Стихи

[Дoчь*Cамурая]

Снег, взмывающий вверх,
провожает их всех
и блестит на крыле самолёта;
и мой собственный смех
через шорох помех
различим на краю эшафота.

И твой слух, может быть,
от рельефа губы
ощутит оттолкнувшийся отзвук.
В эпицентре стрельбы
я считаю столбы,
частоколом проткнувшие воздух.

Так летят через ком
облаков за окном
клочья ночи, никем не прожитой.
Пусть в спирали времён
измождённый Харон
нас хоронит, покуда мы квиты,

и не я твой должник,
отпускающий миг
и глаза отводящий от взрыва:
я не жгу этих книг,
но огонь их настиг,
и я вижу, как это красиво:

так летят этажи,
так поверхность дрожит,
так не слышу уже голоса я.
Не оставь мне и жизнь,
всё, чем ты дорожишь,
от меня, моя радость, спасая.

 

[Дoчь*Cамурая]

Что под балконом моим стоишь?
Я – не Джульетта, я - Карменсита
(нескромно, да, но ноблесс оближ).
Прости, Ромео. Мои визиты -
налёты вооружённых банд;
будь осторожен, - бывают жертвы.
Не я - то ласкова, то груба, -
не я нужна твоему сюжету.

Не я, не я, чья рука легка,
а сердце - самой червовой масти;
как тряпка красная для быка,
желает порванным быть на части
(с утра в минуту ударов сто,
и валерьянка не помогает).
Ну что ты, право, стоишь как столб?
Тебе, Ромео, нужна другая.

...Чтоб - рядом, в радости и беде,
на кухне, в ванной, в дремоте пробок.
Пусть - ни либидо, ни дуэнде,
но обеспечит любовь до гроба
(вернее - гроб до того, как ты
наскучишь попросту ей до смерти).
Аплодисменты. Слова. Цветы.
Печальней повести нет на свете.

***

Тебе, Ромео, нужна не я,
не я, чьи пальцы белы от жара.
Иди, Ромео, и пей свой яд, -
я буду ждать своего
кинжала.

 

[HELP777]

Что под балконом моим стоишь?

Похоже, вы одна тут пишите)))

 

[HELP777]

Ты роза дней моих суровых,
И самая красивая и настоящая из всех,
Шипы твои меня совсем не колют,
Моя душа находится в раю,
Когда держу тебя в своей руке!

Твоя душа ранимая, как нежный бутон розы,
Я ласково и бережно буду хранить тебя!
И не смотря на все невзгоды,
Я буду второй жизнью для тебя!

Твоя душа и мечется и вянет,
Сквозь дождь, сквозь суету и грязь,
Молиться мое сердце не устанет!
Чтоб жизнь души твоей не прервалась!

Твои глаза в моей душе навечно,
Как и душа твоя всегда со мной,
И сердце не устанет слагать песни,
Как и молитвы, пока Бог и ты со мной!

© Copyright: Елена Давидова Уриил, 2018

 

[Дoчь*Cамурая]

если я приду поищи убежище
я ужасно добрая но палач
светлый образ мой обернется нежитью
тут один рецепт может быть: don't touch
что тебе вино то мне перец в патоке
ты не любишь сладкое я не пью
ты мне ключ в ладони а я опять-таки
на пороге как на меже встаю
и не знаю как мне все это выразить
моя муза нынче что нищий дед
у нее и снега зимой не выпросить
потому что зимой теперь снега нет

 

[Дoчь*Cамурая]

Сжав отчаянно кулачки, -
До предела, до посинения, -
По земле идут хомячки
В неизвестном нам направлении.

Хомячки идут неспеша,
Но уверенно, гордо, твёрдо…
И кого-то порой смешат
Их бесстрашные лица-морды.

Ночью прячутся в камышах,
Днем выходят в широко поле…
Хомячкам удалось сбежать
Из казенной клетки на волю.

Пусть слепит глаза, режет слух
Этот мир невозможно новый –
В них бушует и крепнет дух,
Боевой такой, хомячковый.

Им диктует: «Смелей держись!»
Сила воли и вера в силы.
Хомячки надкусили жизнь,
И она их ошеломила.

Хомячков нещадно несёт
В круговерть прямого эфира…
Им бы только идти – и всё!
Хоть бы по' миру, но по ми'ру!

Разорвав былое в клочки,
Неизведанной новью бредя,
По земле идут хомячки,

…Веря в то, что они – медведи!..

 

[Дoчь*Cамурая]

Мы невиновны. Иная порода. Каста.
Сколько нас, хищников, сказками ни корми,
рвёмся на волю. Мы сами себе лекарство,
сами себе духовенство и сами - паства,
и палачами бываем себе самим.
Наши вместилища - солнечные ашрамы,
уличных баров шумливые острова,
крыши высоток. У автора нашей драмы,
что узнаёт нас по вязи незримых шрамов,
будто овечек, считает по головам,
но не даёт нам ни стаей бежать, ни стадом,
нет к нам сочувствия - не для того лепил.
Мы для него нескончаемая отрада:
грешники рая, святые исчадья ада.

...несколько сотен знакомых ему IP.

 

[Дoчь*Cамурая]

можно ли? нет,едва ли.
Где там "едва ли"!Бросьте!
Была я помягче-мяли.
Нынче ж-кожа да кости.
Нынче-глаза да зубы.
И светотени резки.
Нынче и в ласке грубы,
Словно акцент немецкий,
Нынче и плачем матом.
Нынче убей-не вздрогну.
Так что лучше не надо
Быть мне уроком.

 

[Дoчь*Cамурая]

Как ни жаль,
Я тебя уже вижу насквозь,
И хоть взгляд мой не меч,
Хоть он даже не гвоздь,
Чтоб тебя пригвоздить
И начать распинать,
И все чаще ему откровенна спина
Уходящего просто, шутя и вообще,
Словно в поисках
неосвещенных вещей
В темноте, заблуждаясь,
Мерцают огни…
Я уже не скажу –
Оглянись, подмигни,
И, сквозь мысли твой взгляд
догоняя нагим,
Вижу, как он мерцает и светит
другим.

 

[Дoчь*Cамурая]

...И пока ты кормил отражения птиц
В замерзающем на ночь пруду
Стало ясно, что на перекресток страниц
Я уже никогда не приду.
И общенье с людьми начинай с ноты «ми»
И покрепче заваривай чай,
И сильнее люби, и сытнее корми,
Только взгляду уже не мешай.

 

[Дoчь*Cамурая]

У каждого свои демоны в третьем часу ночи.
Я крест свой давно несу и, в общем-то, бережно очень.
Он хрупкий, почти стеклянный,
он холодом режет пальцы.
Боль утихает спьяну.
Приходится напиваться.
Потом просыпаться.
В спальнике на полу в абсолютно чужой квартире.
Вновь превратив в золу прежде спокойный мир, но
Сколько себя ни трави, остается что-то живое.
Мне вечно петь о любви. Мне вечно не знать покоя.

Что-то во мне сломалось неуловимо с тех пор, как
На смену дождям снега пришли, затопив город.

И если разговаривать о любви,
то только болью, исключительно тонкой болью,
каждый из нас хоть на миг
ей оставался сломлен,
неаккуратно брошен, беспомощно в пол вжат,
но кто-то вставал, а кто-то – оставался лежать.
Мне бы сбежать.
Но голос мой тих, глух,
Кто ты – Бог? Кто ты – Святой Дух?
Да простят мне посягательство на святое имя Его.
Не могу ни-че-го.

Но если хочешь знать о любви, я расскажу стихами.
Любовь – это жгучая рана внутри гортани,
когда ты хочешь молчать, но уже не молчится,
давишься,
слова вылетают как птицы,
клетки свои покидающие,
а ты стоишь, смотришь им вслед –
и сил нет.
Вообще ничего –
нет.

 

[Дoчь*Cамурая]

Что тебе рассказать? Я дышу наотмашь.
Я проживаю дни в болевом угаре.
Так получилось: когда ты себя раздаришь,
Может, среди пустоты что-нибудь и вспомнишь.

Птицы за птицами. Дней вереницы быстры.
Тайна за тайной. Не разорвать цепочку
Самовнушений. Если читать сквозь строчки,
Ты не найдешь ни одной позитивной мысли.

Да, я с утра проснулась. Цела, но все же
Мечется сердце птицею одичалой.
Новый виток, на старт, начинай сначала
И покрывай ушедшее горькой ложью.

Что тебе рассказать? В каждом слове нежить
Лезет из легких, смыкает пальцы на горле.
Мне и в жару ходить теперь в платье черном –
В трауре по нежности и надежде.

Да, не любовь. Откуда взяться любви-то?
Мне еще не 50, впереди полмира.
Я всем себя по капельке раздарила,
Вот и бреду по свету собакой битой.

Пьяница, повеса, без сна и чести.
Пальцы сжимают яростно злые струны.
Мне бы в ночи уйти по дороге лунной,
Мне бы в её лучах утонуть безвестно.

Сможешь принять? Кричи, не кричи – проходит.
Вот уже солнце. На листьях блестит роса.
Может быть, радуга встанет на небосводе,
Может, еще смогу говорить о своей свободе,
Когда научусь любимым смотреть в глаза.

 

[Дoчь*Cамурая]

Ты есть, я знаю. В этом и беда,
Болезненная правда антитезы:
Ты есть – я (только) знаю, что всегда
Останусь, в лучшем случае, протезом
Несбывшегося счастья твоего.
С возвышенной мечтой твоей родство
Мое четвероюродно, понятно,
Юродство ж, как бы ни было занятно,
Не добавляет к вере ничего.
Жизнь вопиет о смерти всякий раз,
Когда мы возвращаемся к привычной
Реальности из мира снов, где нас
Любили те, кому мы безразличны
Или, по крайней мере, не нужны.
О, как я обожаю эти сны!
В них так заметен привкус опиатов,
Как героин попробовав когда-то,
Вы навсегда останетесь больны.

 

[Дoчь*Cамурая]

третий год кряду никак не решу задачу
(что-то не сходится. нервно кручусь на стуле):
если в "дано" - "ничего для него не значу" -
важно в "итоге" - "когда-нибудь дорасту ли?"

(тут я себе утвердила давно: плоха, да -
выше не прыгнешь своей головы - а как же!)
в городе, что обескровила враз блокада,
голод - тактильный - добьёт и меня (однажды).

я учинила муштры себе курс, взрослея,
не изменила лишь глаз цвет и группу крови
(так от щенка до волчицы - смелей и злее),
лучше, чем было, чем можно - для всех, кто... кроме.

кроме того, кого ради (но дорасту же!)
через падения, взлёты, езду по краю.
только тогда он мне будет, увы, не нужен.
я не его. я себя сейчас
от-пус-ка-ю.

 

[Дoчь*Cамурая]

…а сейчас все начинается не так, как вчера,
если что-то здесь надолго – это пыль и зима,
бедолаги-бандерлоги и седой какаду
дружно все протянут ноги на сто первом году.
одиночество грызется агрессивным зверьком,
и все думают наивно, что воскреснуть легко.
ты стоишь на перекрестке, ты торгуешь войной,
ты кричишь, и в этом крике зашифрованный вой.
твой корсет ломает ребра отгоревшему дню.
обними, я все запомню и тепло сохраню.
нет причин беззвучно биться мотыльками в стекло.
ты уверен: да святится, что навеки ушло…
ты уверен, ты сильнее, ты бессмертней стократ,
и ты знаешь, что исправит тех, кто с детства горбат.
от прощенья до прощанья километры тревог,
ты когда-то резал душу, как вишневый пирог,
а сегодня режешь нити и сжигаешь мосты,
ты познал немало истин, но не видишь простых:
здесь всегда все начинается не так, как вчера…

 

[Дoчь*Cамурая]

Город серый, хмурый, каменный – этот свет от того уже, пожалуй, не отличить… От ее ладони слева остался след. Ты пришел на крышу мира его лечить. Вот у ног твоих не улицы, не дома – кинолента, пыль, царапины на стекле … Ты ломал других, попробуй теперь сломать свою гордость, бесполезную на земле. Твоя сила в этом имени: легион. Сколько лиц твоих, изменчивых, как вода?.. А она вошла в тебя глубоко, легко, и достигла дна, и болью осталась там. И не вскрыть ее, не вытащить, не добыть – изнутри в тебя впивается, словно плеть… Дикий город поднимается на дыбы, чтоб быстрее сбросить всадника и взлететь.
Она смотрит – взгляд выжигает тебя лучом, из аорты неба кровью течет заря…

Так о чем ты думаешь, Демон, скажи, о чем?

Не о том ли рае, который ты потерял?

 

[Дoчь*Cамурая]

Друг мой, ты знаешь, сегодня такие ставки,
Что не играть опасней, чем проиграться.
От рукояти трости и до булавки
Белого золота, что украшает лацкан,
Я на кону. Как вышло – не помню даже,
Только, поверь, отчетливо понимаю:
Это такая партия, где неважно,
Играю ли я, или в меня играют.
Друг мой, ты будешь сердиться, и даже очень:
Ведь я обещала не подходить к рулетке.
Но нынче игра не похожа на сотни прочих.
А это бывает редко.
Чертовски редко.

 

[Дoчь*Cамурая]

Ты у нас царь горы, фаворит игры. Мне без тебя нельзя, а с тобой никак. Но у тебя внутри раскаленный Крым, Черное море вгрызается в Кара – Даг. Видишь, дымится степь? Я иду не с тем. Я ничего не требую, я легка. Я состою из стрел, я сама на треть острая сталь стрелы, рукоять клинка. Степь, как тяжелый сон, как протяжный стон. Ты ее жаркий дух, предзакатный шум. Мне каждый год за сто, за спиной восток.
Солнце не встанет, если не прикажу.

Трогаешь тетиву, отпускаешь звук. Я хорошо запомнила этот ритм.

Я без тебя не чувствую,не живу.

Только у нас война, и земля горит.

 

[Дoчь*Cамурая]

Я сейчас попробую рассказать тебе, сколько ночью путей открывают избранным. Полумесяц светится указателем над мостами, садами, дворами, избами. Я хожу здесь так часто, я знаю явственно все, что может привидеться и почудиться, но когда я встречаюсь с тобою, ясный мой, мне становится тесно на этих улицах. Небо сонное, юное, в звездных ссадинах… Что-то есть в тебе, милый, чертовски сильное... Мне придется все это рассказать тебе. Только ты, пожалуйста, не проси меня.
Потому что все тайное обязательно, обретая форму, теряет истину…

Мы идем по касательной.

По касательной.

Месяц светится. Ветер играет с листьями.

 

[Дoчь*Cамурая]

Я могу быть грубой – и неземной,
Чтобы дни – горячечны, ночи – кратки;
Чтобы провоцировать беспорядки;
Я умею в салки, слова и прятки,
Только ты не хочешь играть со мной.

Я могу за Стражу и Короля,
За Осла, Разбойницу, Трубадура, -
Но сижу и губы грызу, как дура,
И из слезных желез – литература,
А в раскрасках – выжженная земля.

Не губи: в каком-нибудь ноябре
Я еще смогу тебе пригодиться –
И живой, и мертвой, как та водица –
Только ты не хочешь со мной водиться;
Без тебя не радостно во дворе.

Я могу тихонько спуститься с крыш,
Как лукавый, добрый Оле-Лукойе;
Как же мне оставить тебя в покое,
Если без меня ты совсем не спишь?
(Фрёкен Бок вздохнет во сне: «Что такое?»
Ты хорошим мужем ей стал, Малыш).

Я могу смириться и ждать, как Лис –
И зевать, и красный, как перец чили
Язычок вытягивать; не учили
Отвечать за тех, кого приручили?
Да, ты прав: мы сами не береглись.

Я ведь интересней несметных орд
Всех твоих игрушек; ты мной раскокал
Столько ваз, витрин и оконных стекол!

Ты ведь мне один Финист Ясный Сокол.
Или Финист Ясный Аэропорт.

Я найду, добуду – назначат казнь,
А я вывернусь, и сбегу, да и обвенчаюсь
С царской дочкой, а царь мне со своего плеча даст…

Лишь бы билась внутри, как пульс, нутряная чьятость.
Долгожданная, оглушительная твоязнь.

Я бы стала непобедимая, словно рать
Грозных роботов, даже тех, что в приставке Денди.
Мы летали бы над землей – Питер Пэн и Венди.

Только ты, дурачок, не хочешь со мной играть.