Во дни работы в Патагонии, когда сердце его еще было исполнено чаяний и надежд, по большей части демиургического свойства, когда "Дюрандаль" летал лишь в его, конструкторских снах, Эстерсону случилось познакомился с одним канадцем. Он носил неблагозвучную фамилию Перебейвус, звали же его Унгаро. У этого Унгаро Перебейвуса имелось пристрастие к одной гнусной психологической игре. Он играл в нее, не зная ни стыда, ни усталости.
- Так сколько ты сказал тебе лет, Стив? - спрашивал Унгаро у молоденького, тщедушного инженера-филдера.
- Двадцать восемь, - неуверенно говорил тот. (Вся его научная биография была написана на его прыщавом, лишенном подбородка лице. В шестнадцать - победитель олимпиады по физике в своей голожопой субдиректории Средняя Дакота. Потом муштра на интенсивных языковых курсах, зачисление в престижный русский вуз по благотворительной программе, с отсрочкой оплаты обучения. На каждый год учебы - по блестящей научной статье, дипломная работа с замахом на Госпремию. Вместо личной жизни - виртуальные эротические туры, в анкетной строке "хобби" - красноречивый прочерк. И вот окончание университета и обретение Работы Своей Мечты. Добро пожаловать в концерн, который делает флуггеры! "Да-да, дорогие мои мамочка Свит и папочка Бакс, настоящие большие флуггеры, которые могут летать в космосе!")
- Ты сказал двадцать восемь? - выпучив глаза на Стива, переспрашивал Унгаро. Очень артистично это у него получалось.
- Д-да, - несмело кивал филдер. - А что?
- Тебе двадцать восемь и ты все еще не получил должность ведущего?
- Н-нет...
- Да Александр Македонский в двадцать восемь уже покорил полмира! А ты булки греешь тут, в этом отстойнике... Гос-споди...
- Но ведь то Македонский, - оправдывался несчастный, стараясь унять дрожь в голосе. Комплексы неполноценности бросались на него стаей одичавших волкодавов. Этой ночью ему не уснуть! ("Сегодня думал о самоубийстве. Неужели все мои достижения так ничтожны, дорогие мамочка Свит и папочка Бакс?")
- Да не бери дурного в голову, Стив, - вдруг, словно бы что-то для себя решив, говорил Унгаро со змеиной улыбкой. - Ты вообще большой молодец!
Филдер Стив удалялся в уборную на подкашивающихся ногах, а Унгаро начинал поиски новой жертвы.
"Сколько-сколько тебе, Хуан? Тридцать? Ты сказал тридцать? Да в тридцать лет Наполеон был уже императором Франции! А ведь выбился из простых артиллерийских лейтенантов!"
"Не смеши меня, Сторм. К сорока годам Эдисон уже изобрел граммофон и аккумуляторную батарею!"
"В тридцать один Шекспир уже был автором "Ромео и Джульетты", Вонг. А Пушкин написал "Я помню чудное мгновенье!"..."
И так далее. Эффект был ошеломляющим. И, очевидно, без черной магии тут не обходилось. Ну кто не знал про Александра Македонского? Все знали, со школы. Но почему-то от этого знания никому не было больно. А вот от одной фразы Унгаро Перебейвуса - больно было.
Однажды, на юбилее одного из учредителей концерна (не то Родригеса, не то Дитерхази, всем было наплевать) дошла очередь и до Эстерсона.
- Между прочим, сколько вам лет, дражайший Роланд? - осведомился Унгаро, размешивая полосатой соломинкой модный в том сезоне коктейль "Хиросима" (с добавлением экстракта термоядерного никарагуанского перца).
- Ну, сорок.
- А знаете ли вы, что в сорок лет Леонардо да Винчи...
- Не знаю и знать не хочу, - перебил собеседника Эстерсон и сопроводил свою фразу зверской улыбкой викинга, неделю не едавшего свежей человечинки. - И, кстати, в моей жизни тоже случалось кое-что, чем я мог бы гордиться не меньше, чем да Винчи своими деревянными вертолетами.
