Макаревич. Предатель или жертва пропаганды.
- Автор темы netix
- Дата начала
AWR
Местный
Андрей Макаревич: может, меня бы уже повесили, если бы не письмо в мою поддержку от Пугачевой, Ярмольника и Прохоровой
http://tvrain.ru/articles/andrej_ma...kontsertov_i_pomoschi_ally_pugachevoj-377258/
http://tvrain.ru/articles/andrej_ma...kontsertov_i_pomoschi_ally_pugachevoj-377258/
Музыкант Андрей Макаревич был в гостях программы Hard day's night и рассказал о том, как сотрудники ФСБ звонят организаторам его концертов, почему во время войны в Украине не пишется музыка, какую роль в его судьбе сыграла Алла Пугачева и почему Михаил Прохоров был бы хорошим президентом.
Дзядко: Андрей Вадимович, все время приходят новости об отмене ваших концертов, к сожалению, здесь, отмене там, в разных городах. А когда у вас был последний концерт, который прошел, как было задумано, без проблем от начала до конца?
Макаревич: Начнем с того, что вне пределов РФ концерты продолжают проходить, как задумано, и с большим успехом. Мы с «Машиной» недавно съездили в Витебск, Минск, в Ригу. С «Креолами» мы съездили в Кишинев, потом с проектом «Идиш-джаз» мы большой сделали тур по Америке с заездом в Канаду. Я не могу сказать, что мы совсем сидим без работы. Мало того, какие-то джазовые истории в Москве происходят постоянно. Я понимаю, что это клубы, но это на клубы и рассчитано. Что касается больших концертов, ну да, продолжает эта бредятина происходить. Я отлично знаю механизм, который работает, и как он работает.
Дзядко: А опишите, как это происходит.
Макаревич: Звонят товарищи либо из местного ФСБ либо, если большая площадка, серьезная, то из Москвы, и мягко просят, как свойственно «вежливым людям», не проводить, ну не надо, вам же здесь еще работать, сейчас не тот момент, ну не надо. Поскольку организаторы, в основном, коммерчески ориентированы, они понимают, что им здесь еще работать, у них жены, дети, и они решают не связываться с этой историей. Организаторы более настойчивые пытаются перенести в другой зал. На следующий день звонят в другой зал, говорят: «Ну мы же вас просили. Ну зачем вы это делаете?»
Желнов: А кто звонит именно?
Макаревич: Ну они же не представляются.
Желнов: Ну как?
Макаревич: Ну так вот. Бумаг нет, никаких письменных распоряжений запретить Макаревича или «Машину времени» не существует. Или это настолько закрытое письменное распоряжение, что мы его никогда не увидим.
Желнов: А у вас эта информация откуда?
Макаревич: От организаторов, естественно.
Желнов: Они вам рассказывают?
Макаревич: Да. Их еще просят объяснять отмену концерта либо техническими причинами, либо тем, что возмущенный народ не хочет идти на концерты и плохо покупает билеты.
Барабанов: Мы сейчас обсуждали с коллегами перед эфиром, что существуют некие опросы, согласно которым какой-то процент – 45%...
Монгайт: «Левада-центр».
Барабанов: «Левада-цент», 45% считает Макаревича предателем. Мы можем не верить опросам, говорить, что они подтасованы или подвергаются сомнению, но честно могу сказать, что сталкивался за последний месяц несколько раз с такими репликами, типа того, что хотели пригласить Макаревича на зимние корпоративы, решили не приглашать. Но есть и более жесткие формулировки – купил билет, потом посмотрел телевизор – фиг ему, а не мои денежки. Я понимаю, что статистической в этом основы никакой нет, это чисто мои ощущения. С вашей точки зрения, каков тот процент, который действительно отвернулся?
Макаревич: Боря, я не знаю, и я не собираюсь подсчитывать. Я знаю совершенно точно, что того процента, который не отвернулся, мне вполне достаточно, чтобы заполнить любой зал. И когда мне рассказывают, что в Красноярске было продано два билета, поэтому концерт пришлось отменить, то они как-то совсем перегнули. Написали бы, что 200 билетов хотя бы.
Барабанов: Есть такой традиционный вопрос накануне зимнего чеса, как принято говорить, у коммерческой прессы, естественно, деловой, ваши планы на декабрь. Больше предложений, меньше?
Макаревич: Уже очень много лет мы не злоупотребляем этими корпоративами, потому что, в общем, мы не голодаем, удовольствия эти выступления доставляют мало, потому что собираются не по твоему поводу. И наблюдать, как более-менее сильно выпившие люди, вспотев, танцуют под твои песни, радости не доставляет.
Монгайт: Это значит, что у вас нет предложений?
Макаревич: Есть какие-то предложения. Этим занимается директор. Мы никогда так много не работали, и это не было никогда нашей основной задачей.
Монгайт: А вам не кажется, что эта вынужденная ситуация вовлекла в тот тяжелый ареал политический, в который вы сейчас попали, не только вас, но и ваших коллег по «Машине времени» и по Креольскому оркестру? И как они реагируют на все это?
Макаревич: Абсолютно нормально реагируют. Никаких дискуссий на эту тему у нас не происходило.
Монгайт: Они, наверное, обсуждают с вами, как дальше строить стратегию.
Макаревич: Ничего они не обсуждают относительно моей стратегии. Я никакой стратегии не строю, я занимаюсь своим делом и продолжаю считать, что музыка – это мое дело основное. А то, что я периодически высказываю свои мнения по поводу происходящего, я это и раньше делала.
Монгайт: Сейчас стало сложнее выстраивать музыкальную стратегию, труднее быть музыкантами в России в этой ситуации. Наверное, они с вами обсуждают, как дальше быть.
Макаревич: Я склонен считать, что чем больше идиотизма в ситуации, тем быстрее она проходит. Я все-таки оптимист.
Казнин: Вы отмахнулись как-то от этих процентов. Понятно, что вы всегда зал соберете. Даже если 1% от населения будет приходить, уже мест не будет. Но все-таки есть и другие опросы про 85% поддерживающих политику России в связи с Украиной. Неужели у вас нет обиды к огромному количеству людей, которые из-за политических взглядов, высказываний, не относящихся к музыке, могут на вас, как на музыканта, поставить крест?
Макаревич: А почему я должен на них обижаться? Я вообще не пряник, чтобы всем нравится. У меня не было такой задачи. Мне интересны те, кому интересен я. А человек имеет право думать так, как он считает нужным, поддерживать того, кого он считает нужным. Это его личное дело. Если им нравится, что Крым наш, значит, им нравится, что Крым наш. Поживем и увидим, кто был прав.
Желнов: Андрей Вадимович, а вас почему так это подстегнуло, что вы активно стали высказываться и включились в эту политическую повестку? До этого никогда замечены вы в этом не были, с властью дружили.
Макаревич: Во-первых, не переоценивайте степень моих политических высказываний в смысле количества. Я на протяжении полутора месяца вообще не дал ни одного интервью никому. Мне крайне не хочется участвовать во всей этой политической каше. Это абсолютно не мое. Помните анекдот про мальчика, который пять лет молчал, а потом сказал, что каша несоленая? А до этого она была соленая. Просто я физически иногда не могу с собой ничего поделать, когда, на мой субъективный взгляд, степень несправедливости происходящего зашкаливает или степень вранья зашкаливает, а я знаю, как обстоит на самом деле. Только это. И как только это войдет в приемлемую колею хотя бы, я замолчу на век, я вам обещаю.
Желнов: А когда вышла из приемлемой колеи, это мы говорим сейчас об Украине или вас и раньше подрывало высказаться?
Макаревич: Началось все с Украины, конечно. Так по мелочи все это было терпимо.
Барабанов: В вашем случае катализатором послужило выступление в Славянске.
Макаревич: Похоже на то, что да.
Барабанов: А у вас нет ощущения, что это был лишь повод, а на самом деле причиной резкой агрессии по отношению к вам стали ваши колонки, если я не ошибаюсь, в «Московском комсомольце», когда вы регулярно стали говорить о каких-то вещах, апеллируя первому лицу государства, когда вы начали выводить какие-то проблемы, которые вас волнуют, именно на этот уровень?
Макаревич: Я не думаю. В том же «МК» есть Минкин, который столько писем напрямую президенту написал, что это отдельная книга.
Желнов: Но он журналист все-таки.
Макаревич: А какое это имеет значение? Он такой же гражданин, как и я, такой же человек. Для меня есть элемент необъясненности во всей этой истории, потому что я знаю людей, не хочу имен называть, они вам также хорошо известны, которые более жестко высказываются, чем я. Я знаю массу артистов, которые ездят на Украину с коммерческими концертами и сейчас. И ничего, это не вызывает никакой ярости власти.
Барабанов: Масса вряд ли.
Макаревич: Хорошо, не масса, но есть.
Дзядко: Но вы же видите, какой стало новостью, что «Аквариум» выступит в Киеве. Информация об одном концерте в одном городе преподносится, как новость политического характера.
Барабанов: Вы не пытались отговорить?
Макаревич: Борю? Слушай, мы с ним ровесники. Почему я должен его отговаривать? Он мудрейший человек, он прекрасно знает, что он делает, осознает все возможные и невозможные последствия.
Казнин: Если бы была возможность, вы сейчас по-другому поступили?
Макаревич: Нет.
Казнин: Зная последствия?
Макаревич: Точно так же. Я очень хорошо помню, как на последней открытой линии с Путиным писатель Лукьяненко похвастался, что он запретил переводить свои книги на украинский язык. Путин сказал: «Напрасно, наоборот, мы должны как можно больше нашей культуры нести в Украину». Я полностью его поддерживаю.
Монгайт: А что случилось с вами тогда? Почему именно вы?
Макаревич: Я не знаю. У меня нет на это ответа.
Монгайт: А вы искали на это ответ?
Макаревич: Вы знаете, есть такое количество более интересных занятий в жизни, а жизнь коротка.
Барабанов: Можно о них поговорить? Вы упомянули, что вы голодаете. Не секрет, что о вас говорят сейчас, и когда о вас говорят люди, то говорят: «Ну ладно, музыку ему сейчас чуть-чуть кислород перекрыли, но в принципе у него все нормально». Мы знаем о телекомпании, мы знаем о туристическом бизнесе.
Макаревич: Никогда.
Барабанов: Что есть, кроме музыки?
Макаревич: Телевизионная компания есть. Есть масса занятий, я пишу, у меня выходят книги. В ноябре выйдут сразу две, одна, правда, компиляция, они прозу собрали в сборник, а вторая – новая. Завтра я в Питере буду читать лекцию, с которой тоже была масса проблем. Открытая лекция, это Катя Гордеева делает. При том, что это совершенно не политическая история, тема лекции «Что такое красота?», тем не менее…
Желнов: Мешали.
Макаревич: Это только Гордеева могла отбить, конечно.
Монгайт: Вас, как рокера, должна вдохновлять невероятно эта ситуация, потому что рок живет в ситуации противодействия. Нет? Вас это никаким образом не инспирирует?
Макаревич: Наверное, я не рокер. Я так люблю, когда все нормально. Мне совершенно таких стимуляторов не нужно. Это какой-то, как Окуджава писал, самый примитивный метод творчества, человеку на ногу наступили, ему больно, он и кричит, ну вот и песня получилась. Я могу без этого обходиться вполне. Удовольствия мне это не доставляет.
Желнов: В последнее время вокруг вас появился дополнительный флер, биография №2, можно сказать, перезагрузка произошла. Разве это не должно вас стимулировать как творческого человека, как музыканта?
Макаревич: Нет. Во-первых, все эти разговоры вам гораздо слышнее, чем мне, ей Богу. Я, как жил, так и живу, и не очень этим интересуюсь.
Желнов: Премьера вашей песни на сайте Кашина вызвала целый информационный повод. Когда еще можно такое вспомнить, что песня Андрея Макаревича, выходящая, как сингл, вызывает цитирование в агентствах ИТАР-ТАСС, РИА «Новости», просто становится новостным поводом?
Макаревич: Я не знаю, но это приятно, что столько внимания. Но мне кажется, что я во все времена достаточно ответственно относился к тому, что я делаю. Поэтому больше внимания или меньше внимания на мое собственное внимание влияние не оказывает.
Казнин: Это новый опыт в вашей жизни такие нападки? Такое бывало у вас?
Макаревич: Ну конечно, в конце 70-х, просто не такого масштаба. И находились мы немножко не в том положении, но все мы это проходили. Терминология, я поражаюсь, она просто… Что же так все бездарно? Не придумали ни одной новой фразы. Все это из 70-х, а 70-ые из 30-х.
Барабанов: Моя коллега начала «Вы, как рокер», вы, как мужчина, мне кажется, что любой мужчина любит, чтобы все было под контролем. Скажем, год назад вы произвели на меня впечатление человека, у которого все под контролем, с которым уж точно ничего не случится. Сейчас этот контроль утерян в самом жизненном, может, бытовом смысле?
Макаревич: Я этого не ощущаю. То, что отменяются концерты, это не вся моя жизнь. Это большая ее часть, естественно, это все малоприятные события, но в остальном я продолжаю заниматься любимыми делами, стараюсь их делать хорошо.
Монгайт: Вы начали говорить, что все в порядке, когда вы гастролируете за пределами РФ. Вы не видите своего будущего музыкального именно в этой роли, то есть человека, который поет для диаспоры? И в принципе возможно ли это?
Макаревич: Я привык решать проблемы по мере их поступления.
Монгайт: А еще не поступило?
Макаревич: Пока нет. Я очень не хочу покидать свою страну.
Желнов: А когда вы будете об этом всерьез задумываться?
Макаревич: Откуда я знаю? Я бы не хотел, чтобы это вообще произошло, потому что повторяю: мне очень не хочется никуда отсюда уезжать.
Дзядко: Но вы задумываетесь об этом в связи с последними событиями?
Макаревич: Когда, не дай Бог, ситуация до этого дойдет, что мне совсем дышать тут не дадут, тогда буду задумываться. А чего тут задумываться? Сел и поехал.
Монгайт: Скажите, а какие программы производит ваш телевизионный продакшн, и где они выходят?
Макаревич: Одно время мы много производили. Мы делали цикл с Радзинским большой, мы делали со Сванидзе большой исторический цикл. Мы делали для СТС про собак такую смешную передачу, как взять из приюта собаку. Но основное – это «Смак», конечно.
Монгайт: И сейчас остается «Смак»?
Макаревич: Да.
Монгайт: Как же могла при том, что вы производите «Смак», произойти та ситуация, когда ваш портрет заменили в студии? Вы слышали про это, естественно?
Макаревич: Это лишний раз доказывает абсолютно болезненное наше восприятие. В нормальные времена мы портреты перевешивали несколько раз.
Монгайт: А кто появлялся там, кроме вас?
Макаревич: Пушкин, Толстой, Лавуазье, Эйнштейн, там вообще великие люди человечества. Я не знаю, по какой причине. Бликовал он оператору, например, взяли и повесили что-то другое. И какая поднялась буча. Ребята, мы все больные немножко.
Монгайт: Просто такой момент – вы стали чаще бликовать.
Макаревич: Надо к этому относиться спокойно, не создавать истерику там, где нет реального повода.
Желнов: Андрей Вадимович, вы упомянули про неких чекистов и местных и федеральных с Лубянки, которые звонят. А кто со стороны власти с вами в такую войну вступил? У нас был в эфире несколько недель назад Владимир Толстой, советник президента по культуре. Он говорил об этом в эфире и после эфира, что это дикость, и для Путина это такая же дикость, если это происходит с Макаревичем, уж точно это не Путин, не вторые лица в стране инициировали.
Макаревич: Это вторые лица инициировали. У меня нет никаких письменных доказательств, но, насколько мне известно, это Володин, что бы он ни говорил на эту тему. Я не знаю, чем я вызываю у него такую персональную ярость, чем-то я ему очень не нравлюсь.
Монгайт: А вы знакомы?
Макаревич: Нет.
Дзядко: А у вас есть хоть какие-то предположения, почему вдруг?
Макаревич: Есть, у меня есть основания, но я не хотел бы сейчас называть источников информации.
Монгайт: А вы не пытались, например, с ним встретиться? Обычно же говорят, что надо решить вопрос с тем, кто инициировал.
Макаревич: Зачем? Он скажет: «Да это не я. Вы неправы, Андрей Вадимович, в ваших заявлениях, но это не я». И я повернусь и пойду. «Это общественная реакция на ваше поведение». Как сказал Песков после какого-то моего заявления, он сказал, что это реакция общества. Ну да, это, наверное, реакция общества, насмотревшегося вранья по телевизору в мой адрес. На кого-то это не действует, а на кого-то – действует.
Желнов: Андрей Вадимович, вы знакомы с Владимиром Путиным, он был давно еще на вашем юбилейном концерте в «Олимпийском», потом вы были вместе на концерте Пола Маккартни. В общем, знакомы. Почему не было желания с ним где-то увидеться, попросить об этой встречи?
Макаревич: Не переоценивайте степень нашего знакомства.
Желнов: Тем не менее, оно есть. У вас есть, как у известного на всю страну человека, есть ресурс.
Макаревич: Наверное, он меня узнает. Я его тоже?
Желнов: Почему ответа не было, как вам объяснили?
Макаревич: Вы у меня спрашиваете? Спросите у него.
Казнин: А вы ощущаете на улице изменение отношения к вам?
Макаревич: Что меня и заставляет усомниться в этих цифрах. Я же хожу по улицам так же, как и вы. И вот от 10 до 20 человек в день ко мне подходят незнакомых и говорят: «Спасибо вам большое». Я не очень понимаю, за что, но пожалуйста. Ни один пока еще не подошел и не сказал: «Предатель, изменник родины!». Вот и все.
Барабанов: Я хотел бы продолжить тему друзей, ведь есть кто-то, кто остается с тобой в трудную минуту, есть кто-то, кто откалывается. Есть люди, чье поведение в этой сложной ситуации было для вас неожиданностью?
Экономист Андрей Мовчан о будущем рубля: «Единственное, чего нельзя делать с нашим правительством, — доверять ему»
Макаревич: Из друзей нет.
Казнин: Знакомых.
Макаревич: Знакомых у меня огромное количество. На весь круг знакомых я никогда надежд не возлагал.
Барабанов: Вы долгое время поддерживали и сотрудничали с Михаилом Прохоровым и даже неоднократно говорили, что видите в нем политика будущего.
Макаревич: Да, и я продолжаю так считать.
Барабанов: А не кажется ли вам, что он слишком спокойно и даже флегматично ведет себя?
Макаревич: Это небыстрое дело. Я продолжаю быть уверенным в том, что время работает на нас.
Дзядко: А если конкретно говорить про кампанию травли в ваш адрес?
Макаревич: Они написали письмо большое и Ирина Дмитриевна, и Пугачева там была, Ярмольник там был. Как ни странно, там не музыканты были.
Монгайт: А вы ожидали от Аллы Борисовны?
Макаревич: Я ни от кого ничего не ожидаю, честно, не строю никаких иллюзий. Я рассчитываю на свои собственные силы.
Желнов: То, что Пугачева вступилась?
Макаревич: Приятно.
Монгайт: Но это не сработало.
Макаревич: А как должно сработать? Может, меня бы уже повесили, если бы письма не было. Я же не знаю.
Барабанов: Это, наверное, самый главный вопрос, как мы себе это представляем, как должно произойти, как должно вернуться на ту старую колею.
Монгайт: Концерт в Курске должен был состояться, и по телевидению должны прекратить выпускать фильмы про друзей хунты. Вот и все.
Макаревич: Ну прекратят. Они же не могут вечно выпускать про друзей хунты.
Барабанов: Скоро друзья кончатся.
Макаревич: В общем, да. Можно сериал сделать.
Дзядко: Если говорить про реакцию музыкантов. Складывается ощущение у меня, возможно, ошибочное, что массовой единой поддержки музыкального цеха…
Макаревич: А откуда такие идеалистические ожидания относительно массовой поддержки музыкального цеха? С чего бы это?
Барабанов: Потому что в какой-то момент это коснется их тоже.
Дзядко: А, во-вторых, потому что вы братья, как говорится, по одному делу.
Макаревич: Как говорят в тюрьме, умри ты сегодня, а я завтра. Может, они думают, что если они не будут высовываться, их это не коснется. А их это не касается. Вообще у каждого свой взгляд на вещи, и я совершенно не готов кого-то осуждать. Просто узнаешь о людях больше и больше.
Дзядко: Но вас это эмоционально задевает?
Макаревич: Нет, потому что я это предполагал.
Монгайт: Вы говорили Наталье Синдеевой в интервью на нашем канале, что эта вся ситуация не дает вам писать песни, вы прям признавались ей в этом, что трудно пишутся песни в ситуации, когда все вокруг против друг друга. Или это была какая-то другая интерпретация?
Макаревич: Вообще, наверное, у каждого автора своя среда, необходимая для написания песен. Наверное, у всех по-разному. Наверное, кому-то нужна битва. Мне не хочется писать песен, когда я знаю, что рядом убивают людей, например. Как-то у меня одно с другим не вяжется. Я так устроен.
Монгайт: То есть в благополучные нефтяные нулевые вам было лучше?
Макаревич: В разумные нормальные времена я себя чувствую гораздо лучше.
Желнов: А что вы называете разумными?
Макаревич: Когда не идет война, когда вопросы, если они возникают, они решаются миром, путем человеческих разговоров.
Казнин: Вы сейчас производите впечатление человека, для которого, по сути, ничего не изменилось, помимо отмены концертов, не видите изменения отношения к себе, ваша жизнь никак не изменилась, вы даже эмоционально не реагируете. Закончись все это сейчас, жизнь опять войдет в свою колею, и, например, будь какие-то выборы ближайшие, вас попросят выступить на каком-то концерте в поддержку Владимира Путина, вы согласитесь?
Макаревич: Нет. Я готов поддерживать президента, если мои представления о том, как он должен вести политику, совпадают, как он это делает. Мне кажется, это абсолютно нормально для любого человека, который его выбирает или не выбирает.
Желнов: Но раньше же совпадало.
Макаревич: Я что-то не помню, что бы я в поддержку президента давал какие-то концерты.
Барабанов: Насчет президента ладно, но в период пребывания господина Медведева в этой должности вы достаточно тепло с ним общались, во всяком случае, так казалось.
Макаревич: Я на Медведева возлагал большие надежды, честно вам скажу.
Барабанов: Разочарованы?
Макаревич: Как и все, кто возлагал на него надежды.
Казнин: А в Прохорове не разочарованы до сих пор?
Макаревич: Нет, пока нет.
Желнов: А вы не понимали, что Прохоров – это искусственный проект, когда начинали с ним работать?
Макаревич: Я знаю Михаила Дмитриевича достаточно давно и достаточно близко. И я не считаю, что это искусственный проект.
Желнов: То есть вы не знали, что его попросили пойти на выборы?
Макаревич: Я знаю о его разговорах с высшей властью, и я совершенно не считаю, что альтернативная партия должна обязательно рождаться где-то на баррикадах или в подполье. Ничего подобного. Мы живем в одной стране, и мы должны общаться, должны находить компромиссы, пока есть возможность, и пока это не противоречит твоим принципам.
Монгайт: Ощущаете ли вы сейчас страну цельной и одной? Насколько вы себя отождествляете со всей остальной страной?
Макаревич: Нет. Я ее никогда не ощущал такой. Я как-то не анализировал свои ощущения. У меня есть круг самых близких моих друзей, потом есть круг знакомых, потом есть огромный круг людей, который разделяют мои взгляды, потому что я их все-таки так или иначе излагаю в песнях, они на концерты ходят, слушают, читают мои книжки, и им это нравится. Наверное, для меня это и было ощущение страны, оно и есть. Какие там проценты, что на что разделилось, ну я не знаю. Я хочу думать о хорошем.
Дзядко: Ощущение у вас за последние месяцы совсем не менялось в этом смысле?
Макаревич: Понимаете, какая штука. Я же продолжаю общаться с теми, кто находится на одной половине. Я никогда, видимо, не общался и не общаюсь с теми, кто на другой.
Монгайт: И они пытаются нарушить ваш гармоничный мир? Они врываются к вам на концерт с каким-то баллончиком.
Макаревич: Ну было один раз, да. Противная история.
Монгайт: Они пытаются каким-то образом проникнуть на вашу территорию.
Макаревич: Понимаете, четыре лимоновских фашистика подняли шум на всю страну. Это их бешенный успех, они даже не предполагали, что такое количество журналистов будет о них говорить. Мне, кстати, неожиданно приятно… Я, кстати, не писал никаких заявлений в полицию. Они сами по факту возбудили дело, и они поймали этого главного парня. Я говорю: «Как?», - «Ну слушайте, это не самая сложная задача для нашего розыска». И посадили на 30 суток.
Казнин: Заслуженно?
Макаревич: Думаю, что да. Если ты хочешь со мной разбираться – одно дело, но в зале сидят люди, а у кого-то может быть смертельная аллергия на этот газ. Зачем это делать?
Дзядко: Скажите, а неужели в вашем ближнем кругу или более дальнем кругу не происходило разногласий по тем темам, которые обсуждают все последние месяцы? Часто можно слышать, как люди внутри семьи ссорятся, друзья ругаются друг с другом. Неужели этот общий фон ваши эти круги никаким не затронул, за исключением того, как врываются нацболы на концерты?
Макаревич: Есть у меня один товарищ, замечательный художник из города Питера, мы на эту тему с ним просто перестали разговаривать. У него другое видение. Есть еще один школьный мой товарищ старый, который поддерживает Путина на 100%. Ну дай ему Бог здоровья. При этом он замечательный человек совершенно, живет полжизни в лесу, ездит на лошади.
Монгайт: А ваш коллега Александр Ф. Скляр, как вы относитесь к его позиции?
Макаревич: Песенка отвратительная, совершенно провокационная. Позицию его я не знаю, я с ним вижусь раз в год на каких-то совместных выступлениях.
Барабанов: Допустим, ты понимаешь, что человек, с которым ты 50 лет знаком, вдруг ты открыл, что он принципиально по-другому смотрит на вопрос Крыма, Украины. Как лучше – просто отрезать эту тематику и продолжать дальше жить, как ни в чем не бывало, ходить с ним на футбол, обмениваться информацией, как растить детей, или же просто порвать. Это же невероятная мука – смотреть в глаза и понимать, что по такому принципиальному вопросу ваши позиции расходятся. Ваш совет как мудрого человека.
Макаревич: Я не могу здесь дать никаких советов, я думаю, что это очень индивидуально. Я считаю, что если мы так начнем рвать друг с другом из-за несогласия в какой-то позиции, пусть даже очень важной, то мы совсем разбежимся в разные стороны все. Мне бы этого очень не хотелось.
Монгайт: У меня возникло ощущение, возможно, оно ложное, что вы против усилий внешнего мира, еще больше собравшись и сжавшись, пытаетесь пересидеть это тяжелое время во Внутренней Монголии. Вы считаете, это возможно?
Макаревич: Я не думаю, что я где-то сжался и что-то пересиживаю. Я работаю и очень много – каждый день. Я всю жизнь этим занимался. Ну вот такая сегодня погода на дворе, но она должна пройти.
Казнин: Украина, журналисты украинские, концерты там, какова реакция, что-то изменилось в отношении к вам?
Макаревич: Я там не был с концертами после поездки моей в Святогорск. Но собираюсь весной поехать.
Казнин: А что предложений нет? Есть, наверное.
Макаревич: Вот весной поедем.
Барабанов: И будут обычные билетные концерты в концертном зале?
Макаревич: Обычные билетные с программой «Love», это песня про любовь. Это джазовая программа.
Желнов: А вы понимаете, принимаете те аргументы, объясняющие российскую политику там, которые звучат из уст того же Путина, команды экспертов, которые занимают другую позицию? Либо вы приняли для себя четкую позицию и ее придерживаетесь, и никто не может вас переубедить?
Макаревич: Я не удивлюсь, если выяснится, что истинную причину всех этих событий мы вообще никогда не узнаем. Но я наивно продолжаю считать, что мир сегодня очень маленький и очень прозрачный, и никто на этой планете никого особенно не любит. Тем не менее, надо жить вместе, если мы не хотим глобальной катастрофы. Как бы мы сейчас ни воспламенились ненавистью к Украине, она от нас никуда не отъедет. Мы все равно соседи, здесь – они, а здесь – мы. Поэтому надо соблюдать договоренности.
Желнов: Они то же самое вам скажут.
Макаревич: Насчет Крыма была договоренность, мы это отлично знаем. Было Будапештское соглашение, которое мы нарушили, и весь мир взбесился. Мне скажут: «А вот Америка тоже постоянно нарушает с Косово, с арабами». Это странная логика. Если соседний Ванька ворует, значит, и мне можно. Нет, мне все равно нельзя. Америка, кстати говоря, получила мировое осуждение, просто Америка настолько самодостаточна экономически страна, что хрен им санкции объявишь. Мне бы очень хотелось, чтобы наша страна экономически была такой же сильной. Тогда можно толкаться с Америкой мирным способом на международном пространстве. А толкаться с голой задницей под крики «Вперед!» - это дело бесперспективное.
Барабанов: Ощущение сейчас, последние полгода, что много слов, музыки стало меньше, хотя год назад мы с вами обсуждали «Идиш-джаз», ваши джазовые проекты, были вещи, которые готовились к юбилею «Машины времени». Что с музыкой сейчас происходит?
Макаревич: Я продолжаю находиться в состоянии легкой эйфории, потому что мы из Америки приехали несколько дней назад буквально, проведя там две с лишним недели с проектом «Идиш-джаз». У меня были некоторые опасения. Во-первых, вести в Америку американский джаз, в этом есть некоторое нахальство. Во-вторых, мне казалось, что все-таки это проект изначально не рассчитан на такую широкую аудиторию, как, скажем, «Машина времени». В-третьих, мне казалось, что наверняка найдутся люди, которые будут кричать: «Поворот» давай! Хватит этого джаза!». В-четвертых, я боялся, что этот интерес, а интерес был бешенный, билеты распродали все за два месяца, а это большие залы, полторы тысячи мест где-то. И люди сидели на сцене и ходили с плакатиком «Нет ли билетика?». Что все это окрашено политикой, от которой я смертельно устал.
Оказалось, что я ошибся ровно во всем, потому что слушали с восхищением, слушали всех музыкантов, аплодировали после каждого удачного соло, что вообще говорит о том, что люди понимают, что они слушают. Я не могу сказать, что мне с моими песнями хлопали громче. И ни о какой политике разговора не было. Самое большое, что было политическое, - это девушка подарила букет из желтых и голубых роз. Это было самое мощное политическое выступление за все это время. Мы приехали совершенно счастливые. Жизнь продолжается.
Барабанов: Ну это то, что сделано, а что делается, что сочиняется?
Макаревич: Мы будем делать продолжение этой истории, пока не знаю, как это будет называться. Потому что невероятное количество материала, забытых людьми восхитительных музыкальных произведений и песен. Я сделал еще один проектик, он никак не называется, просто мне совершенно неинтересно петь одному под гитару свои авторские песни, а их много, и они продолжают появляться и появляться сами по себе.
Совсем такой вариант – это Саша Антонов со скрипкой, Саша Бакхаус с аккордеоном, и мы взяли парня с кахоном, который вешается на пояс. Все, абсолютно такой улично-шансоный вариант, очень мобильный. Это мы сделали буквально пару месяцев назад. Выступили у Виргиса Стакенаса на фестивале, такой симпатичный фестиваль бардовской музыки. Вот, пожалуй, это новое.
Барабанов: А «Машина времени» что-то делает?
Макаревич: «Машина» сидит и ждет, когда ей разрешат работать, и выезжает в те места, где запретить не могут.
Барабанов: Я так понимаю, что Александр Кутиков играет со своим проектом, его пока, слава Богу.
Макаревич: Кутиков играет, Державин постоянно пишет к каким-то фильмам, сериалам музыку. В общем, все при деле.
Желнов: А есть какие-то города подтвержденные, где концерты есть? До Нового года где они будут?
Макаревич: По России?
Желнов: Да.
Макаревич: Не помню сейчас. По-моему, нет.
Желнов: Прям везде срывают и говорят, что два билета продали?
Макаревич: Нет, нам они говорят совершенно другое. Тут ведь какая штука, пять концертов оттенилось, а шестой организатор подумает, а стоит ли вообще затевать. Если не отменят, то он еще и прогорит.
Монгайт: Вы пишете книги, вы будете писать об этом этапе своей биографии?
Макаревич: Не знаю, не планирую. Пока не планирую. Отстояться должно, а там посмотрим, стоит ли это того, чтобы об этом писать.
Ну, это пОшло уже.
AWR
Местный
Это заголовок. Согласен, пошловатый журналистский приёмчик. Содержание интервью, на мой взгляд, вполне спокойное и пристойное.
Да и как-то искусственно раздуто.
Видимо, приятно чувствовать себя гонимым диссидентом.
"Ой, хочу чаю, хочу чаю, Чаю кипяченого!
Ой, не мажора я люблю, А политзаключенного!
А он не бывший секретарь,
Он не уполномоченный,
А он с рождения такой -
Совдепом замороченный.
Он был простой советский рокер,
В барабаны громко бил.
Но лиха беда случилась,
И КГБ его забрил. "
Видимо, приятно чувствовать себя гонимым диссидентом.
"Ой, хочу чаю, хочу чаю, Чаю кипяченого!
Ой, не мажора я люблю, А политзаключенного!
А он не бывший секретарь,
Он не уполномоченный,
А он с рождения такой -
Совдепом замороченный.
Он был простой советский рокер,
В барабаны громко бил.
Но лиха беда случилась,
И КГБ его забрил. "
AWR
Местный
Ни.. чего себе! Раздуто? Приятно, что
Это, по-Вашему, нормально, Вы к этому привыкли уже? Спасибо, что реально не "забрил", так что ли?
Да бросьте. Никто ничего не отменял.
ПосетительМузея
Чиффа на прогулке
Но концерт в Киеве отменен (как бы по состоянию здоровья). Ох, лукавит Андрюша. И вообще, это интервью давал один Макаревич, а у Путина защиты просил - совсем другой
AWR
Местный
А, ну да, конечно, никто и ничего. Давайте и мы споём, только тссс, шепотом:
Ничего не вижу,
Ничего не слышу,
Ничего не знаю,
(и-главное:
)
Ничего никому не скажу!
AWR
Местный
Его- вряд ли. А вот Вас лично не обижает, что какая-то ...ня решает, какой концерт Вам и мне можно показать, какой нельзя?
Не обижает, потому что нет такого.
AWR
Местный
Не вижу, потому что нету.
Все запреты и санкции, даже если они официальны, в нашей стране исполняются спустя рукава и глядя сквозь пальцы.
Скорее всего сами испугались актов экстремизма и перестраховались "вежливой рекомендацией центра".
Уверена, запрети нам кто-то что-то - ломанемся туда в первую очередь, за любую цену.
AWR
Местный
Ну конечно! Как дружно мы ломанулись и отстояли прописанное в 31й статье Конституции своё право мирных собраний!
ну точняк, должны были всерьез посадить и помиловали? Стригут купоны, а вам недосталося?
sami
Местный
в вашей альтернативной реальности "всерьез" - это на сколько?
вообще, она скорей всего так сарказм проявляет. Но многие другие наверняка именно так и рассуждают
sami
Местный
А то что "никто не запрещал" - это тоже сарказм? Мне кажется что она вполне всерьез. Никого не посадили, ничего не запрещали.
Должны были, ясен месяц. Полицейское ж государство, не?.
А конституцию просто мало кто читает, подозреваю.