Притчи.
- Автор темы сумеречник
- Дата начала
Frechling
Змей-искуситель
Великий сон
Цюйцяо-цзы спросил у Чан-У-Цзы:
— Я слышал от Конфуция, что мудрый не обременяет себя мирскими делами, не ищет выгоды, не старается избегнуть лишений, ни к чему не стремится и даже не держится за Путь. Порой он молчит — и всё выскажет, порой говорит — и ничего не скажет. Так он странствует за пределами мира пыли и грязи. Конфуций считал, что это всё сумасбродные речи, я же думаю, что так ведут себя мужи, постигшие сокровенный путь. А что думаете вы?
Чан-У-Цзы ответил:
— Услыхав такие речи, даже Жёлтый Владыка был бы смущён, разве мог уразуметь их Конфуций? К тому же ты чересчур скор в суждениях. Видишь яйцо — и уже хочешь слышать петушиный крик, видишь лук — и хочешь, чтобы тебе подали жаркое из дичи. А впрочем, я тебе кое-что несерьёзно расскажу, а ты уж несерьёзно послушай, ладно?
Способен ли кто-нибудь встать рядом с солнцем и луной, заключить в свои объятия вселенную, жить заодно со всем сущим, принимать всё, что случается в мире, и не видеть различия между людьми низкими и возвышенными? Обыкновенные люди трудятся, не покладая рук. Мудрый же действует, не умствуя, и для него десять тысяч лет — как одно мгновение. Для него все вещи в мире существуют сами по себе и друг друга в себя вмещают. Откуда мне знать, что привязанность к жизни не есть обман? Могу ли я быть уверенным в том, что человек, страшащийся смерти, не похож на того, кто покинул свой дом и боится в него вернуться? Красавица Ли была дочерью пограничного стражника во владении Ай. Когда правитель Цзинь забрал её к себе, она рыдала так, что рукава её платья стали мокрыми от слёз. Но когда она поселилась во дворце правителя, разделила с ним ложе и вкусила дорогие яства, она пожалела о том, что прежде печалилась. Так откуда мне знать, не раскаивается ли мёртвый в том, что прежде молил о продлении своей жизни?
Кто-то во сне пьёт вино, а проснувшись, льёт слёзы.
Кто-то во сне льёт слёзы, а проснувшись, отправляется на охоту.
Когда нам что-то снится, мы не знаем, что видим сон. Во сне мы можем даже гадать по своему сну и, лишь проснувшись, знаем, что то был только сон. Но есть ещё великое пробуждение, после которого узнаёшь, что в мире есть великий сон. А глупцы думают, что они бодрствуют и доподлинно знают, кто в мире царь, а кто пастух. До чего же они тупы! И вы, и Конфуций — это только сон, и то, что я называю вас сном, тоже сон. Такие речи кажутся загадочными, но если по прошествии многих тысяч поколений вдруг явится великий мудрец, понимающий их смысл, для него вся вечность времён промелькнёт как один день!
©
Цюйцяо-цзы спросил у Чан-У-Цзы:
— Я слышал от Конфуция, что мудрый не обременяет себя мирскими делами, не ищет выгоды, не старается избегнуть лишений, ни к чему не стремится и даже не держится за Путь. Порой он молчит — и всё выскажет, порой говорит — и ничего не скажет. Так он странствует за пределами мира пыли и грязи. Конфуций считал, что это всё сумасбродные речи, я же думаю, что так ведут себя мужи, постигшие сокровенный путь. А что думаете вы?
Чан-У-Цзы ответил:
— Услыхав такие речи, даже Жёлтый Владыка был бы смущён, разве мог уразуметь их Конфуций? К тому же ты чересчур скор в суждениях. Видишь яйцо — и уже хочешь слышать петушиный крик, видишь лук — и хочешь, чтобы тебе подали жаркое из дичи. А впрочем, я тебе кое-что несерьёзно расскажу, а ты уж несерьёзно послушай, ладно?
Способен ли кто-нибудь встать рядом с солнцем и луной, заключить в свои объятия вселенную, жить заодно со всем сущим, принимать всё, что случается в мире, и не видеть различия между людьми низкими и возвышенными? Обыкновенные люди трудятся, не покладая рук. Мудрый же действует, не умствуя, и для него десять тысяч лет — как одно мгновение. Для него все вещи в мире существуют сами по себе и друг друга в себя вмещают. Откуда мне знать, что привязанность к жизни не есть обман? Могу ли я быть уверенным в том, что человек, страшащийся смерти, не похож на того, кто покинул свой дом и боится в него вернуться? Красавица Ли была дочерью пограничного стражника во владении Ай. Когда правитель Цзинь забрал её к себе, она рыдала так, что рукава её платья стали мокрыми от слёз. Но когда она поселилась во дворце правителя, разделила с ним ложе и вкусила дорогие яства, она пожалела о том, что прежде печалилась. Так откуда мне знать, не раскаивается ли мёртвый в том, что прежде молил о продлении своей жизни?
Кто-то во сне пьёт вино, а проснувшись, льёт слёзы.
Кто-то во сне льёт слёзы, а проснувшись, отправляется на охоту.
Когда нам что-то снится, мы не знаем, что видим сон. Во сне мы можем даже гадать по своему сну и, лишь проснувшись, знаем, что то был только сон. Но есть ещё великое пробуждение, после которого узнаёшь, что в мире есть великий сон. А глупцы думают, что они бодрствуют и доподлинно знают, кто в мире царь, а кто пастух. До чего же они тупы! И вы, и Конфуций — это только сон, и то, что я называю вас сном, тоже сон. Такие речи кажутся загадочными, но если по прошествии многих тысяч поколений вдруг явится великий мудрец, понимающий их смысл, для него вся вечность времён промелькнёт как один день!
©
Frechling
Змей-искуситель
Верховный судья
Император Китая встретился с Лао-цзы и был настолько очарован им, что назначил его верховным судьёй.
Лао-цзы пытался отказываться от назначения, но тщетно. Тогда он согласился и сказал:
— Вы будете сожалеть об этом назначении, так как мои пути понимания и видения полностью отличаются от ваших.
Император настаивал, поскольку был уверен в необыкновенной мудрости этого человека.
Лао-цзы занял место верховного судьи и первое дело, которое он рассматривал, было о человеке, которого схватили на месте преступления за воровство в доме самого богатого человека. Фактически дело не рассматривалось, поскольку вора поймали на месте преступления, и он сам признался в содеянном.
Лао-цзы вынес ему знаменитый приговор, настолько уникальный и исполненный понимания, что никогда, ни до него, ни после никто не выносил такого приговора. Он гласил, что вора нужно отправить в тюрьму на шесть месяцев и богача тоже следует отправить в тюрьму на такой же срок.
Богач промолвил:
— Не могу поверить своим ушам! Мои деньги украдены, и меня же в тюрьму? То же самое наказание, что и вору! За что?
Лао-цзы сказал:
— Ты и есть первый вор, а он уже второй. Но тебе следовало бы вынести более суровое наказание. Ты собрал все ценности столицы в свои закрома и сделал тысячи людей голодными, а ведь это люди, которые производят! За счёт них ты живёшь. Ты великий эксплуататор.
Весь зал хранил молчание. Богач же сказал:
— Возможно, ты и прав, но перед тем, как ты отправишь меня в тюрьму, я хочу видеть императора.
Встретившись с императором, он сказал:
— Вы поставили верховным судьей человека, который осудил меня. Но помните, если я — вор, то вы — гораздо больший вор. Вы эксплуатируете всю страну. Отстраните этого человека, иначе он и вас объявит вором.
Император сказал:
— Признаю, это моё упущение, он предупреждал меня, что его понимание совершенно отлично от нашего. Мы поправим это дело.
Лао-цзы освободили от его обязанностей, и император сказал ему:
— Ты был прав, прости меня. У нас действительно разные способы мышления.
©
Император Китая встретился с Лао-цзы и был настолько очарован им, что назначил его верховным судьёй.
Лао-цзы пытался отказываться от назначения, но тщетно. Тогда он согласился и сказал:
— Вы будете сожалеть об этом назначении, так как мои пути понимания и видения полностью отличаются от ваших.
Император настаивал, поскольку был уверен в необыкновенной мудрости этого человека.
Лао-цзы занял место верховного судьи и первое дело, которое он рассматривал, было о человеке, которого схватили на месте преступления за воровство в доме самого богатого человека. Фактически дело не рассматривалось, поскольку вора поймали на месте преступления, и он сам признался в содеянном.
Лао-цзы вынес ему знаменитый приговор, настолько уникальный и исполненный понимания, что никогда, ни до него, ни после никто не выносил такого приговора. Он гласил, что вора нужно отправить в тюрьму на шесть месяцев и богача тоже следует отправить в тюрьму на такой же срок.
Богач промолвил:
— Не могу поверить своим ушам! Мои деньги украдены, и меня же в тюрьму? То же самое наказание, что и вору! За что?
Лао-цзы сказал:
— Ты и есть первый вор, а он уже второй. Но тебе следовало бы вынести более суровое наказание. Ты собрал все ценности столицы в свои закрома и сделал тысячи людей голодными, а ведь это люди, которые производят! За счёт них ты живёшь. Ты великий эксплуататор.
Весь зал хранил молчание. Богач же сказал:
— Возможно, ты и прав, но перед тем, как ты отправишь меня в тюрьму, я хочу видеть императора.
Встретившись с императором, он сказал:
— Вы поставили верховным судьей человека, который осудил меня. Но помните, если я — вор, то вы — гораздо больший вор. Вы эксплуатируете всю страну. Отстраните этого человека, иначе он и вас объявит вором.
Император сказал:
— Признаю, это моё упущение, он предупреждал меня, что его понимание совершенно отлично от нашего. Мы поправим это дело.
Лао-цзы освободили от его обязанностей, и император сказал ему:
— Ты был прав, прости меня. У нас действительно разные способы мышления.
©
Frechling
Змей-искуситель
Взгляни на свою тень
Учитель Ле-цзы учился у учителя Лесного с Чаши-горы, и учитель Лесной сказал:
— Если постигнешь, как держаться позади, можно будет говорить и о том, как сдерживать себя.
— Хочу услышать о том, как держаться позади, — ответил Ле-цзы.
— Обернись, взгляни на свою тень, и поймёшь.
Ле-цзы обернулся и стал наблюдать за тенью: тело сгибалось, и тень сгибалась; тело выпрямлялось, и тень выпрямлялась. Следовательно, изгибы и стройность исходили от тела, а не от тени. Сгибаться и выпрямляться — зависит от других вещей, не от меня. Вот это и называется: держись позади — встанешь впереди.
©
Учитель Ле-цзы учился у учителя Лесного с Чаши-горы, и учитель Лесной сказал:
— Если постигнешь, как держаться позади, можно будет говорить и о том, как сдерживать себя.
— Хочу услышать о том, как держаться позади, — ответил Ле-цзы.
— Обернись, взгляни на свою тень, и поймёшь.
Ле-цзы обернулся и стал наблюдать за тенью: тело сгибалось, и тень сгибалась; тело выпрямлялось, и тень выпрямлялась. Следовательно, изгибы и стройность исходили от тела, а не от тени. Сгибаться и выпрямляться — зависит от других вещей, не от меня. Вот это и называется: держись позади — встанешь впереди.
©
Frechling
Змей-искуситель
Возвращение к единству
У соседа Учителя пропал баран. Чтобы его найти, сосед поднял на ноги всю общину и попросил Учителя дать его учеников.
— Зачем так много людей для поисков одного барана? — спросил Учитель.
— На дороге много развилок, — ответил сосед.
— Отыскали барана? — спросил Учитель, когда они вернулись.
— Нет! Пропал!
— Почему же пропал?
— После каждой развилки на дорогах ещё развилки. Мы не знаем, по которой баран ушёл, поэтому и вернулись.
От огорчения Учитель изменился в лице и надолго умолк. За весь день он ни разу не улыбнулся. Удивляясь, ученики спросили его:
— Почему вы перестали говорить и улыбаться? Ведь баран — скотина дешёвая. К тому же он вам не принадлежал.
Учитель ничего не ответил, и они ничего не поняли. Один из учеников поведал обо всём судье. На другой день судья вместе с этим учеником пришёл к учителю.
— Осмелюсь задать вам вопрос, — сказал судья. — Кто из трёх братьев прав, а кто — не прав?
Некогда три брата учились у одного наставника. Постигнув учение о милосердии и долге, они вернулись домой. «Каково же учение о милосердии и долге?» — спросил их отец. Старший брат ответил: «Милосердие и долг велят мне беречь самого себя, а затем уж свою славу». Средний брат ответил: «Милосердие и долг велят мне стремиться к славе, не жалея при этом себя». А младший брат сказал: «Милосердие и долг велят мне сохранить и жизнь, и славу».
— А на чьей стороне истина в другой истории? — спросил Учитель. — Перевозчик, который жил на берегу реки, привык к воде, он смело плавал и управлял лодкой. На переправе он зарабатывал столько, что ему хватало прокормить сотню ртов. И вот, захватив с собой провизию, к нему приходят учиться. И чуть ли не половина учеников тонет. Вот какой вред причинило многим то, что одному принесло такую пользу!
Судья встал и молча вышел, а ученик, который его привёл, стал его укорять:
— Зачем ты задал такой далёкий от темы вопрос? Учитель ответил так туманно. В результате я ещё больше запутался.
— Увы! — сказал судья. — Ты жил вблизи Преждерождённого, упражняясь в его учении, и так плохо его понимаешь! Если баран пропал оттого, что на дороге много развилок, то философы теряют жизнь оттого, что наука многогранна. Это не означает, что учение в корне различно, что корень у него не один. Но это показывает, как далеко расходятся его ветви. Чтобы не погибнуть и обрести утраченное, необходимо возвращение к общему корню, необходимо возвращение к единству.
©
У соседа Учителя пропал баран. Чтобы его найти, сосед поднял на ноги всю общину и попросил Учителя дать его учеников.
— Зачем так много людей для поисков одного барана? — спросил Учитель.
— На дороге много развилок, — ответил сосед.
— Отыскали барана? — спросил Учитель, когда они вернулись.
— Нет! Пропал!
— Почему же пропал?
— После каждой развилки на дорогах ещё развилки. Мы не знаем, по которой баран ушёл, поэтому и вернулись.
От огорчения Учитель изменился в лице и надолго умолк. За весь день он ни разу не улыбнулся. Удивляясь, ученики спросили его:
— Почему вы перестали говорить и улыбаться? Ведь баран — скотина дешёвая. К тому же он вам не принадлежал.
Учитель ничего не ответил, и они ничего не поняли. Один из учеников поведал обо всём судье. На другой день судья вместе с этим учеником пришёл к учителю.
— Осмелюсь задать вам вопрос, — сказал судья. — Кто из трёх братьев прав, а кто — не прав?
Некогда три брата учились у одного наставника. Постигнув учение о милосердии и долге, они вернулись домой. «Каково же учение о милосердии и долге?» — спросил их отец. Старший брат ответил: «Милосердие и долг велят мне беречь самого себя, а затем уж свою славу». Средний брат ответил: «Милосердие и долг велят мне стремиться к славе, не жалея при этом себя». А младший брат сказал: «Милосердие и долг велят мне сохранить и жизнь, и славу».
— А на чьей стороне истина в другой истории? — спросил Учитель. — Перевозчик, который жил на берегу реки, привык к воде, он смело плавал и управлял лодкой. На переправе он зарабатывал столько, что ему хватало прокормить сотню ртов. И вот, захватив с собой провизию, к нему приходят учиться. И чуть ли не половина учеников тонет. Вот какой вред причинило многим то, что одному принесло такую пользу!
Судья встал и молча вышел, а ученик, который его привёл, стал его укорять:
— Зачем ты задал такой далёкий от темы вопрос? Учитель ответил так туманно. В результате я ещё больше запутался.
— Увы! — сказал судья. — Ты жил вблизи Преждерождённого, упражняясь в его учении, и так плохо его понимаешь! Если баран пропал оттого, что на дороге много развилок, то философы теряют жизнь оттого, что наука многогранна. Это не означает, что учение в корне различно, что корень у него не один. Но это показывает, как далеко расходятся его ветви. Чтобы не погибнуть и обрести утраченное, необходимо возвращение к общему корню, необходимо возвращение к единству.
©
C
copycat
Guest
Frechling
Змей-искуситель
Владеющий силой превращения
При чжоуском царе Му из страны на крайнем Западе явился человек, владеющий силой превращений. Входил в огонь и воду, проходил через металл и камень, переворачивал горы, менял течение рек, передвигал обнесённые стенами города. Поднимался в пустоту и не падал, проходил сквозь твёрдое, не встречая препятствий, тысячам и десяткам тысяч его превращений не было конца. Он изменял и форму вещей, и мысли людей.
Царь Му почитал его, словно духа, служил ему, словно царю, уступил ему царские покои, угощал его мясом вскормленных для жертв быков, баранов, свиней; чтобы развлекать его, отбирал лучших девушек-певиц. Однако тот человек не мог жить в царских покоях, находя их низкими и безобразными; не мог есть яств царской кухни, находя их сырыми и зловонными; не мог приблизиться к царским наложницам, находя их некрасивыми и вонючими.
Тогда царь Му стал воздвигать для него строение, призвав на помощь всё искусство своих мастеров по глине и дереву, по окраске красным и белым. Все пять сокровищниц опустели, пока башня была закончена. Высотой в тысячу жэней, она возвышалась над вершиной Южной горы и называлась Вздымающейся к Небу башней. Для башни выбрали красивейших из дев в Царствах Чжэн и Вэй, умастили их ароматными маслами, подрисовали им брови «усики бабочки», убрали причёску шпильками, продели в уши серьги, одели их в тончайший холст, украсили нефритовыми подвесками, различными душистыми травами. Заполнив башню, красавицы сыграли множество мелодий, чтобы развеселить человека, владевшего силой превращений.
Каждую луну царь подносил ему драгоценные одежды, каждое утро — тонкие яства. Тот же до всего снисходил как бы нехотя.
Прожив недолго в башне, тот человек пригласил царя прогуляться. Держась за его рукав, царь взлетел с ним ввысь на самое Срединное небо и очутился в его дворце. Дворец был построен из золота и серебра, усыпан жемчугом и нефритом. Возвышался он и над облаками, и над дождём, а на чём покоился — неведомо. Издали он казался пушистым облаком. Всё здесь для зрения и слуха, обоняния и вкуса было иным, чем в мире людей. Царь, считая, что оказался поистине в обители предков — Чистейшей Столице Пурпурной Звезды, наслаждался широтой мелодии небесной музыки. Наклонив голову, царь увидел внизу свой дворец и террасы, похожие на комья земли и кучи хвороста. Царю казалось, что прожил он здесь десятки лет, не вспоминая о своей стране. Но вот человек, владевший силой превращений, снова пригласил царя прогуляться, и они пришли туда, где наверху не видно было ни солнца, ни луны, а внизу — ни рек, ни морей. Свет и тени ослепили царя, и он не мог ничего разглядеть; звуки и эхо оглушили царя, и он не мог ничего расслышать. Все его кости и внутренние органы затрепетали, он не мог сосредоточиться, мысли у него омрачились, жизненная сила истощилась, и он стал уговаривать того человека вернуться обратно. Тот его толкнул, и царь камнем свалился в пустоту.
Очнулся он на том же месте, что и прежде. В свите были те же люди, что и прежде; вино перед ним ещё не высохло, кушанья ещё не остыли.
— Откуда я прибыл? — спросил царь.
— Государь сидел задумавшись, — ответили слева и справа.
Тут царь Му впал в беспамятство. Пришёл в себя лишь через три месяца и снова спросил человека, владевшего силой превращений. Тот ответил:
— Разве мы с государем двигались? Нет! Мы странствовали мысленно. А разве место, где мы жили, не иное, чем дворец государя? Разве места, где странствовали, не отличались от заповедника государя? Привыкнув к постоянному, сомневаешься в возможности забыться на время? При высшем же изменении в один миг можно исчерпать все возможные формы.
В большой радости царь перестал заботиться о государственных делах, наслаждаться своими наложницами и всеми мыслями предался далёким странствиям.
Он приказал запрячь в две колесницы восемь своих добрых коней. Промчались тысячу ли и прибыли в страну Огромных Охотников. Огромные Охотники подвезли царю и его людям на двух колесницах кровь белого лебедя для питья, молоко коровы и кобылицы для мытья ног. Напившись, поехали дальше и заночевали на склоне гор Союз Старших Братьев к югу от Красных Вод.
На другой день поднялись на вершину горы Союз Старших Братьев, чтобы полюбоваться на дворец Жёлтого Предка, и насыпали холм, чтобы оставить память грядущим поколениям. Затем отправились погостить к Матери Западных Царей и пировали над Озером Белого Нефрита.
Мать Западных Царей пела царю, а он вторил ей, но слова были печальны. Наблюдая, как закатилось солнце, прошедшее за день десятки тысяч ли, царь со вздохом сказал:
— Увы! Я — человек, который не обладал полнотой основных свойств, но увлекался наслаждениями. Потомки осудят меня.
Разве царь Му священен? Ведь он сумел исчерпать наслаждения в своей жизни и всё же умер, прожив до ста лет. В мире считали, что он поднялся ввысь.
©
При чжоуском царе Му из страны на крайнем Западе явился человек, владеющий силой превращений. Входил в огонь и воду, проходил через металл и камень, переворачивал горы, менял течение рек, передвигал обнесённые стенами города. Поднимался в пустоту и не падал, проходил сквозь твёрдое, не встречая препятствий, тысячам и десяткам тысяч его превращений не было конца. Он изменял и форму вещей, и мысли людей.
Царь Му почитал его, словно духа, служил ему, словно царю, уступил ему царские покои, угощал его мясом вскормленных для жертв быков, баранов, свиней; чтобы развлекать его, отбирал лучших девушек-певиц. Однако тот человек не мог жить в царских покоях, находя их низкими и безобразными; не мог есть яств царской кухни, находя их сырыми и зловонными; не мог приблизиться к царским наложницам, находя их некрасивыми и вонючими.
Тогда царь Му стал воздвигать для него строение, призвав на помощь всё искусство своих мастеров по глине и дереву, по окраске красным и белым. Все пять сокровищниц опустели, пока башня была закончена. Высотой в тысячу жэней, она возвышалась над вершиной Южной горы и называлась Вздымающейся к Небу башней. Для башни выбрали красивейших из дев в Царствах Чжэн и Вэй, умастили их ароматными маслами, подрисовали им брови «усики бабочки», убрали причёску шпильками, продели в уши серьги, одели их в тончайший холст, украсили нефритовыми подвесками, различными душистыми травами. Заполнив башню, красавицы сыграли множество мелодий, чтобы развеселить человека, владевшего силой превращений.
Каждую луну царь подносил ему драгоценные одежды, каждое утро — тонкие яства. Тот же до всего снисходил как бы нехотя.
Прожив недолго в башне, тот человек пригласил царя прогуляться. Держась за его рукав, царь взлетел с ним ввысь на самое Срединное небо и очутился в его дворце. Дворец был построен из золота и серебра, усыпан жемчугом и нефритом. Возвышался он и над облаками, и над дождём, а на чём покоился — неведомо. Издали он казался пушистым облаком. Всё здесь для зрения и слуха, обоняния и вкуса было иным, чем в мире людей. Царь, считая, что оказался поистине в обители предков — Чистейшей Столице Пурпурной Звезды, наслаждался широтой мелодии небесной музыки. Наклонив голову, царь увидел внизу свой дворец и террасы, похожие на комья земли и кучи хвороста. Царю казалось, что прожил он здесь десятки лет, не вспоминая о своей стране. Но вот человек, владевший силой превращений, снова пригласил царя прогуляться, и они пришли туда, где наверху не видно было ни солнца, ни луны, а внизу — ни рек, ни морей. Свет и тени ослепили царя, и он не мог ничего разглядеть; звуки и эхо оглушили царя, и он не мог ничего расслышать. Все его кости и внутренние органы затрепетали, он не мог сосредоточиться, мысли у него омрачились, жизненная сила истощилась, и он стал уговаривать того человека вернуться обратно. Тот его толкнул, и царь камнем свалился в пустоту.
Очнулся он на том же месте, что и прежде. В свите были те же люди, что и прежде; вино перед ним ещё не высохло, кушанья ещё не остыли.
— Откуда я прибыл? — спросил царь.
— Государь сидел задумавшись, — ответили слева и справа.
Тут царь Му впал в беспамятство. Пришёл в себя лишь через три месяца и снова спросил человека, владевшего силой превращений. Тот ответил:
— Разве мы с государем двигались? Нет! Мы странствовали мысленно. А разве место, где мы жили, не иное, чем дворец государя? Разве места, где странствовали, не отличались от заповедника государя? Привыкнув к постоянному, сомневаешься в возможности забыться на время? При высшем же изменении в один миг можно исчерпать все возможные формы.
В большой радости царь перестал заботиться о государственных делах, наслаждаться своими наложницами и всеми мыслями предался далёким странствиям.
Он приказал запрячь в две колесницы восемь своих добрых коней. Промчались тысячу ли и прибыли в страну Огромных Охотников. Огромные Охотники подвезли царю и его людям на двух колесницах кровь белого лебедя для питья, молоко коровы и кобылицы для мытья ног. Напившись, поехали дальше и заночевали на склоне гор Союз Старших Братьев к югу от Красных Вод.
На другой день поднялись на вершину горы Союз Старших Братьев, чтобы полюбоваться на дворец Жёлтого Предка, и насыпали холм, чтобы оставить память грядущим поколениям. Затем отправились погостить к Матери Западных Царей и пировали над Озером Белого Нефрита.
Мать Западных Царей пела царю, а он вторил ей, но слова были печальны. Наблюдая, как закатилось солнце, прошедшее за день десятки тысяч ли, царь со вздохом сказал:
— Увы! Я — человек, который не обладал полнотой основных свойств, но увлекался наслаждениями. Потомки осудят меня.
Разве царь Му священен? Ведь он сумел исчерпать наслаждения в своей жизни и всё же умер, прожив до ста лет. В мире считали, что он поднялся ввысь.
©
C
copycat
Guest
Frechling
Змей-искуситель
Где путь?
Учитель из Восточного Предместья спросил Чжуан-цзы:
— Где находится так называемый путь?
— Повсюду, — ответил Чжуан-цзы.
— Приведите пример, тогда лишь сумею понять.
— В муравье.
— А ещё ниже?
— В куколе.
— А ещё ниже?
— В черепице.
— А самое низкое?
— В моче и в кале.
Учитель из Восточного Предместья промолчал.
— Ваши вопросы, учитель, конечно, не были достойны сущности, — сказал Чжуан-цзы. — Чтобы постичь путь, вы спрашиваете, словно у надзирателя на рынке, как пинают свинью, узнавая, насколько жирна: чем ниже, тем яснее. Только вам не обязательно приводить пример — нет вещи, которая бы пути избежала. Таков истинный путь, таковы же и слова о великом. Есть три слова: Чжоу, Бянь, Сянь. Звучат они различно, а сущность одна, они обозначают одно — «повсюду». Попытаемся вместе странствовать по дворцу «Нигде», и суждениям о единстве общего не будет конца и предела. Попытаемся вместе с Недеянием стать простыми и спокойными, бесстрастными и чистыми, гармоничными и праздными! Отвлеклась бы от всего моя мысль, куда бы ни направилась, не знала бы предела, уходила бы, возвращалась и не знала бы, где остановиться. И я бы уходил и возвращался, не ведая, где она закончится, бродил бы по необъятным пространствам, вступил бы в область великого познания и не ведал бы, как его исчерпать. Вещество в вещах не отграничено от вещей, но вещи обладают пределом, так называемой границей вещи. Предел же беспредельного — это бесконечность конечного. Мы говорим о наполненном и пустом, об увядании и смерти. Для пути же наполненное не наполнено, пустое не пусто. Начало и конец для него не начало и конец; скопление и распад для него не скопление и не распад.
©
Учитель из Восточного Предместья спросил Чжуан-цзы:
— Где находится так называемый путь?
— Повсюду, — ответил Чжуан-цзы.
— Приведите пример, тогда лишь сумею понять.
— В муравье.
— А ещё ниже?
— В куколе.
— А ещё ниже?
— В черепице.
— А самое низкое?
— В моче и в кале.
Учитель из Восточного Предместья промолчал.
— Ваши вопросы, учитель, конечно, не были достойны сущности, — сказал Чжуан-цзы. — Чтобы постичь путь, вы спрашиваете, словно у надзирателя на рынке, как пинают свинью, узнавая, насколько жирна: чем ниже, тем яснее. Только вам не обязательно приводить пример — нет вещи, которая бы пути избежала. Таков истинный путь, таковы же и слова о великом. Есть три слова: Чжоу, Бянь, Сянь. Звучат они различно, а сущность одна, они обозначают одно — «повсюду». Попытаемся вместе странствовать по дворцу «Нигде», и суждениям о единстве общего не будет конца и предела. Попытаемся вместе с Недеянием стать простыми и спокойными, бесстрастными и чистыми, гармоничными и праздными! Отвлеклась бы от всего моя мысль, куда бы ни направилась, не знала бы предела, уходила бы, возвращалась и не знала бы, где остановиться. И я бы уходил и возвращался, не ведая, где она закончится, бродил бы по необъятным пространствам, вступил бы в область великого познания и не ведал бы, как его исчерпать. Вещество в вещах не отграничено от вещей, но вещи обладают пределом, так называемой границей вещи. Предел же беспредельного — это бесконечность конечного. Мы говорим о наполненном и пустом, об увядании и смерти. Для пути же наполненное не наполнено, пустое не пусто. Начало и конец для него не начало и конец; скопление и распад для него не скопление и не распад.
©
Frechling
Змей-искуситель
Волосок за мир
Цинь-Цзы спросил Ян Чжу:
— Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло помочь миру?
— Миру, конечно, не помочь одним волоском.
— А если бы можно было, выдернул бы?
Ян Чжу промолчал.
Цинь-Цзы вышел и передал обо всём Мэнсунь-Яну.
Мэнсунь-Ян сказал:
— Ты не проникся мыслью учителя. Разреши тебе это объяснить. Согласился бы ты поранить себе кожу, чтобы получить тьму золота?
— Согласился бы.
— Согласился бы ты лишиться сустава, чтобы обрести царство?
Цинь-Цзы промолчал.
— Рассудим. Ведь волосок меньше кожи; кожа меньше сустава. Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа, и кожа, собираясь, образует сустав. Разве можно пренебречь даже волоском, если он — одна из тьмы частей тела?
— Мне нечего тебе ответить, — сказал Цинь-Цзы. — Но если спросить о твоей речи Лао-цзы и Стража Границы, они признали бы справедливыми твои слова; если спросить о моей речи великого Молодого Дракона и Мо Ди, они признали бы справедливыми мои слова.
Мэнсунь-Ян, обратившись к своим ученикам, заговорил о другом.
©
Цинь-Цзы спросил Ян Чжу:
— Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло помочь миру?
— Миру, конечно, не помочь одним волоском.
— А если бы можно было, выдернул бы?
Ян Чжу промолчал.
Цинь-Цзы вышел и передал обо всём Мэнсунь-Яну.
Мэнсунь-Ян сказал:
— Ты не проникся мыслью учителя. Разреши тебе это объяснить. Согласился бы ты поранить себе кожу, чтобы получить тьму золота?
— Согласился бы.
— Согласился бы ты лишиться сустава, чтобы обрести царство?
Цинь-Цзы промолчал.
— Рассудим. Ведь волосок меньше кожи; кожа меньше сустава. Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа, и кожа, собираясь, образует сустав. Разве можно пренебречь даже волоском, если он — одна из тьмы частей тела?
— Мне нечего тебе ответить, — сказал Цинь-Цзы. — Но если спросить о твоей речи Лао-цзы и Стража Границы, они признали бы справедливыми твои слова; если спросить о моей речи великого Молодого Дракона и Мо Ди, они признали бы справедливыми мои слова.
Мэнсунь-Ян, обратившись к своим ученикам, заговорил о другом.
©