be-open
джедай
Я бы сказал в центре.
Интересное из сети.
- Автор темы Salo
- Дата начала
Страна
Местный
А я то тут причем к твоей еврейской бороде? Ну классический еврей. Это уж ты сам воспринял на себя мои посты. Видать ты параноик.
Часть
Местный
"Если еще до недавнего времени слово «говно» обозначалось в книгах отточием, происходило это не из нравственных соображений. Мы же не станем утверждать, что говно безнравственно! Несогласие с говном чисто метафизического свойства. Минуты выделения фекалий — каждодневное доказательство неприемлемости Создания".
Милан Кундера. «Невыносимая лёгкость бытия»
Следуя известной формуле «старость не радость, маразм не оргазм», бабушка Андрея лет этак с 80 резко повысила громкость испускания газов в семейном сортире. Андрей, возвышенный интеллигент 18-и лет, пришёл в экзистенциальное отчаяние.
— Почему я, студент философского факультета МГУ, автор курсовой работы «Тема смерти в труде Ж.-П. Сартра «Бытие и ничто», должен слушать это?! – патетически вопрошал он воображаемую публику. – Почему я, автор блестящего доклада «Экзистенция и трансцендения в творчестве Карла Ясперса», должен опускаться до этого?!
Своим вызывающим поведением бабушка явно нарушала мировую гармонию, ввергая Андрея в байроническую скорбь. Луна, Солнце, звёзды – всё вдруг как-то гасло от чудовищных звуков бабушки. Само мироздание шаталось и с диким грохотом рушилось, стоило бабушке зайти в туалет и завести свою любимую песню.
Андрей и так-то едва отошёл от плановой подростковой мизантропии и презрения к жизни, идеалам и человеческой природе, а тут бабушка мощным, коварным ударом ниже пояса возвращала его обратно. Она заставляла его думать, что человек – никакой не венец творения, не царь природы, не попытка Вселенной понять себя, а лишь жалкий, ничтожный кусок мяса, который потеет, воняет и в конце концов разлагается. И, чёрт возьми, почему никто этого не замечает? Почему он один в своём отчаянии?
Неконтролируемые приступы ненависти к бабушке жестоко терзали его. По ночам, когда пищеварение ее делалось беспощадным, приступы Андрея становились совершенно нестерпимыми. Однако, будучи интеллигентом, Андрей тут же начинал праведно ненавидеть себя за ненависть к бабушке. Как? Как можно злиться на человека, давшего жизнь твоим родителям, нянчившего тебя в грязных, вонючих пелёнках, водившего и порою даже вводившего тебя в школу?..
Нравственная дилемма становилась невыносимой. Андрей понимал, что бабушка невиновата, что она сама жертва своего тела, как и все люди, в том числе и он сам… Но легче от этого ничуть не становилось. Напротив, с каждым залпом бабушки ненависть к человеческой природе всё яростнее вонзала свои страшные когти в его хрупкое юношеское сердце. Дело могло закончиться обширным инфарктом, но Андрей… влюбился. Пусть и не в бабушку, но тоже в весьма милое, воздушное существо. Познав наконец на практике радости духовной и телесной любви вдвоём, Андрей летал на ее крыльях и стал глух к бабушкиным потугам.
Но, как известно каждому, кто следит за ценой на нефть, чем выше взлетел, тем больнее падать. Когда девушка бросила Андрея за его интеллигентность, и даром, что не в биде, тоска об утраченном блаженстве схватила его за горло и другие интересные части тела. Мысли о самоубийстве стали посещать его всё чаще и чаще. Они приходили к нему без приглашения и топтались грязными коваными кирзачами по мытым полам его души, матерясь, отхлёбывая из горла «Жигулёвское», рассыпая окурки и пиная мебель.
Андрей стоял на высоком табурете на самом краю балкона и готов был уже покончить с этим глупым недоразумением под названием «жизнь». Вся Вселенная разрывалась от его внутренних рыданий, но окружающий мир был мертвенно тих. «Сейчас, — думал Андрей, — сейчас, хоть один голос любви и ласки, хоть слово поддержки, и я передумаю». Он подождал. Мир по-прежнему был безмолвен. Молчали телефоны, никто не звонил в дверь. И на улице никто не обращал на него внимания.
— Мир приговорил себя к моей гибели! – воскликнул не раскрывшийся до конца поэт и мыслитель и хотел уже сделать свой последний и решительный шаг в бездну небытия, как вдруг он услышал небывалую по вдохновению, выразительности и творческой мощи пулемётную очередь бабушки, увенчавшуюся выстрелом из системы залпового огня «Град». Андрей покачнулся на своем табурете и рухнул, но не в пропасть, а к себе в комнату. И не от омерзения, а от хохота. Когда колики закончились, он, сияя от счастья и благодарности, вбежал в сортир и, не снимая бабушку с насиженного места, обнял ее и расцеловал.
Милан Кундера. «Невыносимая лёгкость бытия»
Следуя известной формуле «старость не радость, маразм не оргазм», бабушка Андрея лет этак с 80 резко повысила громкость испускания газов в семейном сортире. Андрей, возвышенный интеллигент 18-и лет, пришёл в экзистенциальное отчаяние.
— Почему я, студент философского факультета МГУ, автор курсовой работы «Тема смерти в труде Ж.-П. Сартра «Бытие и ничто», должен слушать это?! – патетически вопрошал он воображаемую публику. – Почему я, автор блестящего доклада «Экзистенция и трансцендения в творчестве Карла Ясперса», должен опускаться до этого?!
Своим вызывающим поведением бабушка явно нарушала мировую гармонию, ввергая Андрея в байроническую скорбь. Луна, Солнце, звёзды – всё вдруг как-то гасло от чудовищных звуков бабушки. Само мироздание шаталось и с диким грохотом рушилось, стоило бабушке зайти в туалет и завести свою любимую песню.
Андрей и так-то едва отошёл от плановой подростковой мизантропии и презрения к жизни, идеалам и человеческой природе, а тут бабушка мощным, коварным ударом ниже пояса возвращала его обратно. Она заставляла его думать, что человек – никакой не венец творения, не царь природы, не попытка Вселенной понять себя, а лишь жалкий, ничтожный кусок мяса, который потеет, воняет и в конце концов разлагается. И, чёрт возьми, почему никто этого не замечает? Почему он один в своём отчаянии?
Неконтролируемые приступы ненависти к бабушке жестоко терзали его. По ночам, когда пищеварение ее делалось беспощадным, приступы Андрея становились совершенно нестерпимыми. Однако, будучи интеллигентом, Андрей тут же начинал праведно ненавидеть себя за ненависть к бабушке. Как? Как можно злиться на человека, давшего жизнь твоим родителям, нянчившего тебя в грязных, вонючих пелёнках, водившего и порою даже вводившего тебя в школу?..
Нравственная дилемма становилась невыносимой. Андрей понимал, что бабушка невиновата, что она сама жертва своего тела, как и все люди, в том числе и он сам… Но легче от этого ничуть не становилось. Напротив, с каждым залпом бабушки ненависть к человеческой природе всё яростнее вонзала свои страшные когти в его хрупкое юношеское сердце. Дело могло закончиться обширным инфарктом, но Андрей… влюбился. Пусть и не в бабушку, но тоже в весьма милое, воздушное существо. Познав наконец на практике радости духовной и телесной любви вдвоём, Андрей летал на ее крыльях и стал глух к бабушкиным потугам.
Но, как известно каждому, кто следит за ценой на нефть, чем выше взлетел, тем больнее падать. Когда девушка бросила Андрея за его интеллигентность, и даром, что не в биде, тоска об утраченном блаженстве схватила его за горло и другие интересные части тела. Мысли о самоубийстве стали посещать его всё чаще и чаще. Они приходили к нему без приглашения и топтались грязными коваными кирзачами по мытым полам его души, матерясь, отхлёбывая из горла «Жигулёвское», рассыпая окурки и пиная мебель.
Андрей стоял на высоком табурете на самом краю балкона и готов был уже покончить с этим глупым недоразумением под названием «жизнь». Вся Вселенная разрывалась от его внутренних рыданий, но окружающий мир был мертвенно тих. «Сейчас, — думал Андрей, — сейчас, хоть один голос любви и ласки, хоть слово поддержки, и я передумаю». Он подождал. Мир по-прежнему был безмолвен. Молчали телефоны, никто не звонил в дверь. И на улице никто не обращал на него внимания.
— Мир приговорил себя к моей гибели! – воскликнул не раскрывшийся до конца поэт и мыслитель и хотел уже сделать свой последний и решительный шаг в бездну небытия, как вдруг он услышал небывалую по вдохновению, выразительности и творческой мощи пулемётную очередь бабушки, увенчавшуюся выстрелом из системы залпового огня «Град». Андрей покачнулся на своем табурете и рухнул, но не в пропасть, а к себе в комнату. И не от омерзения, а от хохота. Когда колики закончились, он, сияя от счастья и благодарности, вбежал в сортир и, не снимая бабушку с насиженного места, обнял ее и расцеловал.