Западные санкции в отношении России привели к эффектам, обратным ожидаемым. Наша экономика проявила чудеса адаптации и ответила на санкции активным импортозамещением в финансовом секторе, агропромышленном и оборонном комплексе. Санкции выявили ряд уязвимых зон в высокотехнологичных отраслях, требующих активной промышленной политики по преодолению нашего отставания
Скоро будет два года с момента введения основных пакетов санкционных решений ряда зарубежных стран в отношении России (март и июль 2014-го соответственно). Тема санкций давно стала расхожей картой в политической игре и изрядно разогрета СМИ, причем в основном западными. Но анализ экономических эффектов санкций — и российских антисанкций — до сих пор фрагментарен. Мы попробовали систематизировать эти оценки, последовательно рассмотрев крупные тематические блоки — финансовые санкции, воздействие нашего продуктового эмбарго на сектор АПК и, наконец, технологические санкции в отношении компаний ТЭК, поставок по линии ВПК, продукции хай-тека и двойного назначения.
Финансовый сектор: отделались легким испугом
Уже с начала 2015 года стало понятно, что финансовые санкции ничего особенно не ограничивают. Самый болезненный этап финансовых санкций, если не считать неприятный эпизод краткосрочной блокировки операций по пластиковым картам семи подсанкционных банков («Россия», Собинбанк, СМП-банк и др.) в конце марта 2014 года имел место в августе–октябре позапрошлого года. Тогда наблюдались серьезные проблемы с расчетами российских банков, причем не только из санкционного списка, с зарубежными финансовыми организациями. «Платежи ходили очень долго, их приходилось сопровождать и буквально проталкивать вручную, — вспоминает
Михаил Матовников, старший управляющий директор — главный аналитик Сбербанка. — Банки-контрагенты искали в каждой проводке связь с компаниями и лицами, попавшими в санкционные списки. С той стороны не было никакой уверенности, что российские банки исполняют свою сторону compliance — осуществляют надлежащую, с точки зрения Запада, проверку своих клиентов. К концу осени уровень доверия вырос, были налажены автоматические системы контроля, и кризис расчетов постепенно сошел на нет».
Вторая часть санкционной истории была связана с проблематикой привлечения внешнего долга. На самом высоком уровне философской абстракции здесь дело обстоит таким образом, что Россия капитал экспортирует. Когда вы вводите финансовые санкции против страны, которая является нетто-экспортером капитала, она себе деньги всегда найдет. Именно это произошло с Россией буквально через несколько месяцев. «В результате сегодня мы имеем на фоне западных санкций профицит валютной ликвидности внутри страны. Таким образом, одним из парадоксальных результатов финансовых санкций явилась девалютизация российской экономики, — рассуждает Матовников. — Но не в том смысле, что есть острый дефицит валюты и люди вынуждены пользоваться рублями, а ровно наоборот: с валютой никто не хочет связываться как заемщик, и банки не знают, куда ее разместить. Несмотря на значительную девальвацию национальной валюты и сохраняющиеся политические риски, доля валюты в банковских балансах не увеличивается. Это же касается и нефинансовых компаний. Последние подтвердили давно подмеченный факт, что около половины их внешнего долга в реальности таковым не является, а представляет собой лишь обязательства перед своими зарубежными холдинговыми структурами».
А вот банки с удовольствием гасили свой внешний долг, сначала по графику, а потом и досрочно. Потом они начали скупать весь внешний долг, который они могли найти на рынке, не погашенный эмитентами. Причем выкупались не только еврооблигации, но и кредиты. Масштаб этих операций, судя по статистике Банка международных расчетов, оценивается Михаилом Матовниковым в 50 млрд долларов. Все это делалось для того, чтобы разместить свою валютную ликвидность. В результате в статистике платежного баланса мы видим, что банки погашают свои долги в объеме, превышающем срочные обязательства, а нефинансовые компании — наоборот, недоплачивают против графика.
Совокупный внешний долг РФ номинально снизился за время с начала 2014 года по 1 апреля 2016-го почти на 30%, или на 213 млрд долларов. Не зная деталей, можно подумать, что дело в санкциях, и положение страны в посткрымский период отвечало принципу «не доедим, но выплатим», как было у печально окончившего свои дни румынского вождя
Николае Чаушеску. На самом деле реальное сокращение долга может быть оценено примерно в 40% приведенной выше суммы. Остальное — бухгалтерский результат переоценки долга в рублях и иных «мягких» валютах.
Тезис о громадном негативном влиянии выплат долга на экономику РФ также не выдерживает критики на фоне резко сжавшимся чистым оттоком капитала, особенно в период с июня 2015-го по март 2016 года, когда он находился на рекордно низких для периода после кризиса 2008 года уровнях. Хотя цена нефти весь 2015 и первые четыре месяца 2016 г. шла по «стрессовому» сценарию ЦБ, никакого масштабного предоставления валютной ликвидности из резервов ЦБ, под сотню миллиардов долларов, не понадобилось. Напротив, золотовалютные резервы Банка России выросли в результате операций на 1,9 млрд долларов за прошлый год и на 5,4 млрд —за январь–апрель нынешнего года. В итоге никакого негативного влияния на российскую экономику финансовых санкций через запрет на рефинансирование внешнего долга, можно сказать, и нет.
Наиболее существенным изменением после введения санкций стало падение прямых иностранных инвестиций (ПИИ) практически до нуля. За семь кварталов со второй половины 2014 года они составили лишь 2,6 млрд долларов, что в несколько раз меньше, чем в любой из кварталов после 2006-го, включая и кризисные 2008–2009 годы, когда они составляли в среднем 50–60 млрд долларов в год. Понятно, что реальные иностранные инвесторы, соблюдая санкции или по каким-то своим соображениям, в Россию сейчас не идут.
Памятник антоновке в Курске. Скульптор — В. М. Клыков
Но в значительной мере обнуление потока ПИИ в Россию стало и «зеркалом» отсутствия вывода денег наших корпораций и банков за рубеж, которого нет фактически с начала 2015 года. Упал обратный поток прибыли из РФ в офшоры, через который раньше «отбеливались» эти, как бы иностранные, инвестиции. Более того, иностранные активы резидентов РФ сокращаются, особенно банков. Поэтому если смотреть на сальдо прямых инвестиций и его влияние на платежный баланс и обменный курс рубля, то и тут макроэкономического влияния санкций не наблюдается. Исключая лишь сильное паническое «бегство» инвесторов во второй половине 2014 года, сальдо входящих и исходящих инвестиций в 2015–2016 годах остается примерно таким же, как и в среднем в последнее десятилетие. С той лишь разницей, что если раньше и те, и другие были значительными, то сейчас ни тех, ни других практически нет.
В целом же можно заключить, что санкции дали импульс своего рода «финансовому импортозамещению»: часть внешних заимствований российских нефинансовых компаний оказалось замещено валютными и рублевыми кредитами российских банков, а последние, в свою очередь, стали замещаться рублевыми облигационными займами внутри страны. «Произошедший в санкционный период девятикратный рост заимствований на внутреннем финансовом рынке отражает замещение банковских кредитов привлечением с рынка, — констатирует Максим Петроневич, заместитель начальника центра экономического прогнозирования Газпромбанка. — Данный процесс замещения является неотъемлемой частью развития финансового рынка и наблюдался во всех развитых странах».
«Пальмовый» сыр из белорусского молока
Ограничение импорта ряда продуктов из западных стран коснулось мяса, птицы, рыбы, молока и молочной продукции, некоторых овощей, фруктов, орехов и проч.
От российского эмбарго пострадали главным образом европейские фермеры и те предприятия, которые вопреки транснациональным холдингам не имеют локализованных в России производств; их общие потери за два года оцениваются в сумму от 15 млрд евро до 20 млрд.
Согласно данным Федеральной таможенной службы, объем импорта продовольственных товаров и сельскохозяйственного сырья снизился в среднем на 33,6% (до 26,5 млрд долларов) в прошлом году по отношению к 2014-му. Однако наиболее пострадавшие от продэмбарго страны уже сумели переориентироваться на другие рынки сбыта. Например, Литва, поставлявшая в 2013 году в Россию 22% всей производимой в стране говядины, в 2015 году нарастила ее производство на 15% по сравнению с 2014-м (так же как и производство мяса птицы), то есть альтернативы нашему рынку были найдена. Чего нельзя сказать, например, о Финляндии, существенно снизившей за два года объем производства сыров, треть которых поставлялась ранее в Россию. Зато потерявшая в России треть всего своего рынка сбыта яблок Польша без труда компенсировала убытки, увеличив поставки яблочного сока в нашу страну в 15 раз!
Выпавшие объемы импортного мяса (кроме дорогой говядины) в Россию заместили главным образом Бразилия, Белоруссия и сама виновница санкционной войны — Украина. Рыбу (по объему, но не качеству) мы без труда смогли заместить за счет южных морей и Дальнего Востока.
Главным же бенефициаром российского продэмбарго можно считать Белоруссию, которая при этом лидирует среди стран, занявшихся реэкспортом запрещенной к ввозу в Россию продукции. «Все наши показательные мероприятия вроде сжигания запрещенных товаров на границе в основном приумножили коррупцию, поскольку та же Белоруссия продолжает поставлять к нам вдвое-трое больше яблок и сыров, чем раньше, сколько никогда сама не производила, — уверен директор ЗАО “Совхоз им. Ленина”, член правления Национального союза производителей молока («Союзмолоко»)
Павел Грудинин. — Мы также видим коррупционные риски в том, что сейчас разрешили к ввозу мясо и овощи для детского питания: это еще одна лазейка для взимания взяток».
По подсчетам Минсельхоза, до 60–70% объема подпадающей под продэмбарго продукции удалось заместить за счет собственного производства, а не смены поставщиков. Однако участники рынка скептически оценивают это утверждение. С одной стороны, действительно, за прошлый год российские животноводы во всех категориях хозяйств произвели скота и птицы на убой на 350 тыс. тонн (+4,2%) больше, чем прежде, но главным образом за счет увеличения производства свинины и курятины. Производство же говядины продолжает снижаться (–1,1% к прошлому году) второй год подряд ввиду падения спроса на более дороге мясо и заморозку инвестпроектов из-за волатильности курса рубля. Это в свою очередь привело к увеличению дефицита сырого молока и прекращению роста в этой отрасли в прошлом году.
«Мы считаем, что в целом на мясной отрасли эмбарго никак не сказалось, поскольку страны, из которых его ввоз запрещен, занимали чуть более четырех процентов рынка, — говорит руководитель исполкома Национального мясного союза
Сергей Юшин. — Австралийская говядина уже тогда была запрещена, европейская свинина тоже (из-за чумы свиней), а соотношение импорта и внутреннего производства изменилось по причине увеличения курса доллара, снижения спроса и увеличения выпуска продукции за счет введения в строй заложенных еще до эмбарго мощностей. Так что по многим видам мяса мы закрыли позиции еще до эмбарго, и от его продления средний и крупный бизнес ничего не ждут».
По расчетам «Союзмолоко», снизившийся импорт молочной продукции (с 9,4 млн тонн в 2013 году до 7,1 млн в 2015-м) освободил отечественным производителям до 20% местного рынка. Вскоре после введения антисанкций объем импортных поставок молокопродуктов сократился почти на треть, но вскоре был компенсирован белорусскими производителями, которым под эту лавочку государство активно субсидировало создание новой переработки. Если в 2013 году из Белоруссии было ввезено около 42% всех молокопродуктов, в 2014 — 52%, то за 10 месяцев прошлого года — более 85%! Многие российские производители именно поэтому заморозили свои инвестпроекты, которые на фоне белорусских оказались заведомо нерентабельными. Другая причина сдерживания роста новых производств — неуверенность инвесторов в обеспеченности сырьем. Россия до сих пор на 25% зависит от импортного сырого молока, главным образом белорусского. Таким образом, можно сказать, что от эмбарго в молочной отрасли выиграли первым делом наши соседи по Таможенному союзу.
Несмотря на это, отечественным производителям удалось в 2015 году нарастить производство сыров более чем на 20% (455 тыс. тонн) и на 16,5% — сырных продуктов (135 тыс. тонн), хотя поставки импорта из неподзапретных стран тоже выросли существенно. И здесь главным образом «выстрелил» малый бизнес, хотя быстро набил шишки на высокой себестоимости производства качественных сыров, дефиците пригодного для сыроделия молока и в итоге скатился к подмене его пальмовым маслом, импорт которого в страну вырос на треть в прошлом году.
Уничтожение несанкционированных турецких яблок
ТЭК: резервы активной промполитики
Помимо финансовых ограничений крупнейшие российские энергетические компании («Газпром», «Газпром нефть», «ЛУКойл», «Роснефть», «Сургутнефтегаз») были подвергнуты технологическим санкциям. Для них были запрещены «предоставление, экспорт или реэкспорт, прямой или опосредованный, товаров, услуг или технологий для поддержки разработки и добычи в глубоководных, арктических шельфовых или сланцевых проектах, имеющих потенциал для добычи нефти в Российской Федерации и ее территориальных водах». Хотя конъюнктурно, вследствие текущих низких цен на нефть, это ограничение не слишком болезненно (даже США сворачивают сейчас нефтедобычу на Аляске), стратегически запрет весьма неприятен, так как серьезно затрудняет возможности трансфера технологий сложной добычи. В западной практике группа технологий, обслуживающих сооружение наклонно направленных и горизонтальных участков добывающих скважин на нефть и газ (именно они используются при разработке трудноизвлекаемой, в том числе сланцевой, нефти) — активно развивались в последние 10–15 лет, и к настоящему времени в значительной мере отработаны. Напротив, в России в этот период разрабатывались в основном остатки запасов «легкой» нефти, в основном за счет заводнения и уплотнения сетки вертикальных скважин. При переходе российских компаний к разработке сложных по геологии нетрадиционных запасов нефти и газа сформировался существенный разрыв между отечественными и западными технологиями.
Введенные ограничения не абсолютны. «Гидроразрыв для добычи сланцевой нефти запрещен, а просто гидроразрыв — разрешен. И западные нефтесервисные компании производят у нас гидроразрывы, — рассуждает
Валерий Семикашев, заведующей лабораторией прогнозирования топливно-энергетического комплекса Института народнохозяйственного прогнозирования РАН. — Запретили поставки технологий, связанных с арктическими и шельфовыми проектами, в итоге сахалинский шельф запрещен, а каспийский шельф не запрещен. Есть пограничные ситуации, связанные с СПГ: формально они не запрещены, но все проекты, кроме “Ямал-СПГ”, на мой взгляд, будут сорваны».
Международные добычные СРП-проекты на шельфе Сахалина не попали под действие санкций
Инициатор и мажоритарный участник проекта «Ямал-СПГ», компания «НоваТЭК», попала под корпоративные санкции, что существенно затруднило привлечение внешнего финансирования даже от государственных китайских финансовых институтов, хотя формально КНР ни к каким типам санкций в отношении РФ не присоединялась. Похоже, все поставки западного комплектного оборудования на завод также будут произведены. Хотя определенный риск затруднений в поставках сохраняется.
Санкции еще раз подчеркнули неверность тотального предпочтения иностранных поставщиков при формировании заказов на оборудование для «Ямал-СПГ». Проектировщик завода, французская компания Technip, в отсутствие всяких обременений и обязательств со стороны российского Минпромторга, ограничилась заказами у российских поставщиков продукции низкой добавленной стоимости, в основном металлоконструкций. Тогда как заказы среднетехнологического оборудования на несколько миллиардов долларов получили китайские машиностроители.
«Санкции актуализировали задачу развития собственного нефтесервисного комплекса, — продолжает Валерий Семикашев. — Мы добываем нефти столько же, сколько и США, а развитость нефтесервиса у нас значительно ниже. Отставание по передовым технологиям составляет 15–20 лет».
Переориентироваться на сотрудничество в ТЭК со странами, не присоединившиеся к санкциям, не всегда будет возможно. «Например, у китайцев технологические решения основаны на существующих европейских и американских решениях, а оборудование — с использованием американских и европейских комплектующих, — считает заведующий отделом ИМЭМО РАН
СергейАфонцев. — В этом случае мы упираемся в проблему эмбарго, которое распространяется и на оборудование, собранное в третьих странах с использованием комплектующих из стран, которые ввели санкции».
В наибольшей степени отечественные машиностроители преуспели в производстве материалоемкого оборудования и машин для ТЭК (станки-качалки, вышки, трубы и т. п.). А вот производство систем контроля за бурением и разведочного оборудования недоразвито и в существенной степени зависит от поставок импортных комплектующих (приборов, датчиков, средств связи и управления).
Завод имени Климова в Санкт-Петербурге успешно осваивает производство авиадвигателей без украинских комплектующих
ВПК: успешное «украинозамещение»
По линии внешнеэкономического взаимодействия российского оборонного комплекса трудности обозначились еще до введения пакета секторальных санкций в июле 2014 года. Первым отличилось правительство ФРГ. Еще до коллегиального решения ЕС оно потребовало от концерна Rheinmetall разорвать контракт с Министерством обороны России на оснащение трехмерными тренажерами учебного центра боевой подготовки Сухопутных войск в Нижегородской области стоимостью 120 млн евро, что и было сделано.
В том же духе действовали и США. Минфин этой страны, также до введения секторальных санкций, запретил поставки в свою страну продукции концерна «Калашников». Это предприятие ежегодно продавало американцам порядка 100 тыс. своих автоматов, спортивных ружей и винтовок на сумму около 60 млн долларов. После запрета наши винтовки выросли в цене сразу в два раза, и американские покупатели вынуждены были переориентироваться на продукцию местных производителей.
Наконец, уже после введения секторальных санкций решение аннулировать контракт на поставки в нашу страну двух десантный кораблей типа «Мистраль» общей стоимостью чуть более 1 млрд долларов под давлением США приняло правительство Франции. При этом уже заплаченный нами авансовый платеж был возвращен. Таким образом, суммарный баланс приобретений и потерь в этих трех случаях оказался явно не в пользу Запада.
А вот на какие-то более серьезные меры против нашей оборонки, например в части технологической кооперации при выполнении экспортных контрактов для третьих стран, в ЕС не отважились. Французские системы управления, навигации и связи по-прежнему поставляются в Россию и устанавливаются на истребители Су-30, танки Т-90 и другую технику, которую мы продаем в Алжир, Ирак, Индию, Китай, Вьетнам и другие страны. Точно так же и российские ракетные двигатели как ни в чем не бывало продолжают поставляться в США для запусков американских ракет в интересах Пентагона и других заказчиков.
Но если большинство западных стран ограничились пусть и жесткими, но во многом демонстративными шагами, то действия Украины против нас без преувеличения можно расценить как настоящую торговую войну. Эта страна полностью разорвала с нами все отношения в сфере военно-технического сотрудничества, и, как следствие, сама и понесла самые тяжелые потери. Что же касается ущерба, нанесенного России, то он, на удивление многих, оказался явно меньше того, на что рассчитывали власти в Киеве. Лучше всего об этом говорит статистика исполнения нашего государственного оборонного заказа (ГОЗ). Если два года назад он был выполнен на 95%, то в прошлом году — уже на 97%.
Тем не менее фактор Украины, безусловно, все еще продолжает играть довольно заметную роль. Еще два года назад поставки в Россию продукции военного назначения из этой страны включали более 3 тыс. наименований комплектующих, узлов и агрегатов, которые производили в общей сложности порядка 160 украинских предприятий. Все эти детали и узлы применялись для производства более 200 российских финальных образцов вооружения, военной и специальной техники. Но уже к концу прошлого года удалось заменить как минимум половину украинских компонентов на российские или белорусские аналоги, а к концу нынешнего года эта доля вырастет до двух третей. Наконец, к 2017 году, в соответствие с экстренным планом мероприятий по замещению импорта, наша оборонка будет производить свыше 95% всех компонентов для военной техники своими силами.
Лучше всего у нас обстоят дела с заменой украинской техники, которая использовалась в нашей ракетной и космической отраслях, в том числе при производстве и обслуживании межконтинентальных баллистических ракет (МБР). Известно, что на вооружении РВСН сейчас стоит 46 тяжелых МБР «Воевода», разработанных в днепропетровском КБ «Южное» и выпущенных там же, на заводе «Южмаш». Системы управления для этих ракет создавались в Харькове целым рядом институтов и промышленных предприятий. При этом до 2014 года наши «Воеводы» обслуживались харьковским предприятием «Хартрон-Аркос». Правда, едва ли не вся деятельность этой структуры в России сводилась к продлению назначенного ресурса «Воевод». Сейчас он ограничен 2021–2022 годами. Но поскольку в России находится весь комплект документации на эти ракеты, наладить их обслуживание собственными силами большого труда не составило. И уже в конце 2014 года Россия сама решила отказаться от услуг украинских компаний в этой сфере. Более того, примерно через три года в РВСН начнут поступать новые тяжелые МБР «Сармат», в создании которых украинские предприятия вообще никакого участия не принимали.
А вот с МБР «Тополь» пришлось немного повозиться. Долгое время системы прицеливания для этих комплексов поставляло киевское ЦКБ «Арсенал», но после разрыва ВТС с Украиной ее решено было заменить на отечественный аналог, разработанный московским Научно-производственным центром автоматики и приборостроения. Причем, как говорят сами ракетчики, наша новая система намного превосходит украинскую по своим возможностям и качеству.
Собственно говоря, политическое решение об отказе от услуг Украины в создании российских МБР было принято еще в конце девяностых годов прошлого века тогдашним министром обороны маршалом
Игорем Сергеевым. Поэтому все новые российские стратегические ракеты, включая «Тополь-М», «Булаву» и «Ярс», никаких украинских компонентов не содержат.
Не менее спокойно мы отказались от сотрудничества с Украиной и в космической отрасли. Более того, это принесло нам даже некоторые выгоды. Так, Россия полностью прекратила использовать украинские ракеты «Днепр» и «Зенит», которые приносили нам гигантские убытки. Например, запуск «Зенитов» с плавучего космодрома «Морской старт» во многом дотировался за счет российских ракетных двигателей, которые химкинское предприятие «Энергомаш» по политическим причинам долгое время вынуждено было продавать значительно ниже себестоимости. Правда, сам «Морской старт» это не спасло от банкротства.
Использование «Зенитов» в федеральной космической программе решено было заменить новыми российскими модульными ракетами «Ангара». Еще в 2014 году Россия успешно испытала сразу две ракеты этого семейства — «Ангара-1.2ПП» и «Ангара-А5», соответственно легкого и тяжелого класса. Это фактически открывает дорогу успешным испытания и началу производства других модификаций новой ракеты, в том числе «Ангара-А3», которая относится к среднему классу и при необходимости полностью заменит «Зениты». При этом некоторые компоненты «Ангары», поставлявшиеся с Украины, также пришлось заменить отечественными аналогами.
Единственный сегмент ракетной техники, где украинские системы пока еще не удалось заменить полностью — малогабаритные турбореактивные двигатели для противокорабельных ракет Х-35Э и тепловые головки самонаведения для ракет ближнего боя Р-73Э, использующихся фронтовой авиацией. Над первой тематикой несколько лет работает НПО «Сатурн», которое уже создало замену украинской силовой установки и даже ее испытало. Что же касается ракет Р-73Э, то им на замену решено создать новую перспективную ракету ближнего боя, разработкой которой занимается КБ «Вымпел». Ее испытания, судя по всему, пройдут в ближайшие два года, а еще через год она может быть принята на вооружение. При этом уже имеющегося в ВКС запаса ракет «воздух—воздух» ближнего боя вполне достаточно, чтобы успеть развернуть производство новой полностью отечественной ракеты.
Из всей номенклатуры комплектующих, поставлявшихся из Украины, только два вида изделий имеют для нашего ВПК критически важное значение. Это двигатели для средних и тяжелых вертолетов Камова и Миля, а также морские газотурбинные установки, которыми оснащаются все новые фрегаты и большие десантные корабли, строящиеся сейчас на наших верфях для российского ВМФ. И если производство силовых установок для винтокрылых машин, пусть и мелкосерийное, мы уже успели развернуть в Санкт-Петербурге на заводе им. Климова, то собственные газотурбинные морские двигатели нам еще только предстоит сделать.
Председатель совета директоров станкозавода «Саста» Алексей Песков: «За санкции я бы поставил памятник господину Обаме. Благодаря им высокие чины начали думать о российском производителе»
Хайтек: высветились зоны уязвимости
Влияние санкций на высокотехнологичные отрасли экономики оказалось различным в зависимости от состояния самой отрасли, отношения бизнеса в разных странах к этим санкциям и политики правительства.
Так, в области инженерного программного обеспечения, хотя в некоторых случаях проблемы возникли, это не привело к существенному падению уровня импорта ПО. Так, по мнению
Максима Богданова, генерального директора компании «Аскон», крупнейшего российского разработчика такого ПО, «влияние оказалось не столь серьезным, как ожидалось. Да, санкции и девальвация рубля, без сомнения, отразились на бизнесе западных разработчиков инженерного ПО — есть публичные данные об остановке ИТ-проектов в России, возникновении трудностей у попавших под санкции предприятий в части закупок и обновления лицензий. Однако судите сами: по итогам пяти месяцев 2016 года на официальном сайте госзакупок опубликована информация о приобретении импортного инженерного ПО на 1,6 миллиарда рублей, а российского ПО — всего на 180 миллионов рублей. Среди покупателей — гражданские и оборонные предприятия, в том числе формально находящиеся под санкциями. Так что с этой точки зрения российские разработчики по-прежнему работают в условиях жесткой конкуренции с зарубежными поставщиками».
«С другой стороны, для отечественных вендоров новые реалии послужили импульсом к переосмыслению стратегии развития программных продуктов, возможностей по закрытию инженерных задач заказчиков и кооперации с другими разработчиками инженерного софта, ведь появился шанс изменить расклад сил на ИТ-рынке. А для предприятий ОПК — подумать о защищенности существующих ИТ-стратегий, опирающихся на западные инженерные платформы. Понимание такой незащищенности у них есть, тому доказательство — возобновление диалога “Аскон” с крупными промышленными корпорациями, которые когда-то сделали выбор в пользу зарубежного ПО. Нет сомнений в том, что необходимо ускоренное развитие российских решений и технологий, а для этого нужна согласованная и серьезная долгосрочная работа», — заключает Максим Богданов.
Фактически той же точки зрения придерживается и
Филипп Форестье, исполнительный вице-президент по международным связям Dassault Systèmes, крупнейшего в мире производителя ПО: «Я не вижу, чтобы санкции как-то негативно повлияли на отношения Dassault Systèmes и России. У нашей компании с российскими партнерами и клиентами отличные отношения, и мы хотим, чтобы эти отношения развивались. Эффект от санкций существует — в частности, в кораблестроении, но он не оказывает влияние на отношения Dassault Systèmes и предприятий в России и на развитие нашего бизнеса в других отраслях».
Более того, как отмечает
Владимир Трещиков, генеральный директор компании «Т8», крупнейшего российского производителя волоконно-оптических систем связи, в чем-то для его компании ситуация даже ухудшилась. И он считает это следствием неадекватно политики правительства: «К сожалению, пока импортозамещение в волоконно-оптических системах связи выродилось в замену американского оборудования на китайское. Грубо говоря, были Alcatel и Cisco, а стали Huawei и ZTE. Более того, у нас очень много отобрали заказов в рамках такого импортозамещения. Из-за кампании импортозамещения у нас ухудшились экономические показатели. Причем китайцы пытаются сейчас мимикрировать под российское. Делают то, что я называю псевдороссийским: на китайскую систему переклеивают бирку от “пустой” российской фирмы. Проблема мимикрии колоссальная! Но я надеюсь, что из-за кризиса государству придется наконец зарабатывать на российских мозгах. Потому что, когда нефть дорогая, то от “умных людей, приносящих много проблем”, проще избавиться. Но сейчас придется экономическую модель страны перестраивать и делать что-то».
В чем-то аналогичная ситуация сложилась и в станкостроении. Вот как видит ее президент Российской ассоциации «Станкоинструмент»
Георгий Самодуров: «Санкции для нас, безусловно, благо. Благодаря им многие заводы стали задумываться над тем, что нужно идти по пути создания современного продукта, и он будет востребован». Самое главное — изменяется отношение к отрасли со стороны всех государственных структур. Приходит понимание, что без развития собственной технологической базы у страны нет будущего. «В прошлом году импорт оборудования составил порядка десяти тысяч единиц, до этого 13 тысяч единиц с небольшим. Но если в 2014 году Италия и Германия через Европу поставляли вместе около шести тысяч единиц оборудования, то в прошлом году на Италию и Германию пришлось около трех тысяч единиц, — отмечает Георгий Самодуров. — Зато Юго-Восточная Азия — Тайвань и Китай, в 2014 году поставили три тысячи единиц, то в прошлом — уже шесть тысяч». Те не менее, говорит председатель совета директоров станкозавода «Саста» из города Сасово Рязанской области
Алексей Песков, «за санкции я бы поставил памятник господину Обаме. Благодаря им высокие чины начали думать о российском производителе, о том, как создать условия для того, чтобы он производил и был конкурентоспособен. Если бы не было санкций, у нас не было бы всех этих решений по развитию станкостроения, ничего этого бы не было».
Самая сложная ситуация сложилась с импортом электронных компонентов, объясняет генеральный директор Информационно-аналитического центра современной электроники (ООО «Совэл»)
Иван Покровский: «Заместить широчайшую номенклатуру импортных компонентов не получается. Россия потребляет практически всю номенклатуру, которая в мире выпускается. И чтобы делать сложные вещи, нужен доступ к огромному числу микросхем, пассивных компонентов и так далее. А объемы закупок очень маленькие. Поэтому развернуть производство не предоставляется возможным».