Проза.

[Дoчь*Cамурая]

Позже, года в три я выучил новое слово. Слово это было смешное и детское - "дзюка". Появилось оно из банального желания моей бабушки оградить свою полированную мебель и дорогой сердцу хрусталь от липких лап п..дюка. Каждый раз, когда она видела, как я собираюсь коснуться полированной мебели, она издавала резкий, неприятный звук "дзю". Потом придумала под это объяснение - что если трогать дорогие красивые вещи неловкими п..дючьими культяпками, из них вылезет "дзюка". Описать это создание и уж тем более, сказать, чем именно оно неприятно, она не удосужилась, превратив "дзюку" в самое настоящее лавкрафтианское чудовище, пугающее своей неизвестностью.

Саму "дзюку" я встретил, однако, на улице. Мы с бабушкой шли мимо трансформаторной будки с изображением черепа и костей на ней. На мой вопрос о том, что же это такое здесь нарисовано - это жуткое, безглазое, с гаденькой улыбкой существо, бабушка в стиле Хидетаки Миядзаки "допилила" свой лор и сообщила мне, что именно это и есть "дзюка", и именно она живет в этой будке.

Подспудно я все же понимал, что речь в первую очередь идет о смерти, что прячется где-то в этой самой будке, но бабушка дала ей имя и форму. Так в мою жизнь вошел первый выдуманный монстр. Не вампир, не оборотень и не мумия. Нет, всеобъемлющая, вездесущая, беспощадная "дзюка" - новое имя смерти.

Далее следовал период без особых происшествий. Я видел человеческие глаза, растущие из плотско-розового плинтуса, видел неизвестного "дядю" ( не просите, хоть убей не помню, что с ним было не так. В одном я уверен, он носил черный женский плащ), неописуемую хтонь за неверными стеклами гофрированного окошка двери. Мне снились страшные сны о сваренных вкрутую младенцах, летающих глазах, хищных проводах и щупальцах. На моих первых рисунках стабильно появлялись черные, закрашенные до порванной бумаги субъекты явно агрессивных форм.

 

[Дoчь*Cамурая]

Но, конечно же, любое действие рождает противодействие. Так в мою жизнь вошел Бог. Бог оказался очень требовательным педерастом — у него была куча условий, чтобы его магия работала. Нужно было носить крестик, соблюдать заповеди, читать молитвы и даже поститься (я, как жирная прожорливая мразь предпочел заедать стресс. В свое оправдание могу сказать, что читал состав сникерсов и хотя бы мяса я там не находил). Так или иначе, жить стало чуть проще. Если мужику на небе с утра сообщить, что ты не хочешь, чтобы сегодня твои родители умирали, то, так и быть, еще денек можно не готовиться к сиротскому приюту. Впрочем, спокойствия мне это добавляло немного. Усердные молитвы, постоянное общение с богом, походы в церковь оказались утомительной штукой для меня как для ребенка. Вдобавок, когда я просил бога о чем-то более существенном, чем «пусть мои родители сегодня не сдохнут, пожалуйста», он проявлял себя как весьма прижимистый гандон — ни тебе пиратского корабля Лего, ни экшн-мэна за тонну денег, ни даже гребанного «Дисней-клуба» вместо «Бесед с батюшкой» или что там было. Так что ближе к восьми годам я испытал жесточайший кризис веры и забил на этого самовлюбленного старца из пыльных фолиантов. Вообще не стоит доверять чуваку, который чуть что — хреначит города огненными глыбами или вовсе вайпает сервер, засейвив одного алкаша и его инцестную семейку.

Так я стал язычником. Язычником мне понравилось быть куда больше — во-первых, реально дофига чего может тебе помочь. Постучал по дереву — говно не случилось, сплюнул через левое плечо — черт, подслушивающий твои гадкие мысли и претворяющий их в реальность пошел умываться. Красота! А главное — гарантии. Сколько плевал и стучал — всегда срабатывало.

 

[Дoчь*Cамурая]

— Зачем ты их все-таки отговариваешь? Вот это все: «Нара́ха — территория ёка́ев, людям здесь не место…» Зачем это все?

— У них должен быть выбор, — пожал плечами Дзикини́нки, присаживаясь на циновку и беря в руки отрезанную женскую грудь. Та дрожала на ладони, точно рисовый пудинг, — Все-таки негоже беднягам расплачиваться за чужие грехи и наш голод…

— Не знаю-не знаю… А был ли у нас выбор? Когда наш дом превратили в вечное Гакидо́? Ни рисинки, ни глотка саке. Никто не оставляет нам лакомства на праздники у алтарей, никто не посещает храмы и могилы… Они не справились со своей невидимой магией, заразили весь остров, да так, что никакой оммё́дзи не исцелит… Что нам остается? Питаться случайными путниками вроде этих глупых га́йдзинов. И нам никто не дал выбора! — с досадой Ямау́ба всадила тесак в череп Аллы и расколола его одним ударом надвое, точно гнилую тыкву.

— Мы и не люди, — рассудительно заметил Дзикини́нки.

 

[Дoчь*Cамурая]

Никто не пройдёт мимо меня. Как бы эта детка сейчас ни пыталась утопить мой взгляд в своё декольте, я буду непреклонен. Не тыкайте мне в лицо распечатками чужих бронирований. Я знаю, что они фальшивые. Не вздыхайте и не хватайтесь за сердце, не изображайте усталость. Я знаю, что вы только что проснулись. И что у вас нет сердца.

Я узнаю их в любой оболочке. Пустой, мёртвый взгляд, направленный в бездну внутри них. Трясущиеся от нетерпения руки. Звериные черты, проступающие сквозь человеческую оболочку. Запах разложения, идущий из их пастей, разверзнутых в нетерпении, открывает мне ваши истинные сущности. Без приглашения они никто. И от меня вы его не получите.

Извините, сэр, ваша кредитная карта не работает. Разумеется, нет, ведь ты её нашёл на помойке, и она на чужое имя. Нет, простите, водительских прав недостаточно. Прошу прощения, но мы полностью забронированы. Нет, свободных мест, к сожалению, совсем не осталось.

Они будут вздыхать, всхлипывать, они будут буквально скрести ногтями по моей стойке, а я, обливаясь холодным потом – лишь слепо шарить взглядом по монитору, ожидая, когда же они уйдут.

Эти твари садятся в холле, пытаются подключиться к вайфаю при помощи давно устаревших и неработающих моделей телефонов. Они неумело курят скрученную в трубочку бумагу у входа. Они пытаются забронировать номер при помощи выключенного ноутбука. Они пробуют говорить со мной на разных языках, пытаясь выяснить, какой из них мне родной. Клянутся, что опоздали на поезд, самолёт, пароход, велорикшу… А я вежливо извиняюсь и говорю, что, к сожалению, ничем не могу помочь.

Иногда они находят путь внутрь. Глупая юная девочка, очарованная симпатичным студентом из другой страны, вылезшим из-под ближайшего моста. Весёлый турист, ослеплённый похотью, который тащит в номер модельной внешности девушку, родившуюся из его же тени и рекламного плаката в метро. Два друга, познакомившиеся в баре — один пожаловался, что ему негде переночевать, и второй отличился великодушием, предложив свой номер существу, выползшему из зеркала за барной стойкой.

Этих несчастных я выписываю заранее. Сделать уже ничего нельзя. Приглашение получено. И даже если я остановлю его на входе, он всё равно попадёт в номер. Наутро горничная пополнит нашу коллекцию забытых вещей остатками багажа незадачливого туриста. Остальное они обычно забирают с собой. Хотя иногда несчастным везёт, и мы находим их умершими от остановки сердца. И это большое везение, уж поверьте мне.

 

[Дoчь*Cамурая]

Ещё одна диорама появилась в темноте на несколько шагов дальше от предыдущих: повзрослевшая и довольная собой девушка в широких тёмных очках стояла перед кафедрой, сжимая в руках диплом. Рядом с ней стоял и улыбался престарелый мужчина в деловом костюме.

— Конечно, вскоре я обнаружила, что и моим способностям есть предел. Некоторые личности податливы, как пластилин, другие приходится сломать до базовых инстинктов, чтобы добиться подчинения. Кто-то остается собой, сколько ни пытайся.

Диорама повернулась обратной стороной, и стало видно, что мужчина запустил свою толстую ладонь девушке под юбку.

— Но, как оказалось, людьми достаточно легко управлять и без всяких ухищрений. Всем нужно одно и то же — удовлетворение их желаний.

Теперь по всему огромному помещению зажигались фонари, раскрывая всё новые и новые сцены из жизни Иветты Медунецкой: здесь она заставляет собственную одутловатую мать-алкоголичку сдирать кожу с собственного лица, а тут устраивает оргию на защите диссертации, чтобы потом повязать участников «круговой порукой». Благотворительные вечера, аудиенции у чиновников и визиты к дорогостоящим врачам — везде находились люди, которые решали тем или иным способом воспользоваться девушкой, за что и расплачивались своей свободой.

Среди них имелась и фигура, над которой свет не был зажжен. Это был уверенно и твёрдо стоящий на ногах человека с распростёртыми руками. Его лицо или даже пол было невозможно разобрать, так как всё его тело облепляли разнокалиберные клиппоты — бесконечные Вши, Игрули, Друзья и даже Вампиры висели на едва угадывающейся фигуре, точно игрушки на елке. Человеческими останками от нее не пахло.

Было немало и пустых постаментов — явно на будущее.

В центре этого зала славы на высоком, безвкусно-помпезном в стиле барокко троне восседала сама госпожа Иветта — всё такая же изящная, словно вырезанная из мрамора богиня красоты и секса. Зеркальная полумаска сияла, отражая свет ярких софитов мириадами огоньков.

— Знаешь, если бы с задранным платьем во-о-он там валялась ты — я бы впечатлился, — заметил Гарик.

— Как невежливо с вашей стороны указать именно на самый неприятный момент из моей выдающейся жизни. Но да, материалом для моих копий послужили совсем другие девушки. И могу вас заверить, в каждую свою копию я вложила частичку себя: своей крови, своей боли и своих надежд. Так же, как во всех остальных фигурах присутствуют останки реальных… прототипов. Вам ли не знать, Эдгар Эльбрусович, жажду погони за чем-то, чего вы жаждете больше всего на свете? Для меня — это торжество над людьми, считавшими, что они могут меня использовать. Разве не справедливо, что теперь я использую их?

 

[Дoчь*Cамурая]

— Спасли и еле ноги унесли. Нам тоже чуть не показали, как особисты работают. И уже в который раз? А толку то... Твари, по которым эту дуру ломает, так там и остались, живые-здоровые… Ну, насколько это возможно. И если бы мы не разделились... Если бы вы двое думали головой...

— А не сердцем? — закончила Ольга за него.

— А не тем, что у вас вместо голов! — огрызнулся Матвей, — Хорошо хоть девку вывели. Ингрид ее забрала — сейчас Михалычу отвезет, и одним долгом будет меньше.

— Так если притон наши парни накрыли, то они клиппотов и сами упокоят — это к гадалке не ходи, — заметил Гарик.

— А если нет? Я такую нежить ещё не видел. Какие-то сраные ангелы с щенячьими глазами. Возьмут на опыты или запрут на «Корабле».

— Не возьмут. Это дакимакуры — их не так чтобы мало.

— Что за название такое? — нахмурился Матвей.

— Из твоей любимой Японии, — засмеялась Ольга, — Ростовые подушки-обнимашки с полуобнаженной девушкой для одиноких отаку. Для парней, у которых бабы нет.

— Походу, я её с сего дня разлюбил окончательно. Короче, кто-то этих ангелочков пускал на фарш, готовил из него наркоту и колол золотую молодёжь Кёнига. Я-то наивно полагал, что каждую тварь в этом городе поименно знаю… А теперь еще вот...

 

[Дoчь*Cамурая]

Детские игры в кладбище, как и в секретики, похороны насекомых, зарывание тряпочек и цветов — естественный детский оккультизм, присутствующий наряду с телесным познанием реальности. Наверняка вы лет в пять играли с соседской сельской девочкой, закрываясь в сарае и показывая друг другу скрытые части своего тела. Интуитивное оккультное познание так же естественно, как сексуальное. Возможно, это вообще одно и то же: попытка спросить мир о жизни и смерти. Взрослые занимаются тем же — уединенно показывают друг другу интимные части тел, прячут вещи, хоронят, боятся кладбищ, думают о смерти, только они умеют скрывать наивность и облекать свое существование во внешнюю серьёзность. Копнуть, как застывшую могилу, любого взрослого, из него польются потоки несусветной чуши, его познание покажется жалким и трусливым по сравнению с детскими играми. Ты становишься тем, в кого играешь в детстве, только с годами теряешь смелость.

А еще в детстве не осознается великий запрет на общение живых с мертвыми. Он приходит в понимание позже, вырастает как молчаливая серая стена, идущая до неба. Детское восприятие давится культурой, просвещением, социальными институтами, в результате остаётся то, что остаётся — далекий отклик игр и ощущений.

 

[Дoчь*Cамурая]

Легенда гласит, что когда мир был нов и боги создавали животных, то баку сделали из того, что осталось. Вот почему он имеет такой странный вид и считается любимцем богов.

 

[Дoчь*Cамурая]

— А что до вашего незавидного положения... Вы, как едок, должны знать, что мы… иные, Поврежденные — прямой продукт их порочной природы. Клиппотов же и вовсе изничтожают без всякой пощады. Да, они неисчислимы, но… Разве лично вам будет от этого легче, когда зубы вашего бывшего коллеги вопьются в ваш шейный позвонок? Кстати, почему именно туда?

— Высокоразвитые клиппоты обычно ориентируются на человеческую анатомию при контроле оболочки, что позволяет парализовать их одним метким укусом, — пробубнил Гарик заученную формулировку.

— Вот как! А я-то, дура, видела в этом свою романтику — почти как поцелуй… Повреждённых вроде меня ждёт судьба не лучше — в лучшем случае бездноборцы швырнули бы меня на баррикады, в худшем же — меня бы тоже ждал укус. А сколько вы успели прослужить на благо человечества, прежде чем они решили сослать вас на один из своих «кораблей»?

— Недостаточно долго, — взрыкнул Мразь.

— Десять-двенадцать лет. Столько живет едок до казни. Пример Андалузского Пса напугал их до того, что теперь они ждут не дольше восьми, а следом начинаются ежедневные анализы спермы. Неужели ты хочешь быть на их стороне? Неужели ты хочешь защищать тех, кто предназначен в пищу?

— Дай угадаю, подруга, а ты хочешь, как Шариков — «все взять и поделить»? Кормовая база, ежемесячная стрижка овец, а следом — забой?

— Фи, какое отвратительное сравнение! — Медунецкая встала со своего трона и спустилась к Гарику, — Эдгар Эльбрусович, я чем-то вас лично обидела? Уверена, любой из едоков на вашей стадии трансформации и при ваших проблемах согласился бы, что верность человечеству — глупая сказка, которая должна остаться позади. Что вам до остальных, когда решается вопрос вашего собственного благополучия? Я ведь пошерстила по своим каналам — раньше вы брали, что хотели, не особенно заботясь о последствиях. Что изменилось? Что с вами произошло в момент… перехода? Может быть дело в вашей первой «недоеденной» жертве? Кто оказался перед вами в тот час? Неужели… Ольга? Я права?

Мразь непроизвольно обнажил зубы.

 

[Дoчь*Cамурая]

- Ничего не выйдет. Посмотри на меня. Посмотри, что от меня осталось. Я не справлюсь.

- Не говори ерунды! Ты лучший из всех. Думаешь, это он тебя выбрал? Высокомерный стервятник! Тебя выбрала я, и только я! Потому что я знаю, что только ты на это способен. За всю человеческую историю - ты единственный.

- Но чего ты хочешь? Зачем помогаешь мне? После всего, что я...

- Я знаю, что это было необходимостью. Мы с тобой не раз это обсуждали. Я не в обиде. Ты делал то, что должен был, чтобы, наконец, выполнить свое предназначение.

Вулко покачал головой. Пока она сидела слева, клоун не мог ее видеть. Щеки коснулось легкое колебание воздуха, теплая нежная рука коснулась его лица и повернула к себе.

- Тебе просто нужно найти способ. Я помогала тебе не раз и не два и считаю, что вправе рассчитывать на ответную услугу. Разве не так?

- А кто тебя просил? Кто сказал, что я вообще хотел жить? Тем более, после того, что ты сделала с Андреем...

- Это не я, ты же знаешь. Розария тогда только родилась и была голодна. Ты должен понимать - ей было сложно себя контролировать. Я ведь обещала, что верну все сторицей.

- Ты обещаешь все время. У меня в ушах гудит от твоих обещаний, - разозлился Вулко и вскочил с края поваленной колонны. Теперь он видел ее целиком - такой, какая она была в далеком прошлом - молодой, красивой, утонченной и беззаботной. Черные, как смоль, волосы рассыпались по плечам, губы цвета темной вишни призывно приоткрыты, а шикарная фигура подчеркнута обтягивающим черным платьем из чистого шелка. Босая стопа игриво катала по грязному щебню чей-то череп.

- Ты не веришь мне? Неужели я не убедила тебя за долгие годы наших бесед, что изрисованный ублюдок врет тебе в глаза? - красивое личико исказила гримаса ненависти, но лишь на секунду, снова сменившись томным спокойствием, - Милый, этого заслуживаешь не только ты, но и все! Неужели ты думаешь, что тот, кто заставлял тебя поедать собственных детей, желает людям добра?

- Я не знаю, кому из вас верить. Я видел твой голод… и он чудовищен. Эти люди в часовне - они не заслужили такой участи. Заточить их в безвременье, вплавив в каменную кладку - это не похоже на акт гуманизма, - толстяк присел в свою коляску. Теперь, когда весь мед Штоддарта уходил на другое, его организм начал сильно сдавать позиции, - У меня осталось мало времени. Я не знаю, что мне делать.

- Нарушать правила, мой хороший...

 

[Дoчь*Cамурая]

Однажды к нему явился призрак усопшей. «Я попала в преисподнюю, терплю поистине невероятные муки, — сказала она. — Вызволите меня отсюда!» — «Всё начинается и кончается Озарением. И где же, по-твоему, находится преисподняя?» — «А ты взгляни на меня и поймёшь». — «Я вижу: ты воплотила в себе сокровенную суть Будды». — «Нареки же меня!» — «Я нарекаю тебя монахиней Самадхи, порождением Изначальной Пустоты».

 

[Дoчь*Cамурая]

— Но как, ведь здесь нет… — «слов» хотела сказать Женя, но осеклась. Сейчас лучше не спорить по пустякам. Бросив быстрый взгляд на книжную полку, она тут же нашла объяснение этой странности — до боли знакомо голубел в окружении энциклопедий и атласов корешок детской Библии. Агния явно открывала ее сегодня. И откуда у убежденного коммуниста и атеиста в доме такой экспонат? Успокоившись, Женя вернула книгу дочери, — И как? Интересно тебе?

— Еще бы? Хочешь спою? — и, не дождавшись ответа, загудела, точно трансформатор. Глаза в мгновение стали стеклянными, лицо расслабилось, и только из горла лился непрерывный, какофонический гул. Лишь, спустя секунду, Женя поняла, что все еще держит книгу в руках, страницами к себе. Звук же, исходящий из девочки нарастал, делился, расслаивался, и вот, уже казалось, будто не ее дочь, а рассерженный пчелиный рой наполняет комнату хаотичными перегудами. Беспорядочный, неритмичный шум словно набивал голову густой стекловатой, царапая стенки черепа изнутри. Мысли путались, разваливались, едва появившись, разум пасовал перед этими первобытными, дочеловеческими звуками. Такие мог издавать бурлящий космический хаос перед тем, как сформироваться в время, пространство и материю. Легонько позвякивало оконное стекло, еле заметно моргала лампочка, подрагивали от несуществующего ветерка занавески, и дрожь эта передалась Жене, пробежала холодными пальцами по позвоночнику, врезалась липким языком в затылок, заставляла зубы отбить нервное стакатто. Книга выпала из рук, шлепнулась на пол, закрывшись. Агния тут же перестала гудеть, схватила книгу, отряхнула ее и сердито посмотрела на мать:

— Ты сама говорила беречь книги и не бросать на пол!

 

[Дoчь*Cамурая]

Пожалуй, он всю жизнь был «живым трупом». Ведь ни к кому и ни к чему не испытывал он особенно сильных чувств, и даже к себе относился в общем-то равнодушно. Никому никогда не делал добра, а для зла — для настоящего зла — у него просто не хватало способностей. Пирсон безвольно тащился по жизни, не оставляя в ней никакого заметного следа.

Даже будь я деревом, устало думал Пирсон, от меня было бы больше прока. Интересно только, хорошее ли могло получиться дерево?.. Уж наверно, не хуже, чем человек. Хуже некуда… Он вспомнил себя в молодости — мелкий проныра, слюнтяй в общем-то. Вспомнил, как юлил перед другими, более опытными и удачливыми преступниками, надеясь пролезть в их компанию, прижиться в том обществе.

М-да, из него даже лизоблюд получился неважный. А жить честно не получалось — он несколько раз пробовал. Реальный честный мир относился к нему столь же безразлично и презрительно, как мир добропорядочный. Оставалось просто существовать в том сумрачном, склизком вакууме, что он сам же для себя и создал, — без взлетов мыслей и чувств, практически без движения.
Вот если бы… Нет, перебил себя Пирсон. Все равно умирать; и хоть раз в жизни, пусть только самому себе, нужно сказать правду. Все его беды — от нет самого, только от него. И никто другой, как он всегда себя уверял, здесь не виноват. Ведь ему несколько раз встречались люди, которые из сострадания хотели помочь, однако он каждый раз умудрялся все разрушить. Жизнь не удалась, чего уж там, и надо хоть умереть, не обманывая самого себя.

 

[Дoчь*Cамурая]

Едоки представляют из себя подразделения оперативников, состоящих в бездноборческих организациях. Также, едоком иногда называют оперативника, находящегося под воздействием сыворотки ΆΒΥ-16 (альфа-бета-ипсилон-шестнадцать).

Агенты, регулярно использующие сыворотку, должны регулярно проходить медицинское и психологическое обследование. Также, агент, работающий как "Едок", обязан четко соблюдать диету, предписанную правилами использования сыворотки.

У каждой бездноборческой организации свой подход к найму и работе с едоками. Мюнхенский Спецотдел Дератизации и Дезинсекции, например, вербует социально-нестабильных личностей часто с психическими расстройствами, отдавая предпочтение интернатам и психиатрическим учреждениям, в то время как Особый Курень вербует сотрудников на должности едоков из осужденных преступников, получивших в качестве приговора смертную казнь, замененную на пожизненное заключение.

В большинстве бездноборческих организаций едоки снабжаются спецсредством, наиболее известным как "маска едока". Данное устройство упрощает процесс "закрепления" и "откусывания" за счет крюков и лезвий. Помимо прочего, маски едоков обладают сложной системой линз, позволяющими избегать прямого взгляда на объекты, представляющие меметическую угрозу. Впрочем, московское Главное Управление Очистки использует маски без прорезей для глаз, добавляя в сыворотку модификаторы, стимулирующие нюх. Особый Курень же добавляет в сыворотку вещество, подавляющее зрительную активность и нарушающее связь глазных нервов с мозгом.

Стоит упомянуть уникальное изобретение Мюнхенского Спецотдела - встроенные в маску иньекторы с стимуляторами экзокринных желез и работы ЖКТ для ускоренного переваривания клиппотического материала. Большинство же бездноборческих организаций используют отдельные иньекции или добавляют соответствующие вещества в сыворотку.

Едок является пригодным к работе не более десяти лет, после чего мутация, происходящая за счет употребления клиппотического материала, достигает критической точки, и агент больше не может гарантировать верность человечеству. Также, "непригодность" едока может наступить в результате передозировки ABY-16, что сопровождается резкими и непредсказуемыми физиологическими изменениями. В обоих случаях едок незамедлительно устраняется тем или иным способом. Особый Курень содержит едоков с "истекшим сроком годности" на затопленной барже, известной как Корабль Дураков, организация Тайных Янычаров в Египте закапывает их с грузом на шее в песках пустыни.

Едоки проходят еженедельную проверку - берется анализ слюны, крови и спермы на предмет деления клеток и продуктивности. В случае потери продуктивности едок считается непригодным. Важным условием существования агентов данного вида является строжайший запрет оставлять потомство. В случае же нарушения данного правила, едок объявляется непригодным преждевременно, а организация инициирует процесс извлечения плода.

Употребление ABY-16 негативно отражается на психике и физическом состоянии агентов, в связи с чем могут наблюдаться агрессия, яркие проявления социопатии и другие негативные эффекты, а также изменение внешности. Длительное употребление Сыворотки может вызвать непредсказуемые мутации и изменения в организме едока. Впрочем, некоторые бездноборческие организации, как, например, Главное Управление Очистки, научились их контролировать, стимулировать и направлять, что позволило производить специализированные версии едоков для разных задач, как, например, "тяжи" - крупные, бронированные едоки с "челюстной перчаткой" позволяющей поглощать клиппотический материал прикосновением.

На данный момент едоки представлены в большинстве бездноборческих организациях. Едок, не закрепленный за какой-либо организацией, подлежит немедленному уничтожению.

"Едок - возможность искупить свои злодеяния перед человечеством. Становясь рыцарем без страха и упрека на границе с Бездной, едок приносит себя в жертву ради блага всех живущих."

Памятка едока Особого Куреня.

 

[Дoчь*Cамурая]

В ней читалась доселе не виданная мной двойственность благочестия и чувственности, тесно переплетенные эмоциональность, страстность, порочность, обнимавшая еще не ушедшие невинность и чистоту, неведомо каким образом сохранившиеся в этом милом, прелестном, желанном, божественном извивающемся теле. В ее ослепленных желанием глазах я читал отражение лучших моих надежд - и худших моих страхов! Она была Евой - и она была Лилит: чувственная, близкая, недосягаемая, понятная и непознаваемая, продающая свою честь и красоту жрица Астарты на улицах ‘умершего Карфагена - пречистый небесный ангел, подернутый вселенской скорбью о судьбе невинных, грязь под ногами страждущих бедняков, хлеб для голодных и униженных, безумие отчаявшихся, надежда, ниспосланная вышними силами, слабость моего тела, сила моего духа — всё это была она...

 

[Дoчь*Cамурая]

Юродивый проигнорировал мой вопрос и повторил: - Какого бога вы имели в виду, произнеся "бог ты мой"? Я подумал, что будет неразумным обвинять душевнобольного в невежестве. - Никакого, - сказал я. - Я просто выразил своё удивление. Но почему вы спросили? Разве церковь не учит нас, что господь един? Вопрос прозвучал чуточку провокационно. - Создатель и Спаситель? - насмешливо сказал юродивый. - А что бы вы подумали, если бы я сказал вам, что наш Творец слеп и безумен? Он творит миры не как гончар, но как малое дитя, пускающее мыльные пузыри. И, поверьте, Ему нет до нас ни малейшего дела! Впрочем, я явился к вам не для того, чтобы поговорить о Создателе... Видите ли, друг мой, наши пращуры были умнее нас. Греки и римляне, почитавшие многих богов, были ближе ко вселенской истине, нежели иудеи, христиане и магометане. И здешние племена, исстари поклонявшиеся духам, тоже были мудрее нас. Наш мир полон богов. Но в них мало общего с тем, кого принято писать на иконах. И, поверьте, они ближе к нам, чем христианский бог. Намного ближе!

 

[Дoчь*Cамурая]

— Нет! Я видел! Огненные колеса с горящими глазами! Жующие груды плоти! Сросшиеся тысячи крыльев! Выжигающие глаза смотрящим хашмалим! Кружащие у трона Его элохим со своими флейтами! Престолы, что несут сквозь тьму тело Его! Офаним, что вращаются беспрестанно! Керувим, хвалу возносящие! Но боле бойся ишим, ибо средь людей ходят, и обманчив облик их! Бойся! Бойся ишим! Бо-о-ойся!

 

[Дoчь*Cамурая]

— Агния? Детка? — осторожно позвала Женя, — Что ты делаешь?

— Играю с бельчонком, мам! — неразборчиво ответила девочка — в зубах у нее был зажат единственный, последний гвоздь. Три предыдущих — ржавых и длинных — удерживали на месте конечности рыжего бельчонка. Приколоченный к пеньку, он дергался и верещал от боли и ужаса. Было видно, как ходит ходуном маленькая грудная клетка, как дрожит пушистый хвостик, как панически выпучены черные глазки-бусинки. На пеньке перед ним возвышалась горка семечек — судя по всему, приманка.

— Жень, я… — пыхтел Владимир, сжимая кулаки, — Сделай что-нибудь.

— Детка, бельчонку так совсем невесело, — ласково увещевала Женя, медленно приближаясь к дочери. Та примерялась к новому гвоздю молотком, чтобы прибить к пеньку последнюю, четвертую конечность несчастного животного.

— Пока и не должно быть весело. Это подготовка к игре, — Агния не оборачивалась на мать, но та чувствовала, что девочка следит за ней краем глаза, точно лань за охотником. Главное — не спугнуть.

— Знаешь, принцесса, мне кажется, ему даже больно. Может быть, мы отпустим его и попробуем поиграть как-то по…

— Он игрушка! — вскрикнула Агния вдруг, саданув молотком по лапке зверька — та изогнулась под неестественным углом, после чего вжалась куда-то под брюшко, — Игрушкам не больно!

— Это не игрушка! Это животное! — взревел вдруг Владимир, не выдержав, — Это не игрушка, маленькая ты…

Очередной удар молотком сопроводил хруст — точно раскололся орех. Визг животного умолк. Агния встала, бросила на землю свой инструмент, отряхнула руки и платьице — ни дать, ни взять, примерная второклассница.

— Делайте теперь с ним, что хотите. Он мне надоел, — бросила она, будто даже ничуть не расстроившись. Гордо тряхнув кудряшками, она обошла застывших в шоке родителей и направилась к калитке, осторожно обходя потоптанные заросли крапивы.

(с) Агния №0

 

[Дoчь*Cамурая]

Пока читала "Сияние" Стивена Кинга, отель подчинил мою волю и рассудок. Я стала понимать то первородное зло, которое там поселилось гораздо лучше, чем любого главного героя. «Мысли», если это можно назвать мыслями, отеля стали мне ближе и роднее.

Эта чертова Вэнди заслужила подобное обращение.

О чем она думала, когда связала свою жизнь с алкоголиком? Почему не ушла, когда он впервые поднял на ребенка руку? Почему, зная его взрывной характер, согласилась быть запертой с ним и Денни в этом снежном плену?

Возможно она из тех терпил-страдалиц, которым нравится, когда над ними издеваются? Очевидно, что так.

Что за безответственное поведение матери? Она в ответе не только за себя, но и за ребенка! Почему она не подумала его спасти?

У неё была возможность уехать, забрав с собой сына, но она испугалась, что не сможет найти общий язык с мамочкой. Безвольная тряпка, она получила по заслугам.

А этот малыш Денни? Он же все знал, знал с самого начала. Его друг Тонни показал ему все. Почему он не отговорил родителей от согласия на верную смерть? Может быть, он этого хотел? Хотел избавиться от них, объединиться с Отелем и усилить его могущество? Хе-хе, маленький засранец.

О чем вообще думал этот ниггер, когда оставил Торренсов одних в Отеле? Он же видел, что пацан сияет, как лампочка Ильича. Он то знал, что на самом деле обитает в отеле. Знал, но все равно обрек их на страдания, а потом помчался спасать, как чертов супермен.

Зачем он все это подстроил? Назвать его непроницательным и глупым просто язык не поворачивается. Возможно, он сделал это специально, чтобы «подкормить» отель?

А что вы скажите об управляющем? О том самом, который прекрасно знал, что случилось с семьей предыдущего сторожа.

Я думаю, что он был заодно с Отелем и просто предоставил ему новеньких жертв. Подобрал именно то, что нужно. Папаша алкоголик, слабовольная мамаша и пацан на закуску.

Уф...

На самом деле книга должна была закончится не так. Нет, не теплый пляж и ласковое солнце должны были смотреть на нас с последних страниц. Если честно, я надеялась, что Холлоран не успеет. Надеялась, что звери из изгороди разорвут его в клочья прямо на крыльце отеля.

А Джек... Джек должен был убить их, убить их всех, снизить давление в котле и остаться с Отелем навсегда, чтобы встретить новых жертв, простите, постояльцев в будущем сезоне.

Был момент, когда я надеялась, что Холлоран завершит начатую Джеком работу, не зря же он взялся за молоток для роке в том сарае, но нет.

Затем я надеялась, что они свалятся с обрыва вместе со снегоходом на одном из крутых склонов, но и этого не произошло.

Мне искренне жаль Отель. Такой красивый, такой манящий и такой живой. Он единственный знал, чего хочет и шел к своей цели. Как ни странно, но у него было больше интеллекта, чем у всей этой чертовой семейки.

Самый очаровательный, полный и логичный персонаж всего романа. Погиб так нелепо и остался неотомщенным.

Отель — вот тот, кого действительно жаль.

 

[Дoчь*Cамурая]

Там курит не только Гусеница, там курят АбСОЛЮТНО ВСЕ. А Алисе лучше не попадаться на глаза, иначе она быстро покажет, как можно при помощи лишь одного ножа превратить кота в летучую мышь.