперь не сумеет помочь...
...Небо струйками вниз осыпается,
Плачут ангелы. Молча, без слов.
Капли-слезы к щекам прикасаются -
Поцелуи несбывшихся снов...
Разливается грусть за окном...
Это ангелы в небе заплакали,
Проливая слезинки дождем.
...Мы друг друга в толпе не увидели,
Не узнали, не подняли глаз...
Плачут ангелы, наши хранители,
О любви, что прошла мимо нас.
Как же жаль, что мечты не сбываются,
Как же больно - быть снова одной...
Дождь в открытые окна врывается, -
Плачут ангелы - вместе со мной.
Кто же боль эту странную выдумал,
Что так трудно стерпеть, превозмочь?!..
Горько плачет мой ангел невидимый, -
Он теперь не сумеет помочь...
...Небо струйками вниз осыпается,
Плачут ангелы. Молча, без слов.
Капли-слезы к щекам прикасаются -
Поцелуи несбывшихся снов...
1234567890
Десять грустных цифр.
Меня хватает за воротник и уносит
Не хуже чем в детстве в парке аттракционов
Здесь нет огней и безумных многоголосий
И я подчиняюсь командам магнитофона,
спейслорд маз.фака.
Я вижу цвета, и от них глазам моим больно
Я знаю, в природе таких цветов не бывает
Я слышу слова и они уверяют спокойно,
Что слышу я именно то, в чем они уверяют,
спейслорд мазаф.ка.
Меня качает. Иона в китовьем желудке
Наверное думал: спейслорд, твои шутки не катят.
И так же страдал о стекающем в бездну рассудке.
Так трудно терпеть, если знаешь - тебе не заплатят,
спейслорд маз.фака.
Но мне все же легче - я угодила в пространство,
Облепленное улитками и светлячками.
Спейслорд, это бест оф зе бест твоих гребаных шуток
Полегче бы ты с безумцами и новичками,
спейслорд маз.фака.
И мне приходилось ловить твоих коз в оврагах,
Терпеть твой смех и курить то, что ты принес мне,
При этом слышать - давай, не сдавайся, салага,
Но ритм твоих песен становится все несносней,
спейслорд мазаф.ка.
И каждый удар, как последний, на слабую долю,
За каждый мой шаг, как положено, надо ответить.
Прости, но моя земля крутится как я изволю.
Прости, но я буду жить, пока буду бредить.
***
Небо чистое смеется.
На линованной бумаге
Поперек пиши, не бойся.
Ты не узник. Жизнь не лагерь.
Не хуже чем в детстве в парке аттракционов
Здесь нет огней и безумных многоголосий
И я подчиняюсь командам магнитофона,
спейслорд маз.фака.
Я вижу цвета, и от них глазам моим больно
Я знаю, в природе таких цветов не бывает
Я слышу слова и они уверяют спокойно,
Что слышу я именно то, в чем они уверяют,
спейслорд мазаф.ка.
Меня качает. Иона в китовьем желудке
Наверное думал: спейслорд, твои шутки не катят.
И так же страдал о стекающем в бездну рассудке.
Так трудно терпеть, если знаешь - тебе не заплатят,
спейслорд маз.фака.
Но мне все же легче - я угодила в пространство,
Облепленное улитками и светлячками.
Спейслорд, это бест оф зе бест твоих гребаных шуток
Полегче бы ты с безумцами и новичками,
спейслорд маз.фака.
И мне приходилось ловить твоих коз в оврагах,
Терпеть твой смех и курить то, что ты принес мне,
При этом слышать - давай, не сдавайся, салага,
Но ритм твоих песен становится все несносней,
спейслорд мазаф.ка.
И каждый удар, как последний, на слабую долю,
За каждый мой шаг, как положено, надо ответить.
Прости, но моя земля крутится как я изволю.
Прости, но я буду жить, пока буду бредить.
***
Небо чистое смеется.
На линованной бумаге
Поперек пиши, не бойся.
Ты не узник. Жизнь не лагерь.
1234567890
Десять грустных цифр.
Я думаю... я думаю, у Бога
усталый, хрипловатый тихий голос,
и мы его не слышим: звон в ушах,
стук сердца заглушает все молитвы,
а он - он просто смотрит сверху вниз,
обиженно немного, как ребенок,
и взглядом близоруким и уставшим
скользит по тонкой нитке всех времен,
считая узелки: второй, десятый,
двенадцатый, пятьсот сорок девятый,
Три миллиарда восемь миллионов
сто сорок тысяч восемьсот четвертый
и снова первый, потому что нить
запутана неимоверно кем-то,
так что узлы встречаются по десять
и двадцать раз, и начинать сначала
всегда он принужден, и потому
никак не может досчитать до цифры
неведомой какой-то и такой
огромной, что ее произносить
двенадцать нужно вечностей, и после
ее произнесенья круг замкнется
и время кончится.
Я думаю, что Бог
не возглашает - просто говорит,
не зрит, а видит, потому что видеть
сложней намного, чем взирать и зрить
и громовые совершать раскаты, -
как, например, сложнее не ударить
любимого, а руку удержать.
Мне кажется, что он сидит спокойно
в невероятно мягком и уютном
небесном кресле с грелкою у ног
и пледом, так как у него подагра
стовековая. Долгим, долгим вздохом
он провожает каждое столетье,
как чью-то молодость (конечно, не свою,
а чью-нибудь чужую). Он вздыхает
и думает о том, какое время
уж проползло, и как его осталось
неимоверно много за спиною,
и еще больше видно впереди...
И в сумраке неярких мягких молний
он нежит старость долгую свою
и смотрит вниз.
А мы его шагами
обмериваем мир без всяких мер,
и без громов и острых белых молний
нам рай не рай, и кажется, что даже
и ад не ад. Но знаете, когда
мне грустно и ужасно одиноко
и в голове не слышно умной мысли,
чтоб ею мне утешиться, а только
сплошная какофония загадок
(как тех узлов), которых мне вовек
не разгадать, - тогда иду я просто
куда-нибудь в его уютный мир:
под мягкий ворс лесов, или под плед -
зеленый, вытертый и старенький - полей,
под одеяло неба. И когда
моих волос коснется тихо ветка
и пару капель звонких дождевых
с ее листов почувствую на шее;
когда спокойный, тихий, чуть усталый,
такой обычный, хрипловатый голос
(ужасно рядом, над моей щекою)
прохожего мне просто скажет вдруг:
"Не плачь," - тогда - не верите? - я знаю,
что это Бог меня рукой погладил
по рыжим волосам, по-стариковски
тихонечко всплакнул, и это я
услышала его святое слово,
Его Завет: "Не плачь".
усталый, хрипловатый тихий голос,
и мы его не слышим: звон в ушах,
стук сердца заглушает все молитвы,
а он - он просто смотрит сверху вниз,
обиженно немного, как ребенок,
и взглядом близоруким и уставшим
скользит по тонкой нитке всех времен,
считая узелки: второй, десятый,
двенадцатый, пятьсот сорок девятый,
Три миллиарда восемь миллионов
сто сорок тысяч восемьсот четвертый
и снова первый, потому что нить
запутана неимоверно кем-то,
так что узлы встречаются по десять
и двадцать раз, и начинать сначала
всегда он принужден, и потому
никак не может досчитать до цифры
неведомой какой-то и такой
огромной, что ее произносить
двенадцать нужно вечностей, и после
ее произнесенья круг замкнется
и время кончится.
Я думаю, что Бог
не возглашает - просто говорит,
не зрит, а видит, потому что видеть
сложней намного, чем взирать и зрить
и громовые совершать раскаты, -
как, например, сложнее не ударить
любимого, а руку удержать.
Мне кажется, что он сидит спокойно
в невероятно мягком и уютном
небесном кресле с грелкою у ног
и пледом, так как у него подагра
стовековая. Долгим, долгим вздохом
он провожает каждое столетье,
как чью-то молодость (конечно, не свою,
а чью-нибудь чужую). Он вздыхает
и думает о том, какое время
уж проползло, и как его осталось
неимоверно много за спиною,
и еще больше видно впереди...
И в сумраке неярких мягких молний
он нежит старость долгую свою
и смотрит вниз.
А мы его шагами
обмериваем мир без всяких мер,
и без громов и острых белых молний
нам рай не рай, и кажется, что даже
и ад не ад. Но знаете, когда
мне грустно и ужасно одиноко
и в голове не слышно умной мысли,
чтоб ею мне утешиться, а только
сплошная какофония загадок
(как тех узлов), которых мне вовек
не разгадать, - тогда иду я просто
куда-нибудь в его уютный мир:
под мягкий ворс лесов, или под плед -
зеленый, вытертый и старенький - полей,
под одеяло неба. И когда
моих волос коснется тихо ветка
и пару капель звонких дождевых
с ее листов почувствую на шее;
когда спокойный, тихий, чуть усталый,
такой обычный, хрипловатый голос
(ужасно рядом, над моей щекою)
прохожего мне просто скажет вдруг:
"Не плачь," - тогда - не верите? - я знаю,
что это Бог меня рукой погладил
по рыжим волосам, по-стариковски
тихонечко всплакнул, и это я
услышала его святое слово,
Его Завет: "Не плачь".
1234567890
Десять грустных цифр.
Солнца плевок залепил глаза мне,
Солнца плеть - на солнца сплетении
Шрам оставила, а камня на камне
Нет ни после, ни до наступления
Наших, не наших ли, ночи ли, дня ли -
Или в обратном порядке. Мне его
Вовсе не жалко. Только бы сняли
Бывшее телом с развилки дерева.
Ноги облеплены красной пылью
Едкой. Здесь выбирать не приходится -
В красную реку по пояс - смыли.
К вечеру пыль добралась до пояса.
Кашляю красным теперь, но в общем
Можно смириться и с этим, и с тем, что
Кожа да кости, морда да мощи -
Я это спрячу под красной одеждой.
1234567890
Десять грустных цифр.
Лежи и слушай, как хрипит твой мир,
как треплется на части занавеска
в окноубийце - шторме перемен.
Мечтая за тяжелыми дверьми,
нанизывая свой покой на леску,
ты, нет, не смог украсить им свой плен.
У старшей куклы к черту содран скальп,
лицо залили красные чернила -
лежи и слушай, как хрипит твой мир.
Ты думал, что спасет тебя тоска?
Смотри, на что она тебя сманила,
мечтая за тяжелыми дверьми!
Лежи и слушай, как хрипит твой мир.
Да, все пройдет, но кто сказал, что быстро?
Нет, это вечно; твой ли это путь?
Мечтая за тяжелыми дверьми,
пытался дослужиться до магистра...
Ты помнишь, как просили отдохнуть
сосуды мозга, сухожилья ног?
Устала плоть выпрашивать подмогу -
и что-то вторглось, резко, как амок,
и оторвало младшей кукле ногу.
Лежи и слушай, как хрипит твой мир,
упавший за тяжелыми дверьми.
***
Эй, что там за мессия шатается от ветра?
Я разглядеть пытаюсь сквозь толщу янтаря -
а в янтаре застыла поганая Электра,
на все мои потуги внимательно смотря.
Я трогаю поверхность и скалюсь в отраженье,
но пальцам не завязнуть, и не погрязнуть мне.
Сама же понимаешь - все дело не в мишенях,
не в выпитом винище, не в признанной вине.
Так и живем, родная. Я что? Ведь я простое -
не то что ты, мой киборг с удавкой и хлыстом...
Когда-нибудь ты, с.чка, оплатишь все простои
моих существований.
Вот так я. О простом.
как треплется на части занавеска
в окноубийце - шторме перемен.
Мечтая за тяжелыми дверьми,
нанизывая свой покой на леску,
ты, нет, не смог украсить им свой плен.
У старшей куклы к черту содран скальп,
лицо залили красные чернила -
лежи и слушай, как хрипит твой мир.
Ты думал, что спасет тебя тоска?
Смотри, на что она тебя сманила,
мечтая за тяжелыми дверьми!
Лежи и слушай, как хрипит твой мир.
Да, все пройдет, но кто сказал, что быстро?
Нет, это вечно; твой ли это путь?
Мечтая за тяжелыми дверьми,
пытался дослужиться до магистра...
Ты помнишь, как просили отдохнуть
сосуды мозга, сухожилья ног?
Устала плоть выпрашивать подмогу -
и что-то вторглось, резко, как амок,
и оторвало младшей кукле ногу.
Лежи и слушай, как хрипит твой мир,
упавший за тяжелыми дверьми.
***
Эй, что там за мессия шатается от ветра?
Я разглядеть пытаюсь сквозь толщу янтаря -
а в янтаре застыла поганая Электра,
на все мои потуги внимательно смотря.
Я трогаю поверхность и скалюсь в отраженье,
но пальцам не завязнуть, и не погрязнуть мне.
Сама же понимаешь - все дело не в мишенях,
не в выпитом винище, не в признанной вине.
Так и живем, родная. Я что? Ведь я простое -
не то что ты, мой киборг с удавкой и хлыстом...
Когда-нибудь ты, с.чка, оплатишь все простои
моих существований.
Вот так я. О простом.