Стихи

[Copycat]

Здесь мы расстанемся. Лишнего не люблю.
Навестишь каким-нибудь теплым антициклоном.
Мы ели сыр, запивали его крепленым,
Скидывались на новое по рублю.
Больше мы не увидимся.
Я запомню тебя влюбленным,
Восемнадцатилетним, тощим и во хмелю.

 

[Амалия]

Самое страшное - это когда вдруг уходят, не попрощавшись,
Когда в голове по ночам - миллионы вариантов причин.
И в мыслях пульсирует болью вопрос, так ответом и не увенчавшись:
"Почему? что не так? неужели и шанс ты не дашь мне хотя бы один?"

Самое страшное - это когда от тебя ничего не зависит.
Когда сколько угодно есть слов, но их некому молвить уже.
Можно звонить, приходить и строчить миллионами письма,
Робко-жалкое "выслушай всё же" используя вместо клише.

Самое страшное - это когда не скучать не выходит, и знаешь,
Когда ты с удивительной ясностью помнишь всё то, о чем лучше забыть,
То отчетливо вдруг для себя в один миг понимаешь,
Что есть мысли, с которыми ты обречен до могилы прожить.

Самое страшное - это когда исчезают, не попрощавшись.
С любою утратой возможно смириться и новой дорогой пойти.
Но жить с вероятностью, что, люди сходятся снова, расставшись,
Куда как сложнее: я знала об этом всегда, и теперь знаешь ты.

 

[Gertruda]

Ты говоришь: «Она не стоит свеч,
Игра судьбы. Темны её сплетенья».
Но не бывает лишних встреч,
И неслучайны совпаденья…

Борис Акунин

 

[Copycat]

Вон летит по небу птица.

Без больших летит амбиций.

Без высоких устремлений.

Без малейших представлений

О структуре атмосферы.

Без любви, надежды, веры.

Без ума и без таланта.

Без бабла и провианта.

Без моторчика внутри.


А летит, чёрт побери!

Антип Ушкин

 

[Gertruda]

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

А. Ахматова

 

[Gertruda]

Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

А. Ахматова

 

[Амалия]

Кто-то из нас двоих не стерпел обиды
слова раскрошив во рту, как печенье конти
и это так больно, больно... так больно видеть
как ты дрожащей рукой раскрываешь зонтик
и лица - совсем чужие - все мимо, мимо
а дождь - холостой и тихий - по краю крыши
мы снова зачем-то клин вышибаем клином
и это так глупо, глупо... так глупо, слышишь?

мир утонул в молчаньи, и ветер в окна
злобно, наотмашь, швыряет слова обиды
гордость упрямо идет босиком по стеклам
и это так больно, больно тебя не видеть
резко, пощечиной, хлопнули наши двери
разве не каждый, кто встал между нами, лишний?
в хрупкое наше счастье сейчас не верить
да, это глупо, глупо... так глупо,слышишь?

 

[be-open]

Пчелы не улетели, всадник не ускакал. В кофейне
"Яникулум" новое кодло болтает на прежней фене.
Тая в стакане, лед позволяет дважды
вступить в ту же самую воду, не утоляя жажды.

Восемь лет пронеслось. Вспыхивали, затухали
войны, рушились семьи, в газетах мелькали хари,
падали аэропланы, и диктор вздыхал "о Боже".
Белье еще можно выстирать, но не разгладить кожи

даже пылкой ладонью. Солнце над зимним Римом
борется врукопашную с сизым дымом;
пахнет жженым листом, и блещет фонтан, как орден,
выданный за бесцельность выстрелу пушки в полдень.

Вещи затвердевают, чтоб в памяти их не сдвинуть
с места; но в перспективе возникнуть трудней, чем сгинуть
в ней, выходящей из города, переходящей в годы
в погоне за чистым временем, без счастья и терракоты.

Жизнь без нас, дорогая, мыслима — для чего и
существуют пейзажи, бар, холмы, кучевое
облако в чистом небе над полем того сраженья,
где статуи стынут, празднуя победу телосложенья.

Бродский

 

[Амалия]

Так уходят самые нужные -
уезжают в далекие страны, странные города...
Ждешь от них смс -
мол, старушка, а ты чертовски была права -
от себя не денешься никуда...
Но они молчат.
И ты учишься жить без них,
не курить по ним
и не с ними ложиться спать.
Так уходят те,
после кого приходится выживать.

Так уходят самые важные -
оставляют прощание и прощение на потом.
Ты — ни с белым платком за ним,
ни звонком...
Эта боль в тебе останется октябрем,
незаконнорожденным маем,
бездушным августом
и дождем.
Бесконечным, пустым, проливным — дождем,
как одним нескончаемым трудным днем.

Так уходят самые главные -
у тебя от них горлом кровь.
Чем сильнее пытаешься отхаркнуть,
тем сильнее она идет.
А он не приходит ни через месяц, ни через год -
потому что все это время в тебе живет.
А вернуться не может тот, кто по-настоящему не уйдет.
Ты пытаешься выдавить,
как иные над локтем сжимают жгут.
Но тебя уже где-то ждут,
это значит, что ночь пережить будет легче тут.
Будто ночь — п е р е ж д а т ь.
Потому что ночью страшней всего.

Он, наверно, теперь пьет на ночь теплое молоко...
у тебя — наготове бутылка Джима, чтобы не снилось его лицо.

 

[Gertruda]

В напрасных поисках за ней
Я исследил земные тропы
От Гималайских ступеней
До древних пристаней Европы.
Она забытый сон веков,
В ней несвершенные надежды.
Я шорох знал ее шагов
И шелест чувствовал одежды.

Тревожа древний сон могил,
Я поднимал киркою плиты...
Ее искал, ее любил
В чертах Микенской Афродиты.

Пред нею падал я во прах,
Целуя пламенные ризы
Царевны Солнца - Таиах
И покрывало Моны Лизы.

Под гул молитв и дальний звон
Склонялся в сладостном бессилье
Пред ликом восковых Мадонн
На знойных улицах Севильи.

И я читал ее судьбу
В улыбке внутренней зачатья,
В улыбке девушек в гробу,
В улыбке женщин в миг объятья.

Порой в чертах случайных лиц
Ее улыбки пламя тлело,
И кто-то звал со дна темниц,
Из бездны призрачного тела.

Но неизменна и не та
Она сквозит за тканью зыбкой,
И тихо светятся уста
Неотвратимою улыбкой.

Максимилиан Волошин

 

[Copycat]

Ну давай, давай, поиграй со мной в это снова.
Чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново;
Чтобы - как же, я не хотел ничего дурного;
Чтоб рычаг, чтобы три семерки - и звон монет.
Ну давай, давай, заводи меня, трогай, двигай;
Делай форвардом, дамкой, козырем, высшей лигой;
Я на старте, я пахну свежей раскрытой книгой;
Ставки сделаны, господа, ставок больше нет.
Раз охотник - ищи овцу, как у Мураками;
Кулаками - бумага, ножницы или камень -
Провоцируй, блефуй, пытай меня не-звонками;
Позвонками моими перебирай в горсти.
Раз ты вода - так догони меня и осаль, но
Эй, без сальностей! - пусть потери и колоссальны,
Мы, игрушечные солдаты, универсальны.
Пока не умираем, выхрипев "отпусти".
Пока нет на экране баллов, рекордов, блесток;
Пока взгляд твой мне жарит спину, лазурен, жёсток;
Пока ты мое сердце держишь в руке, как джойстик,
Пока ты никого на смену не присмотрел;
Фишка; пешечка-партизан; были мы лихими,
Стали тихими; привыкать к добровольной схиме,
И ладони, глаза и ружья держать сухими;
От Е2-Е4 в сторону шаг - расстрел.
Я твой меч; или автомат; дулом в теплый бок -
Как губами; я твой прицел; я иду по краю,
Как сапер, проверяю кожей дорогу к раю
На руке у тебя - и если я проиграю,
То тебя самого в коробку уложит - Бог.

 

[Амалия]

Зачем пришел? Опять сначала
Просить играть в твою игру?
А вспомни ты, как я кричала,
Что без тебя не проживу…

И вспомни, как я умоляла
Чтобы остался. А сейчас…
Ты просишь всё начать сначала?!
Спасибо, нет. Увы, я пас.

Ты уходи, душа ведь плачет,
Нам не вернуть, увы, любовь.
Один раз предал – это значит,
Что повторится это вновь.

 

[Амалия]

Научи меня предавать…
Так, чтоб совесть потом не мучала…
Научи меня изменять…
Убирая любовь до случая…

Научи меня не беречь…
Тех кто рядом… кому так дорог,
был твой каждый и вздох, и взгляд…
Честность? К черту ненужный ворох…

Научи! Я прошу!!... НАУЧИ!!!!!
Предавать идеалы, доверие,
А святыни, что с детства внутри,
Научи, как забыть их учения.

Научи меня не жалеть…
Никогда… никого… ни о чем…
Научи, как других предавать…
Даже тех, кто подставил плечо…

Не хочу больше верной быть…
Никому…
Ни тебе, ни себе…

Научи меня предавать…
Чтобы легче жилось на земле…

 

[Copycat]

им казалось, что если все это кончится — то оставит на них какой-нибудь страшный след
западут глазницы
осипнет голос
деформируется скелет
им обоим в минуту станет по сорок лет
если кто-то и выживает после такого — то он заика и инвалид
но меняется только взгляд
ни малейших иных примет
даже хочется, чтоб болело
но не болит

им казалось — презреннее всех, кто лжет
потому что лгать — это методично тушить о близкого страх; наносить ожог
он ей врет, потому что якобы бережёт
а она возвращает ему должок
у него блэк-джек, у нее какой-то другой мужик
извини, дружок

как же умудрилась при нас остаться вся наша юность
наша развеселая наглеца
после всех, кого мы не пожалели
ради дурного ли дельца
красного ли словца
после сотой любви, доеденной до конца
где же наши черные зубы, детка
грубые швы
наши клейма на пол-лица

 

[Репейка]

Я вас люблю, - хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам...
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, - я зеваю;
При вас мне грустно, - я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, - мне отрада;
Вы отвернетесь, - мне тоска;
За день мучения - награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, -
Я в умиленьи, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!..
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой в ненастье.
Вы собираетеся в даль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком?..
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!

 

[Floridita]

«Королева вернулась! Ликуй, Эдения!» —
вещает радио «Сарафан».
Те, кто упрямо верили,
что будет как в старые добрые,
что дочка её с железным веером,
как кобра,
вопьётся во все четыре руки,
были правы... отчасти. Вот дураки.
День смерти — это и день рождения.
А там, где осталось лишь пепелище,
звучит: «That was fun», —
насмешка от дамы из Ши.
Враги злую стерву на троне усердно ищут,
А ты не ищи.

Но если сама эта нежить тебя найдет,
Сожги поскорее свой дом, чтоб заткнуть ей рот,
Беги со всех ног, без оглядки, оставь родных,
Покуда башка цела, позабудь про них.

Три метра седых
волос тысячелетия — еще один
способ отделить твои плечи
от головы.
Планы на вечер —
забыть цветы, опоздать, получить под дых...
ну, ты и кретин,
бестолковый Шао. Отныне к ней лишь на «вы».

Престарелая падчерица в китайца
влюбилась на исходе лет,
за то что у него красная повязка
на лбу, большие яйца,
велосипед,
и он пару дней в завязке.

На ваши с женой предрассудки, Шао,
озвученные тобой, принцесса, давясь от смеха,
ответит коротко: «Иди на!»
А то, что китаец позарился на ваше
наследство, что он вовсе гей,
ты не узнаешь, тебе умирать через сутки,
да и крыша съехала.

Манная каша,
Альцгеймер
и седина —
это голос костлявой с косой у порога.
Осталось совсем немного.

 

[Floridita]

К коричневой двери
Я подхожу с тревогой:
Перо там режет стих,
как режет плоть булат.
Засовы отворив,
Смотрю во мрак чертога:
Там Критик восседает, как Пилат.

Он властью облечен,
С большим авторитетом.
Он держит жизнь и смерть
стихов в своих руках,
И взглядом, как мечом,
Пронзает грудь поэта,
В душе его следы оставив на века.

В назначенный Им день
Стихи, как на Голгофу,
Идут под тихий стон в злосчастный кабинет,
И на седом листе
Дрожат от страха строфы,
И чувств лишается лирический сонет.

Мне первый робкий стих
Рожденьем мучил душу.
От этого он стал дороже мне вдвойне,
Но доводы мои
Не хочет Критик слушать,
И обезглавил Песню о Войне.

Пером Он, как ножом,
Стихам калечит Разум,
И у Него на все давно готов ответ.
Мой выпад на рожон
Холодной встретил фразой:
-"Бездарностями полон белый свет!"

Мне боль сдавила грудь.
Он искромсал всю песню,
Не внемлющий мольбам, бесстрастный как скала.
И, вырезав всю суть, измяв и обесчестив,
Бросает в ссылку пыльного стола.

Стреножил "Герострат"
Коней моих гривастых:
Не смог табун уйти
домой в родную степь.
Он руки трет, Он рад,
Алеет кровью паста
На помертвевшем и немом листе.

Алексей Борисов

 

[Copycat]

Это последний раз, когда ты попался
В текст, и сидишь смеешься тут между строк.
Сколько тебя высасывает из пальца –
И никого, кто был бы с тобою строг.

Смотрят, прищурясь, думают – something’s wrong here:
В нем же зашкалит радостью бытия;
Скольким еще дышать тобой, плавить бронхи,
И никому – любить тебя так, как я.

День мерить от тебя до тебя, смерзаться
В столб соляной, прощаясь; аукать тьму.
Скольким еще баюкать тебя, мерзавца.
А колыбельных петь таких – никому.

Челку ерошить, ворот ровнять, как сыну.
Знать, как ты льнешь и ластишься, разозлив.
Скольким еще искать от тебя вакцину –
И только мне ее продавать в розлив.

Видишь – после тебя остается пустошь
В каждой глазнице, и наступает тишь.
«Я-то все жду, когда ты меня отпустишь.
Я-то все жду, когда ты меня простишь».

 

[Репейка]

Что означает бессмысленность благодеяния.
Нас не расслабишь, не запугаешь вечностью.
Мы выросли в саду отрицанья и знания.
После смерти мы станем холмами и ямами.
Век машин отведет нам резервации,
Где мы будем трезвонить ямбами,
Думая, что тем самым спасаем нации.
Боги, в которых мы верили и не верили,
Примут нас равнодушно и выделят пенсии.
То-то мы позабавимся со свирелями -
В тех краях, где общаются только песнями!

 

[Репейка]

Мне приходит время умолкнуть - пожалуйста!
Я и так половину жизни отдал подполью.
Только не надо сочувствия (в скобках - жалости) -
Мне не впервой свыкаться с подобной ролью.
Я никогда не молчал, но не все услышится:
Одни - немы, другие - глухи, а третьи - пройдохи.
Мысль находит разум, когда запишется.
Вычтем налоги векам - останутся крохи.
Годы, как войны, грудь покрывают ранами
Или медалями. Под тем и другим - пусто.
Я выхожу из игры не с пустыми карманами,
Но зарекаюсь ходить в казино искусства.

@