Проза.
- Автор темы ШокоЛапка
- Дата начала
Marise
закрытый космос
Такие гуманоиды нам нужны.
Marise
закрытый космос
Какого лешего не на французском?ok.
***
I read this from an Amazon review not too long ago =
Been trying to search online English Edition with no luck. If you have any suggestions, honeybee,.. maybe you can help me for?
Thank for reply anyways.
Marise
закрытый космос
Чтоб осудить кого-то, навесить ярлычок, достаточно одного взгляда. Я это дело люблю. Наблюдать за хомячками, выходить на диалог, а потом заклеймить поверхностной какашкой и спокойно продолжить свое ковыряние в дерьме.
В последнее время я стала замечать, что становлюсь замкнутой, как сфинктер гомофоба. Совершенно не хочу открываться народу, делиться своими настоящими переживаниями, признаваться в депрессоидных истериках, струйных оргазмах или романтичных припадках. Я просто сливаю... сливаю все задушевные беседы, все откровенные вопросы, все удобные моменты для соплежевания. Меня больше не прёт обсуждать с друзьями свои нравственные метания между х..ми, не прёт давать советы. Мне проще перевести всё в хохотушки, отшутиться от любой искренней подачи, приложить матюгом надвигающийся слезливый момент.
Не хочу сейчас ковыряться в причинах этого своего убогого окукливания, просто хочу сказать, что из-за этого явления я стала выглядеть поверхностной задроткой-клоунихой в глазах многих знакомых. И в целом мне ссать на этот факт, но именно он заставил меня изменить взгляд на свое "тупоп.здное" окружение. Может они вовсе не поверхностные ограниченные дебилы; может, они, как я, просто окуклились после многолетних попыток пробить головой стену??... И походу это я дебил...
В последнее время я стала замечать, что становлюсь замкнутой, как сфинктер гомофоба. Совершенно не хочу открываться народу, делиться своими настоящими переживаниями, признаваться в депрессоидных истериках, струйных оргазмах или романтичных припадках. Я просто сливаю... сливаю все задушевные беседы, все откровенные вопросы, все удобные моменты для соплежевания. Меня больше не прёт обсуждать с друзьями свои нравственные метания между х..ми, не прёт давать советы. Мне проще перевести всё в хохотушки, отшутиться от любой искренней подачи, приложить матюгом надвигающийся слезливый момент.
Не хочу сейчас ковыряться в причинах этого своего убогого окукливания, просто хочу сказать, что из-за этого явления я стала выглядеть поверхностной задроткой-клоунихой в глазах многих знакомых. И в целом мне ссать на этот факт, но именно он заставил меня изменить взгляд на свое "тупоп.здное" окружение. Может они вовсе не поверхностные ограниченные дебилы; может, они, как я, просто окуклились после многолетних попыток пробить головой стену??... И походу это я дебил...
Gertruda
Один коготок увяз - всей птичке пропасть)))
Захотелось поделиться письмом Антона Павловича своему брату, боюсь только вышло не туда(((
Русский классик более 100 лет назад написал письмо своему брату, талантливому художнику, но слабохарактерному и страдающему от беспробудного пьянства.
Антон Павлович Чехов, зная слабости своего брата, всегда и переживал за него, расстраивался из-за наплевательского отношения брата к своему дару. У него вышло эмоциональное, откровенное письмо, которое непременно нужно прочитать и нам.
Великий классик нашей литературы способен научить нас большему, чему не успел научить в своих книгах.
МОСКВА, 1886.
Ты часто жаловался мне, что тебя «не понимают!». На это даже Гёте и Ньютон не жаловались... Тебя отлично понимают... Если же ты сам себя не понимаешь, то это не вина других...
Уверяю тебя, что, как брат и близкий к тебе человек, я тебя понимаю и от всей души тебе сочувствую... Все твои хорошие качества я знаю, как свои пять пальцев, ценю их и отношусь к ним с самым глубоким уважением. Я, если хочешь, в доказательство того, что понимаю тебя, могу даже перечислить эти качества. По-моему, ты добр до тряпичности, великодушен, не эгоист, делишься последней копейкой, искренен; ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жалеешь людей и животных, не ехиден, незлопамятен, доверчив... Ты одарён свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 2 000 000...
Талант ставит тебя в обособленное положение: будь ты жабой или тарантулом, то и тогда бы тебя уважали, ибо таланту всё прощается. Недостаток же у тебя только один. В нем и твоя ложная почва, и твое горе, и твой катар кишок. Это — твоя крайняя невоспитанность. Извини, пожалуйста, но veritas magis amicitiae... Дело в том, что жизнь имеет свои условия... Чтобы чувствовать себя в своей тарелке в интеллигентной среде, чтобы не быть среди неё чужим и самому не тяготиться ею, нужно быть известным образом воспитанным... Талант занес тебя в эту среду, ты принадлежишь ей, но... тебя тянет от неё, и тебе приходится балансировать между культурной публикой и жильцами vis-a-vis. Сказывается плоть мещанская, выросшая на розгах, у рейнскового погреба, на подачках. Победить её трудно, ужасно трудно.
Антон Павлович Чехов и его брат Николай
Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять следующим условиям:
1) Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы... Они не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить нельзя! Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и присутствие в их жилье посторонних...
2) Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом...
3) Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.
4) Они чистосердечны и боятся лжи как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии... Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают... Из уважения к чужим ушам они чаще молчат.
5) Они не уничтожают себя с той целью, чтобы вызвать в другом сочувствие и помощь. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: меня не понимают!..
6) Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомство со знаменитостями, восторг встречного в Salon’e, известность по портерным...
7) Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой...
8) Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплёванному полу, питаться из керосинки. Они стараются возможно укротить и облагородить половой инстинкт... [...] Воспитанные же в этом отношении не так кухонны. Им нужны от женщины не постель, не лошадиный пот, [...] не ум, выражающийся в умении надуть фальшивой беременностью и лгать без устали... Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность [...]... Они не трескают походя водку, не нюхают шкафов, ибо они знают, что они не свиньи. Пьют они только, когда свободны, при случае... Ибо им нужна mens sana in corpore sano.
И т.д. Таковы воспитанные... Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пиквика и вызубрить монолог из Фауста. Недостаточно сесть на извозчика и поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда...
Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля... Тут дорог каждый час... Поездки на Якиманку и обратно не помогут. Надо смело плюнуть и резко рвануть... Иди к нам, разбей графин с водкой и ложись читать... хотя бы Тургенева, которого ты не читал..."
Marise
закрытый космос
Все мы грешники. Кто-то больше, кто-то меньше. Все мы знаем про десять заповедей, и вроде как в глубине-то души понимаем: воровать нехорошо, желать своим врагам буйного поноса – ещё хуже, смотреть порнуху и фантазировать о содомии – вообще стопроцентный билет бизнес-класса в ад, к демоническим чертям. Но, тем не менее, все продолжают тыбздить с работы бумагу для принтера, шептать в спину своему начальнику «Да чтоб ты просрался, лепрекон простатитный», и дрочить на Сашу Грей, представляя себя вон тем, шестнадцатым сверху, восьмым слева от края.
В дверь моей квартиры сначала позвонили, потом постучали, и тут же, без перехода, предприняли попытку выбить её ногой. Открывать не хотелось: кто бы это ни был – они незваные гости и невоспитанное говно.
- Лидооооос! – За дверью утробно завыли голосом Ершовой. – Худо мне! В глазах темно! Руки заняты! Открываааай!
- А в дверь ты чем звонила? – Я открыла дверь, и впустила в дом зарёванную Юльку, две бутылки вина Лыхны, и подпорченный с одного бока ананас, который Ершова держала между щекой и левым плечом.
- Тебе показать, чему меня научили в восемьдесят девятом году в школе спортивной гимнастики? – Юля выгрузила пузыри в мои руки, а от ананаса откусила огромный кусок. – У меня прекрафная растяфка.
В доказательство Ершова задрала ногу, и помахала ей у меня над головой. С подмётки её сапога что-то упало, и скатилось мне за шиворот.
- Спросонья я туплю. – Призналась я, и спросила: - Ты на такси ехала?
- Пешком, Лида. – Юлька проглотила ананас. – Как Моисей. Сквозь бури и непогоды. По хлябям развёрстым. По землице сырой.
- То есть, через собачью площадку? – Моя рука, уже нырнувшая к себе за шиворот, зависла в воздухе.
- Там у меня был привал. – Ершова тяжело вздохнула. – Бутылок изначально было три.
- Я в ванную. А ты иди на кухню, и готовься отвечать. Вернусь – спрошу со всей строгостью. Расскажешь плохо – осенью придёшь на пересдачу.
Когда я вышла из ванной – бутылок стало ещё на одну меньше. А подгнивший бок ананаса гордо лежал на праздничном блюде, которое я достаю по большим праздникам. Скатерть была мокра от слёз, которые лились из Ершовской головы.
- Тварииииии! – Рыдала Ершова. – Твари и орясиныыыыыыыыыыыыы!
- Начало хорошее. – Я села рядом. – Видно, что вы учили этот билет. Продолжайте, барышня.
И барышня продолжила.
Случился в жизни Юли смертных грех, похлеще ...жженой с работы канцелярии: полюбила она женатого. Ну, как полюбила… Не то, чтоб, вот, прям полюбила как Джульетта Ромео, но какая в тридцать-то лет может быть любовь, скажите? После двух разводов и одного неудачного сожительства с человеком по имени Вахтанг Кончадзе? Никакой, конечно, любви. Одна только похоть животная, строго по пятницам в 10 вечера. И всё было хорошо, пока законная супруга Юлькиной радости не прознала про Юлю, и не начала вести себя как дрянь.
Не, ну казалось бы: узнала ты, что у твоего мужа есть Ершова. Нет, не любовница, а Ершова, что вообще нельзя считать за любовницу: я в курсе Юлькиной привычки засыпать на второй минуте секса. Вахтанг рассказывал. Перемежая свой рассказ возгласами «Вах, Лидок, она убила во мне джигита!» Ну так вот. Ну, узнала ты, что у мужа есть Ершова. Ну так пойди, да наподдай ей как следует. За волосы оттаскай разлучницу. Ноги ей вырви, чтобы ей потом нечем было в дверь звонить. На худой конец, наври ей, что умеешь делать куклу Вуду, и умертвлять потом своих врагов страшной смертью. Для пущей правдоподобности, вырви ей клок волос, и скажи «Ахалай-махалай, ляськи-масяськи». Чтоб, значит, показать ей, что ты шутить не намерена.
Но нет. Нет, б... Эта неумная женщина решила не выбирать лёгких путей, а поэтому где-то раздобыла номер Юлькиного домашнего телефона, и давай туда перманентно названивать. С периодичностью один звонок в минуту, круглосуточно. Опять же, всё б ничего, но дома у Юльки живут десятилетняя дочь, и девяностолетняя бабушка Настасья. Вот им-то рассерженная и обманутая супруга весьма доходчиво и регулярно объясняла, что их мама и внучка охоча до чужих пипись. Жадна до тестикул окольцованных. Нападает на них по пятницам прям своим развратным ротом – и не оттащишь! Далее шло подробное описание того, как именно Ершова нападает ротом на чужие гениталии, и сыто урчит.
Разумеется, после такой психической атаки Юлькина дочь разрыдалась, и потребовала у Юли объяснений. А глухая бабушка Настасья, последние лет двадцать слышавшая только голоса у себя в голове, и шумы в собственном правом ухе – вдруг исцелилась, и начала мучить Юлю вопросами на предмет подробностей: а у неё волосы между зубов не застревают, после таких-то экспириенсов?
Это была полная катастрофа. Юлькина психика находилась на грани срыва, и это было видно по той нечеловеческой жадности, с которой она зубами выдрала пробку из второй бутылки, опрокинув её сразу себе в рот.
- Вы прекрасно изложили материал. – Я встала и вытащила из Ершовой бутылку. – А теперь перейдём к факультативным занятиям. У меня есть план, но мало информации. Давайте совершим равноценный обмен.
Через полчаса я знала, что:
1) Паскудную супружницу зовут Мадонна Константиновна
2) Мадонна Константиновна старше своего супруга на двадцать лет
3) В следующую пятницу ей стукнет пятьдесят
4) Отмечать юбилей Константиновна будет у себя на работе
5) Работает Мадонна на этой работе генеральным директором
6) Выглядит юбилярша ярко: метр пятьдесят, короткие, кудрявые, ярко-рыжие волосы, выкрашенные шестидесятипятирублёвой краской Импрессия Плюс, и давно уже мучается половой холодностью.
С последним пунктом мне потребовалось уточнение: отсутствие в её жизни дозы мясных уколов – это у тётки приобретённое по собственной воле, или же молодой супруг, не желая потерять последний рассудок – избегает половой активности в отношении Мадонны Константиновны?
Ершова на минуту задумалась, и призналась, что, вот, не в курсе. Свечек она не держала. Всё может быть. И то может, и другое. Главное – пусть звонить перестанет, гадина. А мужика Юлька ей с удовольствием отдаст обратно. Он, скотина, научился засыпать ещё раньше Ершовой.
- Я поняла вас, барышня. Утрите лицо, выбросьте гнилой фрукт, и постирайте скатерть. – Я встала из-за стола и пошла одеваться. – У нас мало времени. Мы уезжаем.
- Куда? – Юлька перестала рыдать, и откусила тухлый ананасий бок. – Я сегодня плохо выгляжу, и без макияжа смоки-айс.
- С ним ты выглядишь ещё хуже. – Я уже натягивала куртку. – Что стоишь? Одевайся. Едем в Митино, на Блошиный рынок.
Года три назад враги с...дили у меня телефон. Безусловно, у них после моих проклятий отвалились руки, но это меня мало утешало. На новый телефон денег особо не было, а вот на бэушный можно было наскрести. Так меня занесло на митинский радиорынок, где боковым зрением я успела заметить, что у входа сидит куча разнообразных бабушек, которые приторговывают различной фигней: книжками Бонча-Бруевича «Детство Ильича», болотными сапогами своих дедушек – оба на левую ногу, и старыми плюшевыми игрушками – результатом пятилетки в четыре года: косорылыми, страшными, и неопределённой породы. Бабушки сами, в общем-то, затруднялись объяснить: а кого они продают под видом зайца Степашки? Это вполне мог бы быть и пёс Петя, и черепаха-ниндзя, и даже чупакабра. Вот эти бабушки и были нам с Юлькой так нужны.
- Ну, которая из них похожа на Мадонну? – Я выпихнула Юльку на середину узкой дорожки, вдоль которой длинными рядами сидели бабушки, и нахваливали Бонча-Бруевича.
- Да все похожи, вроде… - Юлька растерянно смотрела на старушек. – Вот особенно эта – ну вылитая Мадонна. – Ершова некультурно ткнула пальцем в одну из бабушек, и та расцвела:
- Да я ж, доченька, в тридцать первом в церковном хоре пела. Так прихожане часто вскрикивали: «Матерь Божья?! Что это?!»
- Да я не про вас! – Юля поморщилась, а старушкина улыбка погасла. – Я про вашу обезьяну. Это ж обезьяна?
Ершова ткнула пальцем в плюшевую п...ень, лежащую перед бабушкой на перевёрнутом ящике. Бабушка крепко задумалась. Потом предположила:
- А не заяц ли? Уши-то вон какие.
- Лида, - Юлька повернулась ко мне: - Нужен твой свежий взгляд. Это вот кто? Заяц или обезьяна?
Я взяла в руки кусок плешивой тряпки, набитой опилками, и прикинула удельный вес.
- Не, это лошадь Анжела.
- Да какая ж это лошадь, ты что, дочка? – Бабка увидела в нас потенциальных покупателей, и принялась нахваливать свой товар. – Продукт – первый сорт! Ты посмотри, какие уши! Породистые, стоят! Реют гордо на ветру! А ноги? Ты на ноги-то глянь! Это ж не ноги, а два кипариса! А руки? А, не. Рук у него нету. Зато хвост, хвост какой, а? Чистый горностай!
Я посмотрела на Юльку. Та внимательно разглядывала плюшевое нечто, что-то явно прикидывая.
- Ну, в целом-то схожесть имеется? – Я решила помочь Ершовой. – Смотри, какая у неё на голове рыжая шняга.
- Вот она-то мне и нравится, Лида. Шняга что надо. Но лицо больно уж милое. Прям аж жалко зверюгу.
- Юля. – Я сунула игрушку ей под нос. – Ты тоже милая, если без смоки-айса своего. Чуешь, к чему я клоню?
- Ты хочешь меня оскорбить? – Юлька вяло возмутилась.
- Я хочу тебе сказать, что лицо можно нарисовать любое. Ты Серёжу Зверева без косметики видала? Хорошенький такой гомункул. А как накрасится – смотреть нельзя. В глазах темнеет, и сетчатка рвётся.
- Так что? – Бабка уже поняла, что без покупки мы сегодня не уйдём. – Берёте зайчишку-то?
- Заворачивайте вашего бабуина! – Юлька полезла за кошельком. – Только в три слоя газеты упакуйте. Не ровен час, увидит кто. Я не хочу быть причиной чужого инсульта.
- Самое главное у нас есть. – Я сунула газетный свёрток на дно своей сумки. – Теперь нам нужен любой переход метро.
- Ты с Мадонной побираться решила? – Юлька посмотрела на меня с уважением. – Это хорошо. Но там же нищенская мафия в метро. Нас с тобой побьют, а Мадонну заберут.
- Нам нужна тётя с коробкой, набитой трусами, на которой написано: «Всё по 10 рублей». Это вторая часть моего плана.
- Была б верующей – я бы перекрестилась, Лида. – Ершова покачала головой. – Страшные вещи ты говоришь. Ты что, телевизор не смотришь? Я передачу видела про те трусы по десятке. Говорят, их по всем моргам собирают, а потом в метро продают. Это плохие трусы, Лида. Не бери.
- Ты ещё про третью часть моего плана не знаешь. – Я потрепала Юльку по головушке. – Потом мы идём в секс-шоп.
- Я звоню знакомому экзорцисту. – Юлька полезла в сумку. – Мне всё это очень не нравится.
- Мне тоже. – Я забрала у Ершовой сумку. – Но так надо для дела. Идём.
Через час мы с Юлей сидели у меня дома и рассматривали наши покупки: плюшевая Мадонна Константиновна с милым лицом, гигантские трусы в горошек, такой же гигантский лифчик Козельской трикотажной фабрики ( а может, и из морга, кто ж его поймёт?), и здоровенный синий член. Нас уверили, что из экологически чистого силикона.
- И что дальше, Лида? – Ершова не сводила глаз с синего предмета.
- А дальше вот тебе косметичка: крась свою Мадонну. Рисуй ей самый красивый свой смоки-айс, Юля. Не жалей красок. Хреначь с плеча. Про оранжевую помаду не забудь.
- Ей бы волосы ещё покороче… - Юлька начала втягиваться в творческую работу. – Ножниц бы мне, Лида. И лак для волос «Тафт Три Погоды»
- Вот тебе кухонные ножницы, а вот тебе синий член. Всё. Ишь, разошлась. Лак ей, три погоды. Крась давай! – Я уже набирала телефонный номер курьерской доставки: - Алло, здрасьте. Нам бы заказать курьерчика вашего на пятницу. Подарок доставить нужно. У вас есть красивые курьеры? А петь они умеют? Я доплачу! Я тысячу доплачу, что вы орёте? Как вас зовут? Женя? Ну отлично, Женя, приезжай сам.
Я положила трубку, и посмотрела на Юльку. Та, высунув от усердия язык, наносила последние штрихи на лицо плюшевой Мадонны Константиновны.
- Ну, и как там? – Я на всякий случай не рискнула посмотреть в лицо смерти.
- Охрененно, Лида. – Юлькины глаза светились радостью. Пол был усыпан клоками рыжих волос. – Как живая, только мёртвая.
- Я готова. Показывай.
Юлька повернула ко мне Мадонну Константиновну, я коротко всхлипнула, и потеряла сознание. Последнее, что я слышала, были Юлькины слова:
- Такой макияж я делала Наташке Зайцевой на её свадьбу. Правда, там жениха прям в Загсе парализовало. Так Наташка навсегда в девках и осталась.
В пятницу вечером приехал курьер Женя, и забрал из моих рук красивую подарочную коробку, перевязанную золотым бантом.
- Слова помнишь? – Я поправила на шее Жени розовую бабочку в фиолетовый горох.
- Как на Мадонины именины испекли мы каравай! Каравай, каравай, ты коробку открываааааай!
Последнее слово Женя пропел с элементами швейцарского йодля.
- Господи, он прекрасен! – Шепнула из-за моего плеча Ершова. – Я его уже хочу! Дай мне потом его телефон.
- Если жив останется – дам. – Пообещала я, и похлопала Женю по плечу небольшой пачечкой денег. – Вот за работу, а вот за песню. Споёшь плохо – найду тебя и убью.
Женя ласково улыбнулся Ершовой, Юлька в ответ расплылась улыбкой зомби-мамы из рекламы сока «Любимый сад», я закрыла за ним дверь, и сказала:
- Говорит центр управления полётом. Мы готовы к запуску.
- Паааааехали! – Заорала Ершова, а я её одёрнула:
- Рано. Через полчаса начнём обратный отсчёт.
Время для доставки нашего подарка на юбилей, мы выбрали удачно. Начало мероприятия было назначено на 6 часов вечера, и мы прикинули, что к шести приедут ещё не все гости. Коммерческий директор ещё не приедет. Десять топ-менеджеров точно опоздают. Восемь приглашённых деловых партнёров вообще в образе: те раньше восьми и не появятся. Но к девяти все точно будут в сборе, и даже частично уже в говно. Вся надежда теперь на Женьку и его тирольское пение.
Ровно в девять Мадонне Константиновне позвонила охрана, и сказала, что тут курьер приехал. С большой коробкой. Нарядный: в бабочке, в майке с Егором Летовым, и в красном смокинге. Мадонна Константиновна дала приказ пропустить нарядного курьера и его коробку. Жить ей оставалось менее пяти минут.
В шесть минут десятого Женя вошёл в зал переговоров, поклонился гостям, и виртуозно спел про каравай и коробку открывай.
В этот момент мы с Юлей начали обратный отсчёт с десяти до одного: Десять.. . Девять… Восемь…
Юлька шепнула:
- Господи, как же всё это увидеть хочется… Именины будут роскошные. «Опосля в рояль насрали – чудно время провели». Шесть… Пять…
Мадонна Константиновна, одной рукой прижимая к себе голову своего молодого супруга, обляпанную по всему периметру оранжевыми отпечатками её губ, другой рукой открывала коробку, под прицелом пяти десятков нетрезвых глаз.
… Три… Два… Один… ПУУУУУСК!!!!
Первой из коробки была извлечена наша мёртвая чупакабра, заботливо одетая в трусы и лифчик неизвестного происхождения и неизвестных науке размеров. Мадонна Константиновна всё ещё продолжала улыбаться, вертя в руках нашу куклу Вуду. Первым заржал президент торговой компании «РыбТрестПром». Вторым – заместитель Мадонны Константиновны. Третьим – её собственный муж Виталий.
- Это чья-то глупая шутка! – Кричала Мадонна Константиновна. Но её никто не слушал.
- Тут есть что-то ещё! – Мадонна Константиновна пыталась как-то нивелировать всеобщее веселье, и достала из коробки синий член. Большой, небесно-синий член, к которому была пришпилена степлером отпечатанная на принтере записка «Если муж любить не может – синий ... тебе поможет!»
В зале переговоров зазвенели и лопнули все лампочки.
Неделю спустя я позвонила Ершовой.
- Привет, ну ты как?
- Женя прекрасен! – Шепнула в трубку Юлька. – Он так дьявольски молод!
- Передавай ему привет. Ну а вообще – как? Новости какие есть?
- А, ты про Виталика? Ну, как – новости… Мадонна всё ещё лежит в психушке. А там телефона нету, с выходом в город. Поэтому неделя уже тишина. Дома всё хорошо, бабушка снова оглохла. Виталя, правда, приходил. Побить меня хотел. С чего-то он подумал, что это я всё подстроила. Я ему ответила, что я не при делах – это Лидка придумала. А потом вышел Женька и ушатал его в глаз. Так что ты не переживай, он к тебе не придёт, у него нога сломана. А вообще, знаешь, о чём жалею? Что мы нашу рукотворную Мадонну Константиновну так бездарно просрали. Я даже по ней скучаю немного. А ты?
- И я скучаю… - Я вздохнула. – Я уже даже полюбила её в какой-то момент. Такую трогательную, беззащитную…
- А у меня завтра выходной! – Вдруг выкрикнула Юлька. – Выходной! Понимаешь?
- Нет. Это хорошо?
- Это вообще зашибись, Лида. А поехали опять на митинский рынок? Там ещё у той бабки псина была плешивая. Похожая на бабу твоего бывшего. Ох, ну прям вот вылитая, Лида. Вы-ли-тая! Давай её купим?
Вот за что я люблю Ершову – это за то, что она долбанутая. А с другими я дружить как-то вообще не могу.
В дверь моей квартиры сначала позвонили, потом постучали, и тут же, без перехода, предприняли попытку выбить её ногой. Открывать не хотелось: кто бы это ни был – они незваные гости и невоспитанное говно.
- Лидооооос! – За дверью утробно завыли голосом Ершовой. – Худо мне! В глазах темно! Руки заняты! Открываааай!
- А в дверь ты чем звонила? – Я открыла дверь, и впустила в дом зарёванную Юльку, две бутылки вина Лыхны, и подпорченный с одного бока ананас, который Ершова держала между щекой и левым плечом.
- Тебе показать, чему меня научили в восемьдесят девятом году в школе спортивной гимнастики? – Юля выгрузила пузыри в мои руки, а от ананаса откусила огромный кусок. – У меня прекрафная растяфка.
В доказательство Ершова задрала ногу, и помахала ей у меня над головой. С подмётки её сапога что-то упало, и скатилось мне за шиворот.
- Спросонья я туплю. – Призналась я, и спросила: - Ты на такси ехала?
- Пешком, Лида. – Юлька проглотила ананас. – Как Моисей. Сквозь бури и непогоды. По хлябям развёрстым. По землице сырой.
- То есть, через собачью площадку? – Моя рука, уже нырнувшая к себе за шиворот, зависла в воздухе.
- Там у меня был привал. – Ершова тяжело вздохнула. – Бутылок изначально было три.
- Я в ванную. А ты иди на кухню, и готовься отвечать. Вернусь – спрошу со всей строгостью. Расскажешь плохо – осенью придёшь на пересдачу.
Когда я вышла из ванной – бутылок стало ещё на одну меньше. А подгнивший бок ананаса гордо лежал на праздничном блюде, которое я достаю по большим праздникам. Скатерть была мокра от слёз, которые лились из Ершовской головы.
- Тварииииии! – Рыдала Ершова. – Твари и орясиныыыыыыыыыыыыы!
- Начало хорошее. – Я села рядом. – Видно, что вы учили этот билет. Продолжайте, барышня.
И барышня продолжила.
Случился в жизни Юли смертных грех, похлеще ...жженой с работы канцелярии: полюбила она женатого. Ну, как полюбила… Не то, чтоб, вот, прям полюбила как Джульетта Ромео, но какая в тридцать-то лет может быть любовь, скажите? После двух разводов и одного неудачного сожительства с человеком по имени Вахтанг Кончадзе? Никакой, конечно, любви. Одна только похоть животная, строго по пятницам в 10 вечера. И всё было хорошо, пока законная супруга Юлькиной радости не прознала про Юлю, и не начала вести себя как дрянь.
Не, ну казалось бы: узнала ты, что у твоего мужа есть Ершова. Нет, не любовница, а Ершова, что вообще нельзя считать за любовницу: я в курсе Юлькиной привычки засыпать на второй минуте секса. Вахтанг рассказывал. Перемежая свой рассказ возгласами «Вах, Лидок, она убила во мне джигита!» Ну так вот. Ну, узнала ты, что у мужа есть Ершова. Ну так пойди, да наподдай ей как следует. За волосы оттаскай разлучницу. Ноги ей вырви, чтобы ей потом нечем было в дверь звонить. На худой конец, наври ей, что умеешь делать куклу Вуду, и умертвлять потом своих врагов страшной смертью. Для пущей правдоподобности, вырви ей клок волос, и скажи «Ахалай-махалай, ляськи-масяськи». Чтоб, значит, показать ей, что ты шутить не намерена.
Но нет. Нет, б... Эта неумная женщина решила не выбирать лёгких путей, а поэтому где-то раздобыла номер Юлькиного домашнего телефона, и давай туда перманентно названивать. С периодичностью один звонок в минуту, круглосуточно. Опять же, всё б ничего, но дома у Юльки живут десятилетняя дочь, и девяностолетняя бабушка Настасья. Вот им-то рассерженная и обманутая супруга весьма доходчиво и регулярно объясняла, что их мама и внучка охоча до чужих пипись. Жадна до тестикул окольцованных. Нападает на них по пятницам прям своим развратным ротом – и не оттащишь! Далее шло подробное описание того, как именно Ершова нападает ротом на чужие гениталии, и сыто урчит.
Разумеется, после такой психической атаки Юлькина дочь разрыдалась, и потребовала у Юли объяснений. А глухая бабушка Настасья, последние лет двадцать слышавшая только голоса у себя в голове, и шумы в собственном правом ухе – вдруг исцелилась, и начала мучить Юлю вопросами на предмет подробностей: а у неё волосы между зубов не застревают, после таких-то экспириенсов?
Это была полная катастрофа. Юлькина психика находилась на грани срыва, и это было видно по той нечеловеческой жадности, с которой она зубами выдрала пробку из второй бутылки, опрокинув её сразу себе в рот.
- Вы прекрасно изложили материал. – Я встала и вытащила из Ершовой бутылку. – А теперь перейдём к факультативным занятиям. У меня есть план, но мало информации. Давайте совершим равноценный обмен.
Через полчаса я знала, что:
1) Паскудную супружницу зовут Мадонна Константиновна
2) Мадонна Константиновна старше своего супруга на двадцать лет
3) В следующую пятницу ей стукнет пятьдесят
4) Отмечать юбилей Константиновна будет у себя на работе
5) Работает Мадонна на этой работе генеральным директором
6) Выглядит юбилярша ярко: метр пятьдесят, короткие, кудрявые, ярко-рыжие волосы, выкрашенные шестидесятипятирублёвой краской Импрессия Плюс, и давно уже мучается половой холодностью.
С последним пунктом мне потребовалось уточнение: отсутствие в её жизни дозы мясных уколов – это у тётки приобретённое по собственной воле, или же молодой супруг, не желая потерять последний рассудок – избегает половой активности в отношении Мадонны Константиновны?
Ершова на минуту задумалась, и призналась, что, вот, не в курсе. Свечек она не держала. Всё может быть. И то может, и другое. Главное – пусть звонить перестанет, гадина. А мужика Юлька ей с удовольствием отдаст обратно. Он, скотина, научился засыпать ещё раньше Ершовой.
- Я поняла вас, барышня. Утрите лицо, выбросьте гнилой фрукт, и постирайте скатерть. – Я встала из-за стола и пошла одеваться. – У нас мало времени. Мы уезжаем.
- Куда? – Юлька перестала рыдать, и откусила тухлый ананасий бок. – Я сегодня плохо выгляжу, и без макияжа смоки-айс.
- С ним ты выглядишь ещё хуже. – Я уже натягивала куртку. – Что стоишь? Одевайся. Едем в Митино, на Блошиный рынок.
Года три назад враги с...дили у меня телефон. Безусловно, у них после моих проклятий отвалились руки, но это меня мало утешало. На новый телефон денег особо не было, а вот на бэушный можно было наскрести. Так меня занесло на митинский радиорынок, где боковым зрением я успела заметить, что у входа сидит куча разнообразных бабушек, которые приторговывают различной фигней: книжками Бонча-Бруевича «Детство Ильича», болотными сапогами своих дедушек – оба на левую ногу, и старыми плюшевыми игрушками – результатом пятилетки в четыре года: косорылыми, страшными, и неопределённой породы. Бабушки сами, в общем-то, затруднялись объяснить: а кого они продают под видом зайца Степашки? Это вполне мог бы быть и пёс Петя, и черепаха-ниндзя, и даже чупакабра. Вот эти бабушки и были нам с Юлькой так нужны.
- Ну, которая из них похожа на Мадонну? – Я выпихнула Юльку на середину узкой дорожки, вдоль которой длинными рядами сидели бабушки, и нахваливали Бонча-Бруевича.
- Да все похожи, вроде… - Юлька растерянно смотрела на старушек. – Вот особенно эта – ну вылитая Мадонна. – Ершова некультурно ткнула пальцем в одну из бабушек, и та расцвела:
- Да я ж, доченька, в тридцать первом в церковном хоре пела. Так прихожане часто вскрикивали: «Матерь Божья?! Что это?!»
- Да я не про вас! – Юля поморщилась, а старушкина улыбка погасла. – Я про вашу обезьяну. Это ж обезьяна?
Ершова ткнула пальцем в плюшевую п...ень, лежащую перед бабушкой на перевёрнутом ящике. Бабушка крепко задумалась. Потом предположила:
- А не заяц ли? Уши-то вон какие.
- Лида, - Юлька повернулась ко мне: - Нужен твой свежий взгляд. Это вот кто? Заяц или обезьяна?
Я взяла в руки кусок плешивой тряпки, набитой опилками, и прикинула удельный вес.
- Не, это лошадь Анжела.
- Да какая ж это лошадь, ты что, дочка? – Бабка увидела в нас потенциальных покупателей, и принялась нахваливать свой товар. – Продукт – первый сорт! Ты посмотри, какие уши! Породистые, стоят! Реют гордо на ветру! А ноги? Ты на ноги-то глянь! Это ж не ноги, а два кипариса! А руки? А, не. Рук у него нету. Зато хвост, хвост какой, а? Чистый горностай!
Я посмотрела на Юльку. Та внимательно разглядывала плюшевое нечто, что-то явно прикидывая.
- Ну, в целом-то схожесть имеется? – Я решила помочь Ершовой. – Смотри, какая у неё на голове рыжая шняга.
- Вот она-то мне и нравится, Лида. Шняга что надо. Но лицо больно уж милое. Прям аж жалко зверюгу.
- Юля. – Я сунула игрушку ей под нос. – Ты тоже милая, если без смоки-айса своего. Чуешь, к чему я клоню?
- Ты хочешь меня оскорбить? – Юлька вяло возмутилась.
- Я хочу тебе сказать, что лицо можно нарисовать любое. Ты Серёжу Зверева без косметики видала? Хорошенький такой гомункул. А как накрасится – смотреть нельзя. В глазах темнеет, и сетчатка рвётся.
- Так что? – Бабка уже поняла, что без покупки мы сегодня не уйдём. – Берёте зайчишку-то?
- Заворачивайте вашего бабуина! – Юлька полезла за кошельком. – Только в три слоя газеты упакуйте. Не ровен час, увидит кто. Я не хочу быть причиной чужого инсульта.
- Самое главное у нас есть. – Я сунула газетный свёрток на дно своей сумки. – Теперь нам нужен любой переход метро.
- Ты с Мадонной побираться решила? – Юлька посмотрела на меня с уважением. – Это хорошо. Но там же нищенская мафия в метро. Нас с тобой побьют, а Мадонну заберут.
- Нам нужна тётя с коробкой, набитой трусами, на которой написано: «Всё по 10 рублей». Это вторая часть моего плана.
- Была б верующей – я бы перекрестилась, Лида. – Ершова покачала головой. – Страшные вещи ты говоришь. Ты что, телевизор не смотришь? Я передачу видела про те трусы по десятке. Говорят, их по всем моргам собирают, а потом в метро продают. Это плохие трусы, Лида. Не бери.
- Ты ещё про третью часть моего плана не знаешь. – Я потрепала Юльку по головушке. – Потом мы идём в секс-шоп.
- Я звоню знакомому экзорцисту. – Юлька полезла в сумку. – Мне всё это очень не нравится.
- Мне тоже. – Я забрала у Ершовой сумку. – Но так надо для дела. Идём.
Через час мы с Юлей сидели у меня дома и рассматривали наши покупки: плюшевая Мадонна Константиновна с милым лицом, гигантские трусы в горошек, такой же гигантский лифчик Козельской трикотажной фабрики ( а может, и из морга, кто ж его поймёт?), и здоровенный синий член. Нас уверили, что из экологически чистого силикона.
- И что дальше, Лида? – Ершова не сводила глаз с синего предмета.
- А дальше вот тебе косметичка: крась свою Мадонну. Рисуй ей самый красивый свой смоки-айс, Юля. Не жалей красок. Хреначь с плеча. Про оранжевую помаду не забудь.
- Ей бы волосы ещё покороче… - Юлька начала втягиваться в творческую работу. – Ножниц бы мне, Лида. И лак для волос «Тафт Три Погоды»
- Вот тебе кухонные ножницы, а вот тебе синий член. Всё. Ишь, разошлась. Лак ей, три погоды. Крась давай! – Я уже набирала телефонный номер курьерской доставки: - Алло, здрасьте. Нам бы заказать курьерчика вашего на пятницу. Подарок доставить нужно. У вас есть красивые курьеры? А петь они умеют? Я доплачу! Я тысячу доплачу, что вы орёте? Как вас зовут? Женя? Ну отлично, Женя, приезжай сам.
Я положила трубку, и посмотрела на Юльку. Та, высунув от усердия язык, наносила последние штрихи на лицо плюшевой Мадонны Константиновны.
- Ну, и как там? – Я на всякий случай не рискнула посмотреть в лицо смерти.
- Охрененно, Лида. – Юлькины глаза светились радостью. Пол был усыпан клоками рыжих волос. – Как живая, только мёртвая.
- Я готова. Показывай.
Юлька повернула ко мне Мадонну Константиновну, я коротко всхлипнула, и потеряла сознание. Последнее, что я слышала, были Юлькины слова:
- Такой макияж я делала Наташке Зайцевой на её свадьбу. Правда, там жениха прям в Загсе парализовало. Так Наташка навсегда в девках и осталась.
В пятницу вечером приехал курьер Женя, и забрал из моих рук красивую подарочную коробку, перевязанную золотым бантом.
- Слова помнишь? – Я поправила на шее Жени розовую бабочку в фиолетовый горох.
- Как на Мадонины именины испекли мы каравай! Каравай, каравай, ты коробку открываааааай!
Последнее слово Женя пропел с элементами швейцарского йодля.
- Господи, он прекрасен! – Шепнула из-за моего плеча Ершова. – Я его уже хочу! Дай мне потом его телефон.
- Если жив останется – дам. – Пообещала я, и похлопала Женю по плечу небольшой пачечкой денег. – Вот за работу, а вот за песню. Споёшь плохо – найду тебя и убью.
Женя ласково улыбнулся Ершовой, Юлька в ответ расплылась улыбкой зомби-мамы из рекламы сока «Любимый сад», я закрыла за ним дверь, и сказала:
- Говорит центр управления полётом. Мы готовы к запуску.
- Паааааехали! – Заорала Ершова, а я её одёрнула:
- Рано. Через полчаса начнём обратный отсчёт.
Время для доставки нашего подарка на юбилей, мы выбрали удачно. Начало мероприятия было назначено на 6 часов вечера, и мы прикинули, что к шести приедут ещё не все гости. Коммерческий директор ещё не приедет. Десять топ-менеджеров точно опоздают. Восемь приглашённых деловых партнёров вообще в образе: те раньше восьми и не появятся. Но к девяти все точно будут в сборе, и даже частично уже в говно. Вся надежда теперь на Женьку и его тирольское пение.
Ровно в девять Мадонне Константиновне позвонила охрана, и сказала, что тут курьер приехал. С большой коробкой. Нарядный: в бабочке, в майке с Егором Летовым, и в красном смокинге. Мадонна Константиновна дала приказ пропустить нарядного курьера и его коробку. Жить ей оставалось менее пяти минут.
В шесть минут десятого Женя вошёл в зал переговоров, поклонился гостям, и виртуозно спел про каравай и коробку открывай.
В этот момент мы с Юлей начали обратный отсчёт с десяти до одного: Десять.. . Девять… Восемь…
Юлька шепнула:
- Господи, как же всё это увидеть хочется… Именины будут роскошные. «Опосля в рояль насрали – чудно время провели». Шесть… Пять…
Мадонна Константиновна, одной рукой прижимая к себе голову своего молодого супруга, обляпанную по всему периметру оранжевыми отпечатками её губ, другой рукой открывала коробку, под прицелом пяти десятков нетрезвых глаз.
… Три… Два… Один… ПУУУУУСК!!!!
Первой из коробки была извлечена наша мёртвая чупакабра, заботливо одетая в трусы и лифчик неизвестного происхождения и неизвестных науке размеров. Мадонна Константиновна всё ещё продолжала улыбаться, вертя в руках нашу куклу Вуду. Первым заржал президент торговой компании «РыбТрестПром». Вторым – заместитель Мадонны Константиновны. Третьим – её собственный муж Виталий.
- Это чья-то глупая шутка! – Кричала Мадонна Константиновна. Но её никто не слушал.
- Тут есть что-то ещё! – Мадонна Константиновна пыталась как-то нивелировать всеобщее веселье, и достала из коробки синий член. Большой, небесно-синий член, к которому была пришпилена степлером отпечатанная на принтере записка «Если муж любить не может – синий ... тебе поможет!»
В зале переговоров зазвенели и лопнули все лампочки.
Неделю спустя я позвонила Ершовой.
- Привет, ну ты как?
- Женя прекрасен! – Шепнула в трубку Юлька. – Он так дьявольски молод!
- Передавай ему привет. Ну а вообще – как? Новости какие есть?
- А, ты про Виталика? Ну, как – новости… Мадонна всё ещё лежит в психушке. А там телефона нету, с выходом в город. Поэтому неделя уже тишина. Дома всё хорошо, бабушка снова оглохла. Виталя, правда, приходил. Побить меня хотел. С чего-то он подумал, что это я всё подстроила. Я ему ответила, что я не при делах – это Лидка придумала. А потом вышел Женька и ушатал его в глаз. Так что ты не переживай, он к тебе не придёт, у него нога сломана. А вообще, знаешь, о чём жалею? Что мы нашу рукотворную Мадонну Константиновну так бездарно просрали. Я даже по ней скучаю немного. А ты?
- И я скучаю… - Я вздохнула. – Я уже даже полюбила её в какой-то момент. Такую трогательную, беззащитную…
- А у меня завтра выходной! – Вдруг выкрикнула Юлька. – Выходной! Понимаешь?
- Нет. Это хорошо?
- Это вообще зашибись, Лида. А поехали опять на митинский рынок? Там ещё у той бабки псина была плешивая. Похожая на бабу твоего бывшего. Ох, ну прям вот вылитая, Лида. Вы-ли-тая! Давай её купим?
Вот за что я люблю Ершову – это за то, что она долбанутая. А с другими я дружить как-то вообще не могу.
Marise
закрытый космос
Свиньи частенько пугают меня перспективой заболеть, лишиться возможности тренироваться и разжиреть. Злобненько так хрюкают: "Что тогда будешь делать, убогая, а?"
Обычно я пропускаю тявканье мимо ушей, но сегодня есть настроение ответить на излюбленный у свиней вопрос: "Что же все-таки Олень будет делать"?
Да ничего такого, в принципе. Создам новый тренд и закручу вас в его воронку. Буду долдонить, что модно быть толстой. Или печь "Наполеон", и тот, кто не печет его каждый день, свинья. А, может, начну пропаганду секса втроем и, уверена, не пройдет и года, как вы будете ходить сюда и орать: "Да ты совсем ....лась, тварь! Какой секс втроем?! Сдохни, с...ка!" Ну, или почтительно-вежливо вопрошать: "Лена, я вчера занималась сексом втроем с мужем и его подругой детства, в результате чего эта подруга лягнула меня так, что я упала на пол и немного ушибла локоть. Могу ли я продолжить заниматься сексом втроем или лучше недельку подождать?"
Я и про фитнес-то от скуки трындеть начала: ноги болели так, что не то что тренироваться, ходить не могла. В то время о фитнесе в ЖЖ заикались только три с половиной пьяных жирдяя, которые технично развели вас на вступление в сообщество, даже не предъявив собственных фотографий. Это с моей подачи стало модно "тереть" за "кубики" и "низкоуглеводку".
Закрою этот тренд я, его не будет вовсе. Сами его вы не вытяните, сдуетесь, потому что даже самые умные из серой массы могут быть только "около". Около фитнеса. Около кулинарии. Около вязания. Около секса. Сами вы создать тренд не в состоянии, поэтому будете хавать, что дают.
Я, конечно, могу вам сейчас прогнать пафос, что "счастье -- это быть собой", после которого на меня накинутся с "обнимашками" свиньи: "Лена разрешила быть толстой. Эгегей! Вперде!". Охолоните. Ничего я вам не разрешала. Качайте жопы и считайте БЖУ. А счастье... Счастье -- это быть человеком разумным. Но вы не парьтесь. Вы качайтесь. Пока мне качается. Состарюсь когда, будем качаться в качалках с приставкой "кресло"
Обычно я пропускаю тявканье мимо ушей, но сегодня есть настроение ответить на излюбленный у свиней вопрос: "Что же все-таки Олень будет делать"?
Да ничего такого, в принципе. Создам новый тренд и закручу вас в его воронку. Буду долдонить, что модно быть толстой. Или печь "Наполеон", и тот, кто не печет его каждый день, свинья. А, может, начну пропаганду секса втроем и, уверена, не пройдет и года, как вы будете ходить сюда и орать: "Да ты совсем ....лась, тварь! Какой секс втроем?! Сдохни, с...ка!" Ну, или почтительно-вежливо вопрошать: "Лена, я вчера занималась сексом втроем с мужем и его подругой детства, в результате чего эта подруга лягнула меня так, что я упала на пол и немного ушибла локоть. Могу ли я продолжить заниматься сексом втроем или лучше недельку подождать?"
Я и про фитнес-то от скуки трындеть начала: ноги болели так, что не то что тренироваться, ходить не могла. В то время о фитнесе в ЖЖ заикались только три с половиной пьяных жирдяя, которые технично развели вас на вступление в сообщество, даже не предъявив собственных фотографий. Это с моей подачи стало модно "тереть" за "кубики" и "низкоуглеводку".
Закрою этот тренд я, его не будет вовсе. Сами его вы не вытяните, сдуетесь, потому что даже самые умные из серой массы могут быть только "около". Около фитнеса. Около кулинарии. Около вязания. Около секса. Сами вы создать тренд не в состоянии, поэтому будете хавать, что дают.
Я, конечно, могу вам сейчас прогнать пафос, что "счастье -- это быть собой", после которого на меня накинутся с "обнимашками" свиньи: "Лена разрешила быть толстой. Эгегей! Вперде!". Охолоните. Ничего я вам не разрешала. Качайте жопы и считайте БЖУ. А счастье... Счастье -- это быть человеком разумным. Но вы не парьтесь. Вы качайтесь. Пока мне качается. Состарюсь когда, будем качаться в качалках с приставкой "кресло"
Marise
закрытый космос
В детстве мне попалось стихотворение, из которого помню только, что невозможно заснуть в ночь, когда тебе исполняется тридцать. Оледенела тогда от страха, представив этот рубеж.
Конечно, вскоре я перестала бояться. Любой возраст прекрасен уже тем, что ты до него дожил. Укладываясь вчера спать, вспомнила стихотворение и высокомерно решила, что поэт был слишком чувствительным или праздным. Я же коснулась щекой подушки и увидела автобус, на радость Фрейду превратившийся в долгую таксу.
Тут у меня внезапно заложило нос. Пришлось встать и обнаружить, что в тридцатилетие я вошла с опустевшим флаконом капель для носа.
Потом наши коты затеяли драку. Котик Шнапс озорно пропрыгал по мне, как самый толстый в мире Капитошка.
Коты улеглись, зато под окном вскипели какие-то люди. Ссора была неразборчивой, лишь однажды женщина отчетливо произнесла: "Ты что, пингвинов не видел?" Ничо так предъява в три часа ночи.
И я поняла, что поэт, с..ка, оказался прав.
А вообще это были отличные тридцать лет. Даже не верится, как много у меня драгоценных друзей в виде людей, зверей, книг, песен и городов. А также природных явлений. И я счастлива и благодарна, что мы остаемся вместе, пусть так будет и дальше.
(А еще в первые же часы моего тридцатилетия в ванной отвалилось зеркало. Я решила, что из милосердия.)
Конечно, вскоре я перестала бояться. Любой возраст прекрасен уже тем, что ты до него дожил. Укладываясь вчера спать, вспомнила стихотворение и высокомерно решила, что поэт был слишком чувствительным или праздным. Я же коснулась щекой подушки и увидела автобус, на радость Фрейду превратившийся в долгую таксу.
Тут у меня внезапно заложило нос. Пришлось встать и обнаружить, что в тридцатилетие я вошла с опустевшим флаконом капель для носа.
Потом наши коты затеяли драку. Котик Шнапс озорно пропрыгал по мне, как самый толстый в мире Капитошка.
Коты улеглись, зато под окном вскипели какие-то люди. Ссора была неразборчивой, лишь однажды женщина отчетливо произнесла: "Ты что, пингвинов не видел?" Ничо так предъява в три часа ночи.
И я поняла, что поэт, с..ка, оказался прав.
А вообще это были отличные тридцать лет. Даже не верится, как много у меня драгоценных друзей в виде людей, зверей, книг, песен и городов. А также природных явлений. И я счастлива и благодарна, что мы остаемся вместе, пусть так будет и дальше.
(А еще в первые же часы моего тридцатилетия в ванной отвалилось зеркало. Я решила, что из милосердия.)
Marise
закрытый космос
Я решаю научить дитя пользоваться моим мобильным - ну мало ли что. Иногда в каждом родителе просыпаетсяБезобразная Умная Эльза.
- Дуся, что ты будешь делать, если однажды твоя мама не проснется, а папа в этот момент будет в командировке? - спрашиваю, крутя телефоном перед ее лицом.
- Я посмотрю телевизор, почищу зубки, переоденусь, съем банан.
- Не проснется совсем.
- Нуу... возьму у тебя в кошельке деньги, схожу в магазин, куплю чего-нибудь поесть. Вспомню, как мама это готовила, сделаю так же. Посмотрю телевизор, почитаю книжку. Вечером наберу себе воды и помоюсь в ванне. Выпью молока, лягу в кровать.
- И так до тех пор, пока папа не вернется? Все две недели?
- Да.
- Но если мама не проснется, это же значит, что она...
- ...сдохла?
- Нет, сдохла кошка...
- ...и крыса. А мамочка умерла.
- Мамочка ушла и оставила тебе тело. И теперь это просто кусок мяса, который через несколько дней испортится и начнет жутко вонять.
- Фу!!!
- Дуся, ну а что надо сделать, чтобы этого не произошло?
- ...Забальзамировать? Натереть душистыми мазями и обернуть бинтами?
- Нет, малыш. Надо взять телефон и позвонить папе. Не дожидаясь, пока мама завоняет, а в телефоне сядет батарея. (Показываю, как это делается) А еще кому надо позвонить? Здесь, в Баре? Кому из взрослых?
- Не знаю.
- Позвони тете Ане Касумович, она живет рядом и решает любую проблему.
- Она тебя закопает?
- Нет, она заберет тебя к себе, а через день появится папа.
- Она заберет меня к себе, и там мы с Деней будем играть, беситься и кувыркаться! (Дуся явно в восторге от этой перспективы)
- Но разве малыш, который потерял маму, может кувыркаться?
Дуся обескуражена. Черт, кажется, смерть мамы не такая уж четкая штука. Неужели она даже после этого может что-то запрещать?!
- Что плохого поиграть с другом, - Дуся передергивает плечами.
Да, живая собака лучше мертвого льва.
- Дуся, что ты будешь делать, если однажды твоя мама не проснется, а папа в этот момент будет в командировке? - спрашиваю, крутя телефоном перед ее лицом.
- Я посмотрю телевизор, почищу зубки, переоденусь, съем банан.
- Не проснется совсем.
- Нуу... возьму у тебя в кошельке деньги, схожу в магазин, куплю чего-нибудь поесть. Вспомню, как мама это готовила, сделаю так же. Посмотрю телевизор, почитаю книжку. Вечером наберу себе воды и помоюсь в ванне. Выпью молока, лягу в кровать.
- И так до тех пор, пока папа не вернется? Все две недели?
- Да.
- Но если мама не проснется, это же значит, что она...
- ...сдохла?
- Нет, сдохла кошка...
- ...и крыса. А мамочка умерла.
- Мамочка ушла и оставила тебе тело. И теперь это просто кусок мяса, который через несколько дней испортится и начнет жутко вонять.
- Фу!!!
- Дуся, ну а что надо сделать, чтобы этого не произошло?
- ...Забальзамировать? Натереть душистыми мазями и обернуть бинтами?
- Нет, малыш. Надо взять телефон и позвонить папе. Не дожидаясь, пока мама завоняет, а в телефоне сядет батарея. (Показываю, как это делается) А еще кому надо позвонить? Здесь, в Баре? Кому из взрослых?
- Не знаю.
- Позвони тете Ане Касумович, она живет рядом и решает любую проблему.
- Она тебя закопает?
- Нет, она заберет тебя к себе, а через день появится папа.
- Она заберет меня к себе, и там мы с Деней будем играть, беситься и кувыркаться! (Дуся явно в восторге от этой перспективы)
- Но разве малыш, который потерял маму, может кувыркаться?
Дуся обескуражена. Черт, кажется, смерть мамы не такая уж четкая штука. Неужели она даже после этого может что-то запрещать?!
- Что плохого поиграть с другом, - Дуся передергивает плечами.
Да, живая собака лучше мертвого льва.
SNZme
Камертон
Все-то в наш век разделились на единицы, всякий уединяется в свою нору, всякий от другого отдаляется, прячется и, что имеет, прячет и кончает тем, что сам от людей отталкивается и сам людей от себя отталкивает. Копит уединённо богатство и думает: сколь силён я теперь и сколь обеспечен, а и не знает безумный, что чем более копит, тем более погружается в самоубийственное бессилие. Ибо привык надеяться на себя одного и от целого отделился единицей, приучил свою душу не верить в людскую помощь, в людей и в человечество, и только и трепещет того, что пропадут его деньги и приобретённые им права его. Повсеместно ныне ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение лица состоит не в личном уединенном его усилии, а в людской общей целостности. Но непременно будет так, что придёт срок и сему страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отделились один от другого. Таково уже будет веяние времени, и удивятся тому, что так долго сидели во тьме, а света не видели.
Фёдор Достоевский
Фёдор Достоевский
Marise
закрытый космос
– Баба должна быть толстой, – сообщил невидимый оратор. – И с большими сиськами.
Данила аж притормозил слегка. Насчет первого утверждения у него имелись сомнения, но со вторым трудно было не согласиться.
– От толстой бабы много пользы… – продолжил голос, без сомнения принадлежавший тёртому жизнью нео. После чего говоривший сорвался на кашель.
– Какой пользы, мудрый Кер? – с почтением спросил голос помоложе.
– Для жизни, – разъяснил невидимый Кер, прокашлявшись. – Рядом с ней тепло спать. От нее идут хорошие волны. Она не пытается рычать на мужа. У нее много сала под кожей, и она всем довольна. В теле худой бабы мало сала, и от нее идут плохие волны. Ее тело знает, что в голод умрет первым, и потому тянет силы из мужика. Такая баба рычит и злит мужа. Мужик, когда злится, отдает много силы через волны ярости и потому рано умирает. Тогда худая ищет другого дурня, чтобы тянуть силы из него.
Данила аж рот открыл – второй раз за сегодня. Вот тебе и тупые мутанты! Оказывается, среди них есть и философы…
– К тому же толстую можно съесть, когда голод, – добавил мудрый Кер. – Кто бабу откармливает, тот ее и ест. Толстой хватит надолго. А худая сгодится лишь на суп. Ну, еще кожа у них хороша для бубнов, ее можно продать шаманам.
Данила аж притормозил слегка. Насчет первого утверждения у него имелись сомнения, но со вторым трудно было не согласиться.
– От толстой бабы много пользы… – продолжил голос, без сомнения принадлежавший тёртому жизнью нео. После чего говоривший сорвался на кашель.
– Какой пользы, мудрый Кер? – с почтением спросил голос помоложе.
– Для жизни, – разъяснил невидимый Кер, прокашлявшись. – Рядом с ней тепло спать. От нее идут хорошие волны. Она не пытается рычать на мужа. У нее много сала под кожей, и она всем довольна. В теле худой бабы мало сала, и от нее идут плохие волны. Ее тело знает, что в голод умрет первым, и потому тянет силы из мужика. Такая баба рычит и злит мужа. Мужик, когда злится, отдает много силы через волны ярости и потому рано умирает. Тогда худая ищет другого дурня, чтобы тянуть силы из него.
Данила аж рот открыл – второй раз за сегодня. Вот тебе и тупые мутанты! Оказывается, среди них есть и философы…
– К тому же толстую можно съесть, когда голод, – добавил мудрый Кер. – Кто бабу откармливает, тот ее и ест. Толстой хватит надолго. А худая сгодится лишь на суп. Ну, еще кожа у них хороша для бубнов, ее можно продать шаманам.
Marise
закрытый космос
На прошлом занятии мы разбирали сценку "Дани снимает бабу в автобусе".
— Ах, — сказала ученица, — это нехорошо.
— Лама ло?! — трубным голосом спросила преподавательница, более всего, как я уже отмечал, похожая на свирепого бегемота в лосинах.
— Ну, все примитивно, встретились в автобусе, вечером уже свидание, нет интриги.
— Конечно, тебе надо, чтоб все сложно, тебе надо драму! — завопил бегемот, перекрывая стук отбойного молотка во дворе, — "ах, сегодня я не могу", "ах, завтра тоже", "послезавтра я должна ехать к тете"... Ну вот и сиди одна дома со своей интригой! А Дорит идет встречаться с Дани!
— Ах, — сказала ученица, — это нехорошо.
— Лама ло?! — трубным голосом спросила преподавательница, более всего, как я уже отмечал, похожая на свирепого бегемота в лосинах.
— Ну, все примитивно, встретились в автобусе, вечером уже свидание, нет интриги.
— Конечно, тебе надо, чтоб все сложно, тебе надо драму! — завопил бегемот, перекрывая стук отбойного молотка во дворе, — "ах, сегодня я не могу", "ах, завтра тоже", "послезавтра я должна ехать к тете"... Ну вот и сиди одна дома со своей интригой! А Дорит идет встречаться с Дани!
Marise
закрытый космос
Узнаваемая и понятная история. Но только она не про любовь. Вообще. Про жажду обладания, про невозможность обладания, про тысячу уловок и подведение теоретической базы под тщетные попытки завладеть душой и телом партнера. Про женскую покорность и смирение как залог того самого обладания, которое невозможно, про власть одного пола над другим. Про то, как просто развратить человека во имя любви, если не знаешь, что есть любовь. Про то, что результат тебя не порадует.
С возрастом начинаешь называть любовью совсем другие вещи, и это так же необъяснимо, как тонкая настройка оптики, которую запускает только материнство. И без практики в этом не разберешься. Просто не с чем будет сравнить.
С возрастом начинаешь называть любовью совсем другие вещи, и это так же необъяснимо, как тонкая настройка оптики, которую запускает только материнство. И без практики в этом не разберешься. Просто не с чем будет сравнить.
Marise
закрытый космос
Когда-то в свите любой красавицы водился юноша, специально натасканный на то, чтоб выслушивать монологи, восхищаться, заглядывать в рот и ни на что не претендовать. Красавице полагалось ипытывать к юноше нежность и защищать его от нападок своих официальных любовников. Ему можно было звонить по ночам, жаловаться, а он никогда не должен был класть трубку первым. Потому что если бы он сделал это хотя бы однажды, красавица не только не позвонила бы больше - она бы вообще о нем забыла, выключила из своей реальности. И вот, это длилось годами, юноша взрослел, присваивал себе статус старого друга, и наконец заявлял о своем праве говорить самому. Красавица же в этот момент разглядывала его пристально, отмечая наметившуюся лысину и лишний вес, испытывая недоумение, брезгливость и скуку - кто это, черт его дери, почему он тут разглагольствует, неужели и правда думает, что его мнение кому-то интересно? Куда делся тот ангел, тот бесплотный дух, что вечно следовал за мной, подтверждая мою значимость, отражая мое неземное сияние? Красавица отрясала его, как прах с ног, и за нею следовал новый.
Красавицы стареют, и им нужна хотя бы переписка, чтоб думать, как ее издадут после смерти, в хорошем переплете и с фотографиями на вклейке, с воспоминаниями современников, утверждающих, что она - была. Действительно была, и даже еще прекрасней, чем могла себе представить. Красавица - эгоцентрическое существо, и примерно пятьдесят процентов видимого мира - ее слепая зона; она не стерва, она просто вас не замечает.
Видят боги, я стала скромной кошкой, и каким же нелепым выглядит прошлое, как старинная карта, изображающая Землю лежащей плоско на спине черепахи. Красавица - никакой, конечно, не образ мысли или жизни, не набор физических характеристик даже, просто змеиная кожа. Выполз из нее, когда стала не впору, и отправился дальше, не мучимый тщеславием, не терзаемый голодом так, как бывало.
Красавицы стареют, и им нужна хотя бы переписка, чтоб думать, как ее издадут после смерти, в хорошем переплете и с фотографиями на вклейке, с воспоминаниями современников, утверждающих, что она - была. Действительно была, и даже еще прекрасней, чем могла себе представить. Красавица - эгоцентрическое существо, и примерно пятьдесят процентов видимого мира - ее слепая зона; она не стерва, она просто вас не замечает.
Видят боги, я стала скромной кошкой, и каким же нелепым выглядит прошлое, как старинная карта, изображающая Землю лежащей плоско на спине черепахи. Красавица - никакой, конечно, не образ мысли или жизни, не набор физических характеристик даже, просто змеиная кожа. Выполз из нее, когда стала не впору, и отправился дальше, не мучимый тщеславием, не терзаемый голодом так, как бывало.
Marise
закрытый космос
Пошлость - это то, о чем мечтаешь в пятнадцать лет. Мне, например, хотелось, чтобы кто-нибудь оставил у меня под дверью корзинку с красными яблоками и белыми розами, а я бы гадала, кто же это был. Впрочем, если бы кто-то тогда ее действительно оставил, теперь мне не казалось бы это пошлым. Наверное, я думала бы, что это романтично.
Вообще, когда тебе пятнадцать, любви желаешь так сильно, что готов встречаться с любой табуреткой с глазами. Отлично помню, как после ночи страстных поцелуев с такой табуреткой, счастливая, воображала, как мы мчались бы в закат на мотоцикле, а в воздухе бы сладко пахло нагретой травой, я обнимала бы его сзади... но что-то все равно было не так в этой идеальной картине. И вдруг меня осенило: табуретки там вообще не должно было быть! Там должен был быть человек! Но что это за человек, я не знаю!
Говорят, у меня нет самоиронии. На самом деле она есть, но только как то самое esprit d'escalier. Включается постфактум.
Вообще, когда тебе пятнадцать, любви желаешь так сильно, что готов встречаться с любой табуреткой с глазами. Отлично помню, как после ночи страстных поцелуев с такой табуреткой, счастливая, воображала, как мы мчались бы в закат на мотоцикле, а в воздухе бы сладко пахло нагретой травой, я обнимала бы его сзади... но что-то все равно было не так в этой идеальной картине. И вдруг меня осенило: табуретки там вообще не должно было быть! Там должен был быть человек! Но что это за человек, я не знаю!
Говорят, у меня нет самоиронии. На самом деле она есть, но только как то самое esprit d'escalier. Включается постфактум.
Marise
закрытый космос
Бинары
по вертикали:
Садовница – Подмастерье. Эта пара Учитель-Ученик отвечает за силы, сохраняющие их мир. Деятельность Подмастерье более низкого уровня – он кормит саламандр в то время как Садовница выращивает их из икры, она несёт ответственность за появление на свет живых существ. Вместе они следят за тем, чтобы Вселенная продолжала существовать.
Мастер – Ученица. Эти двое не дают миру оставаться на одном месте, через игру они вводят познание и развитие, изменения и совершенствование. Игра – ключ к появлению чего-то нового, чего еще не было. Ученица занята делом попроще: она дрессирует саламандр, учит их игре, а значит, изменяет их. Мастер – высшая фигура, его воображение – источник всего нового во Вселенной.
по горизонтали:
Мастер – Садовница. Активное и пассивное начало. Ну, я думаю, тут всё понятно: Мастер никогда не позволит ей полностью уйти в свои заботы, а Садовница проследит, чтобы он всегда возвращался из полётов в запредельное.
Ученица – Подмастерье. А вот тут носителем активного начала становится Ученица. Кормить саламандр изо дня в день – весьма однообразное занятие. Ученица не позволяет ему оставаться на одном месте и постоянно будит его воображение. Подмастерье сдерживает её порывы «сломать старый мир – пусть кто-то другой построит новый».
Саламандры – объект забот красноволосых, символ заряженной огненным соком жизни материи. Они строптивые и привередливые, но красивые и могущественные существа. Внутри они переплавляют дешёвые Пантакли в золото и сбрасывают с себя драгоценный металл словно сухую шкурку. Это трансмутация века алхимии: но саламандр можно научить и другим фокусам – и тогда они становятся надёжными проводниками для странствующих между Цветными Мирами исследователей.
по вертикали:
Садовница – Подмастерье. Эта пара Учитель-Ученик отвечает за силы, сохраняющие их мир. Деятельность Подмастерье более низкого уровня – он кормит саламандр в то время как Садовница выращивает их из икры, она несёт ответственность за появление на свет живых существ. Вместе они следят за тем, чтобы Вселенная продолжала существовать.
Мастер – Ученица. Эти двое не дают миру оставаться на одном месте, через игру они вводят познание и развитие, изменения и совершенствование. Игра – ключ к появлению чего-то нового, чего еще не было. Ученица занята делом попроще: она дрессирует саламандр, учит их игре, а значит, изменяет их. Мастер – высшая фигура, его воображение – источник всего нового во Вселенной.
по горизонтали:
Мастер – Садовница. Активное и пассивное начало. Ну, я думаю, тут всё понятно: Мастер никогда не позволит ей полностью уйти в свои заботы, а Садовница проследит, чтобы он всегда возвращался из полётов в запредельное.
Ученица – Подмастерье. А вот тут носителем активного начала становится Ученица. Кормить саламандр изо дня в день – весьма однообразное занятие. Ученица не позволяет ему оставаться на одном месте и постоянно будит его воображение. Подмастерье сдерживает её порывы «сломать старый мир – пусть кто-то другой построит новый».
Саламандры – объект забот красноволосых, символ заряженной огненным соком жизни материи. Они строптивые и привередливые, но красивые и могущественные существа. Внутри они переплавляют дешёвые Пантакли в золото и сбрасывают с себя драгоценный металл словно сухую шкурку. Это трансмутация века алхимии: но саламандр можно научить и другим фокусам – и тогда они становятся надёжными проводниками для странствующих между Цветными Мирами исследователей.
Marise
закрытый космос
Близость – переживание, которое становится возможным при прямом и открытом взаимообмене эмоциями. Именно взаимообмене: я делюсь чем-то очень волнующим меня – и получаю на все это ОТВЕТНЫЕ переживания. Близость – процесс диалогичный, она невозможна, когда каждый ждет своей очереди, чтобы выплюнуть чувства,никак не реагируя на переживания другого или же обесценивая их («да ладно тебе!», «не истери!» и т.п.). Опыт близости и состоит в том, что я принимаю, а иногда даже выдерживаю эмоциональность партнера и ощущаю, что он/она может выдержать мое самораскрытие. Я не перебиваю чувства другого, я взаимодействую с ними, откликаюсь на них, не пытаюсь перекрыть своим «а вот у меня…».
Близость не отменяет гнева, злости, страха и других «плохих» эмоций, которые могут быть направлены на партнера. Способность выдержать их и сохранить связь – это, на мой взгляд, признак значительно более глубоких и искренних отношений, чем вечная сладкая любовь без малейшей злости. Если я не могу выражать все свои чувства, которые у меня есть, партнеру – я не свободен, и можно говорить о зависимости, а не о близости. Я начинаю частично придумывать себе партнера вместо того, чтобы его слушать. А как иначе? Наша психика не терпит пустоты, она заполняет невысказанные, скрытые переживания другого человека своим содержанием. Чужим. Точно так же другой заполняет собственными домыслами пустоты, образовавшиеся там, где я промолчал или солгал о себе. Только если я выражаю себя таким, какой я есть сейчас, в данную минуту, что чувствую и о чем думаю – только тогда я могу надеяться на то, что в моей жизни будут снова и снова появляться люди, которые могут принять меня таким. Услышать мои чувства и ответить своими чувствами… Увы, гарантии нет- могут и не услышать, и не ответить или вовсе отвергнуть.
Я могу оставаться отстраненным, находиться в «безопасном режиме». Есть такая удобная позиция – слушаешь другого, что-то там такое анализируешь, говоришь о результатах анализа, но не включаешься эмоционально сам. Контролируешь выражение чувств, не даешь им «слишком» прорываться. Так безопаснее, но это исключает возможность подлинной встречи. Другие люди могут пытаться раз за разом взять эту оборонительную стену, их отчаяние от бессилия пробиться к живым (а не отрепетированным) реакциям перерастает в злость и, как следствие, в отчуждение… «Скажи мне, что ты чувствуешь, я не понимаю ,что с тобой происходит, и мне кажется, что тебе все равно, что происходит со мной!».. Отстраненный же защищен от всех этих бурных эмоций, он не платит за близость никакую цену, потому что ее нет… Сохраняя внутреннее равновесие, я теряю людей, и, вслед за ними, начинает крошиться равновесие.
Ценой близости является грусть при расставании. А расставания – на короткий срок, надолго или навсегда – неизбежны, потому что нам нужна еще и возможность быть одними – хотя бы для того, чтобы по-настоящему ценить сближение… В самом слове «близость» уже заключено понятие расстояния между двумя людьми… Грусть при расставании возникает всегда, когда мы познаем нечто ценное, очень важное и значимое, с чем (или кем) расставаться нет желания… Грусть - самое истинное переживание ценности. Если вы не знаете грусти - в вашей жизни не было ничего ценного (Д.Хломов).
Если я расстаюсь с людьми без сожалений и грусти – что тогда было в этих отношениях, от которых легко отказаться? Да ничего и не было, так, пена на поверхности… Или есть такой вариант: ты испытываешь грусть, расставаясь, но держишь маску, «держишь себя в руках»…«My make-up may be flaking|but my smile still stays on»… Не показывать, что тебе больно сейчас. Но тогда, получается, ты сообщаешь: «я изо всех сил пытаюсь показать, что то, что было между нами, не очень-то и ценно для меня»…
Близость не отменяет гнева, злости, страха и других «плохих» эмоций, которые могут быть направлены на партнера. Способность выдержать их и сохранить связь – это, на мой взгляд, признак значительно более глубоких и искренних отношений, чем вечная сладкая любовь без малейшей злости. Если я не могу выражать все свои чувства, которые у меня есть, партнеру – я не свободен, и можно говорить о зависимости, а не о близости. Я начинаю частично придумывать себе партнера вместо того, чтобы его слушать. А как иначе? Наша психика не терпит пустоты, она заполняет невысказанные, скрытые переживания другого человека своим содержанием. Чужим. Точно так же другой заполняет собственными домыслами пустоты, образовавшиеся там, где я промолчал или солгал о себе. Только если я выражаю себя таким, какой я есть сейчас, в данную минуту, что чувствую и о чем думаю – только тогда я могу надеяться на то, что в моей жизни будут снова и снова появляться люди, которые могут принять меня таким. Услышать мои чувства и ответить своими чувствами… Увы, гарантии нет- могут и не услышать, и не ответить или вовсе отвергнуть.
Я могу оставаться отстраненным, находиться в «безопасном режиме». Есть такая удобная позиция – слушаешь другого, что-то там такое анализируешь, говоришь о результатах анализа, но не включаешься эмоционально сам. Контролируешь выражение чувств, не даешь им «слишком» прорываться. Так безопаснее, но это исключает возможность подлинной встречи. Другие люди могут пытаться раз за разом взять эту оборонительную стену, их отчаяние от бессилия пробиться к живым (а не отрепетированным) реакциям перерастает в злость и, как следствие, в отчуждение… «Скажи мне, что ты чувствуешь, я не понимаю ,что с тобой происходит, и мне кажется, что тебе все равно, что происходит со мной!».. Отстраненный же защищен от всех этих бурных эмоций, он не платит за близость никакую цену, потому что ее нет… Сохраняя внутреннее равновесие, я теряю людей, и, вслед за ними, начинает крошиться равновесие.
Ценой близости является грусть при расставании. А расставания – на короткий срок, надолго или навсегда – неизбежны, потому что нам нужна еще и возможность быть одними – хотя бы для того, чтобы по-настоящему ценить сближение… В самом слове «близость» уже заключено понятие расстояния между двумя людьми… Грусть при расставании возникает всегда, когда мы познаем нечто ценное, очень важное и значимое, с чем (или кем) расставаться нет желания… Грусть - самое истинное переживание ценности. Если вы не знаете грусти - в вашей жизни не было ничего ценного (Д.Хломов).
Если я расстаюсь с людьми без сожалений и грусти – что тогда было в этих отношениях, от которых легко отказаться? Да ничего и не было, так, пена на поверхности… Или есть такой вариант: ты испытываешь грусть, расставаясь, но держишь маску, «держишь себя в руках»…«My make-up may be flaking|but my smile still stays on»… Не показывать, что тебе больно сейчас. Но тогда, получается, ты сообщаешь: «я изо всех сил пытаюсь показать, что то, что было между нами, не очень-то и ценно для меня»…
Marise
закрытый космос
- Я вчера целый день думала, - отвечала она сквозь слезы, - придумывала разные несчастья: то казалось мне, что его ранил дикий кабан, то чеченец утащил в горы... А нынче мне уж кажется, что он меня не любит.
- Права, милая, ты хуже ничего не могла придумать! - Она заплакала, потом с гордостью подняла голову, отерла слезы и продолжала:
- Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? Я его не принуждаю. А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его - я княжеская дочь!..
Я стал ее уговаривать.
- Послушай, Бэла, ведь нельзя же ему век сидеть здесь как пришитому к твоей юбке: он человек молодой, любит погоняться за дичью, - походит, да и придет; а если ты будешь грустить, то скорей ему наскучишь.
- Правда, правда! - отвечала она, - я буду весела. - И с хохотом схватила свой бубен, начала петь, плясать и прыгать около меня; только и это не было продолжительно; она опять упала на постель и закрыла лицо руками.
Что было с нею мне делать? Я, знаете, никогда с женщинами не обращался: думал, думал, чем ее утешить, и ничего не придумал; несколько времени мы оба молчали... Пренеприятное положение-с!
- Права, милая, ты хуже ничего не могла придумать! - Она заплакала, потом с гордостью подняла голову, отерла слезы и продолжала:
- Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? Я его не принуждаю. А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его - я княжеская дочь!..
Я стал ее уговаривать.
- Послушай, Бэла, ведь нельзя же ему век сидеть здесь как пришитому к твоей юбке: он человек молодой, любит погоняться за дичью, - походит, да и придет; а если ты будешь грустить, то скорей ему наскучишь.
- Правда, правда! - отвечала она, - я буду весела. - И с хохотом схватила свой бубен, начала петь, плясать и прыгать около меня; только и это не было продолжительно; она опять упала на постель и закрыла лицо руками.
Что было с нею мне делать? Я, знаете, никогда с женщинами не обращался: думал, думал, чем ее утешить, и ничего не придумал; несколько времени мы оба молчали... Пренеприятное положение-с!