Стихи

[Fames..]

Гора в окружении гор, над горой орлы. Дорога на склоне дает понемногу крен. Я знаю, что камни уже начинают плыть. Я старше, чем корни дерева на горе. В ущелье дома рассыпаны, как зерно – как будто однажды, не удержав в горсти, их уронили на складки земли сырой, и после дождя позволили прорасти. Вы каждую осень, оставив в домах детей, слепых стариков, юродивых и больных, идете за мной, идете на гору к тем, кто лечит вам раны, поет и толкует сны. Гора в окружении гор, над горой орлы. Дороге на склоне остался последний дождь. Я знаю, что камни уже начинают плыть, я вижу на глине слепки чужих подошв. Зима приближается – временем для всего, монах Шаолиня спускается с Шао-ши … И падает снег, и снег переходит в звон, и этот звон идет из моей души. Я был у подножия, слушая вашу боль, хранил тишину, не пробуя выбирать. Зима приближается, я расстаюсь с собой, чтоб обрести себя высоко в горах. Пора успокоить мысли, простить, понять, пора, указав на сердце, его постичь. Идущим со мной – терпения и огня, идущим за мной – решимости не идти.

Гора в окружении гор, у нее взаймы другие вершины берут по утрам туман.
Я месяц, родившийся первенцем у зимы. Я старше, чем разрешившаяся зима.

 

[Fames..]

На рынке корову старик продавал,
Никто за корову цены не давал.
Хоть многим была коровенка нужна,
Но, видно, не нравилась людям она.

- Хозяин, продашь нам корову свою?
- Продам. Я с утра с ней на рынке стою!

- Не много ли просишь, старик, за нее?
- Да где наживаться! Вернуть бы свое!

- Уж больно твоя коровенка худа!
- Болеет, проклятая. Прямо беда!

- А много ль корова дает молока?
- Да мы молока не видали пока...

Весь день на базаре старик торговал,
Никто за корову цены не давал.
Один паренек пожалел старика:
- Папаша, рука у тебя нелегка!
Я возле коровы твоей постою,
Авось продадим мы скотину твою.

Идет покупатель с тугим кошельком,
И вот уж торгуется он с пареньком:

- Корову продашь?
- Покупай, коль богат.
Корова, гляди, не корова, а клад!

- Да так ли! Уж выглядит больно худой!
- Не очень жирна, но хороший удой.

- А много ль корова дает молока?
- Не выдоишь за день - устанет рука.

Старик посмотрел на корову свою:
- Зачем я, Буренка, тебя продаю? -
Корову свою не продам никому -
Такая скотина нужна самому!

 

[Gertruda]

В морозном воздухе растаял легкий дым,
И я, печальною свободою томим,
Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,
Исчезнуть навсегда, но суждено идти мне

По снежной улице, в вечерний этот час
Собачий слышен лай и запад не погас,
И попадаются прохожие навстречу.
Не говори со мной! Что я тебе отвечу?

Осип Мандельштам

 

[Gertruda]

Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой
от континента, в небольшом кругу,
сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой
и слушать, как безумствует прибой,
покашливать, вздыхая неприметно,
при слишком сильных дуновеньях ветра.

Я буду стар, а ты -- ты молода.
Но выйдет так, как учат пионеры,
что счет пойдет на дни -- не на года, --
оставшиеся нам до новой эры.
В Голландии своей наоборот
мы разведем с тобою огород
и будем устриц жарить за порогом
и солнечным питаться осьминогом.

Пускай шумит над огурцами дождь,
мы загорим с тобой по-эскимосски,
и с нежностью ты пальцем проведешь
по девственной, нетронутой полоске.
Я на ключицу в зеркало взгляну
и обнаружу за спиной волну
и старый гейгер в оловянной рамке
на выцветшей и пропотевшей лямке.

Придет зима, безжалостно крутя
осоку нашей кровли деревянной.
И если мы произведем дитя,
то назовем Андреем или Анной.
Чтоб, к сморщенному личику привит,
не позабыт был русский алфавит,
чей первый звук от выдоха продлится
и, стало быть, в грядущем утвердится.

Мы будем в карты воевать, и вот
нас вместе с козырями отнесет
от берега извилистость отлива.
И наш ребенок будет молчаливо
смотреть, не понимая ничего,
как мотылек колотится о лампу,
когда настанет время для него
обратно перебраться через дамбу.

Иосиф Бродский

 

[Часть]

Препарирую сердце, вскрывая тугие мембраны.
Вынимаю комки ощущений и иглы эмоций.
Прежних швов не найти — но я вижу и свежие раны,
Ножевые и рваные — Господи, как оно бьется?..
Беспристрастно исследую сгустки сомнений и страхов,
Язвы злобы глухой на себя, поразившие ткани.
Яд неверия губит ученых, царей и монахов —
Мое племя в отважных сердцах его копит веками.
В моих клетках разлита бессилия злая отрава,
Хоть на дне их лучатся осколочки Божьего дара.
Слишком горьки разочарованья. Но мыслю я здраво:
Я больна. Мое сердце страшнее ночного кошмара.
Что мне может помочь? Только самые сильные средства.
Кардиохирургия не терпит неточных расчетов.
Я достану беспечность — лазурно-босую, из детства,
Небо южных ночей — рай художников и звездочетов,
Строки — сочно, янтарно-густые, как капельки меда,
Иль извилисто-страстные, словно арабские песни,
И далекое море, что грозно и белобородо,
И восточные очи, и сказки, да чтоб почудесней…
Запах теплого хлеба (со специями, если можно),
Воздух улиц парижских и кукольных домиков дверцы…
Я врачую себя, вынув чувственный сор осторожно.
Я с волненьем творю себе подлинно новое сердце.
Оно будет свободно от старого злого недуга.
Оно будет бесстрашно… Но я ведь о чем-то забыла…
Ах, ну да, чтобы биться ему горячо и упруго,
Нужно, чтобы оно — пощади нас, Господь! — полюбило…
Эй, мальчишка с глазами синее небесной лазури!
Ты, конечно, безбожник, и нужно задать тебе перцу,
Но в тебе кипит жизнь и поет настоящая буря…
Я, пожалуй, тебе подарю свое новорожденное сердце

 

[Часть]

Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью,
или больше того —
оттого, что мы всё потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Иосиф Бродский

 

[A1e)(]

 

[Беспринципная Седовласка]

Владислав Ходасевич — «Перед зеркалом»

Nel mezzo del cammin di nostra vita.
(На середине пути нашей жизни (итал.))

Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот — это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего как змея?

Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачный балах, —
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?

Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкаладывал прыть, —
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?

Впрочем — так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины — к причине,
А глядишь —заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.

Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами, —
Только есть Одиночество - в раме
Говорящего правду стекла.

 

[Asturias]

There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.

 

[Кисточка]

Переживёшь непониманье,
Хулу, озлобленность, презренье,
Пройдёшь дорогою страданья,
Гордыню сменишь на смиренье,
Пропустишь все соблазны мимо,
Забудешь лень, в себя заглянешь –
Тогда родится твоё Имя
И ты, возможно, кем-то станешь.

 

[LАNА.88]

Решетки на окнах комнат, которых нет.
Замки на дверях, в которые не стучат.
Мама, родная, если ты веришь мне,
Просто коснись крылом моего плеча.
Выйти в измученный город — фонтан, скамья,
Желтой весной болеющие цветы.
Жизнь ничему не учит таких, как я.
Боль никогда не лечит таких, как ты.
Все мы травматики, мама – удар, ушиб,
Память — сплошной несросшийся перелом.
Мой сын по ошибке рожден от другой души.
Мы встретились, мама, нам все-таки повезло.
Раной в живот — пронзительной, ножевой —
Алое солнце сгорает в пустом дворе.
Ради себя мучительно быть живой.
Ради других не сложно и умереть.
Я бы хотела у моря встречать рассвет,
Смотреть на небо, греться в его лучах.
Но держат решетки на окнах, которых нет.
Замки на дверях, в которые не стучат.

 

[LАNА.88]

ДВЕ ПТИЦЫ
Мы встретились в таком просторе,
в таком безмолвии небес.
что было чудом из чудес
пересеченье траекторий.

Быть может, мы в совместный путь
могли с тобой пуститься вскоре -
в чем состояла цель и суть
всей нашей жизни, но на горе

мы с удивлением открыли,
что птица птице не под стать,
стремительные наши крылья
в полете будут нам мешать.

Так мощен наших крыл разлет,
что сблизиться нам не дает.

1972

А. Дольский

 

[Кисточка]

Ко мне он кинулся на грудь:
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье... Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я - и в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык...
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
Сдавил меня в последний раз...
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно - и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу! ..

 

[Репейка]

Выйти из дома можно и утром, и вечером.
Ночью не видно дорог, но их и не нужно.
Если помочь самому себе уже нечем,
То вполне подойдут и дружба, и служба.
Все дороги уводят от мира к Риму,
Движешься ли пешком или в чем-то сидя.
Пересеченная местность уводит мимо
Цели - той, которой в глаза не видел.
За поворотом небо, под небом море.
Ни тебе Эльдорадо, ни двух Америк.
Чайки кричат, всхлипам в подушку вторя.
Ветер гудит. Волны слюнявят берег.

 

[Кисточка]

Возле меня пахнет смертью литературы.
Я не боюсь приспускать никакие знамена.
На шахматном поле поэзии нет фигуры,
Способной заменить Аполлона.
Мы жили неплохо: спали, пили, ели,
Трахались, врали, сидели часами в сортире,
Но ни один из нас не сыграл на свирели,
Не говоря уж о лире.
Наша судьба в чьих-то (да в чьих же?!) лапах.
Скажешь не то - будет тебе оплеуха.
Вдыхайте, пока дозволено, этот запах
Смерти - иначе - освобожденья духа.

 

[И аз воздам]

Изведать то, чего не ведал сроду, -
глазами, ртом и кожей пить простор!
Кто в океане видит только воду,
Тот на земле не замечает гор.
Владимир Высоцкий

 

[be-open]

Ты выучишь другие языки, ты вспомнишь их, как вспоминают предков, твой древний дар, пронзительный и редкий, их оживит движением строки. Ты выучишь другие имена, ты вспомнишь их по строгости созвучий, их долгий слог, протяжный и певучий, как эль густой, испробуешь до дна. Ты выучишь другие голоса, ты вспомнишь их, как шепот колыбельной, ты станешь сильным, искренним и цельным, когда Она поверит в чудеса.
Честней всего – очнуться на краю, узнать себя, оставленного всеми, и по следам легко пойти на Север, где о тебе, неведомом, поют. И с каждым шагом выпускать из рук свои пути, повадки и приметы…

Ты понял все, но помолчим об этом, пока строка заканчивает круг.

Кот Басё

 

[ЖеЛАНнАя88]

Михаил Лермонтов

Договор

Пускай толпа клеймит презреньем
Наш неразгаданный союз,
Пускай людским предубежденьем
Ты лишена семейных уз.

Но перед идолами света
Не гну колени я мои;
Как ты, не знаю в нем предмета
Ни сильной злобы, ни любви.

Как ты, кружусь в веселье шумном,
Не отличая никого:
Делюся с умным и безумным,
Живу для сердца своего.

Земного счастья мы не ценим
Людей привыкли мы ценить:
Себе мы оба не изменим,
А нам не могут изменить.

В толпе друг друга мы узнали
Сошлись и разойдемся вновь.
Была без радости любовь,
Разлука будет без печали.

 

[Яндекс]

Откуда ты взялся, голубь?
Стучишься в мое окно,
И облако грудью голой
В глазницах отражено...

Крылатый питерский нищий,
Помоечный херувим,
Я тоже в поисках пищи,
Случайный мой визави,

Мне тоже все надоело,
И так же я обречен...
Ты - там. Совершенно белый.
Я - здесь. С последней свечой.

@

 

[Яндекс]

Построю замок
Собственных ошибок -
Мираж среди песка -
И буду жить в нем -

Смотреть
В кривые зеркала,
Читать
Не до конца написанные книги,

Срывать
Бумажные цветы
В пустом саду.

@