Александр Адабашьян — о том, почему России не нужно выдумывать идеологию, а достаточно вырастить образованное поколение
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Павел Баранов
Художник, сценарист, режиссер и актер Александр Адабашьян в последнее время занимается возрождением детского кино. На VIII международном фестивале театра и кино «В кругу семьи», завершившимся в Екатеринбурге, он возглавлял жюри конкурса художественных и анимационных фильмов для детей и юношества. С Александром Адабашьяном встретился корреспондент «Известий» Михаил Верещагин.
— Появилось ли вновь в России семейное и детское кино?
— Наверное, можно сказать, что да. Но, к сожалению, всё это на зачаточном уровне. Один из участников фестиваля — не буду называть картину — рассказал, что они выехали в экспедицию, имея 50 тыс. рублей. С такой суммой начинать снимать кино… Конечно, на экране это всё видно, и это — ужасающе. Во всех картинах прет нищета, ограниченные средства, ограниченные сроки. Как следствие — артисты, соглашающиеся работать за бесплатно, соответствующие костюмы, реквизит, декорации. И это в детских картинах, которые должны быть яркими, красочными, с большим количеством активных действий, с хорошей актерской игрой. Знаете, когда единицей качества стал рубль или, точнее сказать, доллар или евро, детское кино оттесняется на обочину, потому что билеты на детские сеансы дешевле, рекламу туда не засунешь, какую попало.
— В московском кинотеатре «Октябрь» я отдал 1 тыс. рублей — за ребенка и за себя. Понятия детский билет вообще не было.
— Были бы цены человеческие, уверяю вас, что зал был бы битком набит. Пойти с ребенком в кино сейчас — проблема. За исключением дорогих американских экшнов, которые отнюдь не детские. Удивительное дело — в Екатеринбурге шла ретроспектива старых детских картин, и был битком набитый зал. Это доказывает, что такие картины могут быть смотрибельными. Я помню советские времена, советские картины.
— Но платили тогда за билет 10 копеек, извините.
— Но это был полный зал. Детское кино должно быть дотационным и планово-убыточным. Надо понимать, что если оно и будет приносить деньги, то только в перспективе. Это не блокбастеры, которые в первую неделю отобьют всё — как «Легенда № 17» или картины Бондарчука.
Когда началась перестройка, у меня возникло несколько сумасшедших идей. И одной из них была такая: все силы, которые есть, бросить на молодое поколение и на ветеранов. Даже в ущерб людям среднего возраста, которые в состоянии сами обеспечивать свою жизнь.
То есть все лучшие здания отдать под школы, довести это до гротескового состояния. Чтобы мастера спорта вместо подламывания ларьков для братвы, преподавали физкультуру. Чтобы преподавали академики, физики, математики и прочие. Чтобы, изучая древний Египет, дети имели возможность ездить туда и смотреть на пирамиды. Чтобы, изучая древний Рим, они ездили бы в Италию. И убежден, что предложение затянуть пояса под это дело встретило бы если не повальную позитивную реакцию, то большинства, во всяком случае. Потому что это вложение в будущее твоей страны, твоей семьи.
В принципе, это и состоялось — люди вкладывают, но другими способами. Например, отправляют ребенка на обучение в Англию, чтобы он там дальше и остался. Наворовать ему денег, чтобы он в будущем безбедно жил. Вместо того чтобы воспитывать его, образовывать, давать ему не рыбу, а удочку. И то же самое с ветеранами. Уже тогда их в каждом районе можно было пересчитать по пальцам. Дать им большие квартиры, продавать им по дешевке машины — хотя бы нашу «Ладу».
— Дети и старики — две самые незащищенные категории.
— Да, и на них направить всё. Но это так и осталось благими пожеланиями. Сейчас потихоньку, гомеопатическими дозами пытаются эту ситуацию выравнивать, но уже мы имеем целое упущенное поколение. Не нужно выдумывать никакого строя, никакой идеологии — нужно вырастить поколение, которое само всё выдумает. Оно всё сделает, если будет правильно образовано, правильно воспитано.
Если бы учителями, врачами были люди из привилегированных классов — все шли бы туда. Сейчас нас начинают учить и лечить неучи, которые закончили нынешние руины среднего образования, — они лечат, учат, воспитывают, и деградация будет идти и дальше. То же самое происходит у нас и в кино, и в литературе.
Знаете, я смотрю кино наше — по большей части идолами и учителями являются американцы. Я всё время не устаю повторять гениальную фразу Диккенса, которую я вычитал у князя Волконского: «Миссия Америки — опошлить вселенную». Так вот, эта миссия благополучно выполнена. Пускай даже нет точного определения понятию «пошлость». А мое доморощенное определение таково, что это понятие — количественное.
Как огромное количество сахара может испортить любое блюдо, так и красивее красивого, чувствительнее чувствительного, напряженнее напряженного — это и есть пошлость. Американская красивость, американская сентиментальность, американская мелодрама — это всё уже задвинуто в сторону пошлости. А мы, копируя, только усугубляем ситуацию.
— Вы не употребляете алкоголь, курите мало. В чем находите допинг?
— В себе, наверное. Главное — делать только то, что тебе интересно. Я никогда ничего не делал по заказу, на потребу. Также и с картинами, которые мы делали вместе с Михалковым. Нет ни одной картины, за которую надо было бы стесняться, оправдываться — что, мол, такое было время, поэтому приходилось выживать. Мы делали, и можно делать сейчас кино, где ты выражаешь мысли, от которых не отступаешь. Например, «Свой среди чужих». Вроде бы кино о чекистах. Как это так — «кровавая гэбня»?! Ничего подобного. Это история о дружбе людей, которые свято верили в то, чем занимались, и за что готовы были отдать жизнь. И действительно так было.
— Есть ли вопрос, который вы ждете?
— Стоило бы спросить о последней картине «Собачий рай» (по сценарию Адабашьяна фильм сняла Анна Чернакова. — «Известия»). Это именно тот способ разговора о семейных ценностях, который мы сами хотели взять за образец. Там есть детская история с собакой — она и смешная, и трогательная. Там есть история семьи мальчика. Есть история взросления души девочки, ее отношений с этим мальчиком. До сих пор не решен вопрос с прокатом — картина катается по фестивалям, регулярно получает какие-то призы. Но мы не имеем возможности понять на широкой аудитории — нужно ли это или нет, получилось ли или нет.
Детское кино — это не разговор сверху вниз с детьми и не попытка сесть на корточки и сюсюкаться с ними. Это разговор, как нам хотелось бы думать, любящих родителей с себе равными. В том смысле, что это не какое-то облегченное зрелище, а всегда на вырост. Понимаете, маленький в большую вещь влезет, большой в маленькую — уже нет. Всё должно быть на несколько размеров больше.
— Телевизор смотрите?
— Смотрю иногда новости, спорт. Иногда, по утрам, если успеваю, смотрю начало «Модного приговора», потому что там такие потрясающие человеческие истории, невероятные, житейские. Дальше мне уже менее интересно. А когда рассказывают о своей жизни — совершенно фантастические вещи бывают. Иногда какие-то сериалы, какие-то старые картины по «Культуре» смотрю. А так, я вообще не смотрю общественно-политических программ, не хожу на эти ток-шоу, где один на один с кем-то надо беседовать.
На приглашения отвечаю, что «вы требуете исповедальности в этих разговорах». Интервью отличается от исповеди, как пост от диеты. Диета нужна, чтобы хорошо выглядеть, а пост нужен именно для того, чтобы выглядеть как можно хуже, но освободиться от всего лишнего. Кто же будет перед многомиллионной аудиторией исповедоваться, то есть полностью выворачивать себя?
— Что вы посоветуете нашим читателям?
— Попробовать начать с себя. Если вам тяжело на работе с вашими коллегами, то подумайте, легко ли вашим коллегам с вами. Особенно тем, кто не может вам ответить. Это как лакмусовая бумажка. Как вы общаетесь с уборщицей, охранником, водителем. Как вы общаетесь с детьми. От этого всё растет. Множество было уже анекдотов по поводу того, как начальник обругал своего подчиненного, а тот — своего подчиненного. И в итоге дома ребенок пнул кошку.
— А ваши пожелания?
— Главное пожелание — чтобы родители любили детей, а дети любили родителей. Ведь много общего у стариков и у маленьких детей, но общность эта очень похожа на общность весны и осени. То, что вызывает умиление в ребенке, вызывает раздражение в старике: обидчивость, наивность, капризы, мелочность, подозрительность, ощущение незаслуженного к ним отношения. Вот это всё одинаково. Как одно и то же явление, но разного порядка. А мы — как связующие звенья в этой цепи. Когда-то каждый из нас был начальным звеном, но постепенно мы двигаемся дальше.
Способом защиты от насилия является личная гигиена. Не надо ходить в места общих собраний, где всё распространяется воздушно-капельным путем. Не надо раздражаться по пустякам. Не надо есть из чужих тарелок. Не надо позволять властвовать надо собой чужим мыслям. Так же, как надо мыть руки перед едой во избежание холеры.
Мое детство прошло около стадиона «Динамо», я часто ходил на футбол. Тогда не болели «против» — болели «за». Сидели рядом болельщики «Спартака» и «Динамо». Если «Спартак» выигрывал, то спартаковец радостно подтрунивал над динамовцем, а динамовец незлобно огрызался. То есть не было этого понятия «против». Понимаете, сейчас стало основным — против кого дружить. Ни с кем-то, а против кого-то. Я совершенно четко знаю — в какой газете, про какого режиссера и что будет написано. Кино можно не смотреть. То же самое и с телевидением.
— Спасибо вам огромное, и, может быть, на оптимистичной ноте — анекдот от Александра Адабашьяна?
— Могу простой киношный анекдот рассказать. Две мыши на складе грызут пленку, и одна другой говорит: «А сценарий все-таки был лучше!».