Стихи

С чего тебе пережало горло,
что кулаки не даёт разжать?
На воду смотришь, безумный голлум -
глаза чужие в воде дрожат,
моргнешь - и плавится, растекаясь,
холодной яростью полита,
в лице твоём красота такая,
что лучше б камнем безликим стал.
Уймись, чудовище, не осмелясь
смотреть спокойно в глаза разлук!
Но прелесть, прелесть... такая прелесть
ушла из жадно дрожащих рук.
 
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге... но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею сестрой.
 

Gertruda

Один коготок увяз - всей птичке пропасть)))
НЕУДОБНЫЙ ЧЕЛОВЕК

I

Больно на солнце смотреть,
Проводами оно перечеркнуто.
Паутина.
И люди как мухи.
Люди-мухи,
Лица черны.
Мука.
Отрывисты речи.
Жужжанье.
Несвязность слов.
Молчанье.
Спуски, подъемы -
Серый бетон.
Одиночество - такое красное
И воспаленное, как это солнце,
Как похоронные дроги,
Как эта дорога,
Уходящая навсегда
Навстречу концу.
Я уйду, уплыву
Через эти подъемы и спуски.
Солнце будет висеть
Одиноким и раненым глазом.

II

Дождь длиннющими
Пальцами в звонкие
Крыши колотит.
Я в бессоннице утонул,
Как в болоте.
Те же голуби,
Как они громко орут!
И старуха внизу
Копошится в грязи
Те же злые коты.
А старуха - она
Королева!
А над ней этажи,
И коты, как пажи,
А хвосты, как ножи
Лижут руки ей, лижут.
Окна красные утром
И синие вечером.
Серый колодец
С окнами в никуда.
Какая-то дивная песня
Звучит и звучит,
И бьется о стены.
Так и будет всегда?
Так и будет всегда.

Олег Иванович Даль.1977 год.
 

Беспринципная Седовласка

Между прочим, здесь написано: «Вытирайте ноги»
Вадим Шефнер
ВЕЩИ
Умирает владелец, но вещи его остаются,
Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды.
В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются
И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды.

Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться,-
Так покорно другим подставляют себя зеркала,
И толпою зевак равнодушные стулья толпятся,
И не дрогнут, не скрипнут граненые ноги стола.

Оттого, что тебя почему-то не станет на свете,
Электрический счетчик не завертится наоборот,
Не умрет телефон, не засветится пленка в кассете,
Холодильник, рыдая, за гробом твоим не пойдет.

Будь владыкою их, не отдай им себя на закланье,
Будь всегда справедливым, бесстрастным хозяином их,-
Тот, кто жил для вещей,- все теряет с последним
дыханьем,
Тот, кто жил для людей,- после смерти живет средь
живых.
1957
 

Часть

Местный
- почему ты живёшь навязчиво?
- я сама по себе - бездомная.
- в город небо пришло манящее,
а манящее, значит тёмное.

- почему без вещей и паспорта?
- для меня континент безвизовый.
- ну а если нехватка транспорта?
- больше места творить.
эскизами.

- представители? соучастники?
- я сама по себе.
бездомная.

- как в такую вот несуразную
верит небо?

- оно огромное...
 
Этот медленный ход дорогих часовых механизмов
Заставляет слова говорить в безымянном конверте.
Чьи-то пьяные женщины пишут нам странные письма,
На которые мы никогда не сумеем ответить.

Скоро я буду жить на окраине парка, в котором
Необъятны деревья и темные травы упруги,
Чьи-то жадные руки к нам тянутся из разговоров,
Но на этих руках мы всегда умираем от скуки.

Скоро я буду жить. Ни часов, ни чужих отражений
Не возьму в этот дом, осененный прохладой и светом.
Пусть слова говорят, загораются от напряженья,
Пусть меняется время для тех, кто почувствует это.
 
А в том ли смысл, что мы выворачиваем карманы, достаем на свет обиды и разговоры, цветные осколки, листья и прочий мусор? Мы знаем цену отчаянью и обману, каждый шрам нам мил и каждый обломок дорог, мы никогда не расстанемся с этим грузом. Нет ничего упоительней, чем наслаждаться своим страданьем, нет ничего дороже руин империй, за этот камень можно назначить любую плату. А в том ли смысл, чтобы искать себе оправданье, когда ты сам уже ни во что не веришь, когда вокруг артиллерия и солдаты?

Пускай это все останется здесь, зарастет травою, станет историей, мифом, культурным слоем. Отпустить это все от себя и остаться чистым. Увидеть, что смысл – небо, дорога, двое, идущие по дороге с одной стрелою, и эта стрела пронзает их и лучится. И нет ничего у них общего – камня на камне, меди, стекол, бумаг, тяжелых чужих историй – все оставляют с легкостью у обочин. Им бы рядом идти, встречать на рассвете ветер, нести стрелу, дороге послушно вторить…

Ищущий смысл, подумай, чего ты хочешь.
 
Спасибо за то, что знаю, за то, что могу молчать. За эту ночь, проведенную, как черта. Небо случится с нами – один поворот ключа. Больше не будет точек, по которым должны читать. Вставали и прозревали - пора различать цвета. Нет отпечатков пальцев – не заберешь с собой. Спасибо, что я живая – смотреть в белизну листа, во взгляде ее купаться - пронзительно-голубой, морской – набегают волны, не вынырнуть, не вдохнуть. Над нами Господня милость - сильнее любой борьбы.

Если ты хочешь воли – придется идти по дну.

Спасибо, что я спросила о том, что пора забыть.
 
Когда я сорвусь на крик, бесконечный крик,
и каждый читатель оглохнет от этих воплей,
ты просто скажи мне "хватит, лиса, умри",
и громко, как любишь, дверь в мою жизнь захлопни.
И алое в рыжем - как пал по сухой траве.
И степь меня спрячет, и пухом мне станет воздух,
и зверь мой умрёт. Останется человек.
Чтоб всем рассказать: любить никогда не поздно.
 
Будешь лежать дрожащий и жалкий,
всё своё разбазаривший с молотка,
с утра поднимать себя из под палки,
вечером боль ловить у виска,
ночью слушать деревьев клёкот -
они не взлетают и ты не смог -
думать, что в ноги дорогой лёг бы,
чтоб она дошла не запачкав ног -
вот тогда ты поймешь меня, беззаботный.
Но знать
как от страха стены штурмуют лбом,
этого ада, смрада, стыда и пота
не дай тебе ни один звероликий бог.
 
...но окончательное, сучье,
проснётся позже, по свистку.
И шкуру тот мою получит,
кто не был мелочен и скуп,
кто не зажал, когда попёрло,
ни взгляд, ни слово, ни кровать,
кому разорванное горло
моей судьбой пережимать.
 
Я сказал и отрезал. Теперь далеко вы все.
Лишь пугливые лани приходят понюхать сеть,
лижут соль и смешно морщат носики на змею.
Этот лес оскудел - никого уже не убью.
Нет, мой дух не иссяк, но попробуй его задень -
здесь "ау" на "ау" и меняется день на день,
здесь на темень - темно, а на луч получаешь луч.
Равновесье держи, только сам себе не наскучь,
потому что теперь здесь даром одна лишь сеть.
И она - для меня. Вот теперь вы свободны - все.
 

Часть

Местный
Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя,
Достопочтенный мой читатель!
Предмет достойный: ничего
Любезней верно нет его.

А.С.Пушкин
 
...года три в дублёной шкуре конкистадора
покорять её без надежды на эльдорадо,
поджигая за храмом храм, за деревней город
(идиоту не надо ни почестей, ни награды),
продираться сквозь джунгли, теряя себя до скальпа,
умоляя (хотя доселе не побирался),
надрывая жилы строить Тегусигальпу,
понимая, что все ж останешься гондурасом....
и когда, устав от диких её индейцев,
кровожадных божков, прожорливых ягуаров,
запрещаешь себе и дергаться, и надеяться,
понимаешь - сопротивленье тебя достало,
говоришь: "не трогаю, раз ты не хочешь, что там"
и идешь на корабль грустный - вся жопа в иглах...

то она тебя убивает ревнивым штормом,
потому что не то чтоб любит, но, б***ь, привыкла.
 
Я постоянно вижу как всё меняют.
Старых на новых, преданных на чужих.
Новые темы ложатся у ног камнями -
нагроможденьем тяжелой могучей лжи.
Их обелиски бока протыкают тучам,
там, на вершинах, я помню, видней заря...
Моя Беатриче, меня тут суставы мучат.
Видимо, в юности камни таскал я зря.
Что понастроил не разгрести и внукам -
камень на камне, то есть на гимне гимн...
Дел нынче много, но знаешь, какая скука
видеть как кто-то проходит твои круги?
Им не поможешь, это болезни роста.
Я же - немолод и от бесед устал.
Как объяснить, что любовь это слишком просто
и тяжело - не выдержит пьедестал
хоть ты из мрамора, хоть золотые горы...
p.s.
Жизнь придавила, не видно конца трудам.
Не обижайся, я напишу нескоро.
Но напишу.
С любовью,
Твой старый Дант.
 
Что одному подарок, другому - яд.
Стой где стоишь, потому что чуть ближе - смерть.
Я колдовал её тысячу лет подряд.
Ты бы не смог и месяца так суметь.
Я выгрызал её из ледниковых нор,
я вырезал её кожей с кровавых спин,
я, не убивший прошлого до сих пор,
словно палач шептал ей "не бойся, спи"...
Не подходи к ней. Взгляд убери с лица,
если найдешь её, я за тобой приду
тем, кем я был с ней - этого подлеца
ты не встречал в неглубоком своём аду.
Я и отсюда вижу - твой поиск блажь,
я проходил с ней вброд этот лютый бред.
Ты не увидишь - мир этот только наш.
И не успеешь - так резко погаснет свет.
 
Посмотришь грёбаное кино
и часто дышишь, и тесно в шкуре,
как будто кто-то уже давно
тебя по жизни конкретно дурит,
как будто текст твой за дублем дубль
был переписан, усох на треть
и там, на экране (такая дурь),
почти боишься себя не встретить,
дрожишь рукою огонь неся
на зажигалке как прометей, бл..ть,
как будто жизнь уже вышла вся
и даже фильм из неё не склеить,
и вспоминаешь как ты давно
играла что-то в цветном формате.
Посмотришь грёбаное кино,
и даже зла иногда не хватит.
 
Это глупая грусть. Мы увидимся скоро.
Ты же знаешь - я выживу, чтобы прийти.
Не скажу, что остался какой-нибудь порох,
только я постоянно - с тобою - в пути.
Не скажу "оглянись", не скажу "оставайся".
На дорогах есть только привалы. И всё.
Нас сведёт притяжение в кончиках пальцев,
даже если по вечности нас разнесёт.
 
Разреши мне просто остаться сегодня здесь.
Я ни жестом себя не выдам, ни слова не пророню.
Успокой внутри звериную злую спесь,
я в глазах огни еще для тебя храню.
Мне немного надо – стакан молока и хлеб,
я почти котенок – мурлыкаю на руках.
Но мой внутренний голос и тих и совсем нелеп,
а меня изнутри разъедает тягучий страх.
Разреши мне просто сидеть, на тебя смотреть,
разреши сегодня, ты видишь – дышу едва.
Может быть, внутри уже притаилась смерть,
и она с каждым часом вступает в свои права.

И когда я шагну в звенящую темноту
Лишь одно попрошу у Бога. И он поймет.
Я тогда сквозь тебя лучшей музыкой прорасту,
Я рассыплюсь в тебе миллиардом хрустальных нот.
 
Знаешь, привет.
Больше писем моих не будет:
Третья бессонная ночь, голова к чертям...
Грозы по городу бродят, как будто люди
И демонстрируют ненависть к разведенным мостам.

Все очень плохо.
Эта фраза приелась.
Ко мне приезжают вытаскивать и кормить.
Самое благородное, как это ни странно, дело,
то,
за которое не надо благодарить.

Да, это отповедь.
я расколдуюсь скоро.
Намертво расколдуюсь, пойми же ты, идиот!
Мне не нужны привороты и приговоры.
Я не промокший порох.
Я - эшафот!

Слушай, ну объясни мне, что за напасть-то,
Я не могу найти здесь своей вины.
Если б ты знал, как в глазах затаилось счастье
после звонка.
Но снова обречены
были все искры. Каждая искра - верит -
Именно ей стать солнцем, светить во тьме.
Я не хочу открывать никаких Америк,
дай мне тихонько сдохнуть в своей тюрьме.

Ладно, забей.
Остальное уже сказала.

Если понадоблюсь - знаешь, куда звонить.

Строчка, как лезвие режет тепло вокзала.
Времени на отдых чертовски мало.

Ты - приходи.
Ты сумеешь
всё это
сшить.
 
Сверху