Я уеду в джунгли, уеду скоро.
Спотыкаясь о поводы глупых споров, я вхожу в бессмысленный день, который станет днем-помехой.
Принуждает к близости пыльный город, и метро прицельно наводит морок, здесь лицо согражданки в крупных порах как вердикт: уехать!
Протираю медный тяжёлый компас, ледянее сердце, чем южный полюс, индевеет стрелка, садится голос, сатанеют боги.
Здесь причина боли моей не боле, чем победа правды над глупой волей, над иллюзией веры, тюрьмы, контроля, красоты, тревоги.
Здесь живучий крик «свободная касса!», как девиз отчаяния высшей расы, делит всех на мясо и тоже мясо, но второго сорта.
И несвежим тянет, к несвежим тянет, по печальной глади скользит Титаник и смешает скоро в бездонном чане и живых и мёртвых.
Этот город замер и ждёт атаки: веселее треки, короче трахи, беспричинны драмы, кровавы драки, оголтелы глотки.
Толпы в храмах просят у привидений только денег, денег и снова денег, изумленно смотрит с холста младенец и вздыхает кротко.
Где-то в джунглях мягкий туман садится на большие крылья зелёной птицы, солнце дарит коже тепла частицы, оседая тонко.
Пожилой крестьянин костер разводит, обнимая дымом свой огородик, и смеется, радостен и свободен, становясь ребенком.
Я уеду скоро, но не сейчас. Пусть здесь свет преследуем и нечаст, он меня рассудит и мне воздаст наравне с другими.
Но я лучше, видимо, становлюсь, и еще немножечко потерплю, раз моё безадресное люблю обретает имя.
