Salo
Статист I степени
И взор являл живую муку
Теория и практика подаяния
В вагоне метро продирается молодой человек в майке-безрукавке цвета хаки. У него нет рук. Голые бесформенные обрубки торчат в стороны, на шее – мешок для подаяния. Ему кладут деньги. Лицо у него неприятное. Я прячу глаза и понимаю, что во мне совсем нет жалости, ну ни капельки. К вороне с подбитым крылом, к раненой собаке – есть, а к нему нет. Есть страх, отвращение, чувство растерянности от отсутствия даже небольшого сострадания. Есть тайное возмущение – зачем он выставляет напоказ эти страшные культи? Как будто и так непонятно, что он безрукий. Кажется, что это неприлично и оскорбительно, как будто он выставил наружу свои гениталии. Но – возражает разум – как тебе не стыдно, может быть, он потерял руки на войне? А, может быть, язвительно замечает он же, пьяный свалился под поезд?..
Нет, конечно, я иногда подаю в таких случаях. Рублей десять, а то рубль-два – совсем мало. Что на них купишь? Но всегда возникает чувство странного разочарования. Может быть, от того, что деньги приняты не как Подаяние, а как должное, как нечто бытовое, заурядное, законно причитающееся. Что ж, вполне понятно, что пройдя за день энное количество вагонов и приняв милостыню из сотен рук, ему уже трудно внимательно посмотреть в глаза и поблагодарить каждого, так чтобы подаяние осуществилось с Божьим благословением. А так получается, что нищие взимают ежедневную рутинную подать с граждан. И даже иногда возникают, что, дескать, мало дали. Как-то я вняла просьбам женщины с испитым лицом, дежурившей у ларька. Не привыкнув к тому, что тарифы у нищих выросли, я выгребла ей медь из кошелька, а она мгновенно, видимо, желая меня оскорбить, презрительно рассыпала ее на асфальт.
Думается, в идеале просящий должен найти своего подающего, и наоборот. Ведь иногда даже маленькая сморщенная старушка с авоськой, притулившаяся где-нибудь в закоулочке, вызывает больше жалости. Видно, что она стесняется просить, когда обращаешь на нее внимание, делает вид, что она просто прогуливается. Но у нее нет другого выхода. А иногда она даже и не просит, а продает собственноручно сшитые цветастые прихватки, найденные на свалке граненые стаканы или плетеные коврики. Ты подходишь к ней, смотришь на ее заплаканное лицо, на больные глаза, вспоминаешь вдруг свою бабушку, что она могла оказаться в таком же положении, и даешь милостыню уже совсем по-другому. Настоящая милостыня осуществляется тогда, когда ты всею своей душой и существом ощущаешь горе и несчастье другого человека. Тогда рождается настоящее живое чувство сострадания, когда ты уже просто не способен не оказать помощь.
А помогать ведь, кстати, можно не только деньгами. Можно пригласить человека в дом, накормить, обогреть, поговорить, согреть, простите за излишний пафос, его бесприютную душу. И, может быть, даже этот разговор по душам будет ему нужнее, чем материальная помощь. Чтобы и вы, и он запомнили друг друга на всю жизнь. Так, кстати, Гоголь в письмах учил поступать своих сестер. Да-да, я уже вижу, как многие из читателей тихо усмехаются на это. Ну да, давай, иди и попробуй, пригласи домой каждого встречного и поперечного! А вдруг он вор или бандит?.. А как будут реагировать на такие проявления милосердия твои близкие? Получается, ты своим же родным регулярно будешь доставлять беспокойство. В большинстве случаев с ними скоро придется расстаться, если только они не едины с тобой в мысли о христианской помощи. Конечно, большинство современных горожан сегодня не могут даже представить себе, как жить по таким правилам. Вот пример.
Как-то раз веселой загорелой группой молодежи с гитарами, рюкзаками возвращались с Грушинского фестиваля. Поезд уходил на следующий день, и один из парней предложил перекантоваться у знакомого батюшки. Рабочий поселок под Самарой, двухкомнатная квартирка в пятиэтажке и отец Александр, без облачения совсем не похожий на священника. Скромный, простой, ничему не поучающий, тем не менее он потратил на нас целые сутки (!). Вечером сидели – беседовали, а на следующий день он показывал нам город и Волгу. Во время страшного ливня с трудом карабкались по скользким волжским берегам, а тетушка, жившая с Александром, уж не знаю, кто она ему была – тетя или сестра, бурчала: «Ну что, показала вам Волга кузькину мать?» Видимо, не так уж довольна она была нашим приездом, но – смирялась. Тогда я как-то не задумывалась над тем, что человек оставил свои, может быть, необходимые дела и потратил время на незнакомых людей, которых он уже скорее всего не увидит. Но я помню его до сих пор. Может, и он нас тоже.
Идея христианской взаимопомощи не исчезла и никогда не исчезнет совсем. Сегодня все чаще тут и там создают благотворительные фонды (хочется верить, что созданы они честными людьми), люди ищут и шлют деньги бедным, берут в свои семьи сирот из детдомов. Но это лишь небольшие островки среди океана равнодушия. Если посмотреть на мир в целом, то он весь уходит в рост холодных практических отношений, жесткой индивидуальности, стеклянного безразличия многоэтажных небоскребов, как будто все, что происходит рядом, это только театр, не имеющий к нам никакого отношения. Такое заключение сделал, кстати, известный герой Оскара Уайльда – Дориан Грэй о Сибилле Вейн, девушке, на которой он хотел жениться: она, мол, не была настоящей, она лишь играла в жизнь, и вот теперь она умерла. Это, мол, всего-навсего красивая история, которую приятно наблюдать из театральной ложи.
Елена Семенова
Теория и практика подаяния
В вагоне метро продирается молодой человек в майке-безрукавке цвета хаки. У него нет рук. Голые бесформенные обрубки торчат в стороны, на шее – мешок для подаяния. Ему кладут деньги. Лицо у него неприятное. Я прячу глаза и понимаю, что во мне совсем нет жалости, ну ни капельки. К вороне с подбитым крылом, к раненой собаке – есть, а к нему нет. Есть страх, отвращение, чувство растерянности от отсутствия даже небольшого сострадания. Есть тайное возмущение – зачем он выставляет напоказ эти страшные культи? Как будто и так непонятно, что он безрукий. Кажется, что это неприлично и оскорбительно, как будто он выставил наружу свои гениталии. Но – возражает разум – как тебе не стыдно, может быть, он потерял руки на войне? А, может быть, язвительно замечает он же, пьяный свалился под поезд?..
Нет, конечно, я иногда подаю в таких случаях. Рублей десять, а то рубль-два – совсем мало. Что на них купишь? Но всегда возникает чувство странного разочарования. Может быть, от того, что деньги приняты не как Подаяние, а как должное, как нечто бытовое, заурядное, законно причитающееся. Что ж, вполне понятно, что пройдя за день энное количество вагонов и приняв милостыню из сотен рук, ему уже трудно внимательно посмотреть в глаза и поблагодарить каждого, так чтобы подаяние осуществилось с Божьим благословением. А так получается, что нищие взимают ежедневную рутинную подать с граждан. И даже иногда возникают, что, дескать, мало дали. Как-то я вняла просьбам женщины с испитым лицом, дежурившей у ларька. Не привыкнув к тому, что тарифы у нищих выросли, я выгребла ей медь из кошелька, а она мгновенно, видимо, желая меня оскорбить, презрительно рассыпала ее на асфальт.
Думается, в идеале просящий должен найти своего подающего, и наоборот. Ведь иногда даже маленькая сморщенная старушка с авоськой, притулившаяся где-нибудь в закоулочке, вызывает больше жалости. Видно, что она стесняется просить, когда обращаешь на нее внимание, делает вид, что она просто прогуливается. Но у нее нет другого выхода. А иногда она даже и не просит, а продает собственноручно сшитые цветастые прихватки, найденные на свалке граненые стаканы или плетеные коврики. Ты подходишь к ней, смотришь на ее заплаканное лицо, на больные глаза, вспоминаешь вдруг свою бабушку, что она могла оказаться в таком же положении, и даешь милостыню уже совсем по-другому. Настоящая милостыня осуществляется тогда, когда ты всею своей душой и существом ощущаешь горе и несчастье другого человека. Тогда рождается настоящее живое чувство сострадания, когда ты уже просто не способен не оказать помощь.
А помогать ведь, кстати, можно не только деньгами. Можно пригласить человека в дом, накормить, обогреть, поговорить, согреть, простите за излишний пафос, его бесприютную душу. И, может быть, даже этот разговор по душам будет ему нужнее, чем материальная помощь. Чтобы и вы, и он запомнили друг друга на всю жизнь. Так, кстати, Гоголь в письмах учил поступать своих сестер. Да-да, я уже вижу, как многие из читателей тихо усмехаются на это. Ну да, давай, иди и попробуй, пригласи домой каждого встречного и поперечного! А вдруг он вор или бандит?.. А как будут реагировать на такие проявления милосердия твои близкие? Получается, ты своим же родным регулярно будешь доставлять беспокойство. В большинстве случаев с ними скоро придется расстаться, если только они не едины с тобой в мысли о христианской помощи. Конечно, большинство современных горожан сегодня не могут даже представить себе, как жить по таким правилам. Вот пример.
Как-то раз веселой загорелой группой молодежи с гитарами, рюкзаками возвращались с Грушинского фестиваля. Поезд уходил на следующий день, и один из парней предложил перекантоваться у знакомого батюшки. Рабочий поселок под Самарой, двухкомнатная квартирка в пятиэтажке и отец Александр, без облачения совсем не похожий на священника. Скромный, простой, ничему не поучающий, тем не менее он потратил на нас целые сутки (!). Вечером сидели – беседовали, а на следующий день он показывал нам город и Волгу. Во время страшного ливня с трудом карабкались по скользким волжским берегам, а тетушка, жившая с Александром, уж не знаю, кто она ему была – тетя или сестра, бурчала: «Ну что, показала вам Волга кузькину мать?» Видимо, не так уж довольна она была нашим приездом, но – смирялась. Тогда я как-то не задумывалась над тем, что человек оставил свои, может быть, необходимые дела и потратил время на незнакомых людей, которых он уже скорее всего не увидит. Но я помню его до сих пор. Может, и он нас тоже.
Идея христианской взаимопомощи не исчезла и никогда не исчезнет совсем. Сегодня все чаще тут и там создают благотворительные фонды (хочется верить, что созданы они честными людьми), люди ищут и шлют деньги бедным, берут в свои семьи сирот из детдомов. Но это лишь небольшие островки среди океана равнодушия. Если посмотреть на мир в целом, то он весь уходит в рост холодных практических отношений, жесткой индивидуальности, стеклянного безразличия многоэтажных небоскребов, как будто все, что происходит рядом, это только театр, не имеющий к нам никакого отношения. Такое заключение сделал, кстати, известный герой Оскара Уайльда – Дориан Грэй о Сибилле Вейн, девушке, на которой он хотел жениться: она, мол, не была настоящей, она лишь играла в жизнь, и вот теперь она умерла. Это, мол, всего-навсего красивая история, которую приятно наблюдать из театральной ложи.
Елена Семенова
