Стихи
- Автор темы Kamilla
- Дата начала
http://www.newsru.com/cinema/18feb2011/krab.html
Поэма Дмитрия Быкова о русской бабе Наташе Васильевой
Русская долюшка женская, ты и теперь нелегка!
Женщины есть, заявляю торжественно, в русских селеньях пока.
Где тот мужчина, растерли мы в пыль его и превратили в осла.
Русская баба Наташа Васильева нас от бесчестья спасла.
Ты рассказала достойно и пылко нам, сильно смутив большинство,
Как Мосгорсуд обходился с Данилкиным, как нагибали его.
Сам-то Данилкин ни в чем не признается, знай себе пьет корвалол.
Видится робость пожившего зайца в глазе его кровяном.
Стыдно нам нынче - лгунам и безбожникам. Бабы - один наш оплот.
Только некрасовским горьким трехсложником муза об этом споет.
Все мы сегодня задавлены крабами с тяжких кремлевских галер.
Все, что приемлемо, сделано бабами, дети - наглядный пример.
Бабы ворочают бабками, шпалами, держат ТВ и печать,
После с мужчинами местными вялыми спят, умудряясь кончать.
Тем причитается, кто нарывается, мало свободных людей.
Ясно, что нынче протест вырывается только из женских грудей.
Вся наша жизнь пропита и прокурена, вся она россыпь грешков.
Если б не русская баба Батурина, где бы сейчас был Лужков?
Что ж тот Данилкин, ему фиолетово, сдал свою пресс-атташе.
После демарша постыдного этого он не мужчина вообще.
Нет, мужики, оправдаться не пробуйте, не напрягайте умы.
Если в Отчизне имеются проб**ди - это, естественно, мы.
В нашем мужском перепуганном лепете женственность в полной красе.
С яйцами тут Ходорковский и Лебедев. Бабы же с яйцами все.
Нас мужиков энтропия осилила, пропили совесть и честь.
Русская баба Наташа Васильева все рассказала, как есть.
Поэма Дмитрия Быкова о русской бабе Наташе Васильевой
Русская долюшка женская, ты и теперь нелегка!
Женщины есть, заявляю торжественно, в русских селеньях пока.
Где тот мужчина, растерли мы в пыль его и превратили в осла.
Русская баба Наташа Васильева нас от бесчестья спасла.
Ты рассказала достойно и пылко нам, сильно смутив большинство,
Как Мосгорсуд обходился с Данилкиным, как нагибали его.
Сам-то Данилкин ни в чем не признается, знай себе пьет корвалол.
Видится робость пожившего зайца в глазе его кровяном.
Стыдно нам нынче - лгунам и безбожникам. Бабы - один наш оплот.
Только некрасовским горьким трехсложником муза об этом споет.
Все мы сегодня задавлены крабами с тяжких кремлевских галер.
Все, что приемлемо, сделано бабами, дети - наглядный пример.
Бабы ворочают бабками, шпалами, держат ТВ и печать,
После с мужчинами местными вялыми спят, умудряясь кончать.
Тем причитается, кто нарывается, мало свободных людей.
Ясно, что нынче протест вырывается только из женских грудей.
Вся наша жизнь пропита и прокурена, вся она россыпь грешков.
Если б не русская баба Батурина, где бы сейчас был Лужков?
Что ж тот Данилкин, ему фиолетово, сдал свою пресс-атташе.
После демарша постыдного этого он не мужчина вообще.
Нет, мужики, оправдаться не пробуйте, не напрягайте умы.
Если в Отчизне имеются проб**ди - это, естественно, мы.
В нашем мужском перепуганном лепете женственность в полной красе.
С яйцами тут Ходорковский и Лебедев. Бабы же с яйцами все.
Нас мужиков энтропия осилила, пропили совесть и честь.
Русская баба Наташа Васильева все рассказала, как есть.
-Иа-
Уже освоился
Концерт Сарасате
Ваш любовник скрипач, он седой и горбатый.
Он Вас дико ревнует, не любит и бьет.
Но когда он играет "Концерт Сарасате",
Ваше сердце, как птица, летит и поёт.
Он альфонс по призванью. Он знает секреты
И умеет из женщины сделать зеро...
Но когда затоскуют его флажолеты,
Он божественный принц, он влюблённый Пьеро!
Он Вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил.
Femme de luxe он сумел превратить в femme de chambre.
И давно уж не моден, давно неприличен
Ваш кротовый жакет с лёгким запахом амбр.
И в усталом лице, и в манере держаться
Появилась в Вас и небрежность, и лень.
Разве можно так горько, так зло насмехаться?
Разве можно топтать каблуками сирень?..
И когда Вы, страдая от ласк хамоватых,
Тихо плачете где-то в углу, не дыша, -
Он играет для Вас свой "Концерт Сарасате",
От которого кровью зальётся душа!
Безобразной, ненужной, больной и брюхатой,
Ненавидя его, презирая себя,
Вы прощаете всё за "Концерт Сарасате",
Исступленно, безумно и больно любя!..
А. Вертинский
Ваш любовник скрипач, он седой и горбатый.
Он Вас дико ревнует, не любит и бьет.
Но когда он играет "Концерт Сарасате",
Ваше сердце, как птица, летит и поёт.
Он альфонс по призванью. Он знает секреты
И умеет из женщины сделать зеро...
Но когда затоскуют его флажолеты,
Он божественный принц, он влюблённый Пьеро!
Он Вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил.
Femme de luxe он сумел превратить в femme de chambre.
И давно уж не моден, давно неприличен
Ваш кротовый жакет с лёгким запахом амбр.
И в усталом лице, и в манере держаться
Появилась в Вас и небрежность, и лень.
Разве можно так горько, так зло насмехаться?
Разве можно топтать каблуками сирень?..
И когда Вы, страдая от ласк хамоватых,
Тихо плачете где-то в углу, не дыша, -
Он играет для Вас свой "Концерт Сарасате",
От которого кровью зальётся душа!
Безобразной, ненужной, больной и брюхатой,
Ненавидя его, презирая себя,
Вы прощаете всё за "Концерт Сарасате",
Исступленно, безумно и больно любя!..
А. Вертинский
тИГРЕК
Местный
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля...»
Анна Ахматова
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля...»
Анна Ахматова
тИГРЕК
Местный
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет,—
Что звали меня Мариной,
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед,—
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет,,.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
Марина Цветаева
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет,—
Что звали меня Мариной,
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед,—
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет,,.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
Марина Цветаева
-Иа-
Уже освоился
Засветится небо пылинками звезд
И выгнутся ветви упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст -
Мы - эхо,
Мы долгое эхо друг друга.
И мне до тебя, где бы я ни была
Дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас любовь за собой позвала -
Мы - нежность,
Мы вечная нежность друг друга.
И даже в краю наползающей тьмы,
За гранью смертельного круга,
Я знаю, с тобой не расстанемся мы -
Мы память,
Мы звездная память друг друга.
И выгнутся ветви упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст -
Мы - эхо,
Мы долгое эхо друг друга.
И мне до тебя, где бы я ни была
Дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас любовь за собой позвала -
Мы - нежность,
Мы вечная нежность друг друга.
И даже в краю наползающей тьмы,
За гранью смертельного круга,
Я знаю, с тобой не расстанемся мы -
Мы память,
Мы звездная память друг друга.