Ползком он обогнул внедорожник, передний мост которого погрузился в песок практически полностью, и лишь тогда увидел Вику. По крайней мере частично. Ползти было тяжело, но видимая цель придавала сил. Пот катился в глаза, ел их неожиданно безжалостно, вытирать смысла не было – только набьёшь по жмене песка под каждое веко. Песок скрипел на зубах, скрипел о стекловидное тело, просочившись даже под веки, при неудачном вдохе, наполнял ноздри. Несколько раз Коле казалось, что он находится где-то в другом месте, короткие яркие мультики не то из прошлого, не то из будущего, мелькали перед глазами и тут же исчезали, растворяясь. Четверть часа ушло у него, чтобы подползти вплотную и увидеть её глаза.
Вика ушла в песок практически полностью, на поверхности оставалась лишь голова и воздетые вверх руки, которые сжимали рюкзак-кенгуру, с недовольно хнычущим внутри ребёнком.
«Сколько она так держит его?» – Коля неожиданно разозлился, не умея объяснить причину даже себе, но Вика не обращала на это внимания – в её глазах не было страха, только просьба. Одна-единственная. Она шевелила губами, впрочем, сколько Коля не прислушивался, он не смог разобрать ни слова.
Вика протянула негнущимися руками кенгурушку и тут же просела немного ниже. Коля, не понимая, что ему делать с ребёнком, заложил кенгуру за спину и почувствовал, как крошечные пяточки пробарабанили по спине.
«Топ-топ-топает малыш, – напел он, и, достав из ножен резак, провёл по шее бывшей жены. – Хорошо, но мы не договорили».
Брызг не было. В лицо пахнуло горелым мясом. Коля почувствовал, что голоден. Намотав волосы на кулак, он пополз обратно, шмякая при каждом взмахе руки головой, как пьяница полной яиц авоськой. Ребёнок не спал, но был удивительно спокоен, словно приняв все правила игры.
К их возвращению колесница уже так плотно увязла в грунте, что её хозяин мог забраться внутрь без вспомогательных средств. Словно после пескоструйки, позолота и серебро на лошадях и коляске облупились, обнажая местами воронёный металлический испод; звёздчатый балдахин исчез. Связи не было, как и особой надежды на спасение. Коля напоил ребёнка и освободил голову Игоря от захвата механической руки – она ухнула вниз переспелым кокосом, после чего выбрался назад и подобрал её. Солнце за время путешествия, показавшегося Коле скоротечным, описало дугу и уже собиралось садиться. До сумерек было не близко, но сводящая с ума жара отступила.
Сначала он положил головы перед собой, но так они казались неживыми и особенно уродливыми. Тогда Коля подполз к мордам лошадей, до которых уже мог дотянуться, и откинул верхушки черепов. Казённик был пуст, но хозяин не собирался ничего заряжать. С хрустом и хлюпом Коля натянул поочередно сопротивляющиеся головы на вздёрнутые пулемётные стволы, наваливаясь на них всем весом. Когда операция увенчалась относительным успехом, он взял на руки ребёнка и уселся напротив. Несмотря на некогда лошадиные тела, головы предателей напоминали ему сфинксов, которые в изобилии тиражировались в туристических регионах страны. Бесстрастные невыразительные личины, заляпанные оттенками багрового и красного, словно поймавшие отблеск ярчайшего заката.
«Вот ты и спасён, малыш, – Коля, поднёс к лицу младенца бутылочку с тёплой минералкой. – А теперь нам нужно отчитать твою негодную маму».
***
Мир вспоминался по частям. Мать, бабушка, коляска, Египет, Игорь, Вика. Воспоминания толкались, как стаканы на общепитовском подносе, их содержимое выплёскивалось и перемешивалось.
Глаза не раскрываются. Песок? Или просто слиплись от долгого сна? Рука привязана, до глаза не дотянуться. Попробовал левой – пальцы немые, слипшиеся, как веки. Продрал, посмотрел, что держит правую – трубка катетера. В расфокусе оглядел палату – смутно знакомая, словно из прошлой жизни. Дотянулся до стакана на тумбочке, принюхался, отпил. Потряс головой – зашумело громко, как в кофемашине. Внешние звуки приглушены, но можно расслышать голоса снаружи.
Дверь открылась и в палату вошла медсестра. Красивая. Русская. Это стало понятно ещё до того, как она начала говорить. А вот то, что она говорит, становится понятно не сразу. Вообще не становится. Слова идут не по порядку, угадывается среди них лишь собственное имя. Она повторяет ещё несколько раз. Появляется врач, лицо которого кажется знакомым. Светит фонариком в глаз, смотрит на приборы, стоящие в головах, и уходит. Медсестра делает укол, после которого веки опускаются сами собой.
Когда глаза открываются снова, у кровати уже сидит, уткнувшись в телефон, Вика, а по палате носится из угла в угол взволнованный Игорь.
Коля не испуган или обрадован, скорее – удивлён.
Заметив, что он очнулся, они бросаются к нему и начинают говорить наперебой. При желании можно разобрать, что они говорят, но желания нет – их голоса сливаются в невыносимую ноту и Коля жестом просит замолчать. Они не понимают и галдят ещё громче. Хочется накрыть голову подушкой и уснуть, но он и без этого, одним усилием воли, проваливается в забытьё.
В следующий раз Коля открывает глаза, когда Вика выходит из комнаты, невольно хлопнув дверью. В кресле спит Игорь. Костюм тот же. Волосы на голове всклокочены. Когда Вика возвращается со стаканчиком кофе и бросается к нему, под её глазами тёмные полумесяцы.
– Слава Богу, – выдыхает Вика, и из глаз её текут слёзы.
