Беспринципная Седовласка
Между прочим, здесь написано: «Вытирайте ноги»
муравьи снились, на фига, спрашивается
сны
- Автор темы EnErGiZeR
- Дата начала
Мэри Сью Джонс
Новичок
Несуществующие брат и сестра.
Музыка Тишины
Dead Morose - НовогоднЕЕ настроениЕ
Маресья, ты думала, что как в лужу. а на самом деле - увы в тему...
Девушка с которой мы НЕ брат и сестра - как было бы логично, будь она моей сестрой...
А моя РЕАЛЬНАЯ двоюродная сестра - я бы не возражал чтобы была моей девушкой
Девушка с которой мы НЕ брат и сестра - как было бы логично, будь она моей сестрой...
А моя РЕАЛЬНАЯ двоюродная сестра - я бы не возражал чтобы была моей девушкой
Музыка Тишины
Dead Morose - НовогоднЕЕ настроениЕ
Жди продолжения
"Живые НО Мёртвые" новый альбом группы Глеб Самойлоff&The Matrixx
"Живые НО Мёртвые" новый альбом группы Глеб Самойлоff&The Matrixx
PT_limited
весенняя палитра
Всю ночь грузила вагоны и машины, давно меня так не накрывало )) завтра оторвемся на работе значитс ))
Мэри Сью Джонс
Новичок
Снилось, что болезнь какая-то с ним приключилась тяжелая. Переживала неожиданно сильно. Как в том стишке про Бетти, но наоборот.
Беспринципная Седовласка
Между прочим, здесь написано: «Вытирайте ноги»
Любимый человек. В руках у него 3 тюльпана оранжево-кораллового оттенка, каждый по отдельности в целлофан завернут. Еще букет роз, похож на подаренный когда-то. Одет странно: в длинное кашемировое черное пальто (такого нет) и шапку-ушанку из чернобурки (такая есть). Смотрит внимательно, но молча, поворачивается направо, идёт к машине и кладет цветы в багажник машины.
Мэри Сью Джонс
Новичок
Снилось Царапко. Молодое блондинко, миловидное и в целом приветливое. Как будто пришли с какими-то стариками к ней, на поклон да за консультацией по духовным вопросам, на верхний этаж хрущовки, а подниматься так тяжело... вот-вот рухнешь.
Алиса Ли
GLaDOS
где?
Снилось, что я женюсь на ней, лишаю девственности.. ну и далее по списку шалостей.
Больше не буду де Сада на ночь читать. Вообще больше не буду его читать. Дурак он какой-то.
Теперь я отчасти понимаю, как "любят" нас мужчины. Ни лица девушки не помню, ни характера... только тело и свое сладострастие, заслоняющее мир.
Снилось, что я женюсь на ней, лишаю девственности.. ну и далее по списку шалостей.
Больше не буду де Сада на ночь читать. Вообще больше не буду его читать. Дурак он какой-то.
Теперь я отчасти понимаю, как "любят" нас мужчины. Ни лица девушки не помню, ни характера... только тело и свое сладострастие, заслоняющее мир.
Алиса Ли
GLaDOS
И не он один, увы.
Вот раньше не могла взять в толк, как можно переспать с женщиной, а потом при встрече не узнать ее и не вспомнить, что у вас что-то было...
А вот так и можно... "иногда ему попадалась нижняя часть женского туловища, торчащая из боковой стены, дальше откапывать он не решался".
Вот раньше не могла взять в толк, как можно переспать с женщиной, а потом при встрече не узнать ее и не вспомнить, что у вас что-то было...
А вот так и можно... "иногда ему попадалась нижняя часть женского туловища, торчащая из боковой стены, дальше откапывать он не решался".
Алиса Ли
GLaDOS
"Жизнь насекомых". Не дословно, впрочем, но близко к тексту. Про жука-навозника типо. Почитай, смешно.
Интересно, что похоть эта была не злая, не нервозная, не ревнивая. Отстраненная какая-то... все равно, что она говорит там, что из себя представляет как личность, как себя ведет... лишь бы получать доступ к телу, за доступ прощается все... не замечается больше ничего, вернее.
Сережа не помнил своих родителей. Он встал на ноги очень рано, сразу же после того, как вылупился из яйца и упал на землю с дерева, в ветке которого началось его существование. Это произошло на фоне удивительно красивого заката, в безветрен-ный летний вечер, озвученный тихим плеском моря и многоголосым треском цикад, одной из которых он тоже мог когда-нибудь стать. Но эта перспектива маячила так да-леко, что он даже не обдумывал ее, понимая, что если ему и суждено будет протре-щать горловыми пластинками свою песню, то сделает это все равно уже не он, или не совсем он, потому что эти пластинки вырастают только у немногих, прошедших много-летний путь под землей и сумевших в конце концов выбраться на поверхность, за-браться на дерево и окончательно вылупиться. Отчего-то он был уверен, что если это и случится с ним, то это будет тоже в летний вечер, такой же тихий и теплый.
Сережа вгрызся в землю, стараясь сразу приучить себя к тому, что это всерьез и на-долго. Он знал, что шансов выбиться наружу мало, и помочь ему могут только трез-вость и собранность, только способность прокопать дальше, чем другие, а мысль о том, что другие понимают то же самое, придавала дополнительных сил. Но детство есть детство, и первые несколько лет он провел, бесцельно разглядывая попадающиеся в земле предметы - некоторые из них можно было вынуть и повертеть в руках, а другие приходилось рассматривать прямо в почве. Особенно Сережа любил находить окна - погрузив в землю пальцы, он осторожно ощупывал их холодную твердую поверхность и расчищал землю, стараясь угадать, что увидит за стеклом.
Опыт всех этих лет, заполненных копошением в мягком российском суглинке (кото-рый однажды утром неожиданно оказался благодатным черноземом Украины), слился для него в одном обобщающем воспоминании - как он, поеживаясь от мороза, смотрит в только что расчищенное окно, за которым видны черные зимние сумерки вокруг ярко освещенной детской площадки, в центре которой, в пятне света, стоит снежная баба с воткнутым в голову частоколом морковок, очень похожая на статую Свободы, увиден-ную им в откопанном неподалеку от окна журнале. Стекло было разрисовано морозом, и узор на нем сильно напоминал маленькую пальмовую рощу; казалось, что эти паль-мы качаются от его дыхания. За окно нельзя было пролезть, и Сережа долго стоял воз-ле него, тоскуя о непонятном, а потом стал рыть ход дальше, затаив в сердце нерас-шифрованную мечту.
К тому времени, когда он стал задумываться, все ли делает верно, его жизнь стала рутинной, и состояла большей частью из очень похожих событий, повторяющихся в однообразной последовательности.
Перед ним, прямо перед головогрудью и лапами, был круг темной твердой земли. Сзади, за спиной, оставался прорытый к этому времени тоннель, но Сережа никогда не оглядывался и не подсчитывал, сколько метров или даже километров им пройдено. Он знал, что другие насекомые - например, муравьи - довольствуются достаточно ко-роткой норкой, и он со своими зубчатыми лапами мог бы выполнить работу всей их жизни за несколько часов. Но он никогда не тешил себя такими сравнениями, зная, что стоит только остановиться и начать сравнивать себя с другими, как покажется, что он уже достаточно многого достиг, и пропадет необходимое для дальнейшей борьбы чув-ство острой обиды на жизнь.
Достигнутое им не существовало в виде чего-то такого, что можно было бы потро-гать или сосчитать - оно состояло из тех встреч и событий, которые приносил ему ка-ждый новый день. Проснувшись утром, он начинал рыть тоннель дальше, разгребая землю мощными передними лапами и отбрасывая ее задними. Через несколько минут среди серо-коричневых комков почвы появлялся завтрак. Это были тонкие отростки корней, из которых Сережа высасывал сок, читая при этом какую-нибудь газету, кото-рую он обычно откапывал вместе с едой. Через несколько сантиметров из земли появ-лялась дверь на работу - промежуток между ней и завтраком был таким узким, что иногда земля осыпалась сама, без всяких усилий с его стороны. Сережа никак не мог взять в толк, как это он роет и роет в одном направлении, и все равно каждое утро от-капывает дверь на работу, но зато понимал, что размышления об этом еще никого не привели ни к чему хорошему, и поэтому предпочитал особенно на эту тему не думать.
За дверями на работу оказывались присыпанные землей вялые сослуживцы, мимо которых следовало двигаться осторожно, чтобы они не поняли, что Сережа роет ход. Возможно, каждый из них тоже рыл свой ход куда-то, но если это и было так, они де-лали это очень скрытно. Сережа разгребал землю со своего кульмана, чуть расчищал окно, за которым виднелись наведенные вверх трубы, и начинал неторопливо рыть к обеду. Обед практически не отличался от завтрака, только земля вокруг была немного другая, более рыхлая, и из нее торчали медленно жующие лица товарищей по работе - это не раздражало, потому что их глаза были всегда закрыты. Обед был как бы пи-ком дня, после которого уже надо было начинать рыть дорогу домой, а работа в этом направлении всегда шла быстро. Через какое-то время Сережа разрывал дверь своей квартиры, медленно разгребал глину, за которой был телевизор, и через пару часов, уже полусонный, докапывался до кровати.
Проснувшись, он поворачивался к стене, некоторое время смотрел на нее, пытаясь вспомнить только что кончившийся сон, а затем несколькими быстрыми ударами лап прорывал ее прямо до ванной комнаты. Дни были в целом одинаковы, только в субботу и воскресенье в своем движении вперед Сережа не натыкался на дверь, ведущую на работу. Иногда в выходные он откапывал одну или две бутылки водки, и тогда надо было немного покопаться в земле рядом - почти всегда удавалось отрыть голову и часть туловища кого-нибудь из друзей, чтобы вместе выпить и поговорить о жизни. Сережа твердо знал, что большая часть его знакомых не роет никакого тоннеля, но, тем не менее, знакомые попадались ему навстречу с удручающим однообразием. Ино-гда, правда, в земле оказывались приятные сюрпризы - например, из стены торчала нижняя часть женского туловища (Сережа никогда не раскапывал дальше поясницы, полагая, что это приведет ко многим проблемам), или пара банок пива, ради которого он позволял себе небольшую передышку, но большая часть его пути пролегала через работу.
Чтобы хоть как-то объяснить себе тот странный факт, что в своем выверенном по компасу движении вперед он регулярно прорывает насквозь пласты земли с совершен-но одинаковыми вкраплениями, такими, как кульманы, сослуживцы и даже вид за ок-ном, Сережа пользовался аналогией с поездом, идущим вперед, но все время прибли-жающимся к шпале, которую невозможно отличить от предыдущей.
Впрочем, некоторые различия были - иногда контора, через которую он совершал свой дневной рывок (Сережа образовывал это слово от "рыть"), обновлялась - пере-мещались кульманы, менялась окраска стен, кто-нибудь появлялся или навсегда исче-зал. Сережа отметил одну закономерность - если, например, он проползал через ра-боту, где сгорал электрический чайник (сослуживцы любили пить чай), то на всех по-следующих работах, через которые он рыл свой ход, этот (или очень похожий) чайник тоже оказывался сгоревшим, пока Сережа не докапывался до такой работы, куда кто-нибудь приносил новый.
Работа была совсем несложной - надо было перечерчивать старые синьки на ват-ман, чем кроме Сережи занималось еще несколько сослуживцев. Обычно с утра они начинали длинный неспешный разговор, в котором невозможно было не участвовать. Говорили они, как это обычно бывает, обо всем на свете, но поскольку круг тем, кото-рых они касались, был очень узок, Сережа замечал, что с каждым днем на свете оста-ется все меньше и меньше того, что было когда-то раньше, в тот вечер, когда он сидел под веткой и слушал треск сумевших выбиться из-под земли цикад.
Неизбежное общение с сослуживцами действовало на Сережу не лучшим образом. У него стала меняться манера ползти - он стал сильно прижимать голову к земле, и ино-гда, раскапывая особенно крутую лестницу в буфет, помогал себе мордой. Одновре-менно он стал немного по-новому понимать жизнь, и вместо прежнего желания про-рыть тоннель как можно дальше, начал ощущать ответственность за свою судьбу. Од-нажды он заметил, что сидит за столом, чистит двумя руками карандаш и одновремен-но роется в ящике - роется чем-то таким, чего у него раньше просто не было. Сначала он решил, что сходит с ума, но, приглядываясь к сослуживцам, стал замечать у них по бокам чуть заметные полупрозрачные коричневатые лапки, которыми они ловко поль-зовались. Как оказалось, такие же лапки были и у него, просто в них раньше не воз-никало потребности, а теперь Сережа научился видеть их, а потом и употреблять в де-ло. Сперва они были слабыми, но постепенно окрепли, и Сережа стал доверять работу им, используя руки по их прямому назначению - рыть тоннель дальше и дальше впе-ред.
Но тоннель все равно каждый день приводил его на работу, где из рыхлых земляных стен глядели давно знакомые до последней черточки лица. В них была одна общая особенность - все они были украшены усами. Сережа никогда не придавал этому осо-бого значения, но все-таки решил попробовать отпустить усы сам.
Примерно через месяц, когда они достаточно отросли, он заметил, что жизнь стала как-то полнее, а сослуживцы превратились в удивительно милых ребят с самыми раз-нообразными интересами. Понять все это ему помогли именно усы, мельчайшие дви-жения которых позволяли воспринимать реальность с неизвестной раньше стороны. Он убедился, что жизнь можно не только видеть, но и ощупывать усами, как это делали все вокруг, и тогда она становится настолько захватывающей, что рыть тоннель даль-ше особо незачем. Его стали интересовать окружающие, но еще интересней было, что о нем думают другие. И как-то после рабочего дня, на вечеринке с коньячком, он ус-лышал:
- Наконец-то ты, Сережа, стал одним из нас.
Эти слова произнесло одно из лиц, чуть выступающих из земляной стены. Осталь-ные лица закрыли глаза и стали шевелить усами, как бы ощупывая Сережу, чтобы проверить - действительно ли он один из них. Судя по их улыбкам, они оказались вполне удовлетворены результатом.
- А кем это я стал? - спросил Сережа.
- Брось притворяться, - захохотали лица, - будто не понимаешь!
- Правда, - не сдавался Сережа, - кем?
- Тараканом, кем еще.
Услышав это, Сережа ощутил холодную волну, прошедшую по всему его телу. Он бросился к концу тоннеля, где висел календарь с портретом Никитая Второго (Сережа вспомнил, что сам повесил его сюда, когда решил, что уже отрыл свое), и принялся лихорадочно откидывать землю руками под хохот и улюлюканье оставшихся сзади уса-тых рож. Откопав дверь ванной, он быстро прорыл лаз к зеркалу, посмотрел на корич-невую треугольную головку с длинными покачивающимися усами, и схватился за брит-ву. Усы с хрустом облетели, и на Сережу поглядело его собственное лицо, только уже совсем взрослое, с заметными морщинами у глаз. "Сколько же я был тараканом?" - с ужасом подумал он, и вспомнил данную себе в детстве клятву обязательно прорыть ход на поверхность.
Откопав кровать, он упал на холодные простыни и заснул, а утром раскопал теле-фон и позвонил Грише, одному из друзей по яйцекладу, с которым уже давно не об-щался. Некоторое время они вспоминали тот далекий летний вечер, когда они свали-лись с ветки на землю и начали рыть ход на ее поверхность, а потом Сережа без оби-няков поинтересовался, как жить дальше. Приятель сказал так:
- Нарой побольше бабок, а дальше сам увидишь.
Они договорились как-нибудь увидеться и распрощались. Повесив трубку, Сережа без всяких колебаний решил изменить маршрут и воспользоваться гришиным советом. После завтрака он стал рыть не вперед, а направо, и вскоре с облегчением заметил, что дверей на работу в земле перед ним не появилось. Вместо них попались дырявая немецкая каска, несколько сплющенных гильз и ксерокопия какой-то древней мисти-ческой книги, над которой он провел пару часов. Сереже еще не приходилось читать такой ахинеи - из книги следовало, что он не просто ползет по подземному тоннелю, но еще и толкает перед собой навозный шар, внутри которого он на самом деле этот тоннель и роет. После этого грунт долгое время был совершенно пустым, только из-редка попадались корешки, которые Сережа пускал в пищу, а потом его воткнутая в землю лапка нащупала что-то твердое.
Разбросав желтоватую глину, Сережа увидел черный носок милицейского сапога. Он сразу все понял, аккуратно присыпал его землей и стал рыть влево, подальше от этого места. Еще несколько раз ему попадались выступающие из земли детали милицейской амуниции - дубинки, рации, стриженные головы в фуражках, - но насчет голов ему везло, потому что он все время откапывал их со стороны затылка, из чего следовало, что менты его не видят. Через некоторое время в земле стали попадаться бабки. Сна-чала это были отдельные бумажки, а потом стали появляться целые пачки - обычно они находились где-нибудь неподалеку от милицейских дубинок и сапогов. Сережа стал тщательно, как археолог, раскапывать землю вокруг попадавшихся ему предметов милицейского снаряжения, и редко когда уползал без нескольких сырых и тяжелых пачек, крест-накрест перехваченных бумажной лентой.
Он практически совсем забыл об осторожности, и один раз случайным движением руки отбросил землю с круглого милицейского лица, изо рта у которого торчал сви-сток. Лицо яростно посмотрело на него и надуло щеки, но прежде, чем успел раздаться свист, Сережа выдернул свисток и сунул милиционеру прямо в зубы денежную пачку. Лицо закрыло глаза, и Сережа, постепенно приходя в себя, двинулся дальше. Вскоре его пальцы нащупали предмет, наощупь показавшийся ему обычным милицейским са-погом. Расчистив землю, Сережа увидел слово "reebok", начал рыть вверх и скоро от-копал улыбающееся лицо Гриши.
- Вот и встретились, - сказал Гриша.
Бабки, которые Сережа нарыл по его совету, не произвели на Гришу никакого впе-чатления.
- Ты, пока не поздно, купи на них денег, - сказал он, и показал Сереже несколько зеленых банкнот. - И вообще, надо отсюда рыть как можно скорее.
Сережа и сам понимал, что кроме как отсюда, рыть просто неоткуда, но все же при-нял гришины слова к сведению и накрепко запомнил, что прежде всего надо откопать какое-то приглашение.
По-прежнему на его пути регулярно оказывалась дверь домой, телевизор, ванная и кухня, но теперь он начал выкапывать американские журналы и учить английский, на котором говорил с изредка появляющимися из стен лицами, которые дружелюбно улы-бались и обещали помочь. И вот однажды, в длинной песчаной жиле, которую он раз-рабатывал уже целый месяц, он наткнулся на сложенную вчетверо белую бумажку. Это и было, как он понял, приглашение. Сережа не знал, что надо делать дальше, и решил на всякий случай держаться песчаного слоя. Несколько дней в песке не попадалось ничего интересного, а потом он ощутил под своими лапками каменную стену с вывес-кой; расчистив ее, он прочел "ОВИР". Дальше предметы стали попадаться с чудовищ-ной быстротой - такой, что он даже не успевал как следует разобраться, что именно он выкапывает и кому именно дает взятки; в конце концов он заметил, что пухлого мешка бабок у него больше нет, зато есть несколько зеленых бумажек с портретом благообразного лысоватого толстяка.
Песчаная жила кончилась, и рыть ход стало намного труднее, потому что почва ста-ла каменистой; особенно запомнились Сереже бетонные глыбы перед американским посольством, которые были такой величины, что приходилось или подкапываться под них, а это было опасно, потому что глыба могла упасть и раздавить, или рыть ход сбо-ку, сильно удлинняя дорогу. Посольство Сережа прополз очень быстро, откопал пери-ла авиационного трапа, а потом расчистил от земли прямоугольный иллюминатор, в который почти целый день любовался облаками и океаном.
Дальше начинался слой рыхлого и влажного краснозема, и Сережа долго глядел на стену земли, за которой ждала неизвестность, перед тем как решился протянуть к ней свои мозолистые и усталые, но еще сильные лапки. Первой находкой в слое новой почвы оказалась пожилая негритянка в кабинке таможенного контроля, которая брезг-ливо спросила, есть ли у Сережи обратный билет. Потом выступила автобусная дверь, сразу за которой Сережа откопал яблочный огрызок и мятую карту Нью-Йорка.
Началась новая жизнь. Долгое время Сережа выкапывал из земли в основном пус-тые консервные банки, зачерствелые ломтики пиццы и старые "Ридерз Дайджесты", но он был готов к упорному труду и не ждал небесной манны - тем более, что с небом было напряженно. Со временем он стал находить и деньги. Их было, конечно, куда меньше, чем когда-то попадалось бабок, и встречались они далеко не пачками, но Се-режа не унывал. Из стен тоннеля часто выступали огромные пластиковые мешки с му-сором и черные руки, протягивающие ему то маленькие пакетики кокаина, то пригла-шения на религиозные лекции, но Сережа старался не обращать на это внимания, больше улыбаться и быть оптимистом.
Постепенно мусора вокруг стало меньше, а в одно тихое утро, с трудом прокапывая ход между корней старой липы, Сережа обнаружил маленькую зеленую карточку - произошло это через день после того, как он узнал второе главное американское слово "У-упс" (первое, "Бла-бла-бла", ему сказал по секрету еще Гриша). Он понял, что сможет теперь найти работу, и действительно - не прошло и пары дней, как вскоре после завтрака он выкопал металлическое табло с горящим словом "work", взволно-ванно сглотнул слюну и взялся за дело. Новая работа оказалась очень похожей на ста-рую, только кульман был другой, наклонный, и появлявшиеся из стен лица сослужив-цев говорили по-английски. С энергичной улыбкой прокопав от обеда до табло со сло-вами "don't work" (уже давно ему удалось соединить в одно целое пространство и время), он понял, что рабочий день окончен.
Теперь он стал откапывать указатели "work" и "don't work" каждый день, а кроме них, стал регулярно натыкаться на одни и те же блестящие дверные ручки, ступеньки и предметы быта вроде кондиционера, гудение которого было вездесущим и слегка напоминало ему вой московской вьюги, комплекта японской электроники, сковородок и кастрюль, из чего сам собой напрашивался вывод, что он теперь живет в собствен-ной квартире.
Работа была совсем несложной - надо было переводить старые синьки в компью-терный код, чем, кроме Сережи, занималось еще несколько сослуживцев. Обычно с утра они начинали длинный неспешный разговор на английском, в котором Сережа по-степенно научился участвовать. Общение с сослуживцами, безусловно, было для Се-режи очень благотворным. Его манера ползти стала более уверенной, и скоро он заме-тил, что опять пользуется полупрозрачными коричневыми лапками, о которых успел позабыть со времени своей прошлой работы. Он снова отпустил усы (теперь они были с заметной сединой) - но не для того, чтобы слиться с окружающими, большинство из которых тоже было усатыми, а наоборот, чтобы придать своему облику такую же непо-вторимую индивидуальность, какой обладали они все.
Прошло несколько лет, заполненных мерцанием указателей "work" - "don't work". За это время Сережа успел обжиться и выкопал множество полезных предметов - ма-шину, огромный телевизор и даже бачок с приспособлением для дистанционного слива воды. Иногда днем, оказавшись на работе, он раскапывал окно своей конторы, и, не обращая внимания на врывающуюся оттуда духоту, выставлял наружу руку с дистан-ционным спускателем и нажимал на черную кнопку с изображением водопада. Ничего вроде бы не происходило, но он знал, что примерно в двух милях, там, где расположе-на его квартира, ревущий вихрь голубоватой воды накатывается на прохладные стенки унитаза. Правда, один раз он по ошибке нажал кнопку "reset" и потом три дня отмы-вал пол, потолок и стены, но зато после скандала с низеньким мужичком, назвавшимся его лендлордом, он стал относиться к квартире, как к живому существу, тем более, что ее название - "Ван Бедрум" - всегда казалось ему именем голландского живописца. Кроме того, он начал внимательно читать инструкции.
Иногда он откапывал собачий поводок из чего делал вывод, что гуляет с собакой. Саму собаку он никогда не раскапывал, но однажды, по совету журнала "Health Week", отвел ее к ветеринару-психоаналитику. Тот некоторое время перелаивался с невидимой собакой за тонким слоем земли, а потом Сережа услышал от него такое, что сразу же привязал поводок к торчащему из земляной стены бамперу грузовика из дру-гого штата, огляделся (никого вокруг, естественно, не было) и торопливо пополз прочь.
По выходным он дорывался до парома на Нью-Джерси, раскапывал небольшое окошко в здании, где продавали билеты, и, вспоминая детство, подолгу смотрел на да-лекую белую статую Свободы - последние лучи заката окрашивали терновый венец на ее голове в морковный цвет, и она казалась огромной пожилой снегурочкой.
У него появилась близкая женщина, которую он откопал целиком, чтобы изредка го-ворить с ней о сокровенном, которого к этому времени у него набралось довольно мно-го.
- Ты веришь, - спрашивал он, - что нас ждет свет в конце тоннеля?
- Это ты о том, что будет после смерти? - спрашивала она. - Не знаю. Я читала пару книг на эту тему. Действительно, пишут, что там какой-то тоннель, и свет в кон-це, но по-моему все это чистое бла-бла-бла.
Рассказав ей, что он когда-то чуть было не стал тараканом в далекой северной стране, Сережа вызвал у нее недоверчивую улыбку; она сказала, что он совершенно не похож на выползня из России.
- Ты по виду типичный американский кокроуч, - сказала она.
- У-упс, - ответил Сережа.
Он был счастлив, что ему удалось натурализоваться на новом месте, а слово "кок-роуч" он понял как что-то вроде "кокни", только на нью-йоркский лад - но все же после этих слов в его душе поселилось не совсем приятное чувство. Однажды, доволь-но сильно выпив после работы, он раскопал свою квартиру, прорыл ход к зеркалу и, взглянув в него, вздрогнул. Оттуда на него смотрела коричневая треугольная головка с длинными усами, уже виденная им когда-то давно. Сережа схватил бритву, и, когда мыльный водоворот унес усы в раковину, на него поглядело его собственное лицо, только уже совсем пожилое, даже почти старое. Он начал остервенело копать прямо сквозь разлетевшееся на куски под его лапами зеркало, и вскоре отрыл несколько предметов, из которых следовало, что он уже на улице - это был сидящий на табурете пожилой кореец (его лавка обычно начиналась в двух метрах под табуреткой) и таб-личка с надписью "29 east st." Окорябавшись о ржавую консервную банку, он начал быстро и отчаянно рыть вперед, пока не оказался в пласте глинистых сырых почв где-то в районе Гринвич Виллидж, среди уходящих далеко вниз фундаментов и бетонных шахт колодцев. Откопав вывеску с нарисованной пальмовой рощей и крупным словом "PARADISE", Сережа отрыл вслед за ней довольно длинную лестницу вниз, табуретку, небольшой участок стойки и пару стаканов с "водка-тоником", к которому уже успел привыкнуть.
Земляные стены только что вырытого им тоннеля дрожали от музыки. Хватив сразу два стакана, Сережа огляделся по сторонам. За его спиной был длинный узкий лаз, полный разрыхленной земли - он уходил в известность, из которой Сережа уже столь-ко лет пытался найти выход. Впереди из земли торчала покрытая царапинами дере-вянная доска стойки и стаканы. Все-таки было непонятно - вылез он, наконец, нару-жу, или еще нет? И наружу чего? Вот это было самое непонятное. Сережа взял со стой-ки бледно-зеленый спичечный коробок и увидел те же пальмы, что были на вывеске, а еще раньше, в виде изморози - на каком-то окне из детства. Кроме пальм, на коробке были телефоны, адрес и уверение, что это "hottest place on island".
"Господи, - подумал Сережа, - да разве hottest place - это рай? А не наоборот? "
Из земляной стены перед ним появилась рука, сгребла пустые стаканы и поставила один полный. Стараясь держать себя в лапках, Сережа посмотрел вверх. Земляной свод, как обычно, нависал в полуметре над головой, и Сережа вдруг с недоумением подумал, что за всю долгую и полную усилий жизнь, в течение которой он копал, на-верно, во все возможные стороны, он так ни разу и не попробовал рыть вверх. Сережа воткнул лапки в потолок, и на полу стала расти горка отработанной земли. Потом ему пришлось подтянуть к себе табуретку и встать на нее, а еще через минуту его пальцы нащупали пустоту. "Конечно, - подумал Сережа, - поверхность - это ведь когда не надо больше рыть! А рыть не надо там, где кончается земля!" Снизу раздалось щелка-нье пальцев, и, бросив туда кошелек с небольшой колодой кредитных карт (на том месте, где он только что сидел, теперь неподвижно лежал непонятно откуда взявшийся здоровенный темно-серый шар), Сережа схватился за край дыры, подтянулся и вылез наружу.
Вокруг был безветренный летний вечер, и сквозь листву деревьев просвечивали ли-ловые закатные облака. Вдали тихо шумело море, и со всех сторон долетал треск ци-кад. Разорвав старую кожу, Сережа вылез из нее, поглядел вверх и увидел на дереве, которое росло у него над головой, ветку, с которой он свалился на землю. Сережа по-нял, что это и есть тот самый вечер, когда он начал свое длинное подземное путешест-вие, потому что никакого другого вечера просто не бывает, и еще он понял, о чем трещат - точнее, плачут - цикады. И он тоже затрещал своими широкими горловыми пластинами о том, что жизнь прошла зря, и о том, что она вообще не может пройти не зря, и о том, что плакать по всем этим поводам совершенно бессмысленно. Потом он расправил крылья и понесся в сторону лилового зарева над далекой горой, стараясь избавиться от ощущения, что копает крыльями воздух. Что-то до сих пор было зажато у него в руке - он поднес ее к лицу, увидел на ладони измятый и испачканный землей коробок с черными пальмами, и неожиданно понял, что английское слово "Paradise" обозначает место, куда попадают после смерти.
Сережа вгрызся в землю, стараясь сразу приучить себя к тому, что это всерьез и на-долго. Он знал, что шансов выбиться наружу мало, и помочь ему могут только трез-вость и собранность, только способность прокопать дальше, чем другие, а мысль о том, что другие понимают то же самое, придавала дополнительных сил. Но детство есть детство, и первые несколько лет он провел, бесцельно разглядывая попадающиеся в земле предметы - некоторые из них можно было вынуть и повертеть в руках, а другие приходилось рассматривать прямо в почве. Особенно Сережа любил находить окна - погрузив в землю пальцы, он осторожно ощупывал их холодную твердую поверхность и расчищал землю, стараясь угадать, что увидит за стеклом.
Опыт всех этих лет, заполненных копошением в мягком российском суглинке (кото-рый однажды утром неожиданно оказался благодатным черноземом Украины), слился для него в одном обобщающем воспоминании - как он, поеживаясь от мороза, смотрит в только что расчищенное окно, за которым видны черные зимние сумерки вокруг ярко освещенной детской площадки, в центре которой, в пятне света, стоит снежная баба с воткнутым в голову частоколом морковок, очень похожая на статую Свободы, увиден-ную им в откопанном неподалеку от окна журнале. Стекло было разрисовано морозом, и узор на нем сильно напоминал маленькую пальмовую рощу; казалось, что эти паль-мы качаются от его дыхания. За окно нельзя было пролезть, и Сережа долго стоял воз-ле него, тоскуя о непонятном, а потом стал рыть ход дальше, затаив в сердце нерас-шифрованную мечту.
К тому времени, когда он стал задумываться, все ли делает верно, его жизнь стала рутинной, и состояла большей частью из очень похожих событий, повторяющихся в однообразной последовательности.
Перед ним, прямо перед головогрудью и лапами, был круг темной твердой земли. Сзади, за спиной, оставался прорытый к этому времени тоннель, но Сережа никогда не оглядывался и не подсчитывал, сколько метров или даже километров им пройдено. Он знал, что другие насекомые - например, муравьи - довольствуются достаточно ко-роткой норкой, и он со своими зубчатыми лапами мог бы выполнить работу всей их жизни за несколько часов. Но он никогда не тешил себя такими сравнениями, зная, что стоит только остановиться и начать сравнивать себя с другими, как покажется, что он уже достаточно многого достиг, и пропадет необходимое для дальнейшей борьбы чув-ство острой обиды на жизнь.
Достигнутое им не существовало в виде чего-то такого, что можно было бы потро-гать или сосчитать - оно состояло из тех встреч и событий, которые приносил ему ка-ждый новый день. Проснувшись утром, он начинал рыть тоннель дальше, разгребая землю мощными передними лапами и отбрасывая ее задними. Через несколько минут среди серо-коричневых комков почвы появлялся завтрак. Это были тонкие отростки корней, из которых Сережа высасывал сок, читая при этом какую-нибудь газету, кото-рую он обычно откапывал вместе с едой. Через несколько сантиметров из земли появ-лялась дверь на работу - промежуток между ней и завтраком был таким узким, что иногда земля осыпалась сама, без всяких усилий с его стороны. Сережа никак не мог взять в толк, как это он роет и роет в одном направлении, и все равно каждое утро от-капывает дверь на работу, но зато понимал, что размышления об этом еще никого не привели ни к чему хорошему, и поэтому предпочитал особенно на эту тему не думать.
За дверями на работу оказывались присыпанные землей вялые сослуживцы, мимо которых следовало двигаться осторожно, чтобы они не поняли, что Сережа роет ход. Возможно, каждый из них тоже рыл свой ход куда-то, но если это и было так, они де-лали это очень скрытно. Сережа разгребал землю со своего кульмана, чуть расчищал окно, за которым виднелись наведенные вверх трубы, и начинал неторопливо рыть к обеду. Обед практически не отличался от завтрака, только земля вокруг была немного другая, более рыхлая, и из нее торчали медленно жующие лица товарищей по работе - это не раздражало, потому что их глаза были всегда закрыты. Обед был как бы пи-ком дня, после которого уже надо было начинать рыть дорогу домой, а работа в этом направлении всегда шла быстро. Через какое-то время Сережа разрывал дверь своей квартиры, медленно разгребал глину, за которой был телевизор, и через пару часов, уже полусонный, докапывался до кровати.
Проснувшись, он поворачивался к стене, некоторое время смотрел на нее, пытаясь вспомнить только что кончившийся сон, а затем несколькими быстрыми ударами лап прорывал ее прямо до ванной комнаты. Дни были в целом одинаковы, только в субботу и воскресенье в своем движении вперед Сережа не натыкался на дверь, ведущую на работу. Иногда в выходные он откапывал одну или две бутылки водки, и тогда надо было немного покопаться в земле рядом - почти всегда удавалось отрыть голову и часть туловища кого-нибудь из друзей, чтобы вместе выпить и поговорить о жизни. Сережа твердо знал, что большая часть его знакомых не роет никакого тоннеля, но, тем не менее, знакомые попадались ему навстречу с удручающим однообразием. Ино-гда, правда, в земле оказывались приятные сюрпризы - например, из стены торчала нижняя часть женского туловища (Сережа никогда не раскапывал дальше поясницы, полагая, что это приведет ко многим проблемам), или пара банок пива, ради которого он позволял себе небольшую передышку, но большая часть его пути пролегала через работу.
Чтобы хоть как-то объяснить себе тот странный факт, что в своем выверенном по компасу движении вперед он регулярно прорывает насквозь пласты земли с совершен-но одинаковыми вкраплениями, такими, как кульманы, сослуживцы и даже вид за ок-ном, Сережа пользовался аналогией с поездом, идущим вперед, но все время прибли-жающимся к шпале, которую невозможно отличить от предыдущей.
Впрочем, некоторые различия были - иногда контора, через которую он совершал свой дневной рывок (Сережа образовывал это слово от "рыть"), обновлялась - пере-мещались кульманы, менялась окраска стен, кто-нибудь появлялся или навсегда исче-зал. Сережа отметил одну закономерность - если, например, он проползал через ра-боту, где сгорал электрический чайник (сослуживцы любили пить чай), то на всех по-следующих работах, через которые он рыл свой ход, этот (или очень похожий) чайник тоже оказывался сгоревшим, пока Сережа не докапывался до такой работы, куда кто-нибудь приносил новый.
Работа была совсем несложной - надо было перечерчивать старые синьки на ват-ман, чем кроме Сережи занималось еще несколько сослуживцев. Обычно с утра они начинали длинный неспешный разговор, в котором невозможно было не участвовать. Говорили они, как это обычно бывает, обо всем на свете, но поскольку круг тем, кото-рых они касались, был очень узок, Сережа замечал, что с каждым днем на свете оста-ется все меньше и меньше того, что было когда-то раньше, в тот вечер, когда он сидел под веткой и слушал треск сумевших выбиться из-под земли цикад.
Неизбежное общение с сослуживцами действовало на Сережу не лучшим образом. У него стала меняться манера ползти - он стал сильно прижимать голову к земле, и ино-гда, раскапывая особенно крутую лестницу в буфет, помогал себе мордой. Одновре-менно он стал немного по-новому понимать жизнь, и вместо прежнего желания про-рыть тоннель как можно дальше, начал ощущать ответственность за свою судьбу. Од-нажды он заметил, что сидит за столом, чистит двумя руками карандаш и одновремен-но роется в ящике - роется чем-то таким, чего у него раньше просто не было. Сначала он решил, что сходит с ума, но, приглядываясь к сослуживцам, стал замечать у них по бокам чуть заметные полупрозрачные коричневатые лапки, которыми они ловко поль-зовались. Как оказалось, такие же лапки были и у него, просто в них раньше не воз-никало потребности, а теперь Сережа научился видеть их, а потом и употреблять в де-ло. Сперва они были слабыми, но постепенно окрепли, и Сережа стал доверять работу им, используя руки по их прямому назначению - рыть тоннель дальше и дальше впе-ред.
Но тоннель все равно каждый день приводил его на работу, где из рыхлых земляных стен глядели давно знакомые до последней черточки лица. В них была одна общая особенность - все они были украшены усами. Сережа никогда не придавал этому осо-бого значения, но все-таки решил попробовать отпустить усы сам.
Примерно через месяц, когда они достаточно отросли, он заметил, что жизнь стала как-то полнее, а сослуживцы превратились в удивительно милых ребят с самыми раз-нообразными интересами. Понять все это ему помогли именно усы, мельчайшие дви-жения которых позволяли воспринимать реальность с неизвестной раньше стороны. Он убедился, что жизнь можно не только видеть, но и ощупывать усами, как это делали все вокруг, и тогда она становится настолько захватывающей, что рыть тоннель даль-ше особо незачем. Его стали интересовать окружающие, но еще интересней было, что о нем думают другие. И как-то после рабочего дня, на вечеринке с коньячком, он ус-лышал:
- Наконец-то ты, Сережа, стал одним из нас.
Эти слова произнесло одно из лиц, чуть выступающих из земляной стены. Осталь-ные лица закрыли глаза и стали шевелить усами, как бы ощупывая Сережу, чтобы проверить - действительно ли он один из них. Судя по их улыбкам, они оказались вполне удовлетворены результатом.
- А кем это я стал? - спросил Сережа.
- Брось притворяться, - захохотали лица, - будто не понимаешь!
- Правда, - не сдавался Сережа, - кем?
- Тараканом, кем еще.
Услышав это, Сережа ощутил холодную волну, прошедшую по всему его телу. Он бросился к концу тоннеля, где висел календарь с портретом Никитая Второго (Сережа вспомнил, что сам повесил его сюда, когда решил, что уже отрыл свое), и принялся лихорадочно откидывать землю руками под хохот и улюлюканье оставшихся сзади уса-тых рож. Откопав дверь ванной, он быстро прорыл лаз к зеркалу, посмотрел на корич-невую треугольную головку с длинными покачивающимися усами, и схватился за брит-ву. Усы с хрустом облетели, и на Сережу поглядело его собственное лицо, только уже совсем взрослое, с заметными морщинами у глаз. "Сколько же я был тараканом?" - с ужасом подумал он, и вспомнил данную себе в детстве клятву обязательно прорыть ход на поверхность.
Откопав кровать, он упал на холодные простыни и заснул, а утром раскопал теле-фон и позвонил Грише, одному из друзей по яйцекладу, с которым уже давно не об-щался. Некоторое время они вспоминали тот далекий летний вечер, когда они свали-лись с ветки на землю и начали рыть ход на ее поверхность, а потом Сережа без оби-няков поинтересовался, как жить дальше. Приятель сказал так:
- Нарой побольше бабок, а дальше сам увидишь.
Они договорились как-нибудь увидеться и распрощались. Повесив трубку, Сережа без всяких колебаний решил изменить маршрут и воспользоваться гришиным советом. После завтрака он стал рыть не вперед, а направо, и вскоре с облегчением заметил, что дверей на работу в земле перед ним не появилось. Вместо них попались дырявая немецкая каска, несколько сплющенных гильз и ксерокопия какой-то древней мисти-ческой книги, над которой он провел пару часов. Сереже еще не приходилось читать такой ахинеи - из книги следовало, что он не просто ползет по подземному тоннелю, но еще и толкает перед собой навозный шар, внутри которого он на самом деле этот тоннель и роет. После этого грунт долгое время был совершенно пустым, только из-редка попадались корешки, которые Сережа пускал в пищу, а потом его воткнутая в землю лапка нащупала что-то твердое.
Разбросав желтоватую глину, Сережа увидел черный носок милицейского сапога. Он сразу все понял, аккуратно присыпал его землей и стал рыть влево, подальше от этого места. Еще несколько раз ему попадались выступающие из земли детали милицейской амуниции - дубинки, рации, стриженные головы в фуражках, - но насчет голов ему везло, потому что он все время откапывал их со стороны затылка, из чего следовало, что менты его не видят. Через некоторое время в земле стали попадаться бабки. Сна-чала это были отдельные бумажки, а потом стали появляться целые пачки - обычно они находились где-нибудь неподалеку от милицейских дубинок и сапогов. Сережа стал тщательно, как археолог, раскапывать землю вокруг попадавшихся ему предметов милицейского снаряжения, и редко когда уползал без нескольких сырых и тяжелых пачек, крест-накрест перехваченных бумажной лентой.
Он практически совсем забыл об осторожности, и один раз случайным движением руки отбросил землю с круглого милицейского лица, изо рта у которого торчал сви-сток. Лицо яростно посмотрело на него и надуло щеки, но прежде, чем успел раздаться свист, Сережа выдернул свисток и сунул милиционеру прямо в зубы денежную пачку. Лицо закрыло глаза, и Сережа, постепенно приходя в себя, двинулся дальше. Вскоре его пальцы нащупали предмет, наощупь показавшийся ему обычным милицейским са-погом. Расчистив землю, Сережа увидел слово "reebok", начал рыть вверх и скоро от-копал улыбающееся лицо Гриши.
- Вот и встретились, - сказал Гриша.
Бабки, которые Сережа нарыл по его совету, не произвели на Гришу никакого впе-чатления.
- Ты, пока не поздно, купи на них денег, - сказал он, и показал Сереже несколько зеленых банкнот. - И вообще, надо отсюда рыть как можно скорее.
Сережа и сам понимал, что кроме как отсюда, рыть просто неоткуда, но все же при-нял гришины слова к сведению и накрепко запомнил, что прежде всего надо откопать какое-то приглашение.
По-прежнему на его пути регулярно оказывалась дверь домой, телевизор, ванная и кухня, но теперь он начал выкапывать американские журналы и учить английский, на котором говорил с изредка появляющимися из стен лицами, которые дружелюбно улы-бались и обещали помочь. И вот однажды, в длинной песчаной жиле, которую он раз-рабатывал уже целый месяц, он наткнулся на сложенную вчетверо белую бумажку. Это и было, как он понял, приглашение. Сережа не знал, что надо делать дальше, и решил на всякий случай держаться песчаного слоя. Несколько дней в песке не попадалось ничего интересного, а потом он ощутил под своими лапками каменную стену с вывес-кой; расчистив ее, он прочел "ОВИР". Дальше предметы стали попадаться с чудовищ-ной быстротой - такой, что он даже не успевал как следует разобраться, что именно он выкапывает и кому именно дает взятки; в конце концов он заметил, что пухлого мешка бабок у него больше нет, зато есть несколько зеленых бумажек с портретом благообразного лысоватого толстяка.
Песчаная жила кончилась, и рыть ход стало намного труднее, потому что почва ста-ла каменистой; особенно запомнились Сереже бетонные глыбы перед американским посольством, которые были такой величины, что приходилось или подкапываться под них, а это было опасно, потому что глыба могла упасть и раздавить, или рыть ход сбо-ку, сильно удлинняя дорогу. Посольство Сережа прополз очень быстро, откопал пери-ла авиационного трапа, а потом расчистил от земли прямоугольный иллюминатор, в который почти целый день любовался облаками и океаном.
Дальше начинался слой рыхлого и влажного краснозема, и Сережа долго глядел на стену земли, за которой ждала неизвестность, перед тем как решился протянуть к ней свои мозолистые и усталые, но еще сильные лапки. Первой находкой в слое новой почвы оказалась пожилая негритянка в кабинке таможенного контроля, которая брезг-ливо спросила, есть ли у Сережи обратный билет. Потом выступила автобусная дверь, сразу за которой Сережа откопал яблочный огрызок и мятую карту Нью-Йорка.
Началась новая жизнь. Долгое время Сережа выкапывал из земли в основном пус-тые консервные банки, зачерствелые ломтики пиццы и старые "Ридерз Дайджесты", но он был готов к упорному труду и не ждал небесной манны - тем более, что с небом было напряженно. Со временем он стал находить и деньги. Их было, конечно, куда меньше, чем когда-то попадалось бабок, и встречались они далеко не пачками, но Се-режа не унывал. Из стен тоннеля часто выступали огромные пластиковые мешки с му-сором и черные руки, протягивающие ему то маленькие пакетики кокаина, то пригла-шения на религиозные лекции, но Сережа старался не обращать на это внимания, больше улыбаться и быть оптимистом.
Постепенно мусора вокруг стало меньше, а в одно тихое утро, с трудом прокапывая ход между корней старой липы, Сережа обнаружил маленькую зеленую карточку - произошло это через день после того, как он узнал второе главное американское слово "У-упс" (первое, "Бла-бла-бла", ему сказал по секрету еще Гриша). Он понял, что сможет теперь найти работу, и действительно - не прошло и пары дней, как вскоре после завтрака он выкопал металлическое табло с горящим словом "work", взволно-ванно сглотнул слюну и взялся за дело. Новая работа оказалась очень похожей на ста-рую, только кульман был другой, наклонный, и появлявшиеся из стен лица сослужив-цев говорили по-английски. С энергичной улыбкой прокопав от обеда до табло со сло-вами "don't work" (уже давно ему удалось соединить в одно целое пространство и время), он понял, что рабочий день окончен.
Теперь он стал откапывать указатели "work" и "don't work" каждый день, а кроме них, стал регулярно натыкаться на одни и те же блестящие дверные ручки, ступеньки и предметы быта вроде кондиционера, гудение которого было вездесущим и слегка напоминало ему вой московской вьюги, комплекта японской электроники, сковородок и кастрюль, из чего сам собой напрашивался вывод, что он теперь живет в собствен-ной квартире.
Работа была совсем несложной - надо было переводить старые синьки в компью-терный код, чем, кроме Сережи, занималось еще несколько сослуживцев. Обычно с утра они начинали длинный неспешный разговор на английском, в котором Сережа по-степенно научился участвовать. Общение с сослуживцами, безусловно, было для Се-режи очень благотворным. Его манера ползти стала более уверенной, и скоро он заме-тил, что опять пользуется полупрозрачными коричневыми лапками, о которых успел позабыть со времени своей прошлой работы. Он снова отпустил усы (теперь они были с заметной сединой) - но не для того, чтобы слиться с окружающими, большинство из которых тоже было усатыми, а наоборот, чтобы придать своему облику такую же непо-вторимую индивидуальность, какой обладали они все.
Прошло несколько лет, заполненных мерцанием указателей "work" - "don't work". За это время Сережа успел обжиться и выкопал множество полезных предметов - ма-шину, огромный телевизор и даже бачок с приспособлением для дистанционного слива воды. Иногда днем, оказавшись на работе, он раскапывал окно своей конторы, и, не обращая внимания на врывающуюся оттуда духоту, выставлял наружу руку с дистан-ционным спускателем и нажимал на черную кнопку с изображением водопада. Ничего вроде бы не происходило, но он знал, что примерно в двух милях, там, где расположе-на его квартира, ревущий вихрь голубоватой воды накатывается на прохладные стенки унитаза. Правда, один раз он по ошибке нажал кнопку "reset" и потом три дня отмы-вал пол, потолок и стены, но зато после скандала с низеньким мужичком, назвавшимся его лендлордом, он стал относиться к квартире, как к живому существу, тем более, что ее название - "Ван Бедрум" - всегда казалось ему именем голландского живописца. Кроме того, он начал внимательно читать инструкции.
Иногда он откапывал собачий поводок из чего делал вывод, что гуляет с собакой. Саму собаку он никогда не раскапывал, но однажды, по совету журнала "Health Week", отвел ее к ветеринару-психоаналитику. Тот некоторое время перелаивался с невидимой собакой за тонким слоем земли, а потом Сережа услышал от него такое, что сразу же привязал поводок к торчащему из земляной стены бамперу грузовика из дру-гого штата, огляделся (никого вокруг, естественно, не было) и торопливо пополз прочь.
По выходным он дорывался до парома на Нью-Джерси, раскапывал небольшое окошко в здании, где продавали билеты, и, вспоминая детство, подолгу смотрел на да-лекую белую статую Свободы - последние лучи заката окрашивали терновый венец на ее голове в морковный цвет, и она казалась огромной пожилой снегурочкой.
У него появилась близкая женщина, которую он откопал целиком, чтобы изредка го-ворить с ней о сокровенном, которого к этому времени у него набралось довольно мно-го.
- Ты веришь, - спрашивал он, - что нас ждет свет в конце тоннеля?
- Это ты о том, что будет после смерти? - спрашивала она. - Не знаю. Я читала пару книг на эту тему. Действительно, пишут, что там какой-то тоннель, и свет в кон-це, но по-моему все это чистое бла-бла-бла.
Рассказав ей, что он когда-то чуть было не стал тараканом в далекой северной стране, Сережа вызвал у нее недоверчивую улыбку; она сказала, что он совершенно не похож на выползня из России.
- Ты по виду типичный американский кокроуч, - сказала она.
- У-упс, - ответил Сережа.
Он был счастлив, что ему удалось натурализоваться на новом месте, а слово "кок-роуч" он понял как что-то вроде "кокни", только на нью-йоркский лад - но все же после этих слов в его душе поселилось не совсем приятное чувство. Однажды, доволь-но сильно выпив после работы, он раскопал свою квартиру, прорыл ход к зеркалу и, взглянув в него, вздрогнул. Оттуда на него смотрела коричневая треугольная головка с длинными усами, уже виденная им когда-то давно. Сережа схватил бритву, и, когда мыльный водоворот унес усы в раковину, на него поглядело его собственное лицо, только уже совсем пожилое, даже почти старое. Он начал остервенело копать прямо сквозь разлетевшееся на куски под его лапами зеркало, и вскоре отрыл несколько предметов, из которых следовало, что он уже на улице - это был сидящий на табурете пожилой кореец (его лавка обычно начиналась в двух метрах под табуреткой) и таб-личка с надписью "29 east st." Окорябавшись о ржавую консервную банку, он начал быстро и отчаянно рыть вперед, пока не оказался в пласте глинистых сырых почв где-то в районе Гринвич Виллидж, среди уходящих далеко вниз фундаментов и бетонных шахт колодцев. Откопав вывеску с нарисованной пальмовой рощей и крупным словом "PARADISE", Сережа отрыл вслед за ней довольно длинную лестницу вниз, табуретку, небольшой участок стойки и пару стаканов с "водка-тоником", к которому уже успел привыкнуть.
Земляные стены только что вырытого им тоннеля дрожали от музыки. Хватив сразу два стакана, Сережа огляделся по сторонам. За его спиной был длинный узкий лаз, полный разрыхленной земли - он уходил в известность, из которой Сережа уже столь-ко лет пытался найти выход. Впереди из земли торчала покрытая царапинами дере-вянная доска стойки и стаканы. Все-таки было непонятно - вылез он, наконец, нару-жу, или еще нет? И наружу чего? Вот это было самое непонятное. Сережа взял со стой-ки бледно-зеленый спичечный коробок и увидел те же пальмы, что были на вывеске, а еще раньше, в виде изморози - на каком-то окне из детства. Кроме пальм, на коробке были телефоны, адрес и уверение, что это "hottest place on island".
"Господи, - подумал Сережа, - да разве hottest place - это рай? А не наоборот? "
Из земляной стены перед ним появилась рука, сгребла пустые стаканы и поставила один полный. Стараясь держать себя в лапках, Сережа посмотрел вверх. Земляной свод, как обычно, нависал в полуметре над головой, и Сережа вдруг с недоумением подумал, что за всю долгую и полную усилий жизнь, в течение которой он копал, на-верно, во все возможные стороны, он так ни разу и не попробовал рыть вверх. Сережа воткнул лапки в потолок, и на полу стала расти горка отработанной земли. Потом ему пришлось подтянуть к себе табуретку и встать на нее, а еще через минуту его пальцы нащупали пустоту. "Конечно, - подумал Сережа, - поверхность - это ведь когда не надо больше рыть! А рыть не надо там, где кончается земля!" Снизу раздалось щелка-нье пальцев, и, бросив туда кошелек с небольшой колодой кредитных карт (на том месте, где он только что сидел, теперь неподвижно лежал непонятно откуда взявшийся здоровенный темно-серый шар), Сережа схватился за край дыры, подтянулся и вылез наружу.
Вокруг был безветренный летний вечер, и сквозь листву деревьев просвечивали ли-ловые закатные облака. Вдали тихо шумело море, и со всех сторон долетал треск ци-кад. Разорвав старую кожу, Сережа вылез из нее, поглядел вверх и увидел на дереве, которое росло у него над головой, ветку, с которой он свалился на землю. Сережа по-нял, что это и есть тот самый вечер, когда он начал свое длинное подземное путешест-вие, потому что никакого другого вечера просто не бывает, и еще он понял, о чем трещат - точнее, плачут - цикады. И он тоже затрещал своими широкими горловыми пластинами о том, что жизнь прошла зря, и о том, что она вообще не может пройти не зря, и о том, что плакать по всем этим поводам совершенно бессмысленно. Потом он расправил крылья и понесся в сторону лилового зарева над далекой горой, стараясь избавиться от ощущения, что копает крыльями воздух. Что-то до сих пор было зажато у него в руке - он поднес ее к лицу, увидел на ладони измятый и испачканный землей коробок с черными пальмами, и неожиданно понял, что английское слово "Paradise" обозначает место, куда попадают после смерти.
Интересно, что похоть эта была не злая, не нервозная, не ревнивая. Отстраненная какая-то... все равно, что она говорит там, что из себя представляет как личность, как себя ведет... лишь бы получать доступ к телу, за доступ прощается все... не замечается больше ничего, вернее.