На прошлой неделе Борис Акунин написал о том, что вот хватит Навальному рассказывать, сколько у дочки Собянина квартир, а лучше бы ему представить позитивную программу.
Должна честно признаться. Программа эта (позитивная) у Навального есть, и я ее не читала. Не потому, что нелюбопытна, а потому, что позитивную программу я и сама могу написать. И вообще есть куча народа, которая может написать позитивные программы. А выйти на ковер со связанными руками и подкупленными судьями — вышел только один Навальный.
В России впервые за много лет происходит настоящая кампания по выборам мэра. Точнее, настоящую кампанию ведет один Навальный.
Навальный по три раза в день встречается с избирателями на траве у метро, собирает добровольные пожертвования и имеет огромное число волонтеров, которые стоят возле кубов, наклеивают на свои машины стикеры с Навальным, вешают на балконы его баннеры и селят в своих квартирах иногородних агитаторов. Это — настоящая кампания «от корней», в которой интерфейс между кандидатом и волонтерами максимально облегчен.
Сомневаюсь, что Собянин несет ответственность за безобразную историю с квартирой, вскрытую по доносу и при личном участии кандидата Левичева, и проверку Следственным комитетом источников финансирования кампании Навального. Собянин не обладает рычагами влияния на «Справедивую Россию» и ЛДПР, это — федеральный уровень. И истории эти бьют не столько по Навальному (потому что любой пиар хорош, кроме некролога), сколько по легитимности выборов, которой так добивается Собянин.
Так или иначе, в России впервые с 1996 года происходит настоящая избирательная кампания, и вынуждена разочаровать Бориса Акунина: настоящая избирательная кампания при всеобщем избирательном праве — это всегда поливание друг друга грязью.
Если выборная система основана на цензе, дело может обстоять по-другому. Например, в Венеции, на выборах дожей, в доброй трети случаев избирали людей, которых в этот момент просто не было на территории республики. То есть они не вели не то что позитивной или негативной — они не вели никакой кампании. Их избирали по совокупности жизненных заслуг.
В случае же всеобщего избирательного права — это поединок, в котором всего две стратегии: или навешать лапши избирателю — или закидать дерьмом конкурента. Первая стратегия — отвратительно-популистская, и я очень рада, что Навальный к ней не прибегает. Для меня это уже плюс.
Остается вторая стратегия. В ход идут любые очистки от репы, и, на мой взгляд, по части этих очистков Навальный бывает куда убедительней власти.
Когда СК (чья бы это ни была инициатива) заявляет, что деньги на кампанию Навального приходят на «Яндекс» c зарубежных IP-адресов, то это значит, что на Навального у них вообще ничего нет. Все прослушано, все просвечено, среди волонтеров наверняка есть и стукачи — и не найдено ни-че-го.
До сих пор одна — большая — часть московских избирателей вообще не воспринимает выборы как выборы. Они голосуют не за личность, а за должность. Эта часть избирателей включает большую часть пенсионеров, служащих, врачей и учителей.
Вторая — тоже многочисленная, хотя и не настолько — часть избирателей знает о существовании первой и уверена, что ее голос ничего не изменит. Эта часть избирателей включает большую часть тех, кто самостоятельно зарабатывает на жизнь.
Значит ли это, что вся эта кампания бесполезна и, по сути, станет легитимизацией Собянина, как об этом пишет большое число любителей пооппозиционерствовать в ЖЖ?
Думаю, ровно наоборот. Во-первых, от того, сколько наберет — 20% или, к примеру, 35% — Навальный, впрямую зависит и его, и наша с вами, читатель, судьба. Закроют или нет последние независимые СМИ, погонят ли с работы тех, кто помогал Навальному, — все это впрямую зависит от процента поданных за него голосов.
А во-вторых, думаю, тут дело такое. На выборах мэра Москвы начался процесс, который не остановить.
Интеллигентское представление о том, что «все равно это быдло за Путина» (непостижимым для меня образом сочетающееся с теоретической приверженностью идее всеобщего избирательного права), на самом деле переводится как: «мы не умеем агитировать этих людей и не хотим унижаться до этого».
Эти люди вовсе не за Путина. В этих людях — наряду с нерефлексирующим поклонением власти — накопилась огромная черная энергия обиды за то, что «ограбили». Не так давно на примере одной отдельной взятой Воронежской области я видела, как один-единственный интеллигентный мальчик, пиарщик Костя Рубахин, распропагандировал всю область против строительства никелевой шахты, и сделал он это, всего лишь терпеливо обходя этих людей и каждой бабушке объясняя, что никель радиоактивен. И спустя всего год, невзирая на власти, телевидение и газеты, каждая бабушка знала, что «никель заразен» и «мы тут все вымрем».
Вы мне скажете, что то, чем занимался Рубахин, — это пропаганда худшего вида, эксплуатирующая самые отрицательные черты простого человека. Ответ такой: других простых людей у меня для вас нет. И если вы говорите что-то простому человеку, не обязательно ему лгать. Вовсе не обязательно впаривать ему про радиоактивный никель, можно говорить ему правду, хоть и про дочку Собянина.
То, что пишут блогеры в ЖЖ, так и останется блогом в ЖЖ. То, что говорит Навальный сейчас избирателям, через год избиратели будут повторять друг другу.
Оппозиция в том виде, в котором она проявилась в России в декабре 2011 года, не имеет шансов. Размер этой оппозиции выяснился на митингах: 100—150 тысяч человек. Приблизительно таково в Москве число людей с врожденным чувством свободы, самостоятельным заработком, готовностью отвечать за свою судьбу и т.д. Эти люди не могут ни сделать революции, ни существенно расширить свое число. Даже если прибавить к ним несколько тысяч нацистов, лимоновцев, анпиловцев и пр. — критическая масса не набирается.
Навальный и его волонтеры сейчас медленно, но верно занимаются обогащением простого избирателя, как центрифуга медленно, но верно занимается обогащением урана. Этот процесс не быстр и не успеет завершиться 8 сентября — но есть все шансы, что 8 сентября он не остановится.
