Как я вижу, вопрос биологической совместимости видов взволновал уважаемых господ рецензентов не на шутку :lol: Вообще-то, проще всё - это ж сказка!
А в сказке никто не грузится научным подходом к вопросами биологии и физиологии.
Хотя ряд ценных замечаний я непременно реализую и доведу текст "до ума". Хотя... куда его потом девать-то. такой "чистый и вменяемый"?
Ну да ладно, это я так... к слову...
Ну что, погнали к финалу!
Глава 9.
Утро наступало в Корявом лесу сразу. Солнечные лучи, словно вода из ушата, обрушивались на спящие травы и мхи сквозь листья деревьев. Ушастый Эндрюс дремал на поляне, бережно прикрывая мохнатой лапой свернувшуюся рядом, словно котенок, Анну. Она спала, уткнувшись лицом в шерсть гоблина. Солнечный луч упал на веки Эндрюса, и гоблин проснулся. Он подумал, что надо бы отнести девушку в деревню, но было безумно жалко будить ее. Словно услышав мысли гоблина, Анна проснулась сама. Ее первый взгляд еще полусонных глаз был полон нежности. «Мой нежный, нежный гоблин…» - прошептала она и прижалась лицом к его лохматой груди.
- Надо идти домой, - осторожно сказал Ушастый, протягивая девушке ее платье и ленту для волос.
- И то правда! Заигрались вы тут, звереныши… - прозвучал в утреннем воздухе резкий насмешливый голос. На поляну вышел Адольф и, словно бичом, полоснул Анну ледяным взглядом. – Поторопись, Анна, мать с ног сбилась, разыскивая тебя по всем закоулкам.
«Хозяин… Хозя-а-и-ин…» - заскулила душа Анны.
- Идем, - продолжал Адольф спокойно и насмешливо, - я провожу тебя в деревню. А ты, ушастый, - обратился он к гоблину, - сиди здесь и жди. Я скоро вернусь.
Адольф, как и обещал, вернулся довольно быстро. Эндрюс сидел на том же месте на мшистой поляне и жмурился на солнце.
- Она больше не придет, - сказал Адольф.
- Я знаю… - отрешенно проговорил Эндрюс.
- Через три дня в деревне будут справлять нашу свадьбу. И тогда я сделаю с этой девчонкой то, чего не умеешь делать ты. Чего не умеет делать никто из вас, тупые уроды. И Анна родит мне сына.
- Он будет таким же, как ты, - сказал Эндрюс. – И станет нашим новым Королем…
- Так кто из нас несчастный? – торжествующе спросил Король гоблинов.
Эндрюс молчал.
- Надеюсь, ты придешь на мой прощальный пир? Не лишай меня этого удовольствия, мой верный Эндрюс, мой нежный гоблин… так, кажется, она тебя назвала?
Адольф и потрепал гоблина по загривку.
– Все мои запасы бальзама «От всех печалей» будут для вас, мои верные подданные. Вам будет хорошо, - сказал Король и усмехнулся.
Через три дня вся деревня веселилась на широком дворе кузнеца. Счастливая Анна отплясывала с подругами. Адольф в окружении мужчин распевал песни и пил свадебное пиво, которое по этому случаю наварили в большом котле.
А ночью, когда веселье продолжилось при свете костров и факелов, в Корявом лесу поднялся страшный шум: костлявые деревья ходили ходуном и скрипели, роняя обломанные ветки, мшистые поляны, словно живые, ползали между оголившимися корнями, откуда-то из-под земли доносились вой, визг и хрюканье. Крестьяне, услыхав весь этот гвалт, перепугались было. Но Адольф не растерялся и крикнул, что это, дескать, Король гоблинов пьет в своей пещере за здоровье молодых. Гости одобрительно захохотали, и свадьба продолжилась с новой хмельной силой.
Посреди этого буйства Адольф выхватил Анну из толпы нарядных, разгоряченных женщин и, крепко держа за плечи, повел куда-то в темноту. Анна хохотала, спотыкаясь, и совсем не интересовалась, куда и зачем они идут. В какой-то момент они остановились, и Анна почувствовала, что падает на мягкую шуршащую постель… Сладковатый запах трав и спелых плодов флоктуса окончательно задурманил ей голову, и Анна перестала себя ощущать…
Глава 10.
Новый дом для молодых строили всем миром, быстро и весело. Захваченная радостными хлопотами по обустройству семейного гнезда, Анна не замечала, как пролетают дни. А ночи мелькали еще быстрее, заполненные хищными поцелуями, жадными объятиями, томными стонами и криками. Но однажды утром Анна проснулась от щемящей боли в сердце. Необъяснимая тоска и беспокойство мучили ее, все валилось из рук. Устав бороться с этим, Анна решила отправиться в Корявый лес, набрать флоктусов на варенье.
Она шла хорошо знакомыми тропинками, но постоянно ловила себя на том, что не узнает прежние места. Она машинально складывая в деревянное ведро кроваво-красные мясистые флоктусы. Их было столько, что можно было набрать целый короб, не сходя с места. Ощущение заброшенности и запустения царило в лесу. Трава была прибита и завалена обломками сухих почерневших ветвей, похожими на полуистлевшие кости. Анне стало жутко. И вдруг в голове сверкнула мысль, от которой Анна похолодела и кинулась искать нору Ушастого Эндрюса.
Длинные, низко висящие ветки цеплялись за юбки Анны, словно хотели остановить ее. Лес впереди стал редеть. В воздухе проявилась удушливая вонь болотной трясины. Дальше не стоило идти. Но все же Анна прошла еще немного вперед. Совсем рядом раздался странный звук – не то скрип, не то стон. Анна оглянулась на этот звук и вскрикнула: желтые, огромные от наполнявшей их тоски, глаза гоблина смотрели на нее. Ушастый Эндрюс, сгорбленный и почерневший, стоял на краю седой болотной поляны. Его ноги покрывала бурая узловатая кора.
- Зачем ты здесь?.. – с недоумением и горечью спросила Анна.
Эндрюс грустно улыбнулся и ничего не ответил. Анна поставила на землю тяжелое ведро, подошла к гоблину и провела рукой по его голове. Ее зеленые, чуть раскосые глаза смотрели с укоризной и бесконечной жалостью. «Зачем ты это сделал, дуралей?.. – думала она. – Теперь я уже ничем не смогу тебе помочь…»
Бурая узловатая кора медленно покрывала тело Ушастого Эндрюса, заползая все выше и выше. Анна поняла, что означает бурая кора на теле гоблина. Сколько таких мучительно изогнутых стволов в Корявом лесу… Бурая кора – смерть гоблина. Алые флоктусы – сердца гоблинов. Корявый лес – кладбище гоблинов…
Анна пошла прочь. Пара сочных алых плодов скатилась из ведра на землю. Но Анна не стала подбирать их. С трудом выдергивая свои башмаки из жадно чавкающей грязи, она шла, не оглядываясь. Святая дева Каридад, ну почему всё так?..
К А Н Э Ц
Спасибо всем, у кого хватило мужества дочитать до конца мой глючный опус