Стихи

[Предположим]

Я же долбаный кинестетик, мне подавай
порельефнее кружку, а в кружке горячий чай;
мне бы только зарыться носом, уткнуться лбом,
и шептать — хоть чужой, но знаком же, знаком, знаком;
мне бы руку в мешок с крупою и там забыть;
я из тех, кто касанием лёгким здоров и сыт;
я из тех, кто, нащупав под свитером тонкий шрам,
сладко морщится; я вообще-то поклонник травм,
швов, царапин и лёгкой небритости; у меня
пальцы голодны, и настолько, что аж звенят,
их бы в бархат бы синий, в глину бы, в пластилин,
в мякоть персичную, в айвовую — хоть один;
их пустить в экспедицию, в пешую, в кругосвет,
вот они огребли веселий бы и побед,
вот вернулись они б истёртые, с ломотой,
но зато не кусала больше б их, но зато
не трепала бы хвост котовий, как чётки, не
топила б себя ни в ванной и ни в вине.
я же долбаный кинестетик, и вместо слов
пальцы душат запястья, молча, до синяков.

 

[Touareg]

Он пришёл за тобой, и теперь не ной,
и не спрашивай - кто, мол, откуда здесь.
Он пришёл не с миром и не с войной,
не любить тебя нежно такой, как есть,
не кататься к морю, не вить гнездо -
в глубине тебя отыскать тайник.
Он пришёл за тобой - так иди, не стой,
это твой отчаянный проводник.

Он не станет тратить себя на лесть,
реверансы, манеры и прочий хлам.
Он пришёл показать тебе, кто ты есть -
чтобы ты не пряталась по углам,
чтобы в сердце кинжалом вошла весна
и засела по самую рукоять.
А зачем ему это - кто может знать;
он пришёл, сумеешь ли устоять?

Он посмотрит из-под прикрытых век,
улыбнётся - вот, мол, моя рука.
Ты куда-то полезешь за ним наверх
по звенящим лестницам в облака.
Рядом с ним задача твоя проста,
рядом с ним открываются все пути.
Скажет "прыгай" - прыгнешь за ним с моста;
но он так в тебя верит,
что ты взлетишь.

 

[Touareg]

Сейчас я тебе покажу удивительный трюк.
Смотри, как прозрачные капли стекают по коже,
Как весь этот цирк превращается в брачное ложе
Мгновенно, у нас на глазах и без помощи рук.

Пусть белые кролики пляшут в твоей голове,
Пусть мертвые в древних курганах смеются над нами.
Пусть падает солнце, пусть громко звенят под ногами
Осколки рассвета, блестящие в мокрой траве.

Смотри, как колеблется время, когда я дышу.
От вдоха до выдоха в небе меняются краски.
Нам надо заканчивать. Зрители жаждут развязки.
Не бойся. Умри прямо здесь. Я тебя воскрешу.

 

[Мэри Сью Джонс]

Слушай, тут все говорят про осень, ну, и я расскажу про осень:
меня третий год непонятно зачем болтает, куда-то все время носит,
я смертельно завидую тем, кто обладает такой вот внутренней осью,
что они производят молчание, и молчанием этим грубят,
словно их абсолютно не парит, что их кто-то бросит,
кто-то выключит их из себя.

А такие как я - производят улыбки, шутки, слова, гримасы,
чтобы выжить, чтобы справиться с этой космической массой
пустоты - в этом деле каждый из нас стал асом,
и давно ничего не боится,
просто видит еще в начале конец рассказа,
и от боли в глазах двоится.

У меня тут случилось такое лето, но лето - спето,
все, что греет сейчас нутро - лишь бессчетная сигарета,
с каждым днем в этом городе - меньше света,
и все чаще мерзнут ступни и руки,
так и тянет спросить: "А что на тебе надето,
чтоб спастись от холода? А от скуки?".

Так и тянет все бросить и перестать бороться,
отыскать что-нибудь чем бы стоило уколоться,
и залечь в квартире, будто на дне колодца -
заниматься с тобою сексом, любовью, счастьем -
а не шпарить по городу иноходцем,
разрываясь на мелкие части.

Понимаешь, осень меня загоняет в жесткие рамки,
мне же раньше казалось, немного удачи - и сразу в дамки,
мое имяфамилие будет в самом верху программки -
кто там дальше играет, всем будет неинтересно,
только я вот тащу эту жизнь, и уже натирают лямки,
и все чаще бывает пресно.

Слушай, тут все говорят про осень, будто она наступила внезапно,
словно не те же случились даты, ненастье, запах,
что год назад - а я сижу, мечтаю: восток ли, запад,
юг или север, слова лепестками бросаю
на ветер - загадывая, что, мол, в каком-нибудь завтра

я всё-таки не угасаю.

 

[zzz]

рассуждение о методе

как-то в самом устье марта в день рождения декарта
в центре пасмурного квинса без работы и семьи
в транс впадал я понемножку окуная в кофе ложку
вспоминал жену и кошку жизни снятые слои
и расслышал как бы мысли безотчетные свои
вслух je pense donc je suis

дождик шел на свете мелко на окошке грызла белка
скорлупу покуда время у станка сучило нить
но над дверью было пусто ни тебе паллады бюста
бюстов здесь давно не густо лоб поэту преклонить
кто французскими словами в ком вообще такая прыть
молвил мыслить значит быть

верх ли глуп наивен низ ли сам я чужд малейшей мысли
существую но не слишком без глубоководных дум
грустно истине отныне повтори хоть на латыни
сын беслана и катыни белке сват и сойке кум
что за чертова загвоздка как проник в звериный ум
бред cogito ergo sum

думать лишнего не надо нас покинула паллада
и сова ее в чернилах растворилась не спеша
вреден легким шведский климат найден труп и чисто вымыт
жизни мертвые не имут а казалась хороша
даром что ее в разлуке коротали кореша
наше тело и душа

лучше жить в дождливом трансе в квинсе c'est ce que je pense
демон демону сигналы шлет на спрятанной волне
поздравлять реальность рано смертный ум юдоль тумана
от повторного обмана вред философу вдвойне
есть лишь слабая надежда что в большом загробном сне
все исправится рене

 

[SNZme]

Как завиден удел твой, пастух.
Ты встаешь, когда солнце встает,
Гонишь кроткое стадо на луг,
И свирель твоя славу поет.

Зов ягнят, матерей их ответ
Летним утром ласкают твой слух.
Стадо знает: опасности нет,
Ибо с ним его чуткий пастух.

 

[Gertruda]

Люблю дома, где вещи - не имущество,
Где вещи легче лодок на причале.
И не люблю вещей без преимущества
Волшебного общения с вещами.

Нет, не в тебе, очаг, твое могущество:
Хоть весь дровами, точно рот словами,
Набейся - я и тут не обожгусь еще,
Не будь огонь посредником меж нами.

Мне скажут: брось мечты, рисуй действительность;
Пиши как есть: сапог, подкову, грушу...
Но есть и у действительности видимость,
А я ищу под видимостью душу.

И повторяю всюду и везде:
Не в соли соль. Гвоздь тоже не в гвозде.

Новелла Матвеева

 

[SNZme]

Я думаю о тебе все время. Думаю о тебе
утром, идя по холодку. Нарочно шагаю
помедленнее, чтобы думать о тебе
подольше. Думаю о тебе вечером, когда
мне одиноко без тебя на вечеринках, где
я напиваюсь, чтобы думать о чем-нибудь другом, но добиваюсь обратного
эффекта. Я думаю о тебе, когда тебя
вижу, и когда не вижу, думаю тоже. Мне
так хотелось бы найти другое занятие, но
я не могу. Если ты знаешь, как можно
исхитриться тебя забыть, научи меня.

 

[Gertruda]

Эстет и варвар вечно заодно.
Их жесты, разумеется, не схожи,
Но пить из дамской туфельки вино
И лаптем щи хлебать - одно и то же.

Эстет и варвар вечно заодно.
Издревле хаму снится чин вельможи,
Зато эстету - дева, вся в рогоже,
Дну снятся сливки, сливкам снится дно.

Усищи в бочку окунает кто-то,
А кто-то сквозь соломинку сосет.
Но кто грубей? Кто низменнее? Тот
Или другой? Хоть поровну - почета, -

Из бочки можно капли извлекать,
А можно сквозь соломинку - лакать.

Н. Матвеева

 

[Мэри Сью Джонс]

Когда в часах закончится песок,
Ты дай мне знать, пожалуйста, об этом.
Все вещи, отслужившие свой срок,
Утрачивают звание предмета
И делаются хламом – должен он
Как можно раньше выброшен быть вон.

Со временем простимся не спеша,
Часам и дням предоставляя фору.
Мы знаем: жизнь смертельно хороша,
Но нужно исполняться приговору –
Конечно бытие, и в свой черед
Все то, что было, быть перестает.

И вот уже мир прошлого исчез.
Изменится хоть что-то в настоящем
Без нас? Что значит это слово – без?
Что значим мы? Я думаю все чаще
О смысле слов, о времени, о том
Неведенье, в котором мы живем.

Мы есть. Нас нет. Цепляясь за предел
Существованья, в нем мы и потонем.
Проникнет в суть лишь тот, кто овладел
Искусством оставаться посторонним
Явлениям, событиям, судьбе,
А в довершенье – самому себе.

 

[Gertruda]

Не навек же узелками почки завязались,
Не гордиевыми: время развязаться!
Как медлительна весна! И как недвижна завязь!
Только тучам не лежится - тучи мчатся.

Н. Матвеева

 

[SNZme]

Это грешно звучит и печально,
но решил я давно для себя:
лучше трахнуть кого-то случайно,
чем не мочь это делать, любя.

Игорь Губерман

 

[Мэри Сью Джонс]

Ты должен быть гордым, как знамя;
Ты должен быть острым, как меч;
Как Данту, подземное пламя
Должно тебе щеки обжечь.

Всего будь холодный свидетель,
На все устремляя свой взор.
Да будет твоя добродетель -
Готовность войти на костер.

Быть может, всё в жизни лишь средство
Для ярко-певучих стихов,
И ты с беспечального детства
Ищи сочетания слов.

В минуты любовных объятий
К бесстрастью себя приневоль,
И в час беспощадных распятий
Прославь исступленную боль.

В снах утра и в бездне вечерней
Лови, что шепнет тебе Рок,
И помни: от века из терний
Поэта заветный венок!

 

[Беспринципная Седовласка]

Какое счастье, что вокруг
живут привольно и просторно
слова и запах, цвет и звук,
фактура, линия и форма.
Губерман И.

 

[Мэри Сью Джонс]

P.S.

Напоследок добавлю... Пишу Вам не от избытка,
Но от скудости чувства, которое не тебе
Предназначено, друг мой. И знаю, в моей борьбе
За тебя против Вас окончательная попытка,
Увенчается тем же позором мое письмо,
Как и прочие письма, написанные в начале,
Середине, конце… И поскольку Вы их читали,
То молчанье твое утверждает за Вас само,
Что тебе просто пофиг мои словеса пустые.
Ты живешь где-то там, куда я не могу дойти,
Где кончаются все мною пройденные пути.
В те пределы, наверное, могут вступить лишь ты и
Те, кому разрешаешь ты быть в них самим собой
Без напрасных усилий достойной Вас стать, конечно.
А со мной электронная связь может длиться вечно,
Словно музыка. Только машина дает отбой.
Батарейка, которую вовремя не сменили,
Прекращает концерт, как бы ни был оркестр хорош.
Ты во мне не нуждаешься, что и понятно. Что ж,
Так, пожалуй, оно и вернее, без лишней пыли.

Только с губ моих будет срываться всегда одно
Твое имя, которое всех мне имен дороже,
И мое имя с Вами навечно пребудет, но
Под ногами твоими. И это одно и то же.

 

[Мэри Сью Джонс]

Над равниной мезозойской
Гордо реет птеродактиль,
Рассекая теплый воздух.
Расправляя с важным видом
Перепончатые крылья,

Щелкает зубастой пастью
И глядит нахальным взглядом
На заросшую хвощами
Мезозойскую равнину.

По которой чинно бродят
Диплодоки, стегозавры,
Злобные трицератопсы
И другие персонажи
Популярных кинофильмов,
Снятых несколько позднее.

Птеродактиль рядом с ними
Невелик, конечно, ростом
(Пара метров в нем, не больше),
Но зато летать умеет!

И рептилиям гигантским
Безнаказанно и нагло
Прямо на головы гадит.
(Сразу видно, невоспитан).

Нет управы на нахала!
Диплодок и то пытался
За крыло схватить мерзавца:
Вытянул, бедняга, шею,
Бил хвостом и хлопал пастью,
Но, увы, не дотянулся -
Высоко летает, сволочь!

Вдруг хвощи зашевелились,
И из леса на поляну
Вышли три тиранозавра
С двухступенчатой ракетой.

Птеродактиль испугался,
Отстрелил три ложных цели,
Сделал "бочку", сделал "свечку"
(Только, жаль, сорвался в штопор).

И на бреющем полете
Попытался оторваться,
Но ракета неотступно
Настигала негодяя.

Птеродактиль попытался
Сделать "кобру Пугачева",
Но хвостом попал по брюху,
И, теряя управленье,
Рухнул в топкое болото.

А ракета угодила
Прямо в морду диплодоку
(Неудобство длинной шеи:
Можно стать воздушной целью).

Он еще успел подумать:
"Во, защитнички явились!
Тот хотя бы просто гадил..."
И ушел, качая шеей,
Головы уже лишенный.

Между тем тиранозавры
Обсуждали этот промах,
И один из них заметил:
"Надо было брать левее!
Зря истратили ракету..."

"Не беда",- другой утешил,
"У меня еще остались,
С ядерной боеголовкой."
И все трое скрылись в чаще.

А нахальный птеродактиль
Выбирался из болота,
Чтобы снова гордо реять
Над загаженной равниной.

 

[Gertruda]

Мы — чада хаоса. Мы — маски карнавала,
Слепых безумий воплощенный бред.
О царство разума, ты марой жалкой стало,
И призрачен огонь твоих пустых побед.

Мы дети хаоса. И снова мы на воле.
Снуем, роясь в стихии нам родной.
О, древний пращур, мрак, ты снова
на престоле,
Твой черный стяг взвивается волной.

Извечно дремлем мы во глубине сознанья.
Но вот мы вырвались, и нам преграды нет.
И мир дневной далек, как светлое преданье,
И явью стали мы, мы — воплощенный бред.

Мы кружимся во тьме, сплетаясь в хороводы,
Покорны хаосу, владыке своему.
Мы провозвестники грядущих дней свободы,
Мы отпеваем свет, пророча миру тьму.

Муни

 

[Touareg]

Время, я не поспеваю.
Мера, я не умещаюсь.

Марина Цветаева

 

[Беспринципная Седовласка]

Носишь радостную морду
и не знаешь, что позор -
при таких широких бёдрах -
такой узкий кругозор.
Губерман И.

 

[Предположим]

Сновидения эти долго меня искали, но теперь нашли. Спать приходится осторожно: мне всё время снится какой-то кошмарный карлик в капюшоне, в цветастой тоге, с мечом в ножнах. Мы стоим под софитами в празднично-ярком зале, он глядит снизу вверх, хитро щурясь, из-под руки:

А чем, - говорит, - ты, собственно говоря, занят, что не находишь времени на стихи?

Я смотрю на его наряд, этот глупый меч его, думаю: "меня пытает мужик из книжки-раскраски...". Но ответить мне, собственно говоря, нечего. Вот, кручусь, работаю -- старая, в общем, сказка. Он смеётся, качает башкой с крючковатым носом, говорит нарочито издевательским тоном:

Ну, раз ты такой занятой, то мы ни о чем не просим, мы готовы ждать хоть сто лет, мы же вечны, что нам...

Просыпаюсь в гремучей тоске и лени, и не укротишь её, голова тяжела, руки словно набиты ватой. Я пишу рабочий отчет, но выходят четверостишия -- нелепые и какие-то крючковатые.