Наум Коржавин

[AvA]

Давайте помещать стихи поэта здесь. Если у кого-нибудь есть. А вообще читал ли кто-нибудь?)


Я пока еще не знаю,
Что есть общего у нас.
Но все чаще вспоминаю
Свет твоих зеленых глаз.
Он зеленый и победный -
Словно пламя в глубине.
Верно, скифы не бесследно
Проходили по стране.


* * *
Мне без тебя так трудно жить,
А ты - ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир...
А кажется, что можешь.
Есть в мире у меня свое:
Дела, успехи и напасти.
Мне лишь тебя недостает
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить:
Все - неуютно, все - тревожит...
Ты мир не можешь заменить.
Но ведь и он тебя - не может.



ДОРОГА
В драгоценностях смысла я вижу немного.
Но одна драгоценность нужна мне - дорога.
Да, хоть мало мне нужно, нужна мне зачем-то
Этих серых дорог бесконечная лента,
Этот ветер в лицо, это право скитаться,
Это чувство свободы от всех гравитаций,
Чем нас жизнь ограничила, ставя пределы,-
Чем мы с детства прикованы к месту и к делу.

Это мало? Нет, много! Скажу даже: очень.
Ведь в душе, может, каждый подобного хочет,-
Чтобы жить: нынче дома, а завтра - далече,
Чтоб недели и версты летели навстречу,
И чтоб судьбы сплетались с твоею судьбою,
А потом навсегда становились тобою,
Без тебя доживать, оставаясь на месте,
О тебе дожидаясь случайных известий.

Это мало? Нет, много. Не мудрствуй лукаво.
На великую роскошь присвоил ты право.
И привык. И тоскуя не можешь иначе.
Если совесть вернёт тебя к жизни сидячей,
Сердце снова дороги, как хлеба, попросит.
И не вынесешь снова... А люди - выносят.
За себя и тебя... Что ты можешь?- немного:
Дать на миг ощутить, как нужна им дорога.

Это нужно им? Нужно. Наверное, нужно.
Суть не в том. Самому мне без этого душно.
И уже до конца никуда я не денусь,
От сознанья, что мне, словно хлеб,
драгоценность,-
Заплатить за которую - жизни не хватит,
Но которую люди, как прежде, оплатят.
Бытом будней, трудом. И отчаяньем - тоже...
На земле драгоценности нету дороже...


ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ
Писал один поэт:
О небогатой доле.
«На свете счастья нет,
Но есть покой и воля».

Хотел он далеко
Бежать. Не смог, не скрылся.
А я б теперь легко
С той долей примирился.

И был бы мной воспет
По самой доброй воле
Тот мир, где счастья нет,
Но есть покой и воля.

Что в громе наших лет
Звучало б так отчасти:
«На свете счастья нет,
Но есть на свете счастье».


ТЫ ИДЁШЬ
Взгляд счастливый и смущённый.
В нем испуг и радость в нём:
Ты - мой ангел
с обожжённым
От неловкости крылом.

Тихий ангел... Людный город
Смотрит нагло вслед тебе.
Вслед неловкости, с которой
Ты скользишь в густой толпе.

Он в асфальт тебя вминает,-
Нет в нём жалости ничуть,
Он как будто понимает
Впрямь,-
куда ты держишь путь.

Он лишь тем и озабочен -
Убедиться в том вполне.
Ты идёшь и очень хочешь,
Чтоб казалось - не ко мне.

А навстречу - взгляды, взгляды,
Каждый взгляд - скажи, скажи.
Трудно, ангел... Лгать нам надо
Для спасения души.

Чтоб хоть час побыть нам вместе
(Равен жизни каждый час),
Ладно, ангел... Нет бесчестья
В этой лжи. Пусть судят нас.

Ты идёшь - вся жизнь на грани,
Всё закрыто: радость, боль.
Но опять придёшь и станешь
Здесь, при мне, сама собой.

Расцветёшь, как эта осень,
Золотая благодать.
И покажется, что вовсе
Нам с тобой не надо лгать.

Что скрывать, от всех спасаясь?
Радость? Счастье? Боль в груди?
Тихий ангел, храбрый заяц.
Жду тебя. Иди. Иди.


* * *
Он собирался многое свершить,
Когда не знал про мелочное бремя.
А жизнь ушла
на то, чтоб жизнь прожить.
По мелочам.
Цените, люди, время.

Мы рвёмся к небу, ползаем в пыли,
Но пусть всегда, везде горит над всеми:
Вы временные жители земли!
И потому - цените, люди, время!

 

[A'Leaiil]

Если честно, то я не разу не слышала о таком поэте)
Расскажи пожалуйста, кто он такой, откуда, когда жил...

 

[AvA]

Наум Моисеевич Коржавин (настоящие имя и фамилия - Эммануил Мандель) — советский и российский поэт, прозаик, переводчик и драматург.

Наум Мандель родился 14 октября 1925 г. в Киеве в еврейской семье. Рано увлекся поэзией. Учился в киевской школе, но, по его собственным воспоминаниям, перед войной был исключен «из-за конфликта с директором». Ещё в Киеве молодого поэта заметил Николай Асеев, который затем рассказал о нем в московской литературной среде. В начале Великой Отечественной войны Мандель эвакуировался из Киева. В армию не попал по причине сильной близорукости.

В 1944 г. Мандель приехал в Москву и попытался поступить в Литературный институт им. М. Горького, но попытка оказалась неудачной.

В 1945 г. Мандель все же поступил в Литературный институт. Среди его соседей по комнате в общежитии были, в частности, Расул Гамзатов и Владимир Тендряков. В конце 1947 г., в разгар сталинской компании по «борьбе с космополитизмом», молодого поэта арестовали. Около восьми месяцев он провёл в изоляторе министерства госбезопасности и в Институте им. Сербского. В результате был осуждён постановлением Особого Совещания (ОСО) при МГБ и приговорен к ссылке по статьям Уголовного кодекса 58-1 и 7-35 — как социально опасный элемент. Осенью 1948 г. был выслан в Сибирь, около трёх лет провёл в деревне Чумаково. С 1951 по 1954 г. продолжал отбывать ссылку уже в Караганде. В этот период закончил горный техникум и в 1953 г. получил диплом штейгера.

В 1954 г. после амнистии получил возможность и вернулся в Москву. В 1956 г. был реабилитирован. Восстановился в Литературном институте и окончил его в 1959 г.

Ещё с 1954 г. поэт зарабатывал себе на жизнь переводами, в период «оттепели» начал публиковать собственные стихи в журналах. Более широкую известность ему принесла публикация подборки стихов в поэтическом сборнике «Тарусские страницы» (1961).

В 1963 г. у Коржавина вышел сборник «Годы», куда вошли стихи 1941—1961 г. В 1967 г. Театр им. К. С. Станиславского поставил пьесу Коржавина «Однажды в двадцатом».

Помимо официальных публикаций в творчестве Коржавина была и подпольная составляющая — многие его стихи распространялись в самиздатовских списках. Кроме того, во второй половине 1960-х Коржавин выступал в защиту узников совести Даниэля и Синявского, Галанского и Гинзбурга. Это привело к запрету на публикацию его произведений.

Конфликт с властью обострялся, и в 1973 г. поэт подал заявление на выезд из страны, объяснив свой шаг «нехваткой воздуха для жизни». Коржавин уезжает в США и обосновывается в Бостоне. Начинает работать в редакции «Континента», продолжая поэтическую работу. В 1976 г. во Франкфурте-на-Майне (ФРГ) у Коржавина выходит сборник стихов — «Времена», в 1981 г. там же — сборник «Сплетения».

В постперестроечную эпоху у Коржавина появилась возможность приезжать в Россию и проводить поэтические вечера.

отсюда

 

[A'Leaiil]

Вдумчиво прочитала стихотворения...и знаете, понравилось!
В "Ты идёшь" точно есть что-то знакомое...

Ты идёшь - вся жизнь на грани,
Всё закрыто: радость, боль.
Но опять придёшь и станешь
Здесь, при мне, сама собой.


Не знаю чем, но зацепило...

 

[Шиповник]

AvA Здорово, а какие его стихи у тебя еще есть? Мне очень нравится у него вот это стихотворение:
...Мне без тебя так трудно жить,
А ты-ты дразнишь и тревожишь...
К сожалению, у меня очень мало его стихов. :huh:

 

[Аистёнок]

А у меня еще такое есть, тоже очень нравится:

Ты сама проявила похвальное рвенье,
Только ты просчиталась на самую малость.
Ты хотела мне жизнь ослепить на мгновенье,
А мгновение жизнью твоей оказалось.

Твой расчет оказался придуманным вздором.
Ты ошиблась в себе, а прозренье-расплата.
Не смогла ты холодным блеснуть метеором,
Слишком женщиной-нежной и теплой-была ты.

Ты не знала про это, но знаешь сегодня,
Заплативши за знанье жестокую цену.
Уходила ты так, словно впрямь ты свободна,
А вся жизнь у тебя оказалась изменой.

Я прощаюсь сегодня с несчастьем и счастьем,
Со свиданьями тайными в слякоть глухую,
И с твоим увяданьем,и с горькою властью
Выпрямлять твое тело одним поцелуем...

Тяжело, потому что прошедшие годы
Уж другой не заполнишь,тебя не забудешь
И что больше той странной, той ждущей чего-то
Глупой девочкой ни для кого ты не будешь

 

[Шиповник]

ура! я тоже у себя нашла,правда одно,которое не повторялось

Вот говорят:любовь-мечты, и розы,
И жизни цвет, и трели соловья.
Моя любовь была сугубой прозой,
Бедней,чем остальная жизнь моя.

Но не всегда...О нет! Какого черта!
Я тоже был наивным,молодым.
Влюблялся в женщин,радостных и гордых,
И как себе не верил-верил им.

Их выделяло смутное свеченье,
Сквозь все притворство виделось оно.
И мне они казались воплощеньем
Того,что в жизни не воплощено.

Но жизнь стесняет рамками своими,
Боится жить без рамок человек.
И уходили все они-с другими,
Чтоб не светясь дожить свой скромный век.

Они,наверно,не могли иначе,
Для многих жизнь не взлет,а ремесло.
Я не виню их вовсе.И не плачу.
Мне не обидно.Просто тяжело.

Я не сдавался. Начинал сначала.
Но каждый раз проигрывал свой бой.
И наконец любовь моя увяла
И притворилась грубой и слепой.

Жила как все и требовала мало
И не звала куда-то,а брала.
И тех же,гордых,просто побеждала...
И только счастья в этом не нашла.

Затем,что не хватало мне свеченья,
Что больше в них не грезилось оно.
Что если жить,так бредить воплощеньем
Того,что в жизни не воплощено.

Все испытал я-ливни и морозы.
Вся жизнь прошла в страстях,в сплошном огне.
И лишь любовь была обидной прозой...
Совсем другой любви хотелось мне.

 

[AvA]

Я Вас любил, как я умел один.
А Вы любили роковых мужчин.
Они всегда смотрели сверху вниз,
они внушать умели: "Подчинись!"
Они считали: по заслугам честь,
и Вам казалось: в этом что-то есть.
Да, что-то есть, что ясно не вполне...
Ведь Вам казалось - пали Вы в цене,
Вас удивлял мой восхищенный взгляд,
Вы знали: так на женщин не глядят.
Взгляд снизу вверх... на Вас!.. Да это бред!
Вы ж были для меня легки, как свет.
И это понимали Вы подчас.
Но Вам казалось, я похож на Вас,
поскольку от любви не защищен,
а это значит - мужества лишен.
И шли в объятья подлинных мужчин,
и снова оставался я один.
Век мужества! Дела пошли всерьез.
И трудно я свое сквозь жизнь пронес.
И вот я жив... Но словно нет в живых
мужчин бывалых Ваших роковых.
Их рок поблек, сегодня рок иной.
Все чаще Вы, грустя, гордитесь мной.
А впрочем, что же - суета, дела...
Виню Вас? нет. Но просто жизнь прошла.
Себя виню. Понятно мне давно,
что снизу вверх на Вас смотреть грешно.
О, этот взгляд! Он Вам и дал пропасть.
Я верю, как в маяк, в мужскую власть.
Но лишь найдет, и вновь - пусть это грех,
смотрю на Вас, как прежде - снизу верх.
И униженья сердцу в этом нет...
Я знаю - Вы и впрямь легки, как свет.
Я знаю, это так - я вновь богат...
Но снова память гасит этот взгляд.
И потухает взгляд, хоть, может, он
теперь Вам вовсе не был бы смешон.



ДРУЗЬЯМ

Я позабыл, как держат ручку пальцы,
Как ищут слово, суть открыть хотят...
Я в партизаны странные подался -
Стрекочет мой язык, как автомат.

Пальба по злу... Причин на это много.
Всё на кону: Бог... ремесло... судьба...
Но за пальбой я сам забыл -
и Бога,
И ремесло, и - отчего пальба.

И всё забыв - сознаться в этом трушу.
Веду огонь - как верю в торжество.
А тот огонь мою сжигает душу,
И всем смешно, что я веду его.

Я всё равно не верю, что попался...
Я только вспоминаю тяжело,-
Как ищут суть, как держат ручку пальцы
И как нас учит смыслу - ремесло.



ГРУСТНАЯ САМОПАРОДИЯ

Нелепая песня
Заброшенных лет.
Он любит ее,
А она его - нет.

Ты что до сих пор
Дуришь голову мне,
Чувствительный вздор,
Устаревший вполне?

Сейчас распевают
С девчоночьих лет:
- Она его любит,
А он ее - нет.

Да, он ее Знамя.
Она - его мёд.
Ей хочется замуж.
А он - не берёт.

Она бы сумела
Парить и пленять,
Да он не охотник
Глаза поднимать.

И дать ему счастье
Не хватит ей сил.
Сам призрачной власти
Ее он лишил...

Всё правда. Вот песня
Сегодняшних дней.
Я сам отдаю
Предпочтение ей.

Но только забудусь,
И слышу в ответ:
«Он любит ее,
А она его - нет».

И сам повторяю,
Хоть это не так.
Хоть с этим не раз
Попадал я впросак.

Ах, песня! Молчи,
Не обманывай всех.
Представь, что нашелся
Такой человек.

И вот он, поверя
В твой святочный бред,
Всё любит ее,
А она его - нет.

Подумай, как трудно
Пришлось бы ему...
Ведь эти пассажи
Ей все - ни к чему.

Совсем не по чину
Сия благодать.
Ей тот и мужчина,
Кому наплевать.

Она посмеется
Со злостью слепой
Над тем, кто ее
Вознесёт над собой

И встанет с ним рядом,
Мечтая о том,
Как битой собакой
Ей быть при другом.

А этот - для страсти
Он, видимо, слаб.
Ведь нет у ней власти,
А он - ее раб.

Вот песня. Ты слышишь?
Так шла бы ты прочь.
Потом ты ему
Не сумеешь помочь.

А, впрочем,- что песня?
Ее ли вина,
Что в ней не на месте
Ни он, ни она.

Что всё это спорит
С подспудной мечтой.
И в тайном разладе
С земной красотой.

Но если любовь
Вдруг прорвется на свет,
Вновь: он ее любит.
Она его - нет.

Хоть прошлых веков
Свет не вспыхнет опять.
Хоть нет дураков
Так ходить и страдать.

Он тоже сумел бы
Уйти от неё.
Но он в ней нашел
Озаренье своё.

Но манит, как омут,
Ее глубина,
Чего за собой
И не знает она.

Не знает, не видит,
Пускай! Ничего.
Узнает! Увидит!
Глазами его.

Есть песня одна
И один только свет:
Он любит ее,
А она его - нет.





* * *

И прибои, и отбои,-
Ерунда и пустяки.
Надо просто жить с тобою
И писать свои стихи,-
Чтоб смывала всю усталость
Вдохновения струя...
Чтобы ты в ней отражалась
Точно так же, как и я.



* * *

За последнею точкой,
За гранью последнего дня
Все хорошие строчки
Останутся жить без меня.

В них я к людям приду
Рассказать про любовь и мечты,
Про огонь и беду
И про жизнь средь огня и беды.

В книжном шкафе резном
Будет свет мой - живуч и глубок,
Обожженный огнем
И оставшийся нежным цветок.

Пусть для этого света
Я шел среди моря огня,
Пусть мне важно все это,
Но это не все для меня!

Мне важны и стихии,
И слава на все голоса,
И твои дорогие,
Несущие радость глаза.

Чтобы в бурю и ветер
И в жизнь среди моря огня
Знать, что дом есть на свете,
Где угол, пустой без меня.

И что если судьбою
Подкошенный, сгину во рву,
Всё ж внезапною болью
В глазах у тебя оживу.

Не гранитною гранью,
Не строчками в сердце звеня:
Просто вдруг недостанет
Живущего рядом - меня.





* * *

Пусть с каждым днём тебе труднее
И сам ты плох, и всё - не так,
Никто тебя не пожалеет,
Когда прочтёт о том в стихах.

Как жить на свете ни мешали б,
Как дни бы ни были трудны,
Чужие жалобы смешны:
Поэзия - не книга жалоб.

. . . . . . . . . . . . . .

Но все застынут пред тобою,
Когда ты их - себя скрепя -
Ожгёшь необходимой болью,
Что возвращает всем - себя.





* * *
Никакой истерики.
Всё идет, как надо.
Вот живу в Америке,
Навестил Канаду.

Обсуждаю бодро я
Все свои идеи.
Кока-колу вёдрами
Пью - и не беднею...

...Это лучше, нежели
Каждый шаг - как веха...
Но - как будто не жил я
На земле полвека.



* * *

Пусть рвутся связи, меркнет свет,
Но подрастают в семьях дети...
Есть в мире Бог иль Бога нет,
А им придётся жить на свете.

Есть в мире Бог иль нет Его,
Но час пробьет. И станет нужно
С людьми почувствовать родство,
Заполнить дни враждой и дружбой.

Но древний смысл того родства
В них будет брезжить слишком глухо -
Ведь мы бессвязные слова
Им оставляем вместо духа.

Слова трусливой суеты,
Нас утешавшие когда-то,
Недостоверность пустоты,
Где зыбки все координаты...

...Им всё равно придётся жить:
Ведь не уйти обратно в детство,
Ведь жизнь нельзя остановить,
Чтоб в ней спокойно оглядеться.

И будет участь их тяжка,
Времён прервется связь живая,
И одиночества тоска
Обступит их, не отставая.

Мы не придем на помощь к ним
В борьбе с бессмыслицей и грязью.
И будет трудно им одним
Найти потерянные связи.

Так будь самим собой, поэт,
Твой дар и подвиг - воплощенье.
Ведь даже горечь - это свет,
И связь вещей, и их значенье.

Держись призванья своего!
Ты загнан сам, но ты в ответе:
Есть в мире Бог иль нет Его -
Но подрастают в семьях дети.