Эх...Люблю Сабиру.
И среди татар хорошие умные люди есть, да небесталанные.
Жила-была женщина. Две руки, две ноги, пара глаз да сердце. Ну и стратегические части, разумеется. Вполне гармоническая личность. Цельная натура. То есть, конечно, она догадывалась, что арифметически есть сумма всего-такого-разного. На ножки надевала носочки, ручкам - ежели не ленилась - делала маникюр, с сердцем беседовала по душам и пела ему песенки. А стратегические временами любовно причёсывала перед зеркалом. Она же им мать родная, а не мачеха, и нечего тут бровки домиком делать. Очень даже завлекательно выходило. Только вот когда она говорила Мужчине: "Я соскучилась," - то говорила уж не слагаемыми, а сразу всей суммой: руками, ногами, глазами, сердцем. Ну и стратегическими частями, разумеется, к тому же в полный голос. Куда нам без них родимых, на то они и стратегические. Мужчина довольно улыбался и отвечал: "А Он-то как соскучился, посмотри". Их ведь всегда было двое: Мужчина и Он.
Вот женщина и любила их обоих: Мужчину, и Его. Вообще-то, она долго не замечала, что их всегда двое, так как со школы была близорука. Наверное, слишком много в детстве читала классиков. А когда выросла, очки надевала только изредка. Ну и не разглядела сразу, какие они разные: Мужчина и Он. Когда Он брал верх, всё было хорошо. Да нет, всё было не просто хорошо, а просто-напросто замечательно. Мужчина говорил: " Давай поиграем в "кто быстрее разденется"". Она отвечала: "Давай лучше в "кто медленнее"". Как Он тогда радовался, как радовался! Он принимал её всегда и всю, сразу. С играми. Без вопросов. Как и она Его. Но стоило Ему отвлечься или подустать, Мужчина непременно интересовался: " Ну и кто тебя этому научил? А этому?" - и сверлил её недобрыми жёлтыми глазами: "Я ужо тебя выведу на чистую воду!" Играть больше не хотелось. Даже когда очень хотелось. Даже когда очень-очень.
Женщина была устроена просто. А может, сложно. По принципу сообщающихся сосудов. Ничего никуда не девалось, всё во всё переливалось. Если чесался нос и хотелось чихнуть, она закрывала глаза и усилием воли направляла чих в пятку. И ведь - подишь ты - чих слушался: пятка начинала зудеть-подёргиваться-чесаться. Нос отдыхал. А если она красила ногти на руках, то лак непредсказуемо проявлялся на пальцах ног: то на мизинце, то на большом. Один раз почему-то заблудился и с перепугу вылез на локоть, перепачкав длинный рукав выходной блузки. Такая история, да... Вот и с чувствами - беда прямо. Ну как было любить их порознь, когда они всегда были вместе: её Мужчина и Он? Один раз впустив их в себя, открыть клапан наружу она уже не могла. Все её клапаны открывались только внутрь, такая вот незадача. Может, сверх-мощный внутренний катаклизм и прорвал бы где-нибудь её запутанную систему сообщающихся сосудов. А, может, и нет. Как знать. Вот мелкие выбросы случались не раз. Регулирующие. Тогда она начинала вести себя непонятно-неадекватно, и Мужчина пугался. Непонятное вообще его настораживало, а не интриговало. Дурачок. Он, говорил, бывало: "Я почти умер," - и счастливо улыбался. А женщина ничего не говорила, зачем, слова всё извращают, они одни на всех. Да даже если не одни, их ещё надо так уметь сказать, чтобы поверили. Правде редко верят. Но иногда она плакала. Когда по правилам надо было счастливо улыбаться, как он. Слёзы лились и лились, она не могла бы остановиться, даже если бы собрала себя в большой и твёрдый кулак. Господи, как же ей было хорошо, даже страшно. Но Мужчина не понимал, в чём дело, и за это сердился на неё. Может, он и хотел бы понять, но ведь устроен-то был совсем по-другому, Мужчина.
Её Мужчина был подводной лодкой. В хорошей лодке много-много отсеков и все они независимы и изолированы. Если затопит один, другие не должны пострадать. Ни в коем случае. Так уж лодка спроектирована, хотя, конечно, случается всякое. Вся жизнь Мужчины была акккуратно распределена по отсекам, которые не сообщались. А сам он свободно путешествовал по ним, никогда, впрочем, не забывая про двери. Одну мягко прикрывал, прежде чем отворить другую. Как на любой подводной лодке, у него была своя система паролей и кодовых слов. Свой навигатор, чтобы не запутаться в опасном лабиринте. Во-первых, цитаты. Цитаты - это же так стильно, и риску никакого. Некоторые легко узнавались, имея независимого автора: " Больше всего люблю стариков и детей." "Это я пока только пробовал, а вот сейчас и откушать можно". "А если это любовь?" Другие, от частого употребления, стали цитатами из себя самого. " А свитер тебе как идёт. - Бабушка связала." " Ну, как вчера день прошёл? - Двоюродную сестру встречал." " Я ни о чём не жалею". Цитаты - это не враньё, он никогда не врал - фи. Это общепринятая форма общения подводных лодок между собой. Они - для тех, кто понимает. Они, как и обобщения, - страховочная лонжа мудрого Мужчины.
Ох уж эти обобщения... Мужчина никогда не говорил, как он относится к ней, Женщине. "Я очень хорошо отношусь к женщинам," - ронял он обвиняюще. Вот, мол, я какой, а ты не ценишь. "Я в женщинах разбираюсь," - впрочем, как раз это скоро получило продолжение: "А тебя не понимаю совсем, ты ненормальная". Были любимые обобщения: "Это жизнь", "У каждого своя судьба" и "С кем-то когда-то такое уже случалось". Обычно он вспоминал их, готовясь сделать что-то малоприятное и не слишком достойное. Цитаты и обобщения вместе с ним гуляли по отсекам, как соратники-сподвижники-верные друзья. Он выбирал из связки нужные, чтобы запереть одну дверку и открыть другую. Так-так-так, по скольким комнаткам я сегодня пробежался?
Да, они были по-разному устроены, женщина и её Мужчина. Даже странно, что им так часто бывало хорошо вместе. Втроём. Одна плюс двое. Их ведь всегда было двое: Мужчина и Он. У Него с Мужчиной были сложные отношения. Мужчина и гордился Им, и побаивался Его немного, и всё время нервно озирался по сторонам: "А вдруг Он не так хорош, как кажется, вдруг его, Мужчину, в чём-то обошли при делёжке?" Если женщина говорила: "Какой ты красивый!", - Мужчина мрачнел, как будто она сделала что-то настолько неподобающее, что и комментировать не пристало. Если она говорила это про Него, он расцветал. При этом - вот вам и симбиоз - он видел в Нём соперника, угрозу. "Я знаю, тебе только Он и нужен," - бросал он женщине в порыве злобы. Не оправдываться же, право слово? Она-то не делила их, даже когда разглядела, как сильно они отличаются. Клапан открылся внутрь - и оба они томили и будоражили её. Оба и всю сразу, а не по частям. Впрочем, Мужчине, со своими перегородками, в это не верилось. Он всё подозревал её в чём-то недобром и мучился этими подозрениями. Всё пытался найти следы чужаков в её запертых отсеках. А у неё и отсеков-то отродясь не было, не то что ключей, чтобы их запирать. Не ищите чёрную кошку в тёмной комнате, если её там нет. А вот он неутомимо искал. Да...
Однажды ночью она проснулась. Квартира была чужая, этаж второй. Окно буравил ровным светом поставленный с этой целью заботливыми электриками уличный фонарь. Вровень с ним, с другой стороны окна, присматривала за комнатой луна. И незнакомые тюлевые занавески лишь слегка смягчали этот двойной капкан яркого белого света. Мужчина спал, посапывая; родной, хотя такой далёкий, и, что греха таить, сильно под парами. Луна и фонарь его не разбудили. Её левое плечо затекло и онемело. И не было для этого никаких причин, то есть абсолютно никаких, - но она вдруг так остро почувствовала себя счастливой - совершенно, стопроцентно, безошибочно счастливой - что у неё перехватило дыхание и засвербило в носу. И, не спросясь, пришла страшная и простая мысль: " Никогда больше не будет так хорошо". Страшная, потому что мысли, раз народившись, росли внутри неё, крепли, размножались, бродили, сбиваясь в стайки, горланили своё, иногда притихая на время, но никогда, никогда никуда не деваясь. А куда денешься? Вы же помните про клапаны. Конечно же, он прав, она была ненормальная.
Так хорошо больше никогда и не было. И с этим стало всё труднее справляться. Ей казалось, что отведённый для неё отсек неумолимо сжимается. В нём совсем не было света. И доверия. Да и воздуха маловато. От кислородного голодания она порой переставала понимать, кто она и где. Только затравленно озиралась и часто дышала, как глупая рыба на суше. И Мужчине ведь тоже было страшно: его неудержимо затягивало в ревущую непонятное бездонную зовущую трубу. Перегородки испытанной лодки трещали по швам, он явственно чувствовал, что она не выдерживает. И вот, когда стало совсем уж трудно, они собрались с духом и быстро побежали: женщина - в одну сторону, Мужчина с Ним - в другую (их ведь всегда было двое: Мужчина и Он). Они отчаянно спасались друг от друга бегством... но до конца всё же не спаслись. Потому что, не в пример правильным сказкам, жили после этого долго и несчастливо. И умерли в разные дни...
А самое грустное - она почему-то больше никогда не носила зелёного. Жаль, ведь у неё глаза как крыжовник, если вы не знаете. Зелёный - её цвет. И вот ещё - простите уж за прозу - изгибы изначально колоритной попки стали у неё со временем круты до неприличия. И походка потяжелела. Ещё бы - попробуйте-ка сами хоть пару дней поносить такие тяжести. В душе. Мужчина-то (Его мы не считаем), - метр восемьдесят три-сорок четвёртый размер обуви... И живого весу в нём - ну, в общем, немало. Только клапан как был, так и остался односторонним... Кого впустил - не выпускает. Судьба... "У каждого своя судьба, всё это с кем-то когда-то уже было, это жизнь..."
Хороша сказочка? - Да старомодная, бабушка связала.
