Tanatos
este perpetua
Татьяна Толстая. КысьВиктор Иваныч голубчику руку пожал, поблагодарил:
- Очень хорошо сказали, товарищ. Благодарим вас. От общества охраны
памятников, Никита Иваныч, вас попрошу!
- Как же не понимать?..
Татьяна Толстая. КысьВиктор Иваныч голубчику руку пожал, поблагодарил:
- Очень хорошо сказали, товарищ. Благодарим вас. От общества охраны
памятников, Никита Иваныч, вас попрошу!
Так что же вы обо всём этом думаете, Уотсон? - спросил Шерлох Холмс, откидываясь на спинку кресла.
- По-моему, это в высшей степени тёмное и грязное дело.
- Достаточно грязное и достаточно тёмное.
- Но если наша гостья права, утверждая, что пол и стены в той комнате крепки, что через двери, окна и печную трубу невозможно туда проникнуть, её сестра в минуту своей таинственной смерти находилась в полном одиночестве.
Татьяна Толстая. КысьБенедикт голову задрал, - точно: клетка из прутиков плетеная,
высокая-превысокая; в клетке цельное дерево растет, а на самой на верхушке -
гнездо, а в гнезде, точно, зайцы. Вот один хвост высунул, помахивает. Будто
дразнится.
- Пусть этот малый думает, что мы архитекторы, - сказал Холмс, - тогда наш приезд не вызовет особых толков. Добрый день, мисс Стонер! Видите, как точно мы сдержали своё слово!
Татьяна Толстая. КысьПоднес к глазам. Мусорок такой ровненький... как нитки... смотрел,
дивясь... Вдруг словно бы нитка распалась и по глазам ударила: "и свеча, при
которой она читала полную тревог и обмана жизнь..." Ахнул: буквы! Точно,
буквы! Написано мелко-мелко, до того уж аккуратно, и не коричневые, а
черные... Послюнил палец, потер бересту: сразу протер дырку.
Холмс начал расхаживать по нерасчищенной лужайке, с глубоким вниманием изучая внешний вид окон.
- Насколько я понимаю, тут комната, в которой вы жили прежде. Среднее окно - из комнаты вашей сестры, а третье окно, то, что ближе к главному зданию, - из комнаты доктора Ройлотта...
- Совершенно правильно. Но теперь я живу в средней комнате.
- Понимаю, из-за ремонта. Кстати, как-то незаметно, чтобы эта стена нуждалась в столь неотложном ремонте.
- Совсем не нуждается. Я думаю, это просто предлог, чтобы убрать меня из моей комнаты.
Татьяна Толстая. Кысь- Уж сколько раз сегодня слышу, а все приятно! Вот бы каждый день так!
Шакал на нее из своего угла покосился: своеволие выражает. А сказать-то
и нечего: сегодня велено только проздравлять, а не обижать, ничего. Завтра
ей врежет, надо думать.
- Да, утончёенное и ужасное. Когда врач совершает преступления, он ужаснее всех прочих преступников. У него сильные нравы и опасные знания... Этот человек очень хитер, но я надеюсь, Уотсон, что нам удастся перехитрить его. Сегодня ночью нам предстоит пережить немало страшного, и потому прошу вас, давайте пока спокойно покурим трубки и проведём эти несколько часов, разговаривая о чём-нибудь более весёлом.
Татьяна Толстая. Кысь...Ну, съездил, пушкина обсмотрел. Ребят малых шуганул, чтоб по нем не
лазали. Хотел снежок вокруг обтоптать, да из саней вылезать поленился.
Обсмотрел... ну и обсмотрел. Пущай стоит, места не простоит.
- Посмотрите-ка, Холмс, - сказал я. - Какой-то сумасшедший бежит. Не понимаю, как родные отпускают такого без пресмотра.
Я стоял у сводчатого окна нашей комнаты и глядел вниз, на Бейкер-стрит.
Холмс лениво поднялся с кресла, встал у меня за спиной и, засунув руки в карманы халата, взглянул в окно.
Татьяна Толстая. КысьВышел пожилой голубчик, положил на красную подушечку клок замурзанный,
обтерханный не-разбери-чего, и камушком придавил, чтоб ветром не сдуло. Тут
все бабы ихние в голос зарыдали, завыли, как испорченные. Одной вроде как
плохо стало, так ее поддерживали и в личико ей руками махали.
- Вы пришли ко мне, чтобы рассказать, что с вами случилось? - сказал он. - Успокойтесь, придите в себя, и я с радостью выслушаю всё, что вы имеете сказать.
Татьяна Толстая. КысьА какой у нас товар. Сами мышей едим. "Мыши - наша опора", так и Федор
Кузьмич, слава ему, учит. Но народ у нас жалостливый, собрали по избам кто
чего, выменяли на ремешки и отпустили их с Богом. После много о них
разговору было: все вспоминали, какие они из себя, да что за сказки
рассказывали, да зачем они к нам-то шли.
Вчера утром я сидел в своём кабинете в банке, и кто-то из клерков принёс мне визитную карточку... Я вздрогнул, прочитав имя, потому что это был не кто иной, как... Впрочем, пожалуй, даже вам я не решусь его назвать. Это имя известно всему миру: имя одной из самых высокопоставленных и знатных особ Англии. Я был ошеломлён оказанной мне честью и, когда он вошёл, хотел было выразить ему своё глубокое уважение и восхищение. Но он прервал меня: ему, видно, хотелось как можно быстрее удалить неприятное для него дело.
Татьяна Толстая. КысьК Марфушке думал сходить. Передумал. Шутить скучно было, а в воплях ее
да оладьях не было уж того интересу.
Сходил к дому, где Варвара Лукинишна жила. Посмотрел через забор. Белье
на веревках висит. Во дворе желтунчики выросли. Не зашел.
- Человек, который любит искусство ради искусства, - заговорил Шерлок Холмс, отбрасывая в сторону страницу с объявлениями из "Дейдли телеграф", - самое большое удовольствие зачастую черпает из наименее значительных и ярких его проявлений.
Татьяна Толстая. Кысь- Смерть вырвала из наших рядов, - продолжал Виктор Иваныч, -
незаменимого труженика. Светлого человека. Достойного гражданина. - Виктор
Иваныч уронил головку на грудь и помолчал. Бенедикт присел и заглянул ему в
личико: плачет? Нет, не плачет. Посмотрел на Бенедикта со злобой. Снова
головкой-то дернул и продолжает. - Горько. Бесконечно горько. В преддверии
славной годовщины, двухсотлетия Взрыва, - ...
- Возможно вы ошибаетесь, - продолжал он, подхватив щипцами тлеющий уголёк и раскуривая длинную трубку вишнёвого дерева, которая заменяла глиняную в те дни, когда он был настроен скорее спорить, нежели размышлять, - возможно, вы ошибаетесь, стараясь приукрасить и оживить ваши записки, вместо того, чтобы ограничиться сухим анализом причин и следствий, который единственно может вызвать интерес в том или ином деле.
Татьяна Толстая. Кысь- О Господи, твоя воля!.. Прости, Господи, но что ж ты за дубина
великовозрастная!.. митрофанушка, недоросль, а еще Полины Михайловны сын!
Впрочем, я сам виноват. Надо было тобой раньше заняться. Ну вот теперь мне
будет дело на старости лет. Поправим. Профессия у тебя хорошая, ты начитан,
- да?
- Это дело может оказаться более интересным, нежели вы предполагаете. Вспомните случай с голубым карбункулом, который сначала вы сочли просто недоразумением, а потом он потребовал серьёзного расследования. Так может получится и на этот раз.