Стихи
- Автор темы Kamilla
- Дата начала
Беспринципная Седовласка
Между прочим, здесь написано: «Вытирайте ноги»
Владимир Набоков
СНЕЖНАЯ НОЧЬ
Как призрак я иду, и реет в тишине
такая тающая нега,--
что словно спишь в раю и чувствуешь во сне
порханье ангельского снега.
Как поцелуи губ незримых и немых,
снежинки на ресницах тают.
Иду, и фонари в провалах кружевных
слезами смутными блистают.
Ночь легкая, целуй, ночь медленная, лей
сладчайший снег зимы Господней,--
да светится душа во мраке все белей,
и чем белей, тем превосходней.
Так, ночью, в вышине воздушной бытия,
сквозь некий трепет слепо-нежный
навстречу призракам встает душа моя,
проникшись благодати снежной.
СНЕЖНАЯ НОЧЬ
Как призрак я иду, и реет в тишине
такая тающая нега,--
что словно спишь в раю и чувствуешь во сне
порханье ангельского снега.
Как поцелуи губ незримых и немых,
снежинки на ресницах тают.
Иду, и фонари в провалах кружевных
слезами смутными блистают.
Ночь легкая, целуй, ночь медленная, лей
сладчайший снег зимы Господней,--
да светится душа во мраке все белей,
и чем белей, тем превосходней.
Так, ночью, в вышине воздушной бытия,
сквозь некий трепет слепо-нежный
навстречу призракам встает душа моя,
проникшись благодати снежной.
krtek
Уже освоился
Я не умею петь, как Паваротти,
И не умею пить, как дядя Сеня,
Я не мастак на скользком повороте
Сиять улыбкой, будто день весенний,
Моя нога короче, чем Ван Дамма,
А нос длиннее, чем Ален Делона,
И если дама в полном смысле дама,
Меня она изгонит из салона.
Живу взахлеб, нелепо, торопясь,
Убитый и убийца, Брут и Цезарь…
А Клото нить не успевает прясть,
Лахесис – проследить, Атропос – резать.
И не умею пить, как дядя Сеня,
Я не мастак на скользком повороте
Сиять улыбкой, будто день весенний,
Моя нога короче, чем Ван Дамма,
А нос длиннее, чем Ален Делона,
И если дама в полном смысле дама,
Меня она изгонит из салона.
Живу взахлеб, нелепо, торопясь,
Убитый и убийца, Брут и Цезарь…
А Клото нить не успевает прясть,
Лахесис – проследить, Атропос – резать.
Morrigan
Argentavis magnificens
заходи, не стесняйся - переночуешь, перекумаришься
будем жить-поживать, из ума выживать, разгонять истерику
да стихи сочинять
по-другому ведь не получается: пока розгой по живому не хлестнёшь
ничего не льётся, не пишется
так с зеркалами бывает: ты к нему фасом, а оно тебе лаем собачьим
так и с людьми: плывешь к другому якобы берегу
а если с картой не разберёшься, всё пр..бёшь и состаришься
хорошо ещё, если сам умереть сумеешь
взяли киллера на полставки: он немного поцелился, забил и ушёл домой
срикошетило солнышко, скачет по крышам мячиком
я родилась девочкой, а ты, как я вижу, мальчиком
ветер выломал ставни, ничем мы с тобой не стали
только тебя из меня не выломать
так с зеркалами бывает
ты не оглядывайся. она тебя не забыла
она прямо сейчас, опоясанная тротилом
из вагона в вагон, и молит, чтоб отпустило
прежде чем
это обманчиво, будто бы хорошо быть бабочкой
не успеешь расправить крылья, как на иглу садишься
а ты мне совсем не снишься
стало быть, ничего и не было
ничем и не кончилось
заходи, не стесняйся - я угощу, поправишься
будем жить-поживать, из ума выживать, разгонять истерику
да стихи сочинять
по-другому ведь не получается: пока розгой по живому не хлестнёшь
ничего не льётся, не пишется
так с зеркалами бывает: ты к нему фасом, а оно тебе лаем собачьим
так и с людьми: плывешь к другому якобы берегу
а если с картой не разберёшься, всё пр..бёшь и состаришься
хорошо ещё, если сам умереть сумеешь
взяли киллера на полставки: он немного поцелился, забил и ушёл домой
срикошетило солнышко, скачет по крышам мячиком
я родилась девочкой, а ты, как я вижу, мальчиком
ветер выломал ставни, ничем мы с тобой не стали
только тебя из меня не выломать
так с зеркалами бывает
ты не оглядывайся. она тебя не забыла
она прямо сейчас, опоясанная тротилом
из вагона в вагон, и молит, чтоб отпустило
прежде чем
это обманчиво, будто бы хорошо быть бабочкой
не успеешь расправить крылья, как на иглу садишься
а ты мне совсем не снишься
стало быть, ничего и не было
ничем и не кончилось
заходи, не стесняйся - я угощу, поправишься
krtek
Уже освоился
Коль нет на вас законов божьих,
То силу слова пустим в ход:
Не обижайте чернокожих,
Они же избранный народ!
Самой природы в том заслуга,
Что эти люди никогда
Бледнеть не могут от испуга,
Краснеть не станут от стыда
На них, общественных изгоях,
Из рабских вылезших оков,
При самых яростных побоях
Не остаётся синяков
Добились славы в баскетболе,
Постигли блюз от «до» до «си»,
Потомком их – чего же боле?
Был сам поэт всея Руси
Пусть не обучены манерам
И мир духовный не богат,
Зато внушителен размером
Репродуктивный агрегат
А в остальном мы так похожи,
И все равны, и мир един...
Я не делю по цвету кожи.
Я – добрый белый господин.
То силу слова пустим в ход:
Не обижайте чернокожих,
Они же избранный народ!
Самой природы в том заслуга,
Что эти люди никогда
Бледнеть не могут от испуга,
Краснеть не станут от стыда
На них, общественных изгоях,
Из рабских вылезших оков,
При самых яростных побоях
Не остаётся синяков
Добились славы в баскетболе,
Постигли блюз от «до» до «си»,
Потомком их – чего же боле?
Был сам поэт всея Руси
Пусть не обучены манерам
И мир духовный не богат,
Зато внушителен размером
Репродуктивный агрегат
А в остальном мы так похожи,
И все равны, и мир един...
Я не делю по цвету кожи.
Я – добрый белый господин.
krtek
Уже освоился
Элегия
В моём любимом рыхлом теле
Давно назрел переворот:
То там кольнёт, то тут стрельнёт,
Низы висят, верхи вспотели —
Жестокий тридцать третий год...
Мой мозг загажен и издёрган,
И хоть не шибко я умён,
Но понял, что для всех времён
Он у мужчины — главный орган,
А мне казалось, что не он
Глаза хотят — не могут ноги,
Прожить бы вечность — нет креста,
И всё быстрей углы берлоги
Преображаются в чертоги,
Когда плеснёшь себе полста
А как свернусь — готов отдаться
Учёным вдумчивым мужам,
Пообещайте мне стараться,
Меня, несчастного паяца,
Восстановить по чертежам.
В моём любимом рыхлом теле
Давно назрел переворот:
То там кольнёт, то тут стрельнёт,
Низы висят, верхи вспотели —
Жестокий тридцать третий год...
Мой мозг загажен и издёрган,
И хоть не шибко я умён,
Но понял, что для всех времён
Он у мужчины — главный орган,
А мне казалось, что не он
Глаза хотят — не могут ноги,
Прожить бы вечность — нет креста,
И всё быстрей углы берлоги
Преображаются в чертоги,
Когда плеснёшь себе полста
А как свернусь — готов отдаться
Учёным вдумчивым мужам,
Пообещайте мне стараться,
Меня, несчастного паяца,
Восстановить по чертежам.
Morrigan
Argentavis magnificens
Если ты считал, что творишь историю,
Прочитай внимательно наш роман.
Мне уйти из него ничего не стоило,
А тебе остается сходить с ума,
Ибо главы рассыпаны, перемешаны,
Все герои – предатели и лжецы.
Почему я всегда воскрешаю нежностью
Тех мужчин, что годились бы мне в отцы?
Кто и кем спасен от жестокой памяти,
Кто кого оставил на берегу?
Я же помню, как ты просыпался в панике,
Я же каждую боль твою берегу.
Кроме страхов, выпущенных придворными,
По покоям рассыпанных, словно яд,
Ты ничем не владеешь – меняй короны, но
Драгоценные камни не говорят.
Говорят только те, кто владеет голосом –
Останавливать кровь, призывать рассвет.
Я умею быть рядом с тобой и порознь,
На любой вопрос находить ответ.
Это я писала тебя – счастливого,
Облекала каждое слово в плоть.
Я пряду эту нить, бесконечно длинную,
Мне бы только пальчик не уколоть.
Сказка сказке рознь, рука ведущего
Создает дороги в других мирах.
Только ты - иллюзия всемогущества,
За нее не стоило умирать.
Завтра будет день – непременно пятница,
Раскаленный воздух, песок в горсти.
Я умею строить такие матрицы,
Из которых выхода не найти.
Прочитай внимательно наш роман.
Мне уйти из него ничего не стоило,
А тебе остается сходить с ума,
Ибо главы рассыпаны, перемешаны,
Все герои – предатели и лжецы.
Почему я всегда воскрешаю нежностью
Тех мужчин, что годились бы мне в отцы?
Кто и кем спасен от жестокой памяти,
Кто кого оставил на берегу?
Я же помню, как ты просыпался в панике,
Я же каждую боль твою берегу.
Кроме страхов, выпущенных придворными,
По покоям рассыпанных, словно яд,
Ты ничем не владеешь – меняй короны, но
Драгоценные камни не говорят.
Говорят только те, кто владеет голосом –
Останавливать кровь, призывать рассвет.
Я умею быть рядом с тобой и порознь,
На любой вопрос находить ответ.
Это я писала тебя – счастливого,
Облекала каждое слово в плоть.
Я пряду эту нить, бесконечно длинную,
Мне бы только пальчик не уколоть.
Сказка сказке рознь, рука ведущего
Создает дороги в других мирах.
Только ты - иллюзия всемогущества,
За нее не стоило умирать.
Завтра будет день – непременно пятница,
Раскаленный воздух, песок в горсти.
Я умею строить такие матрицы,
Из которых выхода не найти.
Morrigan
Argentavis magnificens
А вот теперь смотри со стороны и принимай. Уехать бы сейчас… Но легкие уже обожжены теплом ее смертельного луча. Ей пусто здесь, ей не в кого войти, реактор мертв и жители мертвы, она плывет, и призрачно блестит под ноги ей ложащийся ковыль. Прими ее. Впусти ее в себя. Откройся ей – поклеточно, насквозь. Почувствуй, как резцы ее семян грызут твою податливую кость, почувствуй, как меняется состав и свойства крови - соль еще горчит, но капля так прозрачна и чиста, как под землей звенящие ключи. Отдайся ей. Урановой стрелой она войдет, жестока и светла.
И ты умрешь.
Но вспыхнет за спиной
ее любовь -
два огненных крыла.
И ты умрешь.
Но вспыхнет за спиной
ее любовь -
два огненных крыла.
Morrigan
Argentavis magnificens
Дождь мой. Мой зимний, острый, упрямый дождь,
запертый в городе, клетку его грызущий,
дикий мой, хищный мой, так обреченно лгущий,
но не умеющий верить в свою же ложь…
Странный мой.
Слабый мой.
Стань моим снегом, стань
тихим и ласковым, нежным, а значит, нужным.
Стань вопреки ветрам, облакам и лужам,
дням, происшествиям, правилам и местам,
всем этим людям, ищущим впопыхах,
чем поживиться, но потерявшим души...
Стань моим снегом.
Снегом, к щеке прильнувшим,
и невесомо
тающим
на губах.
запертый в городе, клетку его грызущий,
дикий мой, хищный мой, так обреченно лгущий,
но не умеющий верить в свою же ложь…
Странный мой.
Слабый мой.
Стань моим снегом, стань
тихим и ласковым, нежным, а значит, нужным.
Стань вопреки ветрам, облакам и лужам,
дням, происшествиям, правилам и местам,
всем этим людям, ищущим впопыхах,
чем поживиться, но потерявшим души...
Стань моим снегом.
Снегом, к щеке прильнувшим,
и невесомо
тающим
на губах.
Morrigan
Argentavis magnificens
Я расскажу тебе, живущий за рекой,
Чем дышат джунгли … В воздухе весеннем
Разлит дурман, магическое зелье,
И каждый вдох проходит глубоко –
До самого нутра, до естества,
Меняя все привычки и повадки…
Стволов спиной касаешься украдкой,
Пружинишь, как под лапами трава,
Наполненная соком, и прильнув
К земле, пытаясь с ней соединиться,
Скользишь по лесу пламенем – тигрицей,
Почуявшей весеннюю волну.
Охотишься – не голод, но инстинкт
Ведет тебя туда, где ждет добыча,
Ты замечаешь множество отличий
И каждый знак становится в пути
Решающим… Твой выбор, твой бросок –
В нем столько силы, столько наслажденья,
Ты желтая стрела, летящей тенью
Пронзившая живое, на песок
Упавшая и пьющая тепло,
Сочащееся каплями густыми…
Пока источник влаги не остынет,
Закрыв хрусталик матовым стеклом.
Но суть не в том, двуногий… Не убить.
Ты не поймешь… Заложено природой
Желанье жертвы сдаться… Год от года
Нас связывает это, словно нить,
Ведущая - до первого прыжка,
До этой встречи… Знаешь, сколько неги
В ее глазах… Я вижу, как сквозь веки
Слезой идет древнейшая тоска -
Принадлежать, отдаться – даже жизнь
Оставив там, внутри того, кто сможет
Ее поймать… И ты узнаешь тоже,
Как тело в лапах бьется и дрожит,
Как я смотрю, играю, ворожу,
Запоминая странные сюжеты
Внутри зрачков своей любимой жертвы…
Я расскажу тебе…
Я расскажу.
Чем дышат джунгли … В воздухе весеннем
Разлит дурман, магическое зелье,
И каждый вдох проходит глубоко –
До самого нутра, до естества,
Меняя все привычки и повадки…
Стволов спиной касаешься украдкой,
Пружинишь, как под лапами трава,
Наполненная соком, и прильнув
К земле, пытаясь с ней соединиться,
Скользишь по лесу пламенем – тигрицей,
Почуявшей весеннюю волну.
Охотишься – не голод, но инстинкт
Ведет тебя туда, где ждет добыча,
Ты замечаешь множество отличий
И каждый знак становится в пути
Решающим… Твой выбор, твой бросок –
В нем столько силы, столько наслажденья,
Ты желтая стрела, летящей тенью
Пронзившая живое, на песок
Упавшая и пьющая тепло,
Сочащееся каплями густыми…
Пока источник влаги не остынет,
Закрыв хрусталик матовым стеклом.
Но суть не в том, двуногий… Не убить.
Ты не поймешь… Заложено природой
Желанье жертвы сдаться… Год от года
Нас связывает это, словно нить,
Ведущая - до первого прыжка,
До этой встречи… Знаешь, сколько неги
В ее глазах… Я вижу, как сквозь веки
Слезой идет древнейшая тоска -
Принадлежать, отдаться – даже жизнь
Оставив там, внутри того, кто сможет
Ее поймать… И ты узнаешь тоже,
Как тело в лапах бьется и дрожит,
Как я смотрю, играю, ворожу,
Запоминая странные сюжеты
Внутри зрачков своей любимой жертвы…
Я расскажу тебе…
Я расскажу.
Morrigan
Argentavis magnificens
Если хочешь родиться – прежде всего, умри. И пришел огонь и выжег меня внутри, не оставил даже выгоревших руин, не оставил запаха гари, полосок дыма. Я чиста и пуста, как холодный античный храм, я открыта всем столетиям и ветрам, Герострат отрекся трижды – и до утра эту чашу проносили – и снова мимо. А рассвет на небо вылил такую синь, что о большем нынче можно и не просить, жаль, не всем хватило совести и осин - и не всем хватило мужества верить вместе... У меня, ты знаешь, выдался новый день: солнце – тихий голубь, дремлющий на воде, если будешь меня искать – не найдешь нигде. Ты не будешь меня искать. Безо всяких «если».
...И табличка «закрыто» висит на дверях в Эдем, там осталось наше прошлое и «Je t'aime» - поищи его транскрипцию перед тем, как собрать реквизит и достойно уйти со сцены. У меня над домом – птицы и облака, я спокойна, невесома и далека, я свободна – и не спрашивай даже, как.
Слава Богу, ты не знаешь Его расценок.
...И табличка «закрыто» висит на дверях в Эдем, там осталось наше прошлое и «Je t'aime» - поищи его транскрипцию перед тем, как собрать реквизит и достойно уйти со сцены. У меня над домом – птицы и облака, я спокойна, невесома и далека, я свободна – и не спрашивай даже, как.
Слава Богу, ты не знаешь Его расценок.