В этом году в школу пошли дети, вся сознательная жизнь которых – война
На вид это обычные дети, не отличающиеся от сверстников в любом другом мирном городе. Они так же, как все дети, носятся на детских площадках, клянчат мороженное, любят мультики и растят кота Тома в родительском планшете. Но наши все-таки отличаются.
Считается, что человек помнит себя с четырех лет. В экстренных ситуациях – раньше. Мой отец, 1940 года рождения, помнит бомбежки. Знакомый летчик помнить себя с трех лет, когда впервые попал в кабину самолета. В этом году в школу пойдут дети, вся сознательная жизнь которых пришлась на войну. На начало войны. Когда зашкаливал страх, многое было впервые и вновь. Этим детям передалось все, что витало тогда в воздухе и излучали родители – тревога, неизвестность, страх, растерянность, злость и любовь. Это дети, которые на каком-то интуитивном уровне умеют группироваться в сложных ситуациях и максимально точно выполнять то, что им говорят взрослые. Они чувствуют, что ли, что в этом месте по-другому не прожить. Я вам расскажу подробней о тех, кто вчера пошел в школу. На вид это обычные дети, не отличающиеся от сверстников в любом другом мирном городе. Они так же, как все дети, носятся на детских площадках, клянчат мороженное, любят мультики и растят кота Тома в родительском планшете. Но наши все-таки отличаются. Не смотря на то, что с начала войны все, как могли оберегали детей от «лишней» информации, они, оказывается, все понимали.
На момент начала войны моей младшей дочке было три года. Даже если бы я попыталась объяснить, что происходит, вряд ли бы она поняла. Да и зачем ей в три года-то? Оно и закончится-то скоро, и следа в детской памяти не оставит. Кто ж мог подумать, что настолько затянется? Хотя в детском саду осенью четырнадцатого нам дали памятку «Как уменьшить стресс ребенку» и там как раз рекомендовали не скрывать от детей происходящего, но новости при них лучше не смотреть. Не знаю. Я чувствовала, что надо скрывать. Верней, даже не скрывать, а просто максимально жить обычной жизнью, ничего не объясняя. Но дети оказались куда умней. Тогда все время слышались бахи, которые все родители объясняли, как гром. Но дети быстро разделили громы на хороший и плохой.
Плохой – это когда ночью и мама сильно обнимает и боится. А хороший – это когда дождь.
Град – они столько раз слышали это слово, что оно утратило свой изначальный смысл. Для нынешних шестилеток «град» - это не явление природы. Это тот самый плохой гром. Сюда же – плохой салют. Это когда беспилотник сбивают. Их много сбивали в четырнадцатом. И это правда похоже на салют. Впрочем, хороший салют, который обычный – наши тоже не очень-то празднуют.
У них другое отношение к смерти. Не хочу говорить, что для них это норма, но что-то около того. Это часть жизни. Она-то (смерть) часть любой жизни, но не в три-четыре-пять лет. Наши знают, что иногда людей убивают. И говорят об этом совершенно спокойно:
«Мы жили раньше дома, а потом там убило тетю Машу. Мама испугалась и мы уехали. Мы теперь не дома живем. А тетя Маша навсегда умерла. Я не хочу, чтобы мама тоже»
«Я не боюсь умереть, я боюсь, что если я умру, некому будет покормить мою собаку»
«Желаю, чтобы тебя не убили. И твою маму и папу тоже» (пожелание на день рождения)
"Дорогой Дедушка Мороз! Моя мама очень хочет, чтобы папа вернулся к нам и больше так не делал. Мы очень соскучились. И пусть будет мир". Это послание третьеклассницы Жени. Ее папа погиб. От ребенка не стали скрывать.
Те, кто вырос в опасных районах – разучились улыбаться. "Подвальное дите" говорить бабушка о своей ннеулыбчивой внучке.
А еще наши знают, как выглядят опасные предметы. В свои шесть моя дочь различает мины, снаряды, пули. Она так же знает, что ни при каких обстоятельствах нельзя заходить в посадки, потому что там могут быть растяжки. Растяжки, кстати, еще один термин с военным уклоном. Как «град». Для наших – это не рекламные растяжки, а те самые, которые «с минами и ниточками».
Да, далеко не все посадки опасны, но лучше уж перестраховаться. Пусть лучше не заходит во все неопасные, чем в одну опасную. А про то, что может случиться наших детей учит мультфильм. Предупредительные листовки с изображением мин и неразорвавшихся снарядов расклеены везде. Даже в раздевалке детского сада они есть. Так же наши дети не удивляются военной технике. Артиллерия, БТР, БМП, танки не вызывают удивления. Ну есть и есть. Проехал и проехал. В последнее время техники не видно, но даже на параде смотрят, как на что-то само собой разумеющееся. А вот чего наши совсем не видели, так это поездов. Как на чудо смотрят на дизель электропоезд, который курсирует между Донецком и Луганском.
- Мама! Смотри! Поезд! Настоящий! Смотри, мама!
Хотя это всего лишь четыре стареньких вагона. А уж какой восторг вызывает инверсионная полоска в небе, и не передать! У нас-то самолеты закончились в четырнадцатом. С тех пор ни одной белой полоски в небе и не было. Поэтому когда выезжаем в мирные территории – это всегда событие! Правда, приходится иногда пояснять окружающим, которые смотрят с недоумением – как так – ребенку на вид шесть-семь лет, а он самолета в небе не видел? Это ж где, простите, вы его держите? Это ж где надо жить, чтоб не видеть? И правда. Даже над самой глухой тайгой самолеты все-таки летают. А над ДНР – нет.
Еще одна черта, въевшееся в ДНК наших детей – комендантский час. Не то, чтобы он уж очень мешал. Детвора в этом возрасте ложится спать рано, и, в общем-то, комендантский час им не мешает. Но они четко знают, что вечером долго находиться на улице нельзя. Комендантский час. А поскольку транспорт у нас перестает ходить рано, то родители, если они вдали от дома, начинают нервничать где-то часов с девяти вечера. Волнение это передается детям. И на всех мирных территориях наши, как цыплята с наступлением темноты торопятся «на насест», домой. И очень недоумевают – как так? Почему здесь нет комендантского часа? Как его вообще может не быть? Почему у них нет? Потому что у них нет войны? Как нет войны? А почему у нас есть?
Тревожный чемоданчик. Да, многие его уже разобрали, но если сказать шестилеткам его собрать – они а) знают, что это такое, б) знают, что туда складывать. Мою дочь этому научили в детском садике в три с небольшим года и она помнит. Так же, как помнит, если взрослый сказал – Спускаемся в бомбоубежище, надо подойти, открыть шкафчик, взять собранный заранее пакет, и спуститься на первый этаж. Кстати, вопросом выживания стало научить ребенка читать и читать именно слово «Убежище». Многие шестилетки первым прочитали именно его.
Есть и более позитивные моменты. Так, наконец-то дети перестали рисовать домики с окнами, на которых кресты по диагонали. Заклеенные малярным скотчем окна крест-накрест практически исчезли. И теперь на детских рисунках окна обычные. Как у всех других детей.
А еще обратила внимание, что в городе как-то очень много беременных. Просто на каждом шагу. И мам с колясками. И малышей на детских площадках – как до войны. И в классах уже не по 10-12 детей, а 25-30. И это самый главный признак, что мир – не за горами. И даст бог эти-то и на поездах и самолетах попутешествуют прямо из Донецка.
https://www.donetsk.kp.ru/daily/26726.5/3752408/