Стихи

[Дoчь*Сaмурая]

Нас смолою зальёт, как всегда, по горло,
не разлепятся губы, не скажут "здравствуй".
Ты, конечно, дурной, и, конечно, гордый,
только мы одинаково прём на красный:
ты следами моими набьёшь карманы,
ты моими граблями натрешь мозоли,
ты излечишься словом скупым и бранным,
ты такой же подлец, я тебе позволю.
Помнишь, вместо дверей колотился в стены,
оставляя по рёбрам следы костяшек?
Я тебя догола - до души - раздену
и оставлю стоять, где уже не страшно:
между строчек. Там сотни тебя увидят,
разберут микросхемы твои сурово
и полюбят, и каждой твоей обиде
подберут, как костюмчик, венец терновый.
Недолюбленный брат мой, дитя качелей,
в осторожном молчании виноватый,
не печалься ты так, у меня на теле
за двоих проступают всегда стигматы.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Мой друг, из ничего и в никуда —
случайно оказавшись в этой лодке —
гребя и ощущая, как вода
дно судна перемалывает в глотке,
мы в сточных водах рая темноту
хватаем в липком ужасе тем крепче,
чем компасы безумнее ведут
себя; но и от этого не легче.

Заставь меня молчать счастливый миг,
содрать с твоей души зажим и скальпель;
и сам произведи хотя бы крик,
губами дай собрать немного капель
под пропастью трясущихся ресниц,
над нашей общей бездной наводненья.

В другой вселенной к боли наших лиц,
лаская, прикасается забвенье.

А здесь — шесть лет, но Леты не достичь:
всегда январь, апрельские ошмётки,
и каждое касание — кирпич
в уродливой стене тюремной лодки.
Мой друг, мы никуда не приплывём,
наматывай свой срок на безымянный:
вот так мы обручаемся, живьём
утопленные лодкой нереальной.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -
Съедать по сердцу в день - таков девиз твой гнусный.
Зазывные глаза горят, как бар ночной,
Как факелы в руках у черни площадной,
В заемной прелести ища пути к победам,
Но им прямой закон их красоты неведом.

Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,
Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!
Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных
Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах
Как не бледнеешь ты перед размахом зла,
С каким, горда собой, на землю ты пришла,
Чтоб темный замысел могла вершить Природа
Тобою, женщина, позор людского рода, -
Тобой, животное! - над гением глумясь.
Величье низкое, божественная грязь!

 

[Дoчь*Сaмурая]

Я пятнадцать лет сторожу обрыв и сижу у пропасти на краю. Реки юга приносят нам мёртвых рыб, есть ли смысл идти на юг? Я всегда считал, что слова пусты, прогонял болтающих суету. Но за эту ночь я успел остыть, мне нельзя оставаться тут. Я смотрел на дно, и лежал на дне, и держался дна из последних сил, но рыбак небесный пришёл ко мне, и о важном меня спросил. Я соврал ему, что сижу в ночи, охраняю реку, обрыв, тропу.

В мёртвой рыбе каждого ждут ключи.
В добрый путь.

 

[Беспринципная Седовласка]

Елена Рыжова

Есть люди с особо чувствительной кожей –
их лучше не трогать. Они не похожи
на всех остальных. Они носят перчатки,
скрывая на коже следы-отпечатки
лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
бесцеремонных в иной ситуации.
Они опасаются солнца в зените.
Обычно, надев толстый вязаный свитер,
выходят из дома по лунной дорожке
пройтись; и не любят, когда понарошку,
когда просто так, не всерьез, не надолго.
Болезненно чувствуют взгляды-иголки
и крошево слов. Они прячут обиду
в глубины глубин, но по внешнему виду
спокойны они, как застывшая глина,
лишь губы поджаты и паузы длинны.
Они уязвимы, они интересны;
и будьте чутки и внимательны, если
вы их приручили: они не похожи
на всех остальных – они чувствуют кожей.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Когда она свой пятый перелом срастила не запястьем, а крылом и научилась воздуха держаться, он уезжал последним дилижансом, и это им обоим помогло. Его искать не стали: слишком мал казался куш, его ждала тюрьма, без золота охота ли возиться? В ночь на четверг забрал его возница, а пятница решила все сама. Она проснулась в городе чужом, с бессмысленным тяжёлым багажом, что память оставляет всем изгоям. Хотелось боли, ярости и горя, но, оказалось, голос поражен. И вот тогда пришла пора молчать, смотреть, как длится линия плеча, и перьями касаться горизонта. С востока осыпалась позолота, и солнечная плавилась свеча. В субботу наступила тишина, она забыла, что ему жена, впервые вышла вечером на площадь. В чужое ей вживаться стало проще, она чужим была окружена. А воскресенье выдалось таким, что ни другого берега реки, ни острых крыш, ни купола собора не пощадила осень, без разбора кромсающая время на куски. И над рекой, над куполом, над всем, что ей внизу, на взлетной полосе, казалось осязаемым виденьем , она легко летела, тонкой тенью пересекая острый лунный серп.
Идёт неделя - семикратный день, обрывы замирают в пустоте, деревья ждут и пробуют держаться. Вращаются колеса дилижанса...

Но сверху ничего не разглядеть.

 

[Дoчь*Сaмурая]

*лядей вагон и времени вагон
но в зеркале мерещится ван гог
соломенное чучело ван гога
молчи тоска не так страшна дорога
как тишина звенящая вдогон

куда нас нынче вынесет винсент
в подсолнуховом огненном венце
а курица не курится не птица
наш млечный путь над пропастью коптится
и звёзды выцветают на лице

мы близнецы от разных матерей
осталось пуповину натереть
мастикой
покурить да разбежаться
чтоб больше не испытывать ловца
на перегар от крепкого словца
до новой остановки дилижанса

 

[Дoчь*Сaмурая]

однажды свободная
дважды май
они не сводили меня с ума

опять пионеры опять герои
они приезжали сверять часы
их ждали железные жеребцы
тайком припаркованные у трои

они повторяли меня как жест
носили рубашки моих мужей
естественно спрашивая: а кто он?
поскольку считали себя главней
и даже счастливее а во мне
давился от хохота пьяный клоун

с глазищами полными конопли
а после командовал: отомри

 

[Дoчь*Сaмурая]

говорят: не юродствуй не ёрничай не мудри
задолбали твои бессрочные октябри
причеши свой бред
почитаешь тебя хорошая натощак -
закусить охота, кому-нибудь дать по щам
и достать обрез

тут бессилен фельдшер из скорой москва-ташкент
даже страшно спросить кто дневальный в твоей башке
и откуда дурь
выбирай слова - увидеть догнать связать
а пока внутри такая цветёт шиза -
насыпай и дуй

что за хобби насиловать память менять уклад
понимаешь и так не обходится без бухла
да ещё же ты
разливаешь масло там где искрит кремень
и толкаешь на неизбежное: вот, примерь!
прекращай жестить

ты вцепилась в образ который ни жив ни мертв
от случайных рифм ты кладезь его имён
и пинаешь суть

убеждают: пора меняться взрослеть умнеть
а ночами в трубку меня же читают мне
наизусть

 

[Дoчь*Сaмурая]

как легко превращается песня в притон для нот
оттого что тебе не двадцать притом давно
оттого что на взлётно-посадочной полосе
ты бескрыло шевелишься в чёртовом колесе

отгорело прошло устаканилось улеглось
и любовь не любовь как и злость на себя не злость
а местами ты даже счастлив исподтишка
с проходной маетой разбросанной по стишкам

с проходной маетой с воспитанной немотой
словно ходишь по замкнутой улице молодой
там шаги остаются на память для никого
и зевает Господь как усталый экскурсовод

надоедливой песни разнашивая мотив
прекрати в себе *лядского лирика прекрати

но скрипит по нему непрошеная попса
где-то в ржавом сердце чёртова колеса

 

[Дoчь*Сaмурая]

Ты просишь меня у Бога, который стар
И вместо молитвы считает в уме до ста,
Поскольку себе молиться - напрасный труд.
Небрежно кивнёт, принимая тебя в игру,
Отправит на исповедь каяться и взрослеть.

Ты просишь меня у Бога, который слеп,
Который меняет желание на свечу,

Хотя я сбываться не очень-то и хочу.

Ты просишь меня у Бога который пьян -
В заброшенном небе, полном воздушных ям,
Бессчётных овец, не опознанных адом тел -
Настолько что даже бороду не надел.

Но только не вздумай всерьёз обо мне просить,
На утреннем мкаде выcматривая такси,
У Бога, который тоже в меня влюблён.

Почувствовав облако тонущим кораблём
И сделав физиономию кирпичом,
Как будто до неприличия ни при чём,
Он буркнет: иди ты на хер, не мельтеши!
Да что же вы в ней находите, мальчиши?

Посмотрит на землю, плечами пожмёт, патлат,
Закурит и выйдет в свой маленький личный ад..

 

[Дoчь*Сaмурая]

а внутри достоевский пьяный надурняка
на правах двойника но чаще духовника
и всё ближе друг к другу два встречных товарняка
машинисты уже сигналят наверняка
впрочем кто их знает чтобы их опознать

достоевский по женщинам шляется допоздна
и любая дама кончаясь на мягкий знак
до того прекрасна что после того ясна

дребезжат колёса глотаются и жестят
а крупье принимает ставки не ниже ста
и уже навряд ли выдадут аттестат
каждой третьей музе танцующей у шеста

на заученный танец маленьких леблядят
машинисты уже лет восемь как не глядят
не зовут на бис целоваться и мудровать
только молча в топку подкидывают дрова

достоевский в шоке горячка его белей
чем парадные аксельбанты у дембелей
обнажилась осень гуляет в одном белье
и прохожих просит скинуться на билет

просто фёдор михалыч башка у меня гудит
как у всех перешедших с бакарди на бигуди
к потерявшим себя и нашедшим да что с того
едет крыша зайцем в первом и хвостовом

 

[Дoчь*Сaмурая]

дурные бабы ахают: стальная
а потому ответственность тройная
я долгая дорога в облака
и ключ от заводного м..дака

но кто способен выяснить с х..ра ли
мы снова пропасть с пропастью сверяли
не выйдет из лолиты амели
зато хотя бы душу отвели

как на попутках крыша уезжала
а вслед сигнализация визжала
похоже вместо третьего звонка
и вёсны становились на колени
и билетёрши заживо горели
и голос сердца прятался за кадр

всё это я осанна и основа
храни его, скамейка запасного,
четвёртого в семнадцатом ряду

быть может я за ним ещё приду

 

[Дoчь*Сaмурая]

как он печатает: "женщина я скучал," - пренебрегающий знаками препинанья, резкий, способный устроить во льдах цунами, чтобы натравливать айсберги на причал, если на оном не вывешу белый флаг.
как безвозмездно вмещают его глаголы от горизонта ползущие ледоколы писем, которыми море пьянеет в хлам.
как он печатает: "женщина это трэш всё что с тобою связано обращает в новую веру где север и крики чаек перебинтуй мне паузу нет отрежь хватит меня разгадывать я же вот пьян предсказуем безумен почти что сломан," - да, у обычных женщин на этом слове бабочки опускаются на живот (или какие метафоры ща в чести, чтобы витиевато и беспонтово выразить истину "самка уже готова" и до аудитории донести?). ну а со мной сложнее - могу заржать, вежливо хмыкнуть и прочее в этом стиле.
жалко мальчишку. сказать бы ему "прости" и данную тему больше не продолжать.

но не получится, как ни тяни кота, сколько, не зная броду, ни суйся в реку.
с..ка во мне выключается крайне редко, дрянь же не выключается никогда.

 

[Дoчь*Сaмурая]

Идёшь строкой и знаешь, что он кровав,
Что осень его разбила и забрала
В холодные губы, в широкие рукава.
Поскольку осени нравится воровать,
Тревожить колокола.

Читаешь вслух, разматываешь мотив,
Жалея, что никогда не умела петь.
А он кончается, самое ухватив,
Без страха и боли, безбожно и без пяти
От шанса случиться впредь.

 

[Дoчь*Сaмурая]

я ощущаю тебя как данность.
как наваждение. как лекарство.
это другим на тебя гадалось,
чтоб от бессонницы отвлекаться.
это другим по тебе болелось,
маленьким женщинам вне рассудка
[детская яростная валентность
правилам логики неподсудна].
я же иначе смотрю на вещи,
каждое слово твоё надрезав,
чтобы у старых и у новейших
горькие смолы текли на срезах.
я отпускаю тебя тебе же -
яблоко яблоне, рану ране.
ад не нуждается в потерпевших
от неумеренного сгоранья.
мальчик, которому мало маний,
ты априори необретаем,
даже носивший меня в кармане,
где атлантиды равны китаям
и заполняют моря и реки.
твой указатель ещё не сломан,
помни, что главное в человеке -
это попытка родиться словом.

 

[Беспринципная Седовласка]

Я попробую не попробовать
То, что пробовать ни к чему:
Например, в чью-то душу в обуви
Иль на шею свою хомут…

Я попробую быть немстительной
И во всём не винить других…
Быть невспыльчивой, рассудительной
И не видеть людей плохих…

Я попробую не с упрёками,
Только с нежностью и любя…
Не рыдать над судьбы уроками
А всего лишь начать с себя…

Я попробую видеть светлое
В каждом сердце, что рядом есть…
Осужденье – тропа запретная.
Злость и зависть – души болезнь…

Я попробую счастье сладкое
Каждой клеткой своей вдыхать…
А любимого с недостатками
Сердцем полностью принимать…

Нет для Бога средь нас особого.
Кто здесь грешник – судить Ему…
Я попробую не попробовать
То, что пробовать ни к чему…

Ирина Самарина-Лабиринт, 2016

 

[Беспринципная Седовласка]

Вадим Шефнер

22 ИЮНЯ

Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.

Им нельзя задержаться, остаться -
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.

Окликать их и звать их - напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.

1961

 

[Дoчь*Сaмурая]

оригинал недостижим?
еще бы, говорим, еще бы.
а он - тебе сонет – держи,
дыши, и мучайся, и пробуй...

не переводят с языка –
лишь сердце сердцу – камертоном,
и загорается строка
любви, отринувшей законы.

любви, идущей вопреки
молве, бессмысленной и жалкой.
и от шекспировской строки
до слез пронзительно и жарко...

и time свой замедляет бег,
и русский слог единокровен,
когда доверена тебе
Шекспиром - формула любови.

 

[Gertruda]

Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
над сумеречными деревьями звенящие, звенящие голоса,
в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,
в сумеречном воздухе исчезающие небеса?

Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьев
и негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве.
Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы с красными гребнями,
маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?

"Проплывают облака, проплывают облака и гаснут..." --
это дети поют и поют, черные ветви шумят,
голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,
в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.

Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи,
улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов.
"Проплывают облака..." -- это дети поют ночью, ночью,
от травы до вершин все -- биение, все -- дрожание голосов.

Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит,
привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем,
среди черных ветвей облака с голосами, с любовью...
"Проплывают облака..." -- это дети поют обо всем.

Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
блестящие нити дождя переплетаются, звенящие голоса,
возле узких вершин в новых сумерках на мгновение
видишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?

Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей.
Где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних оград,
все рыдать и рыдать, и смотреть все вверх, быть ребенком ночью,
и смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.

Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев неясных,
в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья сложить.
Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет,
только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.

Иосиф Бродский. 1961г.