Проза.

— Нет, я говорю что-то другое — тебе даже нет нужды избавляться от своего чувства. Пойми, оно — лишь маленькая часть тебя. Красивая, прекрасная часть, но еще далеко не вся жизнь. Твоя жизнь — больше.

Лита плачет, чувствуя освобождение. Она подносит к лицу осколок зеркала и целует себя в губы. Незачем искать выход из жизни. Жизнь продолжается...
 
Человек может сражаться с мёртвыми, но когда приходят их хозяева, когда поднимается белый туман... Как ты будешь сражаться с туманом, ворона? Тени с зубами... Воздух такой холодный, что больно дышать, словно в груди застрял нож... Ты не знаешь… Не можешь знать... Способен ли твой меч разрезать холод?
 
Хаос — это не провал. Хаос — это лестница. Многие пытались взобраться по ней, но оступались и уже не пытались вновь: падение ломало их. У других был шанс взойти наверх, но они отказывались, продолжая цепляться за государство, за богов или за любовь. Всё это иллюзии. Реальна лишь лестница, и важен лишь подъём наверх.
 
– Отцовский септон в Вечернем Замке всегда говорил нам, что бог один, – сказала Бриенна.
– Един в семи лицах. Вы правы, миледи, но простым людям трудно понять единство Святой Седмицы. Я и сам человек простой, а потому говорю всегда, что богов семеро.
 
А красные жрецы, она слышала, верят в двух богов, постоянно воюющих между собой. Это Дени устраивало ещё меньше — ей бы не хотелось воевать постоянно.
 
По словам трёхглазой вороны, дерево воспринимает время не так, как человек, — для него нет разграниченного прошлого, настоящего и будущего, для него тысячи лет сливаются в единое целое, а для вселившегося в дерево древовидца оно становится дверью в прошлое. Чардрева особенно ценны потому, что практически бессмертны: «Дуб может прожить триста лет, красное дерево — три тысячи, а чардрево, если не трогать его, живёт вечно». Если начинающий древовидец может видеть мир только вырезанными на стволе дерева глазами, — и именно ради этого Дети Леса вырезали лица на чардревах, — то умелые древовидцы, как трёхглазая ворона, не ограничены одной лишь богорощей и могут видеть больше и дальше.
 
С другими зверями лучше не связываться, считал охотник. Коты самодовольны, жестоки и в любой момент готовы на тебя броситься. Лоси и олени — добыча для хищников: если носить их шкуру слишком долго, даже отчаянный храбрец станет трусом. Медведи, вепри, барсуки, хорьки… Хаггон всего этого не одобрял.
— Ты никогда не захочешь носить эти шкуры, мальчик. Тебе не понравится то, во что они тебя превратят.
По его словам, птицы были хуже всего.

— Человеку не следует покидать землю. Проведи слишком много времени в облаках — и не захочешь возвращаться обратно. Я знавал оборотней, что пробовали вселяться в ястребов, сов, воронов. Потом даже в собственной шкуре они становились безразличны ко всему и только пялились в треклятые небеса.
 
Видеть — это искусство, а всякое искусство требует прилежания, дисциплины и мастерства. И боли.
 
— Смерть — не самое худшее, — ответил ей добрый человек. — Это дар, который преподносит нам бог, прекращение нужды и страданий. Когда мы рождаемся на свет, Многоликий каждому из нас посылает тёмного ангела, который идёт за нами по жизни. Когда человек не может более нести груз своих грехов и своих мук, ангел берёт его за руку и уводит в край ночи, где светят вечно яркие звёзды.
 
Я забыла об этих темах сразу же после расставания..Только порой, как некие тени из прошлого, эти знания, мысли и образы призраками появляются в лабиринтах моей памяти, и даже легкая поступь их едва слышимых шагов отдается болью в сердце..Мы могли гулять по лесу часами и не говорить вообще, ни единого слова не произнести..Могли ночь напролет у камина сидеть слушать музыку барокко или что то из грегорианского..а могли просто смотреть на огонь или закрыв глаза пребывать где-то там высоко в небесных сферах в полной тишине..
 
Мучимые и пытаемые не стремились к диалогу, не пытались что-либо рассказать — они просто существовали, чтобы поглощать внимание публики. Эйприл ударило кулаком ужаса и окатило ледяной волной узнавания. Как будто самые безрадостные и болезненные моменты жизни любого зрителя — бессильные метания сомнений и отчаяния, удушливое отвращение и ненависть к себе, оцепенение горя и путы страха — персонифицировались в этих фигурах.
 
В принципе, эти монстры - просто некая живая плоть, у которой из всех ее многочисленных функций осталось две – дико страдать и жутко об этом страдании кричать. Все остальное – несущественно, поэтому и органов чувств, отвечающих за другие плотские проявления, почти нет. Ну, ухо еще торчит, на вход работает, т.е. опять же на страдание.
 
«Maul halten und weiter dienen» — «Заткнись и делай, что положено!» Но чьи это слова и к кому они обращены? Обвинение утверждало, что художник приписал этот циничный приказ Христу. Гросс парировал, что он, напротив, обращен к фигуре Иисуса, которая олицетворяет распятое человечество. Это то, что ему пришлось бы услышать, если бы он вдруг явился на фронт мировой войны с проповедью любви и братства.
 
Я еще могу понять некоторую часть так называемых творческих людей, которые из дьявольщины надеются извлечь энергетику. Но дьявол – великий обманщик, и получается у них великий пуфф: зловонное облако, гниль и черепки.
 
Даниэла Заюшкина рассказывает мне о людях в метро, которые ездят будто с масками на лицах. Никто не улыбается, кроме человека с рекламного плаката — проповедника по имени Шри Чинмой. Когда она заговаривает о буддистской теории перерождения, упомянув чёрных рэпперов-расистов, мне кажется, что из кафе на Костёльной, где мы общаемся, нас воронкой затягивает в рассказ Сэлинджера "Тэдди". И Дана вот-вот повторит слова девятилетнего вундеркинда о яблоке познания: "…главное — это чтобы человека стошнило тем яблоком, если, конечно, хочешь увидеть вещи, как они есть".
 
Когда долго сидишь на наркоте, попутно обвешиваясь талисманами, чтобы заглушить голоса в голове, неизбежно наступает момент, когда ты решаешь соскакивать. Обычно это решение приходит, когда перестает работать перегруженная защита из заговоров, ритуалов и крови. А когда соскакиваешь, всегда тяжело. Бессонница мучает, а если и спишь, то урывками, и сны мутные. Галлюцинации от недосыпа. Паранойя. Постоянный холодный липкий пот. Сушняк, который никак не сбить. Сонм шепотков, неустанно преследующий тебя день и ночь. Они есть всегда, но когда ты расшатан долгими отходняками, то становишься легкой добычей для того, что ждет тебя за гранью, за тонкой стеной, выстроенной твоим сознанием. Тяжело всегда, без исключения. …
 
Всё уляжется внутри тебя. Ничего не произошло. Мы — всего лишь пыль.

— Что?

— Пыль. В масштабах вселенной. Одна пылинка уничтожила другую. Это ничего не значит, просто одна пылинка будет жить и дальше. Если это можно назвать жизнью. Весь мир умирает. Мы просто продлеваем агонию.

— Ты больная

— Нет, больной — ты, если переживаешь из-за этого. Ты спасаешь свою жизнь. Я спасаю твою жизнь. Это значимо, разумеется. Но лишь по нашим меркам. А в больших масштабах, если задуматься, это мелочи. Понимаешь?

— Да
 
Говорят, что Адам тоже был смешным, дружелюбным и беззлобным.
Если Вашего мопсика накормить плодами познания ДиЗ, то бунт против бога-хозяина обеспечен. Жестокий и беспощадный. Если спасётесь бегством, то хорошо, а нет, то Вам припомнят всё. И непомытую миску, и резиновую кость. Особенно, мопсик припомнит как из волка сделали комок уродливой формы, чтобы носить в розовых сумочках.
Тогда бежать. Однозначно бежать.
Всё же это уже есть у литературных классиков.
Булгаков о том же.
 
Вот, спрашивается, нафига мы создали систему координат из идеалов!? Те что потверже- разбились сразу, а из мягкого материалу - истирались годами, соча с под себя надежду как в той сказке про Рукавичку: «ну хоть как-нибудь, ну хоть где-нибудь».. А потом - р-р-раз - и осколочное ранение из обломков идеалов этих. Пока будущее видится мне разверстым люком, пахнувшим овощной сыростью и клубящейся тьмой. Пока страшно в него соваться. Посижу ещё малехо в настоящем..
 
Сверху