- Да. И он тоже. Но знаешь, если выбирать между вибратором и мужиком, который не болтает лишнего – пожалуй, я выберу Марселя.
- Так вот как ты к нему относишься? - задыхаясь от возмущения, спросил Стефан.
- А ты думал? Можно, конечно, еще закоблиться, но, ты сам понимаешь – ворота замка не идут штурмовать с другими воротами.
- Знаешь, а ведь он думает об этом совершенно иначе.
- Мне насрать, что он там думает. Вы это заслужили. Заслужили всем, что делаете на протяжении всей мировой истории. Лучше бы я вообще не рождалась женщиной, - грустно закончила Бьянка.
Вдруг лампы моргнули, на секунду черные волосы загородили Стефану глаза, а когда тот их смахнул, перед ним была Бьянка. Только теперь она не стояла, упираясь руками в бока с яростным выражением лица. Теперь она была подвешена за балку амбара вверх ногами. Ее внутренности уродливой веревкой обвивали перекладину, поддерживая изорванное тело в воздухе. Голова была неестественно вывернута, шея вскрыта от трахеи до затылка, а часть позвоночника безвольно свисала наружу – изгрызенная, изломанная. Свет снова моргнул, и видение пропало. А потом появилось новое. И еще одно. И еще. Картинки мелькали, как в сошедшем с ума калейдоскопе. Вот маленькая бледная девочка стоит в черном платье перед гробом. Вот она же, в белом платье в церкви. Вот эта же девочка чуть постарше сидит за столом и делает уроки. Вот она же прячется в шкафу, зажимая рот рукой. Сцены все ускорялись, перемешиваясь, а после застыли и объединились в изображение раздраженного оперативника Зимницки, нервно скрестившего руки на груди.
- Чего пялишься? – в своей обычной манере грубо спросила Авицена.
- Ничего. Бьянка… - Стефан не мог подобрать верных слов. Каким-то образом его коснулось понимание. Некая неведомая сила позволила ему увидеть истинную природу оперативницы, и теперь ему было почти стыдно за то, что он лез к ней с претензиями. У нее просто не было шанса стать иной. Медленно, шаг за шагом, он приближался к девушке.
- Эй, ты чего удумал? Забыл, что мы на записи? – Зимницки попыталась сделать шаг назад, но снова наткнулась на завалившуюся на бок инвалидную коляску, задела одинокое колесо, и то закрутилось печальной восьмеркой. В один прыжок преодолев последние несколько шагов до оперативницы, Стефан оказался к ней так близко, что мог разглядеть тончайшие белые ресницы и страх загнанного в угол зверька, угнездившийся в глазах девушки много лет назад. А потом Стефан обнял Бьянку.
Поначалу та стояла столбом, явно шокированная происходящим не меньше самого Стефана, который, поддавшись сиюминутному импульсу, не знал, что делать дальше. Потом почувствовал робкие прикосновения к своим плечам тонких, словно паучьи лапки пальцев. В какой-то момент Авицена словно потеряла тот железный стержень, заставлявший ее выглядеть так, словно она проглотила шпалу. Девушка обмякла, повисла на Стефане, прижимаясь к нему всем телом, так, что тот чувствовал, как за плоской грудью, в клетке из ребер запертой птицей бьется ее сердце.
- Прости нас. Прости нас всех. Я обещаю – ни я, ни Вальтер, ни Карга больше не дадим никому тебя в обиду. Ни Боцману, ни Садовнику, ни кому бы то ни было другому. Мы не такие, как твой отчим. Больше никто не посмеет тебе навредить, я обещаю, - шептал Стефан на ухо прерывисто дышащей Бьянке.
- И ты меня прости, - раздался неуверенный шепот, почти заглушаемый бесконечным плачем, истязающим слух Малыша.
Неожиданно тонкие пальцы легли ему на пах и внимательно ощупали.
- Не стоит, - язвительно заметила Зимницки, отстраняясь, - Значит, ты это серьезно? Прости. Просто… Подожди, откуда ты знаешь про отчима?
- Слухи, - соврал Земмлер.
- Вы, мужики, сплетники, хуже баб -, обиженно бросила Бьянка, но на губах у нее уже играла легкая полуулыбка, - Знаешь, не нужно Марселю знать обо всем этом. Еще открутит тебе голову. И о том, что я его люблю, ему лучше тоже не знать.
- Я – могила, - пообещал Стефан, внутренне усмехаясь.
