Стихи

[Salo]

Человек человеку не друг, не враг,
и не волк, и не братец кролик.
Человек - это просто такой дурак,
а точнее - полнейший нолик.
Человечество тянется к полноте,
надувая тираж и щёки.
Человеку легко меж округлых тем,
он то в шопе, то в полном шоке.
Он роняет на глобус печальный взгляд,
примеряя чужие флаги,
человек человеку - смертельный яд,
суррогат животворной влаги.
Человек по привычке глядит в глаза,
по головке смущённо гладя,
человеку нельзя говорить "нельзя"
человечности токмо ради,
и пускай он умом не вполне здоров
и к коллегам спешит на ужин -
он и сам лишь закуска для комаров -
никому кроме них не нужен.

Алексей Чернышов

 

[Salo]

если мысль с очевидностью вам не ясна
начиная от этих вот строчек и до
если вновь за весною наступит весна
обманувши поддельные ваши Rado

если порно не грузится с http://...
кокакольное знамя пробито свинцом
если "я вас любил..." и т.д. и т.п.
не ложится в Блокноте неровным столбцом

если мало мочи на анализ мочи
и врачи привязались, за малость козля
если визу Колумб не сумел получить
и альпийский ракитник затрахала тля

если папка Тесея совсем не Эгей
и Тесей не забыл про маяк парусов
если песня про oops и I did it again
пробивает на слезы пробрав до трусов

если Карл ни коралла у Клары не крал
если розу забрал у Азора Анзор
если тянет забраться на башенный кран
чтобы мир переделать от ять до азов

если это заметит досужий любой
проезжающий в шляпе в трамвае в депо
это, видно, у вас приключилась любовь
вот теперь и т.д. и т.п. и все по

Ипполит Похлебкин

 

[Salo]

Усевшись с ногами на крышу, дурачится бес,
ему, малолетке, прощается всякая шалость,
а ты вдруг очнешься в стране зазеркальных чудес,
в заброшенном доме, где все безнадежно смешалось.
Туда не идут поезда, не заходят волхвы,
поскольку дары их давно растащили без спроса,
лишь всадник заблудший, кому не сносить головы -
для глупых голов никогда не бывает износа,
загадочный конь его в белом нарядном пальто
вовсю пристает к волоокой ослице в корсаже,
хозяин, пятнадцатый раз выпивая по сто,
лежит одиноко под стулом и лыка не вяжет,
в обнимку гармония с алгеброй курят гашиш,
нестройно вдвоем завывая «калинка-малинка»,
а ты поскорее оттуда убраться спешишь,
опять пожиная плоды своего поединка
с собой, уходя без вещей и тревог, налегке,
туда, где - по слухам - прозрачней и мысли, и выси,
где от перемены слагаемых в данной строке
суммарная значимость жизни никак не зависит.

girl_robber

 

[Hel]

я погряз в тишине, я по-черному запил,
ты умчалась к кому-то чужому на запад:
в дюссельдорф, амстердам,
черт возьми, копенгаген —
пыль дородную в пену месила ногами.
а москва принимала измученным чревом
все мои истерии, и в целях лечебных
наливала мне водки. тверская жалела
поворотом направо… поворотом налево.

Знаешь, я все же бывала в твоем Париже,
Ласкала рыжие кудри девочки из ротонды.
Здесь небо много суровей, нежней и ниже,
И как-то настойчивей, что ли? Зеленого сыра тонны
Скупают в лавках юркие парижане
Десятки лет отмечаясь привычным бонжуром.
От этого очень спокойно, но как-то жаль их:
Подобное постоянство уютно-жутко.
Они глазеют на всех проходящих мимо,
Сидя в кафе, выходящих на мостовые.
Здесь неприлично влюбляться и быть любимой
До крови в горле, до жаркой раны навылет.
Но, что очевидно донельзя, в почете учтивость
Пардон заменяет дуэли, мерси - перчатки,
Летящие в лица. Меня никогда не учили
Ножам и вилкам для рыбы. Зеленого чая -
В пиалу, съемной квартиры холодная ванна,
И спят покроватно мои любимые лица.
Зеленого чая - в пиалу, почти отвара.
И вряд ли получится Нотр Даме молиться,
И вряд ли получиться плакать у трапа, прощаясь.
Я съела Париж, как отраву, немного морщась.
А ты в это время - в Питере. Вряд ли чая,
Скорее - абсента, а может, чего попроще.
Но это неважно ни мне, ни тебе, ни спазмам
Желудка, которые режут на половины.
Ты помнишь про бога, про эти игрушки с паззлом?
Так вот, доигрался. Veritas только in Vino.
И я его пью беззастенчиво, как в пустыне,
Стараясь забыться, а, может быть, стать порочней.
Хотя - это поза. Приятным комочком стынет.
Предложишь абсента? А, может, чего попроще.
Ты знаешь. Я все же бывала в твоем Париже.
И пусть не с тобой, это вряд ли тебя волнует.
Здесь небо много суровей, нежней и ниже,
И как-то настойчивей, что ли? Непререкаемей? Ну и
... с ним.

 

[Salo]

Мозги кубатурят о нем. Глотаю эспрессо с корицею.
В метаньях и ночью, и днем - подстреленной рыжей тигрицею
В любимом белье дорогом - что ты подарил, фисташковое.
Терзает внутри до того... что как в токсикоз - подташнивает.

Устав дожидаться, спала. По скайпу - небритость овала,
Звонки выжигали дотла - кричала почти, психовала!
Тебе бы в рассрочку занять чуть такта, хотя бы на грошик,
Да нет, постарайся понять - ты, думаю, не безнадежен.

А он-то, как мартовский кот, и все комплиментами ластится:
«Тебе и без краски идет, со сна ты почти старшеклассница».
Мозги наизнанку кручу - кусками улыбки и речь его.
Молотится всякая чушь, что памятью увековечена.


А ты и сейчас не плох. Так мило и весело выглядишь.
Во мне будто кто-то издох. Очень похоже на выкидыш.

Ульяна Яворская

 

[Gertruda]

Неправда
Я с дымящей лучиной вxожу
К шестипалой неправде в избу:
— Дай-ка я на тебя погляжу,
Ведь лежать мне в дубовом гробу.

А она мне соленыx грибков
Вынимает в горшке из-под нар,
А она из ребячьиx пупков
Подает мне горячий отвар.

Заxочу,- говорит,- дам еще!..
Ну, а я не дышу, сам не рад.
Шасть к порогу — куда там... в плечо
Уцепилась и тащит назад.

Вошь да глушь у нее, тишь да мша, —
Полуспаленка, полутюрьма...
— Ничего, xороша, xороша...
Я и сам ведь такой же, кума.

О. Мандельштам

 

[Gertruda]

Дано мне тело — что мне делать с ним
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть.

О. Мандельштам

 

[Hel]

Осторожней ступайте, любезная фройляйн,
Давайте мне руку, я буду нежна.
Мы в пятнадцати пулях от линии фронта
И в пятнадцати метрах над.

Я коснусь Вас в глуши изумрудной поляны,
Оставшись не телом, но росчерком вен.
Вы прикинетесь сонной, и, может быть, пьяной,
Рассеетесь в теплой траве.

Жара перестрелок осталась за кадром:
Там кто-то убит, кто-то ранен в поддых.
А у нас - благодать: любованье закатом,
Вдоволь воды и еды.

И шальным дезертиром, почуявшим волю,
Сползу по запястью заморских кровей.
Притворившись текущей, звенящей, живою,
Без раны в правом крыле.

Снегурочкой, раненой в женскую суть брюшины,
Ползу по Москве, привычно ловя попутки.
Дома безразличны, будто и не грешили
Минувшей ночью со мной. Будто не лезли под пули,
Когда, партизаня, к тебе пробиралась сквозь сквоты,
Чтоб выкрасть из теплых окон твои частицы,
Из томных окон, в которых ты ждешь кого-то,
Чтоб с этим кем-то в утренней мгле проститься.
Мой алый след пунктиром режет Таганку
И рвется на Дмитровке вязкой тягучей лужей.
Наступит прохожий, поморщится: "ах, как гадко",
Но мне от этого "гадко" не станет лучше.
Ах, самки во время течки свирепей плена,
Сжигаю себя пятитысячной сигаретой,
Слабею, таю, плююсь кусочками плевры,
Фанатиком повторяю: "за что мне это?"
И, зная ответ, лакаю себя бездонно
До самого мягкого, до живого от боли.
Мне так привычно было бывать бездомной
До этой зимней встречи, мин херц, с тобою.

 

[Gertruda]

Ни о чем не нужно говорить...
Ни о чем не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
И печальна так и хороша
Темная звериная душа:

Ничему не хочет научить,
Не умеет вовсе говорить
И плывет дельфином молодым
По седым пучинам мировым.

О. Мандельштам

 

[Gertruda]

В пустыне
Давно вода в мехах иссякла,
Но, как собака, не умру:
Я в память дивного Геракла
Сперва отдам себя костру.

И пусть, пылая, жалят сучья,
Грозит чернеющий Эреб,
Какое странное созвучье
У двух враждующих судеб!

Он был героем, я — бродягой,
Он — полубог, — полузверь,
Но с одинаковой отвагой
Стучим мы в замкнутую дверь.

Пред смертью все, Терсит и Гектор,
Равно ничтожны и славны,
Я также выпью сладкий нектар
В полях лазоревой страны.

Н. Гумилев

 

[Gertruda]

Выбор
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.

Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры,
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.

Не спасешься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право —
Самому выбирать свою смерть.

Н. Гумилев

 

[Hel]

Уже не способен отличить угрозу от блефа.
-
Храните свои нервы только в сберегательных кассах,
Храните своё девство только в несгораемых сейфах.


Потребность доверять ответам кофейной гущи
Сильнее, когда результат заранее известен.
-
Храните свои уши от лепета телеведущих,
Храните свои зубы в сухом и прохладном месте.


Наличие рядом электромагнитного поля
Способно снижать эффективность любого эффекта.
-
Храните выпавшие волосы на антресолях,
Храните срезанные ногти на дне конверта.


Ответ на сквозящее выше "куда-деть-их?"
Однажды открылся мне в Бхагавад-гите:
Храните наркотики, если у вас дети,
В противном случае - пользуйтесь, не храните.

 

[Salo]

Я просыпаюсь, я улыбаюсь
Я вижу небо, - значит день в умат
Я не заразен, не безобразен
Мне так прекрасно, что я сам не рад
Рюкзак на плечи, и в этот вечер
С тобой отправлюсь горы покорять
Пускай природа льёт с неба воду
Нам безразлично, нам на то плевать

Я знаю - ты горы обожаешь
Знаю - гулять средь облаков
Знаешь, ведь я в тебя влюбляюсь
Знай, знай, знай - когда мы высоко

На горной круче - намного круче
там альпинисты курят анашу
Там лёд не тает, всего хватает
И на снегу я NOFX напишу

А там внизу вдали спокойно спят мои друзья
Но на Памир забраться сможем лишь ты да я
Мы потанцуем реггей на огромной высоте
А после спрыгнем вниз в темноте

Вниз головою - лечу с тобою
Мы занимаемся любовью на лету, на лету
Ты не стремайся и не пугайся
Прочувствуй лучше ты всем телом высоту, высоту
Земля всё ближе, твой голос тише
Сто километров пролетев, мы упадём, упадём
Но не убьёмся - не разобьёмся
А, рассмеявшись снова в горы, мы пойдём, мы пойдём

Так необычно - но нам привычно
Весь день с начала начинать опять
А скоро вечер - ведь день не вечен
Пойдём мы снова горы покорять
На Эвересте в укромном месте
Где нас никто на свете не найдёт
Скользят ботинки, летят снежинки
И снова наше время настаёт

 

[Gertruda]

Ужас
Я долго шел по коридорам,
Кругом, как враг, таилась тишь.
На пришлеца враждебным взором
Смотрели статуи из ниш.

В угрюмом сне застыли вещи,
Был странен серый полумрак.
И точно маятник зловещий,
Звучал мой одинокий шаг.

И там, где глубже сумрак хмурый,
Мой взор горящий был смущен
Едва заметною фигурой
В тени столпившихся колонн.

Я подошел, и вот мгновенный,
Как зверь, в меня вцепился страх:
Я встретил голову гиены
На стройных девичьих плечах.

На острой морде кровь налипла,
Глаза зияли пустотой,
И мерзко крался шепот хриплый:
«Ты сам пришел сюда, ты мой!»

Мгновенья страшные бежали,
И наплывала полумгла,
И бледный ужас повторяли
Бесчисленные зеркала.

Н. Гумилев

 

[Gertruda]

Вечер
Еще один ненужный день,
Великолепный и ненужный!
Приди, ласкающая тень,
И душу смутную одень
Своею ризою жемчужной.

И ты пришла... Ты гонишь прочь
Зловещих птиц — мои печали.
О, повелительница ночь,
Никто не в силах превозмочь
Победный шаг твоих сандалий!

От звезд слетает тишина,
Блестит луна — твое запястье,
И мне опять во сне дана
Обетованная страна —
Давно оплаканное счастье.

Н. Гумилев

 

[Salo]

Отцы,не покидайте сыновей. Не унижайте их подарком к дате…
Все можно изменить в судьбе своей, но только сыновей не покидайте.
Пока малы, за них в ответе мать-от первых слез и до вечерней сказки.
Но как потом им будет не хватать мужской поддержки и отцовской ласки.
Им непременно надо подражать своим отцам-на то они и дети.
Родную руку молча подержать… Уйти с отцом рыбачить на рассвете.
Обида вас настигнет иль любовь, не уходите… Вы им всех дороже
Ведь в жилах сыновей-отцова кровь и заменить ее уже никто не сможет

 

[Gertruda]

Любовь
Надменный, как юноша, лирик
Вошел, не стучася, в мой дом
И просто заметил, что в мире
Я должен грустить лишь о нем.

С капризной ужимкой захлопнул
Открытую книгу мою,
Туфлей лакированной топнул,
Едва проронив: не люблю.

Как смел он так пахнуть духами!
Так дерзко перстнями играть!
Как смел он засыпать цветами
Мой письменный стол и кровать!

Я из дому вышел со злостью,
Но он увязался за мной,
Стучит изумительной тростью
По звонким камням мостовой.

И стал я с тех пор сумасшедшим,
Не смею вернуться в свой дом
И все говорю о пришедшем
Бесстыдным его языком.

Н. Гумилев

 

[Hel]

Я думала, что ты мой враг,
что ты беда моя тяжёлая,
а вышло так: ты просто враль,
и вся игра твоя — дешёвая.
На площади Манежная
бросал монету в снег.
Загадывал монетой,
люблю я или нет.
И шарфом ноги мне обматывал
там, в Александровском саду,
и руки грел, а всё обманывал,
всё думал, что и я солгу.
Кружилось надо мной враньё,
похожее на вороньё.
Но вот в последний раз прощаешься.
В глазах ни сине, ни черно.
О, проживёшь, не опечалишься,
а мне и вовсе ничего.
Но как же всё напрасно,
но как же всё нелепо!
Тебе идти направо.
Мне идти налево.

 

[kroha]

В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,—
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Пролетев над поляною
И людей увидав с высоты,
Избрала деревянную
Неприметную дудочку ты,
Чтобы в свежести утренней,
Посетив человечье жилье,
Целомудренно бедной заутреней
Встретить утро мое.

Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем взметая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?

Окруженная взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.

За великими реками
Встанет солнце, и в утренней мгле
С опаленными веками
Припаду я, убитый, к земле.
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемет.
И тогда в моем сердце разорванном
Голос твой запоет.

И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,—
Встанет утро победы торжественной
На века.


Николай Заболоцкий

 

[Salo]

…Мы могли смс… мы могли по инету…
Сквозь дорог километры простые приветы…
Мы могли бы отдать… мы могли бы принять…
По глазам и молчанью друг друга понять…
Мы могли по теченью… мы могли против ветра…
Просто рядом идти, обходя все запреты…
Мы могли бы глазами… мы могли бы в постели…
Просто сделать всё то, что так сильно хотели…
Мы могли бы не просто… мы могли бы как все…
Ночью взять и забыть обо всём насовсем…
Мы могли бы за руки… мы могли бы обнявшись…
По Москве и по Минску к друг другу прижавшись…
Мы могли бы скучать… мы могли бы встречаться…
Пыль с вокзалов стряхнув на перронах прощаться…
Мы могли бы счастливыми сделать друг друга
Разорвать и снести неизбежности круга…
Мы могли бы условностей цепи разрушить…
Заплести и связать в одно целое души…
Мы могли бы не слушать пророков морали…
Растворив их в любви, чтоб мозги не долбали…
Мы могли бы так много
И так мало успели…
Мы могли бы так долго
И так быстро сгорели…
Мы могли бы так жадно
И так просто отдали…
Мы могли бы так жарко
Но всё в рамки загнали…
Мы могли бы быть рядом
Но рядом не стали…
Мы могли бы любить
Но любовь разменяли…
На реальность…
Тупое спокойствие судеб…
Вот теперь-то нас точно никто не осудит…

Егор Егоров