Стихи

[1234567890]

А смерти нет.
Но есть экстаз.
И холод.
И между ними -
узенький мосток.
Ни Шикльгрубер,
ни Андрей Вархола,
стою на нем,
уставясь
на восток.
Туда подруга уплыла
с пиратом.
Там,
вроде,
жизнь ясна и хороша...
Мне все равно.
Надену
респиратор.
Так легче,
чем
совсем уж
не дышать.

Луна
каким-то пакостным рентгеном
просвечивает
туши
грязных туч.
Глотая
миллилитры оксигена,
я думаю,
что воздух тут -
горюч.
А респиратор
не спасет
от ада,
но подзадержит
жареную вонь...
Я щелкну зажигалкой,
если надо,
и станет вечным
мой
больной
огонь.

 

[Беспринципная Седовласка]

Чужие судьбы — мы не судьи им:
Они без нас по жизни катятся,
Но не за это ли мы платимся
Своими собственными судьбами?..
И мы не оттого ли бедствуем,
Что нам уйти от одиночества
Вслепую, жадно, дерзко хочется
Любыми действенными средствами.

 

[Беспринципная Седовласка]

Все неслышней и все бестолковей
Дни мои потянулись теперь.
Успокойся, а я-то спокоен,
Не пристану к тебе, как репей.

Не по мне эта мертвая хватка,
Интересно, а что же по мне?
Что, московская ленинградка,
Посоветуешь поумней?

Забываю тебя, забываю,
Неохота тебя забывать,
И окно к тебе забиваю,
А не надо бы забивать.

Все давно происходит помимо,
Неужели и вправду тогда
Чередой ежедневных поминок
Оборачиваются года?

 

[Azazel]

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
— До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
— словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Иосиф Бродский. 1962 г.

 

[Беспринципная Седовласка]

Не торопи пережитого,
Утаивай его от глаз.
Для посторонних глухо слово
И утомителен рассказ.

А ежели назреет очень
И сдерживаться тяжело,
Скажи, как будто между прочим
И не с тобой произошло.

А ночью слушай — дождь лопочет
Под водосточною трубой.
И, как безумная, хохочет
И плачет память над тобой.
Д.Самойлов

 

[1234567890]

О сплетенные кем-то гнезда, о сплетение чьих-то рук!..
Разноцветными - видишь? - звезды стали вдруг - и погасли вдруг.
Небо только похорошеет, вместо Млечного будет Путь
Капель Крови, на темной шее выступающих по чуть-чуть.

Я скажу тебе сразу, змейка: нам с тобой по нему ползти.
Так в удушливых песнях Блейка вдруг - отчетливо - плач: "Прости!"
Так из мраморных серых статуй вырываешь куски и ешь.
Так и клеткой лихой, хвостатой в твою кровь проникает трэш.

Так и местоименье nostrum переводится вдруг: "не наш".
Так - о, так! - раскаленно-острым вдруг становится карандаш!
Рви бумагу! да в клочья! к мясу! к сердцевине! и к сердцу!! ну!! -
только так победим пластмассу и сипящую тишину!

Только так заколотим двери и, конечно же, все гробы,
только так наконец поверим: не рабы мы! Мы - не рабы,
и рабы, уж конечно, тоже никогда не встречали нас,
и, конечно же, всем по роже, и, конечно, отдельным - в глаз!..

...А потом, если солнце встанет (нет уверенности, но вдруг),
разорвется на тонком стане цепь из чьих-то горячих рук,
тихо вылупятся драконы из седеющих валунов, -
это будут не те законы, тут уж каждый на все готов.

А потом, если будет вечер, - все сначала и крики бомб.
Что вам, сказку?.. Придумать нечем - вместо сердца холодный тромб.
Только - видишь? - с бокалом "шейка" заблудилась принцесса здесь...
Поцелуй ее, змейка, в шейку.
Это лучшее, что тут есть.

 

[Touareg]

Все то, что я писал в те времена,
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстегиваясь, на
постель свою. И ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке,
она, согласно правилам сгоранья,
сбегала на подушку по щеке
быстрей, чем я загадывал желанье.

Иосиф Бродский

 

[Беспринципная Седовласка]

Людей теряют только раз,
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.

А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.

Немедленно его вернем,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернем
И праздник для него устроим.

 

[1234567890]

Здесь нет ни ограды, ни грозного злобного знака.
Обыденно всё, и приказ - ничего не менять.
Цепная реакция, словно цепная собака,
рвет горло из шеи. Кровища. Так грязно. Опять.

Ни в чем не виновен. Во всем виноват. Оживаю.
Так было веками. Так будет и весь этот год.
Потом, говорят, отменяют... Ну что ж ты, кривая,
всё вниз, всё не вверх? Всё бунтуешь?.. На то и расчет.

Скрипит на зубах черно-белый песок полигона,
в расплавленном небе Ты, Яхве, болтаешь ногой.
Я - сын Твой заблудший, я - мускулы в коже соленой,
я - материал, но хороший и недорогой.

Несет ветерок разноцветную пыль... Благолепье.
Но жмите на кнопки, я снова хочу в центр огня!..
И снова цепная реакция бьет меня цепью,
и цепь мне ломает все кости, так нежно звеня.

 

[Touareg]

Коньяк в графине - цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.

Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.

Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пестрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.

К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поет апостол рачьего стиха
в своем невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.

Страна, эпоха - плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают "три",
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костела. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.

И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.

Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредет, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвется здесь,
то по-литовски писанный некролог

не превзойдет наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдет, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.

Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично - как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.

Иосиф Бродский

 

[1234567890]

Я просто не следую моде,
но что может быть неприличней?
Мне мил вид моих псевдоподий,
а все перешли на реснички.
Я медленно, будто я в гипсе,
вперед выставляю лженогу…
Доделаю всё – и пошли б все!
А дел мне осталось немного.

Ведь ветер, несущий мне: “…love you”, -
на вкус с каждым годом все горше.
Я между кошмаром и явью
случайно нажала на поршень
и в шею усопшей девице
вкатила два кубика крика…

Да, стоило мне появиться –
и все ожило, ты смотри-ка!

Но к делу. Сначала все звуки
мне надо вернуть куда надо,
потом всех избавить от скуки,
потом обокрасть конокрада
(ведь нужно ж уехать на чем-то),
потом повидать королеву,
потом не девицу – девчонку
стихом переделывать в Деву,
а Деву, кричащую матом,
потом успокоить: «Ты дома,
нет, здесь не расщепится атом,
нет, Шрёдингер нам – не знакомый…»
Потом KCN в чайной ложке
скормить молодому нацисту…

Потом убирать ложноножки,
потом образовывать цисту.
В скорлупке вздохнуть - и разжаться,
и душное хриплое лето
забыть, и, как в сон, погружаться
на дно зацветающей Леты.

 

[Touareg]

Товарищи,
во-всю
из глоток из всех -
да так, чтоб врагам
аж смяться,
сегодня
раструбливайте
радостный смех!
Нам
есть над чем посмеяться!

Владимир Маяковский

 

[Беспринципная Седовласка]

Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.

 

[Touareg]

Только размер потери и
делает смертного равным Богу.
Это суждение стоит галочки.
Бей в барабан, пока держишь палочки…

© Иосиф Бродский

 

[1234567890]

Если не мерзнешь - мерзни, если не жарко - грейся.
Будет одно итогом - стон и еще раз стон.
Поезд "Физболь - Беспамять" по спинномозгорельсе
цокает за минуту раз девяносто - сто.

Это не так уж часто - вспомни, бывало чаще,
это не так уж сильно - ты ведь сильнее, да?
Пусть верещат и воют с плакальщицей кричальщик,
дальше ты едешь молча. Ты у нас изо льда.

(пламя на горизонте церковь на первом плане
и в темноте вагона ссора глухонемых
много уйдет заклятий песен молитв камланий
чтобы ужался в пепел весь этот шлак и жмых)

Выброс - ударом. Что за!! Господи! Боже! Доктор!
Свет. Разговоры. Руки. Яду! Заткнись ты. Шприц.
Слабым он оказался, тоненький твой ледок-то...

Лучше бы пристрелили во имена цариц.

 

[Беспринципная Седовласка]

Как судьба ни длись благополучно,
есть у всех последняя забота;
я бы умереть хотел беззвучно,
близких беспокоить неохота.

 

[1234567890]

Не привыкну, братцы, к шоку
и не выпью лед.
Сердце бьется о решетку -
и не разобьет.

Захотела в землю зелень
рыженьким дождем.
Слишком долго мы висели!..
Но - не упадем.

Не допытываюсь кода
и не плавлю медь.
Подожгла для смеха воду -
и не дам сгореть.

В небе светлом видно четко:
там не лебедь - гусь.
Как же, братцы, всё в печенках!..
Но - не отрекусь.

 

[Беспринципная Седовласка]

Себя от себя я усердно лечу,
живя не спеша и достойно,
я бегаю медленно, тихо кричу
и гневаюсь очень спокойно.

 

[Touareg]

Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,

И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох...
И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох.

О, летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале...
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы — если б знали —

Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы,—
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.

Марина Цветаева

 

[1234567890]

Мне кажется, что я нашел себя в помойке.
Не так, не "в", а "на"... ну, главное, нашел.
Тебя спихнул мне друг. Сказал, что дьявол в койке,
а вне ее грустна, и это хорошо.

Чего-то там грузил - ты воспитай ее, мол,
никто ей не указ, от черта до царя...
Он даже описал мне парочку приемов.
Я был изрядно пьян, он распинался зря.

Заставить все отдать - я знаю, можешь, можешь...
Такая уж фаталь, тебя б об стену, фам!
Так как тебя? Депре...? Придумают имен же ж!
Моя бы воля - всех я б звал по номерам!

Вся простыня в поту и в волосах белесых.
Что с головой-то, а?! Загадила кровать!
И, кстати, с утрецом. И передай колеса -
вон тот флакон, вот, вот...
Сегодня - только спать.