Проза.

[Дoчь*Cамурая]

Так вот он сказал: можно жить у тебя.
Я сказала: ты понимаешь, какая штука. Мы не сможем жить у меня. И ты не сможешь, и я не смогу.
Я не приведу тебя к себе. Потому что основная функция мужчины в жизни женщины - это безопасность.
Обеспечение безопасности. Женщине и, соответственно, семье.
Больше у мужчины никаких функций по сути нет. Гвоздь прибить - сорян, не считается.

Что такое безопасность в современном мире?
Это деньги. Деньги и жилье.

И если ты переедешь сюда, на мою территорию, это будет значить, что в нашем варианте эта безопасность обеспечена мной.
И вот в этом конкретном мире все что есть, все сделано мной, и главное - ты это никак не сможешь улучшить и приумножить.
А если мной прикрываются такие важные тылы, то… в качестве кого и чего этот мужчина в моей жизни?
Выходит, это просто приятный парень, который хочет со мной жить.
Ну да, я бы сама с собой жить хотела.

И когда я это пойму, что для меня просто нет профитов (а я это уже понимаю), я начну тебя жрать.
Мы не сможем жить вместе.

И ты знаешь, он как-то это понял. И больше таких вопросов не поднимал.
Он не обиделся, нет, че обижаться, если это так.
Я не собираюсь жить хуже, чем живу уже. Ни в чем. Это нормально и естественно.
Это мои минимальные базовые условия.
Ко мне можно просто не подходить, если это не устраивает.

 

[Дoчь*Cамурая]

Мне все становится ясно. Я хочу взять трехлитровую банку огурцов и треснуть ее об пол. Вместо тысячи слов.
- Им там лучше. Там мама за ними смотрит. А тут мне когда?
Ну да. Когда тебе.
Я информативно молчу, хотя внутри полыхаю раздражением.
Ты родила ненужных тебе детей.
Ты приехала на заработки, и не зарабатываешь.
Зато заслоняешься фактом их наличия от своей нереализованности.
Вот не было бы их - ты бы была на коне. Никто бы не связывал бы тебе руки. Как бы намекаешь ты окружающим.
Но твои руки и так развязаны, а ты не замечаешь этого.
Понимаешь, Юля.
Я росла без родителей. Я все об этом знаю. Я смотрю на эту ситуацию глазами ребенка, который вырос без мамы.
И все обстоятельства непреодолимой силы, которые ты мне можешь привести в качестве аргумента, почему твои дети растут без тебя, разбиваются об одну главную мысль: «Ты не хочешь!»
Потому что когда хочешь растить своих детей, то нет на свете тех самых обстоятельств, нет той силы, которая способна вас разлучить.
Понимаешь, Юля.
Мама – это та, кто каждое утро будит тебя, сонную, заставляет надевать колготки и тащит в детский сад по морозу. Та, кто вместе с тобой учит стихотворение в школу, и сердится, уставшая, что ты не можешь запомнить первую строчку. Та, кто знает имена всех твоих друзей. Кто учит тебя завязывать шнурки. Кто читает тебе сказку на ночь. Кто целует твой лоб, когда ты температуришь. Кто не допустит в -27 резиновых сапог.
Не успокаивай себя, Юля.
Какие у тебя обстоятельства? Почему ты не там, с ними? Потому что без них – проще. Ты толстая, потому что ешь зефир на ночь. Ты куришь, потому что не пытаешься бросить.
Ты ищешь легкой жизни. Но не находишь в ней счастья. Потому что счастье, Юля, не в ней. А в них. Тех, кто засыпает без тебя. Тех на кого ты смотришь с фотографии в трюмо.

 

[Дoчь*Cамурая]

-А выглядишь счастливым, - зачем-то глупо вставила я.
-Вот именно, выгляжу, - уточнил он, - выгляжу. А счастья никакого и нет. Вот скажи, Катька, что мне для счастья надо?
-Девочку хорошую? - спросила я.

-Ааай! - махнул рукой он. - Тёлочек у меня - сама понимаешь... Через неделю - новая. Знаешь, в чём прикол? Я себя недавно на мысли словил - сам охренел... Есть там ещё налить?..
-Неа... Почти ничего, - я покрутила бутылку в руках, - подожди, у меня в баре что-то должно быть.
И я выстроила перед ним батарею из абсента, бейлиса, бехеровки и какого-то малопонятного вискаря.
-Вот этого давай, - он потянулся к вискарику.
-Серёжа, после шампуня - убьёт, - предупредила я, приглядываясь к нему. Хотя сама уже была в достаточной кондиции.

Он отмахнулся:
-Та пофиг! Что, впервой, что ли? Знаешь, на какой мысли я себя словил? Вот она приходит ко мне, жрать мне готовит, чё-то там вытирает, посуду моет, стирку закидывает, а я потом её трахаю... И до неё такая же была. И тоже готовила, мыла... а я её потом... И до неё - тоже. И следующая такая же будет. И знаешь, что мне в голову пришло, Катька? Что мне, вроде как, с ними за вот это всё спать приходится. Она мне готовит - я с ней сплю... Это п.. дец, Катька, понимаешь?
И он посмотрел мне в глаза так, что я замерла. Я никогда не видела у него такого взгляда.
-Ну, Серёж, это ж не совсем так, - попыталась я восстановить его равновесие, - они тебе готовят потому, что ты им нравишься. И спишь ты с ними потому, что они нравятся тебе...
-Да чёрта с два! - вскинулся он. - Мне давно ничерта не нравится. Просто по-другому - никак. Это бег по кругу. Налей ещё...

Я налила.
-Ты знаешь, я недавно с одной познакомился, к себе привёл, ну, понимаешь, слово за слово, уже развёл её, куник ей делаю, а сам думаю: нах.. ра это всё? Ещё одна никчемушная ночь - зачем это?
Я её домой отправил, такси вызвал, даже не трахнул. Не интересно. А к тебе я знаешь, почему прихожу? Думаешь, за сексом?
Я посмотрела на него и всё поняла. Так бывает, когда совершенно точно понимаешь, почему. И мне вдруг стало совершенно ясно, как подобрать слова.
-Потому что я делаю тебя чуть счастливее, да, Серёж?
Он немного помолчал, потом просто сказал:
-Да. Чуть счастливее, именно поэтому. Потому, что я могу с тобой разговаривать, да, это именно так. И я знаю, что даже если я спорю какую-то х..рню, ты точно поймёшь, как надо...

-А с ними ты не говоришь? - усмехнулась я.
-Говорю, - подтвердил он, - но ты ж понимаешь...
Я понимала. Я действительно понимала, о чём речь.

...Надо ли говорить, что в ту ночь у нас ничего не было. Мы напились до полусмерти, мы говорили, мы травили друг другу анекдоты, мы пытались танцевать под Бон Джови из радио, мы даже успели немного поплакать - не помню уж, над чем...
Когда мы засыпали, уже светало. Когда мы проснулись, было почти три часа дня.
Я приготовила ему бутерброды, он сделал мне кофе. Мы сидели на моей кухне и похмелялись недопитым бейлисом. Потом, когда бейлис кончился, он сходил за коньяком. Потом мы пили коньяк и играли в карты. Я не помню, кто выиграл.
И я всё чаще смотрела на часы. Потому что у меня был поезд. И мне на него так не хотелось! Мне хотелось вечно сидеть на своей кухне, играть в карты и закусывать нарезанным лимоном, вчерашней колбасой и подсохшим хлебом. И всё это было очень просто и легко.

 

[Дoчь*Cамурая]

Я заключил союз с проституцией, чтобы сеять раздор в семействах.
Помню ночь, когда свершился сей пагубный сговор. Я стоял над некой могилой.
И услышал голос огромного, как башня, сияющего в темноте червя: "Я посвечу
тебе. Прочти, что тут написано. Не я, а тот, кто всех превыше, так велит". И
все вокруг залил кровавый свет, такой зловещий, что у меня застучали зубы и
беспомощно повисли руки. Прислонившись, чтобы не упасть, к полуразвалившейся
кладбищенской стене, я прочитал: "Здесь покоится отрок, погибший от чахотки,
его история тебе известна. Не молись за него". Не у многих, верно, хватило
бы духу выдержать такое. Меж тем ко мне приблизилась и упала к моим ногам
прекрасная нагая женщина. "Встань", - произнес я и протянул ей руку, как
протягивает ее брат, чтоб задушить свою сестру. И сказал мне сияющий червь:
"Возьми камень и убей ее". - "За что?" - спросил я. А он: "Берегись, ты
слаб, а я силен. Имя той, что простерта здесь, Проституция". И я
почувствовал, как к горлу подступили слезы, и ярость захлестнула сердце, и
неизведанная сила разлилась по жилам. Взявшись за огромный камень, я напряг
все жилы, поднял его водрузил себе на плечо. Затем, не выпуская камня, влез
на вершину самой высокой горы и оттуда обрушил глыбу на червя и раздавил
его. Так что голова его ушла в землю на человеческий рост, а глыба
подскочила на высоту полдюжины церквей и вновь упала прямо в озеро, пробив в
его дне исполинскую воронку, в которой в тот же миг забурлила хлынувшая от
берегов вода. Кровавый свет угас, покой и темнота вновь воцарились на земле.
"Горе тебе! Что ты сделал?" - вскричала нагая красавица "Мне больше по душе
не он, а ты, - ответил я, - ибо несчастье вызывает во мне сострадание. Не
твоя вина, что Вечный Судия тебя такой создал". - "Настанет час, когда и
люди воздадут мне по справедливости - вот все, что я могу сказать. Пока же
дай мне удалиться, укрыть мою неутолимую печаль на дне морском. На всем
свете не презираешь меня один лишь ты, да еще кошмарные чудовища, что
водятся там, в мрачных глубинах. Ты добр. Прощай же, единственный, кто
возлюбил меня!" - "Прощай! Прощай! Я буду любить тебя вечно!.. Отныне
отрекаюсь от добродетели". И потому, о люди, услышав, как студеный ветер
воет над морями и над сушей, над большими, давно скорбящими обо мне городами
и над полярными пустынями, скажите: "То не Божье дыханье пролетает над
землею, то тяжкий вздох Блудницы, смешавшийся со стоном уроженца
Монтевидео"*. Запомните это, дети мои. И преклоните в милосердии своем
колена, и пусть все люди, которых больше на земле, чем вшей, воссылают к
небесам молитвы.
(с) Сказки Мойдодыра Песни Мальдорора

 

[Дoчь*Cамурая]

Встречался он с девушкой, около полугода. А потом поссорились, ну и как часто - два гордых барана, обиделись друг на друга, были там попытки помириться, но извиняться никто не начал, все ждали, пока другой первым подойдет. Через месяц он напивается, знакомится с дамой, и "с горя" по дурости спит с ней. Дама залетает с первого раза (я не понимаю - как девки так умудряются?!), бодренько берет его в оборот, через две недели переезжает к нему, и они начинают жить. А дальше что? А дальше настойчивые намеки, что надо бы пожениться, мол, пузо, он мечется, любит ту, идет к ней, говорит, как есть; та, естественно, его назад не приняла. Ну конечно...
Он женится.
И вот семь лет прошло, а он ее вспоминает все время.
А на днях он ее встретил - ту свою девочку. Говорит, пять лет не видел. Она, конечно же, замужем.
У нее - ребенок.
У него двое детей. С женой живут плохо, не разговаривают неделями, а дети есть. Вот как-то так делают люди этих детей.
Назад ничего не открутишь.
И он сидел и пару часов рассказывал мне, что до сих пор ту девочку любит. Что вот оно никуда не ушло.
А ко мне почему пришел? Я на нее очень похожа. Фото на сайте увидел.
И Марина - это её так зовут.

Я не знаю, что делать с плачущими у меня на кухне мужиками, вот не знаю. Сидела, молчала. Я до сих пор не знаю, как это через себя не пропускать.

 

[Дoчь*Cамурая]

-Чего ты молчишь, разговаривай со мной.
-Не надеюсь, - выдавила я. Я сказала то, чего он, кажется, ждал.
-Правильно, - холодно одобрил он, - а они, нормальные, все надеются, что я с ними буду. Надолго. Идиотки.

-Кто они? - мне не хотелось ему отвечать, но разговор надо было поддерживать. Он, кажется, и не заметил вопроса.
-Знаешь, Кэтрин, как легко влюбить в себя бабу? Очень просто. Вас можно брать где угодно и как угодно. Надо только знать. Вы, женщины, думаете, что вы суки, но вас можно брать. Почему ты не пьёшь?
У меня вдруг возникло ощущение, что он на какую-то минуту забыл обо мне и вот, вспомнил.

-Пью, - безразлично сказала я.
-Майку сними. Медленно. Что там у тебя под ней? И это тоже, - он показал пальцем на лифчик.
Я подумала, что уходить поздно. Я не смогу вот так встать, вызвонить Сережу, чтобы он привез обратно деньги, и ждать его в этой квартире. Я была уверена - он не даст мне это сделать.
Я сняла.

-Нормально, - снисходительно сказал он, - ты знаешь, как они потом мне звонят? А я просто не беру трубку. А когда мне надоедает, я заношу её в черный список. Всё, она меня никогда не найдет. Здесь не было ни одной. Вы идиотки, вы думаете, что вы мне нужны. А я вас просто е*у. Последняя, знаешь, какая хорошенькая была? Она влюбилась уже на второй встрече, я сразу это понимаю, когда вы влюбляетесь. А я её только на пятой трахнул, тянул, смотрел. Знаешь, как интересно смотреть, как баба в тряпку превращается? Смотрит, влюбленная, думает, что я с ней насовсем... Я с ней был очень нежным, представляешь? - он выдавил смешок. - Цветы, номер, романтично так (странный передразнивающий голос), поцеловал наутро, отвёз и всёё... И пропал Ник (он заговорил о себе в третьем лице).

(*Пожалуйста, только бы это закончилось скорее…* - про себя молилась я непонятно кому.)

-Юбку тоже сними. Обувь оставь, - сказал он резко и снова, как будто меня нет, - а до нее была... Модель. Эти думают, что красивой мордой можно получить любого. Эту я трахнул дважды. Ей одного раза было мало. Она тоже звонила.
Они все потом мне звонят... Я трахаю их пачками. Они все ведутся на романтику, все. Они все потом звонят... Им нужен Ник. Вы мне не-нуж-ны! - отчеканил он зло. - Иди сюда.
И указал рукой на пол.
Мне было страшно.

 

[Дoчь*Cамурая]

В какой-то момент мне показалось, что всё, живой я не выйду. И самое странное - я поняла, что убежать не смогу.
Страх бывает разный. Я проходила много видов страха. Бывает страх, который заставляет защищаться. Бывает страх, который заставляет уговаривать. Бывает страх, который заставляет делать хоть что-то.
Это был совсем другой страх. Странный, безвольный страх, я почему-то не могла даже думать.
Я поняла вдруг, почему иногда жертвы не сопротивляются.
-Ник, пожалуйста. Пожалуйста, не бей меня... - это был чужой голос и чужая я.

-Хорошо, мама, - глядя мне в глаза, вдруг улыбнулся он надо мной, и опустил руку, - хорошо, мама, я не буду тебя бить. Я не буууду. Тебя. Бить. Нравится, мама?
Я молчала и смотрела на него.
-Мама, тебе нравится? - угрожающе спросил он.
-Да, Ник, - зашептала я. Эту игру надо было принимать. Это была совсем не игра.
Он держал мои запястья и смотрел мне в глаза.
-Теперь я сильнее, мама... Теперь я сильнее!

 

[Дoчь*Cамурая]

— Это не может быть просто совпадением. Дорожка ведь давно проторена, путь известен! Здесь не может быть ошибки: Осирис пал от рук Сета, но воскрес и возвысился. Один повесился на Мировом Древе, чтобы познать суть вещей, а это сделало богом и его!

— Да! — Тень продолжила его мысль, ненадолго прервав трапезу. — Даже Иисус был распят на кресте, а после чего вознесся. Страдания и божественность всегда идут рука об руку, если ты об этом.

 

[Дoчь*Cамурая]

В какой-то момент мне показалось, что всё, живой я не выйду. И самое странное - я поняла, что убежать не смогу.
Страх бывает разный. Я проходила много видов страха. Бывает страх, который заставляет защищаться. Бывает страх, который заставляет уговаривать. Бывает страх, который заставляет делать хоть что-то.
Это был совсем другой страх. Странный, безвольный страх, я почему-то не могла даже думать.
Я поняла вдруг, почему иногда жертвы не сопротивляются.
-Ник, пожалуйста. Пожалуйста, не бей меня... - это был чужой голос и чужая я.

-Хорошо, мама, - глядя мне в глаза, вдруг улыбнулся он надо мной, и опустил руку, - хорошо, мама, я не буду тебя бить. Я не буууду. Тебя. Бить. Нравится, мама?
Я молчала и смотрела на него.
-Мама, тебе нравится? - угрожающе спросил он.
-Да, Ник, - зашептала я. Эту игру надо было принимать. Это была совсем не игра.
Он держал мои запястья и смотрел мне в глаза.
-Теперь я сильнее, мама... Теперь я сильнее!

А мне что-то не баб романтишных стало жалко, и не проститутку. А этого калечного мужика. История реальная, но даже если и нет, все равно до слез жалко, потому что она жизненная. Как представишь, ЧЕРЕЗ ЧТО ему пришлось пройти, чтобы выйти больным на всю голову социопатом. Бабы себе еще сто мужиков найдут и пятьсот раз влюбятся в романтику, а Ник останется гореть в своем маленьком личном аду, всю жизнь.

 

[Дoчь*Cамурая]

Говорят что человек это еще и душа. Люди всегда дробят -- душа отдельно, тело отдельно. Ну хорошо. Пусть будет душа, я только за. Вы знаете свою душу, познакомились с ней, успели? Самый главный вопрос -- "Кто я?"
Я размышляю и медитирую на эту тему уже лет 30, если не больше. Сознательно это делаю, заинтересовано, это грандиозно важно для меня, познать кто я.

Не узнать, уточню, а опытно познать. И что же?

Я все так же не знаю своей души.

 

[Дoчь*Cамурая]

Страх проиграть никуда не девается. Он трансформируется в психологическую защиту отвратительного свойства. Вместе с духом соревновательности растет убеждение «я-лучши-всех». Эта штука создает иллюзию, будто достаточно боевого запала, чтобы всегда побеждать. И будто нет объективных причин для проигрыша вроде более сильных соперников или твоей недостаточной подготовки. «Я лучши всех», просто судьи попались плохие. «Я лучши всех», просто соперник играл нечестно. Как только я ловлю себя на подобных рассуждениях, приходится мысленно отбирать у себя золоченую медальку из папье-маше «я лучши всех». Потому что медалька эта ненастоящая. А жить мешает очень.

Этот мир полон людей, которые красивее, умнее и сильнее меня. Такая мантра здорово помогает избавиться от противной убежденности, что надо непременно победить. Победить — классно. Но просто поучаствовать тоже полезный опыт. А занять последнее место — и вовсе драгоценная практика смирения. И возможность оценить фронт работ над собой на будущее.

Скромность снижает градус невротизма, неуверенности в себе, тревожного ожидания, получу я свою золотую медальку или утешусь тем, что «победила дружба». Поэтому мне кажется, что честная и ежедневная работа над собой — понемножку, маленькими шагами, чтоб не выгореть, — намного лучше помогает чувствовать себя хорошо, чем повторение всяких аффирмаций типа «я богиня и весь мир у моих ног.»

Недавно прочитала об исследовании, в котором показано: девочки чаще испытывают чувство вины. Это связывают с высоким вниманием к деталям и желанием учесть каждую мелочь. Среди девочек больше перфекционисток. А это значит, что воображать себя на вершине Олимпа и лезть туда любыми способами может оказаться не так хорошо, как принято думать. Это повышает уровень тревоги. Поэтому пусть идет как идет. Иногда разумнее не рваться из зоны комфорта, а сознательно туда вернуться, налить себе чаю и устроиться с кошкой на коленях.

 

[Дoчь*Cамурая]

Не в будничном кроется зло. Не равнодушие главный порок. Именно страсть, а истинная вера всегда нутряная, иррациональная, превращает мир вокруг в плотный сюр. Верующий человек — по определению и палач, и жертва химер в голове.

 

[Дoчь*Cамурая]

Долго и подробно объяснял мне про природу электричества, но я тормоз и поняла только про то, что "фазу" надо соединить с "фазой", а "землю" с "землёй"... а если "земля" отдельно, а там ещё два проводка... Короче, в следующий раз бухаем про электричество и надо будет всё это нарисовать в картинках наглядно, начиная от гидроэлектростанции и до моих поссорившихся розетки с печкой - иначе в моей голове оно не складывается, а мне таки надо понять и запомнить, что делать если оно опаньки, а в доме только я с истерикой и раннее утро.

 

[Дoчь*Cамурая]

Но до этого мне пришлось выполнить одну тяжкую
обязанность - сообщить Бэрримору и его жене о гибели Селдена. Дворецкий
принял это известие с нескрываемым чувством облегчения, но миссис Бэрримор
горько плакала, закрыв лицо передником. В глазах всего мира этот Селден
был преступником, чем-то средним между дьяволом и зверем, а она
по-прежнему видела в нем озорного мальчугана, ребенка, цеплявшегося в
детстве за ее руку. Поистине чудовищем должен быть человек, если не
найдется женщины, которая оплачет его смерть!"

 

[Дoчь*Cамурая]

Вот сейчас мы узнаем, в чем этот смысл; сейчас будет сказано слово, – и вы, и я, и каждый в мире хлопнет себя в лоб: ну и дураки же мы были! На этой, последней излучине книги автор, кажется, с минуту медлит, словно прикидывая, разумно ли будет раскрыть истину. Кажется, будто он поднимает голову, оторвавшись от умирающего, за мыслями которого следовал, отворачивается и задумывается: следовать ли за ним до конца? Шепнуть ли слово, которое сокрушит уютное безмолвие нашего разума? Да, шепнуть. К тому же мы зашли уже чересчур далеко, слово уже сложилось и все равно выйдет наружу. И мы поворачиваемся и вновь склоняемся к окутанной дымкой постели, к серым, расплывчивым очертаниям – ниже, ниже... Но минута сомнения оказалась фатальной – человека не стало.

Человека не стало, и мы ничего не узнали. Асфодель на другом берегу остался, как прежде, неясным. Мы держим в руках мертвую книгу. Или мы ошибаемся?

 

[Дoчь*Cамурая]

Потом, мало-помалу, демоны физической немощи погребают под глыбами боли все разновидности мысли, философии, догадок, воспоминаний, надежд, сожалений. Ковыляя, мы плетемся уродливыми ландшафтами, нам все равно, куда плестись, потому что все кругом – боль, и ничего кроме боли. Теперь метод обращается вспять. Вместо мыслей-образов, свет которых все замирал, пока они заводили нас в безысходные тупики, к нам не торопясь подбираются, нас обступают мерзкие и грубые видения: история о ребенке под пыткой; рассказ беглеца о жизни в покинутой им жестокой стране; кроткий безумец с подбитым глазом; крестьянин, пинающий собаку – со злобой и вожделеньем. Наконец, замирает и боль. “Теперь он измучен настолько, что смерть утратила для него интерес”. Так “потные люди храпят в набитом битком вагоне третьего класса; так засыпает школьник, не докончив сложения”. “Я устал, устал... колесо катится и катится само собой, уже клонясь, уже замедляясь, уже...”

 

[Дoчь*Cамурая]

Ответ на все вопросы жизни и смерти, – “совершенное решение”, – оказался написанным на всем в привычном ему мире: все равно как если бы путешественник понял, что дикая местность, которую он озирает, есть не случайное скопище природных явлений, а страница книги, на которой расположение гор, и лесов, и полей, и рек образует связное предложение; гласный звук озера сливается с согласным шелестящего склона; изгибы дороги пишут свое сообщение округлым почерком, внятным, как почерк отца; деревья беседуют в пантомиме, исполненной смысла для того, кто усвоил жесты их языка... Так путешественник по слогам читает ландшафт, и смысл его проясняется, и точно так же замысловатый рисунок человеческой жизни оборачивается монограммой, теперь совершенно понятной для внутреннего ока, распутавшего переплетенные буквы. И появляется слово, смысл, изумляющий своей простотой; и величайший сюрприз состоит, быть может, в том, что на протяженье земного существования, когда мозг был еще стянут железным обручем, облегающей грезой собственной личности, он ненароком не сделал умственного рывка, который отпустил бы на волю заточенную мысль, даровав ей великое понимание. Теперь загадка была решена. “И как только смысл всех вещей просиял сквозь их оболочки, множество идей и явлений, казавшихся самыми важными, съежилось – не до утраты значения, ибо теперь ничего незначащего не осталось, но до тех же размеров, какие обрели другие явления и идеи, коим в важности прежде отказывалось”. Так блистательные исполины нашего разума – наука, искусство, религия – выпали из привычной схемы классификации и, взявшись за руки, смешались в радостном равенстве. Так вишневая косточка с тончайшей тенью, павшей на крашеную доску усталой скамьи, или драный клочок бумаги, или любая такая же мелочь из миллионов и миллионов мелочей разрослись до дивных размеров. Мир, перестроенный, перетасованный, явил свой смысл душе с простотой обоюдного их дыхания.

 

[Дoчь*Cамурая]

Зеленое яблоко сорвать трудно. Оно упорно держится за ветку и готово оторваться разве что вместе с ней. Напротив, спелому яблоку на ветке удержаться трудно. Созревание дошло до того предела, когда сила Великого Тяготения становится важнее страха полета в неизвестное и привязанности к прежнему привычному положению.

Поэтому подлинную духовную жизнь (в отличие от популярной религии, философии, идеологии) невозможно пропагандировать. Те, кто к ней еще не готов, шарахаются от нее как от чего-то, что претендует нарушить привычный порядок их жизни и сложившиеся представления о себе и окружающем мире.
Духовная практика (молитвенная, медитативная) кажется уходом от действительности, отрывом от насущных дел и задач, странным перпендикуляром, грозящим перечеркнуть сложившуюся жизнь. Повинуясь этой силе отторжения, люди с готовностью усваивают любые поверхностные представления о состоянии реализации смысла их жизни (погружение в Бога, выход за пределы привычного "я", просветление), к которому они еще не готовы.

Предания повествуют, что достигнувший просветления Будда ничего не хотел проповедовать, хоть все боги и упрашивали его об этом. Как можно рассказать о том, что невыразимо словами; что для своего постижения требует глубокого и проницательного ума, великой готовности, великой решимости и великой мудрости? Те же, кто обладает этими качествами, ни в каких проповедях не нуждаются. Тяга Великого Притяжения сама приведет их к вершинам реализации своего человеческого потенциала.
А "зеленые яблочки" ничего не поймут и постараются низвести все до своего уровня.

Но быть может, - отвечали ему боги - есть такие редкие созревшие готовые к восприятию души, которые, не имея возможности узнать высшее учение, долго еще будут блуждать в отчаянных поисках во мраке неведения. Великий Магнит будет притягивать их души, стрелка компаса их души будет неизменно указывать им на Северный Полюс, но как же помог бы им маяк, указывающий прямой и верный путь!
И Будда согласился не покидать этот мир, для тех немногих, кому он сможет помочь.

Яблочкам невдомек, что не век им оставаться зелеными. Придет время, и они созреют; и в них сила Великого Притяжения станет все настойчивее звать их души.
Поэтому Будда (а "будда" - это каждое просветленное, реализованное существо) дал обет оставаться в мире до тех пор, пока все души не достигнут освобождения.

Будду привела просто для примера: такой конфликт характерен для всей религиозной истории человечества. Героиня сказки Миркиной с отчаянием восклицает: "у меня на ладонях величайшее сокровище, но я никак не могу его подарить: никто его не видит и никому оно не нужно".
С одной стороны, даже первые шаги на пути открытия своего подлинного "Я" рождают такую радость, такое чувство счастья и свободы, такую вселенскую любовь, что желание сообщить и приобщить к этому других почти неудержимо.
С другой, - зов и слова о подлинной жизни в Духе встречают отторжение и вульгаризирующее искажение. Примеры чего хорошо известны.

"Свет во тьме светит, и тьма не объяла его". С.Л. Франк задается справедливым вопросом: что это за тьма, которая не исчезает и в присутствии света? Тьма неведения - это особая тьма, обладающая собственной активной силой.
Свет не может не светить. Тьма в страхе своего исчезновения не может и не хочет им просветлиться.

Эта человеческая ситуация драматична? Несомненно. Трагична? Не думаю. Процесс созревания человеческих душ таинственен и вряд ли хорошо известен. Легковесным и не ощутившим еще Великое Притяжение зеленым яблочкам созревшие их собратья кажутся безумцами. Спелым же яблокам известно: даже самым непонятливым зеленым завязям предстоит со временем созреть.

 

[Дoчь*Cамурая]

В ночном небе загудел самолет.
— Наши полетели! — сказала полевая мышь дочке.
— "Наши" это кто?
— Как «кто»? Летучие мыши!
— А разве мыши летают? — удивилась мышка.
— Когда сильно мечтаешь, оно непременно произойдет!

Наутро мышка села у норки и давай изо всех сил мечтать, как она полетит.
Мимо шла кошка. У нее тоже была мечта — пожрать. И ее мечта тут же сбылась.

Сбылась ли при этом мечта мышки?
Трудно сказать.

Оттого что мечты у всех разные, нередко происходят трагедии. Одни мечтатели гибнут в результате того, что сбываются мечты других мечтателей.

Позвольте дать совет: прежде чем мечтать, посмотрите по сторонам. Убедитесь, что поблизости никто не мечтает! А иначе мечты сбудутся, но не уверен, что ваши.

 

[Дoчь*Cамурая]

Невыносимо-траурный сюжет — посмотрите, там же постоянные смерти. Или ожидание гибели. Или — желание её. И это назойливо-прекрасное солнце. И чарующая женщина, в которой есть что-то от блоковской «Незнакомки» и от рекламной дивы, представляющей крем Simon или духи Аткинсона (к слову, 'White rose'). Белая роза должна сгореть и перед смертью она облачается в чёрное — в этом адском трамвае, несущемся в никуда, она — с подведёнными — чёрными тенями — глазами — мчится навстречу главной мечте Серебряного века — красиво, поэтически, эстетно умереть.