Проза.

[Дoчь*Сaмурая]

- Какой же ты м..дак! – думала я. - Ты завладел таким прекрасным цветком, и только ради того, чтобы по одному обрывать его лепестки. Зачем ты вообще позарился на эту женщину, яркую, страстную, которая без внимания и дня не проживет – зачахнет. Тебе, право слово, больше бы подошла девочка-наседка. Она готовила бы тебе борщи, взбивала гоголь-моголь, покупала занавески в цветочек и делала бомбочки для ванны своими ручками. Все были бы счастливы, но нет. Ты хочешь играть в бога, но ты не бог, и даже не подмастерье. Какого черта ты ломаешь ее, взрослую, уникальную, ее личность, ее душу?

Я знаю, что где-то живет чувак, который ломает свою курочку-наседку. Он истомился повторять ей «иди в шейпинг». Он пристальным взглядом оценивает ее бока, и говорит, что ему стыдно показаться с ней в обществе. Он пишет на форум письма, как заставить ее качать жопу, и принимать распутные позы в инстаграме. Он отрывает ее нежные лепестки один за одним, растравливая душу, портя самооценку. Пошел бы лучше, да попробовал добиться этих самых ног что ли, вместо того, чтобы ломать живого человека. А курочка пусть навострит лыжи к любителю наседок, и на нее найдутся кавалеры.

Я вообще против того, чтобы переделывать живых людей. Это попахивает орками и их страшными заводами. Не можешь терпеть – уйди. Значит, эта баба не твоего масштаба. Не можешь уйти – смирись. Но не порть человеку жизнь, делая из модели кухарку, из кухарки модель, из спортсмена – миллионера, из учителя – мачо, а из балбеса – отличника. Все равно не переделаешь, а нервы испортишь основательно.

 

[Крошка Ру]

"...Он обожал церемонию входа в зал городского совета, когда перед ним шествовал мажордом, держащий в руках массивный серебряный жезл с изображением святой Вальпурнии — бородатой девы- мученицы, на чьи мольбы к небесам даровать ей уродство, дабы укрепить добродетель, был дан в высшей степени положительный ответ. Господь дважды осчастливил святую — сначала чудовищно пышной бородой, а затем и легионом бородавок, покрывших все ее тело. Бородавки эти она демонстрировала гражданам Дота едва ли не каждый божий день в неустанных попытках отвратить их от греха. Когда городу угрожали неистовые гунны, святая Вальпурния добровольно сдалась им с условием, что они пощадят других женщин города. В монастырских хрониках записано, что она устремилась к лагерю гуннов, вопия: «Возьмите меня, меня возьмите!» — а для этих звероподобных кочевников, привыкших удовлетворять свою похоть с домашней скотиной, позабавиться с бедной праведницей было одно удовольствие. Легенда гласит, что когда несколько часов спустя она испустила дух с именем Иисуса на устах, на всем ее бородавчатом теле не было ни одной раны. Господь в очередной раз проявил свое беспримерное благоволение к Вальпурнии, даровав ей смерть от сердечного приступа. Когда тело святой было найдено горожанами, они увидели блаженную улыбку, застывшую на ее губах под бархатистыми усами, — знак, что дух ее уже бродит по райским кущам. Так, по крайней мере, гласит легенда."

 

[Крошка Ру]

"Зимой госпожа Стопак приходила в Ратушу в галошах, присаживалась за свой стол, снимала их и надевала сандалии на каблуке и с открытым мыском. Заслышав из своего кабинета ее шаги, влюбленный бедняга мэр падал на ковер и заглядывал в щель под дверью, пытаясь увидеть ее пухлые пальчики.

Потом бедный влюбленный Тибо вздыхал, поднимался на ноги, отряхивал ворсинки, приставшие к костюму, садился за стол и, обхватив голову руками, прислушивался к тому, как стучат по кафельному полу каблучки Агаты Стопак, как она открывает и закрывает картотечный шкафчик, варит кофе или просто тихо сидит там, по другую сторону двери, благоухающая и прекрасная.

В течение дня, как любой другой человек, госпожа Стопак время от времени отлучалась от своего рабочего места, повинуясь велению организма; а отлучившись, всякий раз возвращалась со вновь доведенным до совершенства макияжем, благоухая лаймом, лимоном, бугенвиллеей, ванилью и такими экзотическими ароматами, названий который добрый Тибо не знал. Он пытался представить себе страны, откуда они пришли, — овеянные запахом пряностей тихоокеанские острова, где в воздухе плывет тихий перезвон храмовых колокольчиков, а смирные волны набегают на берег и вздыхают, уходя в розовый коралловый песок. Он представлял себе и те места, где эти ароматы жили сейчас, — мягкие пухлые холмики под коленями госпожи Стопак, ее голубоватые запястья и ложбинку на груди. «Господи, — бормотал мэр Крович про себя, — зачем, собирая мои атомы из космической пыли, ты сделал меня мужчиной, хотя вполне мог бы превратить меня в маленькую капельку духов, чтобы я жил и умер ТАМ?»"

 

[Крошка Ру]

"Было время (десять лет назад, двадцать лет назад, раньше?), когда дни, подобные сегодняшнему, должны были быть в порядке вещей, когда многообещающий молодой человек Тибо Крович должен был частенько заглядывать в «Золотого ангела» и даже в «Зеленую мартышку», громко смеяться в компании друзей и пить чуть больше, чем следует; он должен был сидеть в укромной нише у окна, держа за руку какую-нибудь симпатичную девушку, притворяться, что не замечает, как она рисует в воображении картины свадьбы, и думать о том, что утром надо будет послать ей цветы, а на следующей неделе неплохо бы пригласить на свидание ее сестру. Это нужно было делать тогда. Десятки молодых женщин должны были сменять друг друга в его жизни, ежегодно уступая друг другу место на рождественском благотворительном балу — целая вереница добровольных жертв, попавшихся в силки его простыней; и еще — одна, та, которая пришла и осталась бы навсегда и никогда не надоела бы. Только одна. Единственная. Та, которая потихоньку полнела бы в бедрах и раздавалась в талии, та, которая пролежала бы в матрасе ямки и ложбинки, та, которая снова и снова производила бы на свет пухлых, румяных и умных детей — целый дом детей. Это было бы правильно и естественно тогда, но не сейчас. Он упустил свой шанс. Даже самые преданные своему делу садовники из управления городских парков не могут заставить нарциссы цвести в октябре.

 

[Крошка Ру]

То, что он сидит сейчас здесь с такой женщиной, как Агата Стопак, — поразительное чудо, чудо из чудес. И все же это правда. Сейчас, в преддверии первых морозов, после долгого пустого лета, когда у него так и не нашлось времени для десятков женщин, разве что — да и то мимоходом — для двух или трех, что гораздо, гораздо меньше, чем одна, — сейчас он сидит вместе с Агатой. Если в твоей жизни было множество женщин, тут, наверное, есть чем хвалиться, сидя в баре, попыхивая сигарой и покручивая усы; и если была всего одна, одна-единственная, в этом есть что-то прямо-таки героическое; но если их было всего три — и ни одна не задержалась, не осталась, не стала Единственной — это жалко, уныло и скучно. Тибо подумал о них, и ему стало стыдно, потому что сейчас он понял — нет, он понимал это уже двадцать четыре часа, — то была не любовь. Он любил Агату. Он был влюблен в Агату. То была болезнь. А теперь он обрел лекарство.

 

[Gertruda]

Настанет день, — говорит он вдруг, — и тебе придется решать, куда идти. И сразу надо идти туда, куда ты решил. Немедленно. Ты не имеешь права терять ни минуты. Тебе это нельзя. Но я думаю, что, как только ты для себя определишь свой дальнейший путь, тебе придется первым делом серьезно отнестись к школьным занятиям. Да, придется. Ты мыслящий человек, нравится тебе это название или нет. Ты тянешься к науке. Ты начнешь все ближе и ближе подходить — разумеется, если захочешь, если будешь к этому стремиться, ждать этого, — подойдешь ближе к тем знаниям, которые станут очень, очень дороги твоему сердцу. И тогда ты обнаружишь, что ты не первый, в ком люди и их поведение вызывали растерянность, страх и даже отвращение. Ты поймешь, что не один ты так чувствуешь, и это тебя обрадует, поддержит. Многие, очень многие люди пережили ту же растерянность в вопросах нравственных, душевных, какую ты переживаешь сейчас. К счастью, некоторые из них записали свои переживания. От них ты многому научишься — если, конечно, захочешь. Так же, как другие когда-нибудь научатся от тебя, если у тебя будет, что им сказать.

Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи».

 

[Gertruda]

Моя кровать была придвинута плотно к стене и стояла прямо у окна. Мне нравилось спать с открытым окном. В дождливую ночь больше всего: я открывал его, клал голову на подушку, закрывал глаза, и чувствовал на лице ветер, и слушал, как деревья качаются и скрипят. Если мне везло, на лицо задувало капли дождя, тогда я представлял себя посреди океана в лодке, качавшейся в такт волне. Я не воображал себя пиратом или что куда-то плыву. Я был просто у себя в лодке.

Нил Гейман «Океан в конце дороги».

 

[Дoчь*Сaмурая]

- Ты знаешь что я эти четыре года делала? Трахалась как кошка. Ты мне очень больно сделал и я жить не хотела. Думала если все что у нас — это неправда, значит вообще все неправда и жить незачем.
- Прости
- Я не обижаюсь. Кир, у меня таких как ты было. Ты не самый худший вариант, правда.
- Спасибо))
- Семья задолбала, да?
- Да причем тут это, я тебя люблю
- Ты не умеешь любить. Для тебя любить — это страдать, не спать ночами, кругами ходить. Тогда ты чувствуешь что живешь. А это не любовь.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Все эти измерения писек связаны со страхом перед смертью.

Но бояться смерти бессмысленно: чем дальше от нее убегаешь, тем ласковей она щекочет тебя косой.

Когда был молодой, то отвечал так: наслаждаться жизнью не надо, от нее надо устать.

Кто бы знал, как надоело это безумное стадо, которое несется на свою погибель.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Девочка моя...такая хрупкая, такая изломанная, такая сильная...Эти тонкие ручонки, неспособные нести даже дамскую сумочку...ноги, колени, карта вен на них...Непонятное, щекочущее чувство отвращения под пеленой восхищения и обожания!
Она никогда не спорила и не скандалила...она вообще не произносила лишних слов, то ли считала это не достойным себя, то ли, попросту, сил не хватало...
Она глубоко вдыхала и сжимала челюсти с такой ожесточенной тупой яростью, что ее слабые кости с трудом выдерживали такое напряжение...Это так бесило! и так восхищало...
Постоянные упреки, насмешки и издевки, давно стали для нее привычными...В ответ только отчаянно и гордо вскинутая голова, упрямо выдвинутый подбородок да фанатичный блеск в глазах!и..ни слова...
Она давно забыла с кем играет в эту игру...кому доказывает, что она сможет...это просто стало образом жизни - убивать себя...
Сигаретный дым скрывал ее комнату от посторонних глаз...разбросанные вещи, пыльный старый ковер, горы книг с потрепанными корешками и следами от чашек кофе...
Она гнала всех от себя и добилась своего...как всегда, впрочем...
Она давно превратилась в обузу для окружающих... с ней было не понятно, не удобно и не ловко...
Даже родители, видя ее трясущиеся руки, желтоватое лицо и запавшие глаза, в тайне мечтали чтобы все это поскорее закончилось...
Она отвыкла от тепла, от объятий, от простых прикосновений...
Я провожу руками по ее ребрам ( в своих мыслях я до сих пор делаю это..) она вся сжимается, напрягается, скукоживается, будто готовясь к удару... а потом затихает.. иногда кажется, навсегда...проходит дрожь, дыхание выравнивается и , даже, сердце делает пару спокойных ударов...
Я без труда могу сосчитать ее ребрышки, позвонки...провожу по ним пальцами...мой персональный шрифт брайля...им написана вся ее история...история боли, страдания, отречения...борьбы и , наконец, освобождения..

 

[Дoчь*Сaмурая]

Ой ты гой еси красен молодец! Добра девица. Определись, блин, а потом шастай. Да шучу, шучу, плевать всем. И вообще, давайте на вы. Ко мне с уважением надо, потому что веков мне уже ой-ой-ой, а к вам - потому что вы, того, этого, герой. Хи-хи-хи, не могу! Так, извините, это я о своем задумалась.

С чего взяла, что герой? А вот не надо строить из себя невинность. Я вижу, как вы на дверь глазеете. Да-да, на ту, черную, на которой ПЛОДООВОЩ написано. Станет кто-нибудь в здравом уме хотеть за черную дверь, на которой написано ПЛОДООВОЩ? Нет, только если герой. Да вы не тушуйтесь, я же рада, что кто-то собрался. Дверь моему сердцу, конечно, мила, меня б не было без нее. Да, и если бы вашего этого лубочного мира не было, мне тоже было бы не из чего появиться. Я порождение этого самого... как сказать, чтоб вам понятно... о, границы-контакта. Но тут такая штука: из ваших ко мне редко кто заходит, а вот из ихних, из-за двери, постоянно. Прилетают, ухают, хотят чего-то. Еще как в лифте родились, не закрывают за собой никогда, а мне, между прочим, дует. Так что я вас целиком и полностью поддерживаю. Идите и надавайте им там по тентаклям. Задверье от этого, конечно, не пропадет, но хоть сколько-то покоя.

Ну что значит кто я? Я няша, не видно, что ли? Няша-няша-няша. Мррр. Я вам даже помогу. Ну да, за плату, по-другому не бывает. Небольшую. Вот сейчас возьмите меня на ручки, погрейте, а то меня недавно опять продуло. Смелей, смелей, я только кажусь колючей. Это чтобы меня остерегались всякие. Вот так, сейчас, секунду, мне три лапки некуда девать, сейчас пристрою как-нибудь. Вот, отлично, тепло так, мррр...

Что ай? Ну что ай? Вы меня, небось, еще швырнуть хотели. А вот черта с два, пока по телу не разойдется, придется стоять и слушать. Короче, так: если сейчас передумаете и вернетесь в свой мир, там-то вам от яда и смерть. Если тут топтаться, тоже плохо будет. А вот за дверью вы меня еще поблагодарите за укус. Вы там таким бойцом будете - ух! Никакие клювы вас не заклюют. Ой, да не придирайтесь, метафора это, метафора. Вы ж не подумали, что там и тентакли есть? Просто про тентакли, границу-контакт и в лифте родившихся у вас в голове записано, а вот чтобы про задверье рассказать - тут вообще опереться не на что. Так, чувствую, мышцы у вас отпускает. Вот, сейчас я на землю сползу, как раз и пойдете в свой поход.

Минута? Да, еще минута у нас есть. Что в награду? А я знаю? Ну да, ваши сказки, конечно, говорят, что всегда должно быть что-то в награду. Обычно жену дают, но вам вроде без надобности жена, особенно которую дают. Но могут и что-то очень полезное выдать. Или приятное. Или будете рады, что выбрались живьем и целиком. Или получите что-то такое, о чем сейчас и мечтать не можете. В прямом смысле не можете. Например, станете няшей.

Ну, бывайте. Будете возвращаться - прихватите для меня ПЛОДООВОЩ. В сказках, конечно, к бабе-яге в лиминальную зону путник не возвращается, но вдруг?..

 

[Gertruda]

Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрешь. Старайся увидеть мир. Он прекраснее любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя — такого зверя нет на свете.

Рэй Брэдбери «451 градус по Фаренгейту»…

 

[Дoчь*Сaмурая]

В каждой женщине есть зеркало, с рождения установленное под определенным углом, и, что бы ни врала индустрия красоты, изменить этот угол нельзя. А вот мы, лисы, можем регулировать угол наклона своего зеркала в весьма широких пределах. Мы можем подстроиться практически под любого велосипедиста. Здесь внушение работает пополам с кокетством: хвост остается под одеждой, и мы помогаем себе его действием только чуть-чуть. Но любая лиса знает – в этом «чуть-чуть» все дело.

Специально для этих записок я перевела отрывок из воспоминаний графа де Шермандуа, известного авантюриста восемнадцатого века, в которых он запечатлел для истории сестричку И Хули. Шермандуа встретил ее в Лондоне, где спасался от ужасов революции. Между ними завязался роман, но конец у него был несчастный – граф при странных обстоятельствах умер от разрыва сердца. Вот как граф описывает ту секунду, когда лиса поворачивает свое зеркальце, направляя луч отраженного света прямо в глаза жертвы:

«Не могу сказать, что она была особенно хороша собой. Когда мне доводилось увидеть ее после долгой разлуки, я поражался, как могло это маленькое сухое существо со злыми глазами сделаться для меня всем – любовью, жизнью, смертью, спасением души. Но стоило ей поймать мой взгляд, и все менялось. Сначала в ее зеленых глазах появлялось как бы испуганное сомнение в том, что она любима. То, что любить ее не за что, было в эту минуту очевидно, и каждый раз я испытывал волну жалости, переходящей в нежность. А она впитывала эти чувства, как губка вино, и сразу же расцветала мучительной, сводящей с ума красотой. Короткий обмен взглядами менял все. За минуту до него я не понимал, каким образом могла эта некрасивая, в сущности, женщина увлечь меня, а после – не мог взять в толк, как можно было хоть на минуту усомниться в волшебной силе ее черт. И чем дольше я глядел в ее глаза, тем сильнее делалось это чувство, доводя меня до исступления, до физической боли – словно она просовывала кинжал в щель стены, за которой я хотел спрятаться, и несколькими движениями лезвия расшатывала кладку

 

[Gertruda]

Постарайся не относиться к работе как к кровожадному языческому божеству, требующему ежедневных человеческих жертв. Причем не абы каких, а самых лучших. (...) Поверь мне - если по вечерам ты будешь покидать свой кабинет не в полуобморочном состоянии, а для начала, ну, хотя в четвертьобморочном состоянии, это никак не отразится на том, что ты делаешь. (...) Делам ведь наплевать, сколько сил ты на них потратишь, - им важно, чтобы их сделали, и сделали вовремя.

Ольга Лукас «Тринадцатая редакция»

 

[Gertruda]

Мир нам дан такой, какой он есть. Ни убавить, ни прибавить. А счастья в нем нет. И не заблуждайся и не колеси зря в поисках. Счастье - в тебе. Когда положишь свою плоть, чтобы напитать других.

Владимир Дмитриевич Дудинцев.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Чайка — это не пингвин, конечно, но тоже очень духовная птица, воспетая в стихах, прозе и даже балете.

Чайкам я симпатизирую: они наглые и никем не любимые. Чайку хочется усыновить и постепенно завоевывать ее доверие. Не спать ночами, пытаться надеть на нее памперс, умиляться первым словам и переживать, если вдруг заболеет корью или чем там они болеют. Выпивать с ней, когда подрастет, неспешно прогуливаться по Смоленскому кладбищу и, опять же, выпивать.

"Друг мой, мы оба устали, радость моя", — сказал я чайке, цокавшей когтями по карнизу, и пододвинул к ней остатки фалафеля, — "радости нет без печали, между цветами — х..йня!"
Чайка решительно кивнула, схватила подношение и полетела в сторону площади Пролетарской Диктатуры.

Может быть, прилетит еще.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Не рассказывай свои сны, нет, правда, никому не интересен вид из окна твоего отеля на чистую белую степь, трескающуюся от мороза, на звенящие белые деревья и полную луну. Что там, за степью, море? - нет, не море, это река Барракуда, два ее рукава забиты парусными лодочками, между которыми с трудом протискиваются стаи рыб. А море где? - оно внизу, каждую ночь оно поднимается и замерзает, и весь отель скрывается подо льдом, нет, внутри, и нельзя назвать это ледяной глыбой или айсбергом, потому что море промерзает до дна. А потом? - а потом встает солнце, лёд тает, и вода уходит, а вот эти странные фигуры на перилах террасы - это застывшие осьминоги, которых оставило море. Они сидят, ледяные, нахохлившись, как озябшие птицы, и дурой будешь, если не успеешь их сфотографировать.

Здесь больше нет никаких такси; тебе помогут с твоим сундуком, но только до извозчика. Театр продается вместе с актерами, понимаешь? И ты устало захлопываешь обитый ковром сундук, из которого свисают нечистые клочья тюля, садишься сверху и думаешь: я как змея, пытающаяся заползти в однажды сброшенную кожу. Чем бы она ни оказалась.

 

[Gertruda]

В августе непременно держи на подоконнике мяту, чтобы мухи жужжали не в доме, а снаружи, где им и положено. Не думай, будто кончилось лето, пускай даже розы побурели и поникли, а звезды сдвинулись с прежних мест. Даже и не надейся, что август принесет тебе мир и покой. Это ведь месяц перемен, когда по утрам больше не слышно пения птиц, а вечерами золотой свет мешается с грозовой чернотою туч. То, что было надежным и прочным, как скала, внезапно становится шатким и призрачным, а смутное и туманное вдруг обретает бесспорную ясность, так что, в конце концов, начинаешь сомневаться во всем.

Элис Хоффман. "Настоящее волшебство".

 

[Дoчь*Сaмурая]

Неудачник... Все его планы соскальзывают с местности, все дела, за которые он берется, обречены на неудачу. При этом наш неудачник (любого пола) как правило проявляет тараканью активность. Но в каком-то бесплодном направлении. О нет, он не сидит на жопе (сидящий на жопе называется иначе), он мельтешит и колготится так,что к нему хочется подключить динамомашину...чтобы хоть какая-то польза была.
Со стороны кажется ,что ему не прет. Подло, дико и страстно. Все жалеют бедолагу, пытаются поддержать..пока бедолага не начинает борзеть. А тут уже публика потихоньку прозревает: не прет нашему неудачнику исключительно потому, что он с упорством, достойным лучшего применения, пытается добиться своего абсолютно нежизнеспособными способами.
Сделать все как-нибудь так, чтобы остаться Хорошим и Порядочным, при этом все ништяки должны упасть к нему сами, под воздействием непреодолимой силы.
Он извиняется там, где нужно стукнуть кулаком по столу, он истерит там, где нужно быть спокойным как удав, он скандалит с теми, с кем нужно договариваться - и стелется под тех, кого нужно послать...
Он не сечет фишку, не ловит волну, не разбирается в людях и в делах - -но при этом уверен, что только ему известна Самая Истинная Истина и когда-нибудь победа будет за ним. Когда звезды встанут в правильные позы.
Вот еще одна характерная черта: вера в некую Высшую Справедливость. Которая однажды отложит в сторону бутылку, посмотрит по сторонам, увидит нашего неудачника и немедленно начнет его награждать, попутно карая всяких какашоидов.
Никому не помогает... Ну что ты, он всегда готов прийти на помощь, просто именно в этот день космос не тем боком повернулся! А разговоров о своем бескорыстии он может вести бесчисленное множество. Как он всегда готов.
Зато насчет потребовать помощи - тут никакой космос помешать не может. Оно будет звонить до глубокой ночи, совершенно забыв о том, что типа жаворонок-интроверт и спрашивать, не надумала ли я еще оказать их семейству посильное пожертвование на борьбу с коррупцией. Это же для Зайца! Тьху!
Единственная помощь, которая нужна Зайцу - это новые мозги, только пересадку пока еще не научились делать.

А жаловаться - это да, только не на неудачи, а на ту же вселенскую несправедливость. У него же ВСЕ вообще отобрали! Кто отобрал - тут опционально. Мужчины, женщины, инородцы, иноверцы, марсиане...

 

[Дoчь*Сaмурая]

- Итак, ты постоянно держишь блок.
-Да. По многим причинам - моральным, этическим или просто чтобы не связываться с этим шумным дерьмом в голове - я постоянно поддерживаю его. В случае с тобой я сняла его, потому что ничего не могла подслушать даже когда хотела. Я действительно попробовала пару раз, и если это сводит тебя с ума, как я поняла.., но только из любопытства, потому что.., я не смогла ничего подслушать.., ты такой один, подобных тебе больше нет.
-Ни одного!
-Ни одного. Этому должно быть объяснение, может, это что-то типа редкой группы крови. Может, так оно и есть.
-Прости, что я нулевой группы. Андерсон засмеялась и поднялась на ноги.