Наскучив работой, давно запланированной на эти дни, я решил в редкую минуту отдыха поразбирать раздел своей библиотеки, который уже несколько лет пребывает в определенном запустении: книги XVIII века. За двадцать три года активного коллекционирования мне приходилось несколько раз – под влиянием внешних или собственных обстоятельств - менять вектор и темы собирательства; так, скажем, уже полтора десятилетия практически не пополняется изрядное собрание сатирических журналов 1905 – 1907 года, некогда бывшее предметом неустанных и чуть ли не ежедневных забот.
В книгах русской гражданской печати XVIII века есть труднопостижимое очарование: слегка неряшливый набор, обилие опечаток, подвисающие строчки, наивные кустоды, молодцеватые заставки, плотная тряпичная бумага без всякой целлюлозной примеси, коричневые переплеты телячьей кожи… Лучшие типографы и переплетчики выбиваются из общего ряда, но книжный фон именно таков – и он необыкновенно симпатичен.
Перебирая, оглядывая, листая и каталогизируя, я поневоле задумался о том, какой вирус в последние пятнадцать лет поразил отечественное книгособирание. <Здесь было многословное рассуждение о нынешним состоянии библиофильства, вычеркнутое добродетельной цензурой>. Много чего говорят люди… впрочем, к книгам это все не имеет отношения, а я пишу именно о них.
Известно, что чем дольше живет книжка, тем больше владельцев она сменяет… владельцев ли? Слово не слишком подходящее: что это за имущество, которое сплошь да рядом значительно переживает своего хозяина (к исполнению надежд последнего); скорее уж так: чем старше книга, тем большему числу людей она позволила оказать себе гостеприимство. Первый из них может заказать ей переплет; кто-то – оставит неприметную запись, другой – напишет что-нибудь аккуратно на полях; следующий – наклеит экслибрис… Так пишется история экземпляра; заботливый книжник вежливо перелистнет его и помянет добрым словом своих предшественников.
Вот передо мной взятая почти наугад книжечка: Краткое понятие о всех науках, для употребления юношеству. Издание Третие. Исправлено и умножено прибавлением главы о музыке с нотами. М. В Типографии Компании Типографической. 1788. – 8, 326, 2 с.
Книжка в типичном для этого времени коричневом цельнокожаном переплете с конгревным (т.е. бесцветным) тиснением на корешке: несколько раз оттиснуто стилизованное изображение цветка. На корешке сделана контрастная кожаная наклейка, с аккуратным потускневшим тиснением «понятие о всех науках». Обрез книги прокрашен красным. Переплет, вероятно, казенный, не любительский: книги в то время выпускались в виде сшитых листов, завернутых в обертку, как говорят книжники, глухую – т.е. без текста, просто чтобы защитить листы (до изобретения обложки оставалось еще десятилетие). Дальше уже покупатель мог решать – заказать переплет у своего переплетчика, читать и хранить прямо так или воспользоваться услугами переплетчика при книжной лавке (я слегка упрощаю). Так вот, переплет, лежащий перед нами, типичен и для того времени безлик, так что можно предположить, что это – неперсонифицированная продукция мастерской при магазине.
Книга представляет собой род учебника – что, с точки зрения коллекционера, и хорошо, и плохо. Плохо – потому что у учебников обычно большой тираж, а научное и литературное значение их невелико: следовательно, невелик и собирательский потенциал. Хорошо – потому что учебники не берегут и затрепывают, как и любые книги практического назначения (сонники, сборники рецептов, письмовники) – значит, в хорошей сохранности встречаются они нечасто: наш же экземпляр вполне приличен.
Теперь посмотрим, что скажут справочники. Основополагающий для этого времени – пятитомный (с брошюрой-дополнением) «Сводный каталог книг XVIII века» - непревзойденный и почти безупречный по качеству указатель. Второй том, где мы находим «Краткое понятие…» отсылает нас к третьему, попутно указывая на автора: Формей Ж. А. С. В третьем томе находим нашу книжку (№ 7874). Убедившись в ее комплектности, констатируем заодно, что редкостью она не является: есть во всех учтенных в справочнике библиотеках (кроме библиотеки МГУ) и, наоборот, не числится ни в одном из каталогов, посвященных библиофильским гордостям и дезидератам. Откроем же экземпляр.
Перелистываем симпатичный форзац из цветной бумаги (стандарт для переплета этого времени), видим на обороте его две владельческие записи. Сначала займемся первой.
Ce livre apartient <эта книга принадлежит> à
Pierre Protassieff
Внизу листа:
Prix 1 r. 65 c.
Здесь все более-менее понятно: галломан Пьер (а на самом деле, конечно, Петр) Протасьев приобрел эту книгу за 1 рубль 65 копеек. Цена немаленькая, если сравнивать с другими благами, доступными в это время за рубль, но и не удивительная: типичная стоимость довольно-таки толстенькой книги. Дворянский род Протасьевых весьма разветвлен, родословия его я не знаю, а анонсировавший его сайт попытался мне в качестве приветствия продать моющий пылесос, отчего и был отринут. Хранящиеся дома подручные материалы предлагают мне четырех подходящих по эпохе Петров Протасьевых: Петра Ивановича из Ярославля, столичного Петра Григорьевича, и двух Петров Петровичей (один из них - из Костромы); первый из них познаменитее и удостоился нескольких упоминаний в «Русской старине»; в книголюбии ни один из них не замечен.
Чтобы покончить с Протасьевым, упомяну, что на с. 3 он оставил орешковыми чернилами заветный вензель «П» и «П» (латиницей, естественно), а еще несколько страниц спустя – оттиск печаткой черными чернилами: «Из книг Петра Протасьева». Последняя форма обозначения книжной принадлежности, кстати, довольно редкая, я встречал за всю жизнь едва ли десяток – и наличие такой печатки указывает, что, скорее всего, какая-то коллекция у него была.
Следующая владельческая запись гораздо ближе нам и тематически, и хронологически:
«Кто ныне король французской?»
Так было, так будет!
Леонид Андреев
1910 год.
Кто видел этот почерк – ни с чем его не спутает: перед нами автограф писателя Леонида Николаевича Андреева (1871 – 1919). Смысл его нуждается в разъяснении.
«Краткое понятие о всех науках» устроено по принципу катехизиса, причем двуязычного: книга представляет собой исполинский набор вопросов и ответов, сгруппированных по темам: «О создании», «О человеке», «О Боге», «О геральдике», «О мифологии» и т.д.; на левой стороне листа напечатаны диалоги по-французски, на правой – по-русски. Вот типичный пример из последнего раздела:
В. Кто есть Марс?
О. Бог войны; его представляют совсем вооруженного, и имеющего у ног петуха.
В разделе «О королевских европейских дворах» находится и выписанная Леонидом Андреевым фраза:
В. Кто ныне король французской?
О. Людовик XVI, Бурбонского дому; внук Людовика XV. Он родился в 1754 году, владеет с 10 Маия 1774 году.
Это место отчеркнуто синим карандашом, на полях проставлен крестик – и эта же страница заложена закладкой. Здесь нотабене: за сотни лет книга часто обрастает вложениями – то, что высокочтимая
netorop_i называет «Сарагоса, найденная в рукописи»: засушенные цветочки, листики, бумажки, записочки, закладки. Внимательный книжник всегда старается опознать неслучайность их локализации, а заодно и понять, что за объект перед ним: так, в старом путеводителе всегда приятно найти засушенный цветок – и, приметив топоним, отыскать потом его равнодушного прапраправнука, цветущего ровно у той же деревни. Закладка, положенная сюда – кем? Леонидом Андреевым или, что вероятнее, его предшественником? – сохранила на себе фрагмент печатного текста:
<В> те самые часы, ко<гда> тебя узнала,
<К> тебе любовию пы<ла>ть я стала.
Судя по шрифту – вырезано из книги примерно того же времени, но даже современнейшие средства разыскания текста не позволили мне его опознать. Отдельная, как говорят современные дети, тема: судьба бумажных лоскутков, путешествующих сквозь время контрабандой: использованные при переплете, наклеенные на крышку сундука, засунутые для мягкости в диван… Много раз я разглядывал исписанный в XVIII-м веке клочок бумаги, обнажившийся при износе переплета – и всегда пытался опознать знакомый почерк или известные слова. Вернемся к делу.
Леонид Андреев библиофилом не был: в отличной современной работе (Вологина О. Круг чтения Леонида Андреева и его библиотека // Библиофилы России. Т. VIII. М. 2011. С. 307 – 347) подробно рассказано про его книжные обычаи и привязанности. Его собрание частично разошлось, а частично растворено в библиотеке Пушкинского дома, но, насколько можно судить, антикварная часть библиотеки была незначительной и бессистемной. Но в этой книге – и именно в выписанной фразе – содержалось то, что должно было остановить на себе его внимание. Дело в том, что одной из самых интересующих Андреева исторических эпох была Великая французская революция: собственно, один из главных разделов библиотеки составляли посвященные ей книги. И в «Кратком понятии» он увидел живое дыхание эпохи: безмятежная генеалогия французских королей фиксируется за год до кровавых событий, которые пресекут ее навсегда.
Больше в этом экземпляре ничего примечательного, кажется, нет. На заднем форзаце стоит штампик «Лавка писателей» и цена 150 рублей; скорее всего, это значит, что книга была продана в Московской лавке писателей (Кузнецкий мост, 18) между 1945 и 1961 годом (цена явно дореформенная). Ниже стоит штамп еще одного магазина – «М-08», но я уже позабыл номера московских букинистических (а вот высокочтимый
mikl53 хранит их в своей памяти). Увы, я не могу припомнить, когда и от кого досталась эта книга мне – так пусть искуплением вины послужит этот подробный рассказ.