Frechling
Змей-искуситель
На берегу далекой потери
Я когда-то к этой девочке ходил –
уводил на дискотеку и в кино.
Боже мой, как я тогда её любил!
Чёрт возьми, всё это было так давно...
В час летучего цветения планет
я увлёк её в шальное забытьё;
била дрожь нас, и она шептала: "Нет",–
а я слушал – и не слушался её...
Только лето отзвенело в листопад,
а когда снежинки смежил белый свет,
от неё к другой ушёл я... Наугад
расставаться так легко в 17 лет.
Я обиды пустяковой не простил.
Вышло глупо это. Грустно. И смешно.
Боже мой, как я тогда её любил!
Чёрт возьми, всё это было так давно...
Нам понадобилась тьма тоскливых дней,
чтоб истлела нас связующая нить.
Мы характеры выдерживали с ней.
Оба выдержали. Некого винить.
С той поры я стольких женщин разлюбил,
что ни шанса на вакансию в раю.
А лукавый шепчет: "Ты кого ловил?
Может, птаху упорхнувшую свою?"
Ах, не знаю. Ей, наверное, сейчас
не до юношеских выцветших тревог:
муж, работа, дети ходят в энный класс...
Словом, дай ей Бог всего, что я не смог.
Да и я, сыграв грошовый эпизод,
Поважней себе не вышакалю роль.
Скоро ночь. Подруга новая придёт.
На столе – вполне приличный алкоголь.
И, должно быть, у меня достанет сил
не крутить в усталой памяти кино
о той девочке, которую любил
так безжалостно, нелепо и давно.
Если ж выйду, ошалевший от тоски,
чтобы мчаться к ней, как в юности, легко –
не возьмёт меня, наверное, такси...
Потому что это
очень далеко.
Евгений Петропавловский
Я когда-то к этой девочке ходил –
уводил на дискотеку и в кино.
Боже мой, как я тогда её любил!
Чёрт возьми, всё это было так давно...
В час летучего цветения планет
я увлёк её в шальное забытьё;
била дрожь нас, и она шептала: "Нет",–
а я слушал – и не слушался её...
Только лето отзвенело в листопад,
а когда снежинки смежил белый свет,
от неё к другой ушёл я... Наугад
расставаться так легко в 17 лет.
Я обиды пустяковой не простил.
Вышло глупо это. Грустно. И смешно.
Боже мой, как я тогда её любил!
Чёрт возьми, всё это было так давно...
Нам понадобилась тьма тоскливых дней,
чтоб истлела нас связующая нить.
Мы характеры выдерживали с ней.
Оба выдержали. Некого винить.
С той поры я стольких женщин разлюбил,
что ни шанса на вакансию в раю.
А лукавый шепчет: "Ты кого ловил?
Может, птаху упорхнувшую свою?"
Ах, не знаю. Ей, наверное, сейчас
не до юношеских выцветших тревог:
муж, работа, дети ходят в энный класс...
Словом, дай ей Бог всего, что я не смог.
Да и я, сыграв грошовый эпизод,
Поважней себе не вышакалю роль.
Скоро ночь. Подруга новая придёт.
На столе – вполне приличный алкоголь.
И, должно быть, у меня достанет сил
не крутить в усталой памяти кино
о той девочке, которую любил
так безжалостно, нелепо и давно.
Если ж выйду, ошалевший от тоски,
чтобы мчаться к ней, как в юности, легко –
не возьмёт меня, наверное, такси...
Потому что это
очень далеко.
Евгений Петропавловский