Ребята, это был сумасшедший день!
Нет, не так.
Этот день мог сложится абсолютно по-другому. Но мой организм почему-то поднялся с кровати в половину восьмого утра. И вот, в восемь я уже на работе, а в 8-30 мы с амнистированными друзьями уже в Трэколе. Маршрут через магазин на дальний северный промысел, где стоят ненцы.
Закупаемся в магазине сахаром, чаем, кофе, свежим хлебом - в мешки из под сахара. Продавщица понимает что к чему и грубит, автоматически, по привычке.
Полтора часа в дороге пролетают незаметно. Байки про вездеходы и вездеходчиков, житейский стеб, фотографические изыски. Пелена тумана на горизонте и пронизывающий ветер не оставляют надежды на теплую погоду. Но все равно едем.
Наконец спрыгиваем с куста в тундру, звоним местным - они выдвигаются на снегоходе нас встречать.
Первый ахтунг через полтора километра. Застреваем. Выкапываемся и понимаем, что еще десять километров до стойбища мы не осилим.
Приходит первый снегоход с нартами. Они выдержат только одного. Друг Саша, погрузив мешки с подарками отбывает.
Прячем вездеход в низине от глаз промысловиков и службы безопасности и ждем. Вот и наш транспорт. Еще один снегоход с прицепленными нартами. Сажусь на снегоход. Страшно. Ни транспортное средство, ни водитель не внушают уверенности.
Завелись, поехали! Это было что-то! Чувство полета, оргазм в невесомости, счастье! Десять километров пролетели кочками вытаявших кустов, брошенными нартами, форсированными ручьями, мокрой курткой, замерзшими ушами.
Мы на месте. Вот оно, жилище двух семей. Два чума, три десятка нарт, стадо оленей, куча собак и детей. И все шумит, бегает, движется.
В чуме посреди - печь, пол устлан досками, на входе - запасы хвороста, по периметру - накиданы шкуры и тюфяки. Садимся. Друзья вручают подарки.
Пьем чай за низеньким столиком в окружении собак и детей, затем бутылку водки по кругу из одной рюмки, заедаем вареной уткой. Неспешные разговоры про жизнь, оленЕй (ненцы называют их так), обмен новостями - два часа пролетают незаметно.
Ребята идут фотографировать, местные - готовить оленя к обряду. Я - общаюсь с женщинами. Им от 35 до 40-ка, у обоих - по шесть детей. Обычные женские разговоры и житейская мудрость в одном флаконе настигают неожиданно. На фоне неуютной серой лунности тундры восприятие меняется и приобретает иной смысл.
Тем временем, мужская половина населения (мальчики лет 8-10 к ней тоже относятся) с помощью собак собрала оленей в загон. Хозяин чума и его сын ведут одного, животное сопротивляется. Накинув веревку оленю на шею и уложив его на землю, ненцы зовут нас. Нам нужно пройти под этими веревками по часовой стрелке трижды. Проходим. Встаем на уровне туловища. Оленя душат. И, как считают местные, вместе со своей жизнью он уносит наши грехи и боли, очищает и освобождает душу. Я смотрю в его стекленеющие глаза и..ничего не испытываю. Ни боли, ни сострадания. Очень странное чувство - органичность смерти.
Хозяин чума отрезает у оленя ухо, когда тот доживает последние минуты, и мажет свежей теплой кровью нам лбы. И опять, ни сострадания, ни отвращения.
Ощущаю, что подмерзла. Пока с туши снимают шкуру, иду пить чай в чум и общаться с женщинами. Попутно обращаю внимание на методы стирки - натурально, в проталине лежат женское белье и ползунки. На кусте сушатся носки.
И вот, олень разделан и выпотрошен. Вся семья и мы собираемся на угощение. Пробую теплую, слегка кислящую печень и желеобразный костный мозг. Запиваю водкой. Двухгодовалому младенчику ложечкой дают свежую кровь. И опять - ни брезгливости, ни рвотных позывов, ни отвращения. Органичность жизни.
Собираемся. Нам дают мясо. Укладываем рюкзаки. Уже не страшно. Даже немного грустно уезжать от детей тундры. Искренних и счастливых, хитрых и бесхитростных, любящих свою землю, радующихся и пьющих.
Через километр снегоход ломается. Хозяин-ненец бежит за подмогой. Мы в нартах пьем чай с коньяком и смотрим на тундру, постепенно возвращаясь в свою реальность.
Потом была дорога домой и сауна. Но это неважно, абсолютно. Что-то главное произошло у меня сегодня. То, чего так сразу и не осознаешь.
