Интересное из сети.
- Автор темы Salo
- Дата начала
Беспринципная Седовласка
Между прочим, здесь написано: «Вытирайте ноги»
В приказ не вошедший поступок, но ставший на днях последней, извините, каплей в решении вопроса об увольнении - сотрудник помочился в горшок с цветком.
kroha
Местный
1 ретушь и фотошоп
2 она не рожала
фигли делать тетьке, которая не уходит в 6 утра на работу, не шатается по магазам и др?
ecosolver
РадиоФилин & У.С. (С.А.Р.А) - . УГУ!
в приказ его и не впихнуть - "от цветка пахло органическими удобрениями" - вот факт, который по видимому имел место быть зафиксированным.) (сомневаюсь, что он при всех свой агрегат достал и стал мочиться, тогда уж надо было оторваться по полной, а не в горшок со цветком
)Не знаю, кому как, но по мне так, выискивать подобные "компроматы" на сотрудников - мерзко и низко.
anchiko
Девушка-сихиртя
Зачем нужно помнить прадеда, или История необычного директора музея
Когда челюсти сводит судорогой от скуки, нос чешется от воображаемой пыли, а глаза слезятся от нафталина, то это совершенно естественная реакция здорового организма на словосочетание «краеведческий музей». Синоним уныния, заведение, управляемое пенсионерами, куда нормального человека просто так не затащишь, — такими эти общественные институции знают все. А вот мы нашли молодого героя, который сломал этот стереотип на радость 600 000 владивостокцев и гостям края. С молодым директором Объединенного музея им. В. К. Арсеньева Виктором Шалаем мы поговорили о генетическом запрете на воспоминания у нашего поколения, смысле семейной истории и музеях как источнике любви.
Виктор, последние пару лет в Москве новые музеи открываются один за другим, и видно, что денег на это модное поветрие в столице тратится немало. Как я понимаю, это совсем не ваша история — особых бюджетов на обновление вам не выделяли. Как выкручивались?
У нас не было никакой масштабной кампании продвижения, баннеров «А ты посетил новый музей?». Перед нами стояла цель — как-то прорываться к аудитории, а она у нас совсем не однородная: есть школьники, молодежь, тридцатилетние, 40+, есть иностранцы, приезжие — и у всех свой набор представлений о том, каким должен быть музей. Мы выехали только на том, что каждый новый человек приходил и не оставался равнодушным. 10% плевались. 90% говорили: здорово. Мы старались не делать скучной, понятной только нам истории. Отдавали себе отчет, что это может быть необычно, провокативно и не соответствовать строгим канонам. В итоге получился совсем другой подход к повествованию.
Расскажите о вашем подходе.
Например, второй этаж у нас занимает проект «Время людей», объединяющий пять тематических залов. Зал «Время дороги» — об освоении Дальнего Востока и долгом пути первых переселенцев, который мог длиться и два года. Зал «Время дела» — о деятельности первых приморских предпринимателей, и экспозиции в нем составлены в том числе и из «немузейных предметов»: кирпичей, из которых строились первые городские здания с выгравированными фамилиями мастеров, старинных флаконов, сношенных башмаков, остановившихся часов — они создают систему эмоционально-тактильно-вопросительных переживаний, через которые зритель вовлекается в историю. В зале Гражданской войны — «Время насилия» — на одной из стен висит металлический лист, где шрифтом Брайля выбиты концептуальные слова: «война», «смерть», «время», — это символ слепого разрушающего хаоса, куда были ввергнуты люди с 1917 по 1922 год. Из этого зала зрители, как правило, выходят другими.
С тем, что хранится не на уровне рацио, а на уровне родовой памяти и подсознания.
Чем вам рацио не угодило?
Современный русский человек живет в колоссальной внутренней засаде, у него генетический запрет на воспоминания. Он любит Россию, родину свою, за Пушкина, Чайковского и Столыпина.
У кого-то Достоевский промелькнет, у кого-то — Нестеров, но в общем — среднестатистический набор, который характеризует нас как великую страну. А куда в матрицу любви к стране поместить страшные страницы ее истории, мы понять не можем.
У нас каждый второй испытывает дискомфорт от реальности не потому, что реальность плохая, а потому, что она глубже и многомернее наших знаний о ней. Современность — это не только то, что ты видишь, но и то, чего ты не видишь, не только то, что есть, но и то, что было. Сегодня растет поколение внуков тех, кого уничтожали, и тех, кого заставляли уничтожать. Корневые связи порублены, у бабушки не спросишь, прабабушку не помнишь, в интернете валяется много всего в упрощенно-бульварном стиле, но такой формат работает на уничтожение тебя как интеллектуальной единицы.
А откуда интерес к истории возник у вас — корневые связи уцелели?
Уже в детстве у меня было ощущение, что мир становится гораздо интереснее, если погружаться в прошлое. Разговоры со старшими членами семьи, с бабушкой сильно увлекали меня. Типичное детское «почемучанье» у меня было направлено в определенную сторону, я спрашивал: кто мы, откуда приехали, кто мои прадеды? Одним из моих любимых развлечений было листать старый фотоальбом и спрашивать про родственников. И тогда же в моей детской голове поселилась мысль, что в рассказах взрослых есть некая недоговоренность, что от меня что-то скрывают. Сначала мне казалось, что это только моя бабушка молчит, но потом я понял, что такое состояние — купированность сюжетов, которые вроде бы есть, но которых нет, — характерно для всего общества.
Однажды я нашел фотографию семьи прапрабабушки и прапрадедушки (они жили в поселке Славянка и считались достаточно зажиточными) на крыльце каменного дома, и один человек на этой фотографии был вырезан. Меня это просто поразило: почему? Инстинктивно я чувствовал, что это не детские проказы, не случайность и здесь кроется некая тайна: человек присутствовал на фотографии, а потом его зачем-то убрали. Позже я узнал, что это было правилом того времени.
И новое поколение имело представление о своей семье «минус один». Работая в Музее, я нашел историю этого человека — брата моего дедушки, который был столяром в селе Раздольном, попал в конвейер смерти, и в 27 лет его расстреляли по статье «За антисоветскую деятельность». И эта унизительная и страшная особенность того времени — бесконечное забывание людей, которые по большому счету ни в чем виноваты и не были. А мертвые требуют своего: их надо возвращать и в семьи, и в общую память страны — чтобы мы чувствовали себя людьми, продолжающими большие и интересные истории своих семей, и понимали, что в этом есть сила.
Когда мы приезжаем в старые европейские города, то удивляемся: как десять сменивших друг друга поколений могли прожить в одном доме? Зачем хранить фотографию прапрабабки, которую ты никогда не видел, или ее кружева на антресолях? Зачем есть из посуды, если на ней уже появились трещины? А в этом кроется сила, которая дает тебе ощущение, что ты не один такой перекати-поле.
Можно сказать: я родился и что за свою жизнь успею — то успею. Но моя величина в контексте 200–300 лет — мизерная, а вот в контексте моей семьи она возрастает. На понимании себя в обратной перспективе поколений, на понимании своих корней раньше вся страна держалась. Для меня в какой-то момент стало очевидно, что вопрос преемственности поколений — вопрос моей собственной жизнеспособности. И музей в моем понимании — это то, что может соединять поколения, может давать молодежи спокойствие, устойчивость, понимание себя как части истории своей страны. Чтобы не возникало бесконечных метаний: в какой город уехать, в какую страну?
А у вас самого не возникало географических метаний и соблазнов?
Я в этом смысле счастливый человек: я в Приморье уже в третьем поколении. Посещали мысли переехать, но просто потому, что был такой тренд: все рвались в Москву и Питер. А теперь, когда слышу, что Владивосток далеко, мне хочется вслед за Мерабом Мамардашвили переспросить: далеко от чего?
Когда вас, 29-летнего, утвердили на пост директора государственного музея, какие были ощущения?
Я не стал нос задирать: мол, я лучший, — потому что понимал, что не из кого было выбирать. В Российской Федерации 2000 краеведческих музеев (я не включаю сюда еще художественные, производственные музеи, библиотеки, дома культуры). Вы можете себе представить, что завтра 2000 талантливых управленцев в возрасте до 35 лет вдруг пойдут в музеи, чтобы реально изменить ситуацию? А ведь по России раскидано огромное количество музеев — с потрясающими коллекциями, уникальными экземплярами, на которые точат зубы коллекционеры всего мира, и пока эти музеи держатся силами только тех людей, что там есть сейчас, и я не знаю, что будет с ними завтра.
Можете привести пример чего-то потрясающего отечественного, о чем русские люди не знают?
Например, мы были с коллегами в городе Кяхта, это на границе России и Монголии с бурятской стороны. В XVIII веке через Кяхту шло 70 % чайного потока из Китая в Европу. Потом построили Суэцкий канал, чай стали возить на пароходах, и городок уже в XIX веке начал вымирать. Сейчас население там — 20 тыс. человек, двухэтажные дома, потому что подолгу в общем там никто не жил, транзитный город, величественные полуразрушенные храмы, построенные на пожертвования купцов, и удивительные музеи. Помимо торговых караванов, через Кяхту проходили археологические экспедиции, и часть собранного оставляли в дар местному краеведческому музею. И если вы когда-нибудь в нем окажетесь, у вас случится разрыв всех шаблонов.
Представьте: маленькое двухэтажное здание, витрины из мореного дуба, этикетки, написанные в конце XIX века, огромная библиотека старинных книг и разложенные по номерам археологические находки. Экскурсовод, дама в солидном возрасте, бескорыстно преданная музею, рассказывает: «Эту коллекцию наследия гуннов нам подарил почетный член Географического общества Петр Кузьмич Козлов, возвращавшийся из Монголо-Сычуаньской экспедиции, когда он в пустыне Гоби обнаружил руины мертвого тангутского города Хара-Хохто в 1909 году. Прошу обратить внимание на экспонат номер 8, — небрежно тычет указкой в экспонат.
На улицах города вы не встретите молодежи, там стоит сухой монгольский зной, жужжат мухи, бабушки торгуют жевательной смолой и кирпичами монгольского чая, старики потягивают пиво. Что дальше будет с этим музеем, где есть только три хранительницы, которые совсем не вечны? В общем, помножьте на 2000 — и получите картину современной музейной жизни страны.
Зачем вообще сегодня нужны музеи?
Чтобы обустраивать комфортные взаимоотношения между человеком и его личной памятью. Если вы не успели что-то спросить у прабабушки, то задача музея хотя бы развернуть вас в ее сторону, помочь восстановить с ней внутреннюю связь. Ту самую связь, которую в ХХ веке рубанули коллективизацией, несколькими волнами репрессий, принудительным переселением народов, двумя войнами и бесконечным голодом. И то, что сегодня гости музея плачут, для меня большой комплимент. Не потому, что я кровожадный, а потому, что понимаю: это их способ разговора с теми, кого уже нет.
В одной из наших книг впечатлений появился текст, который для меня важнее всех дипломов, орденов и прочих знаков почета: «Здравствуй, дедушка, Иван Николаевич. Я помню, когда я был маленьким, мы ходили с тобой гулять в парк, ты покупал мне мороженое, а себе — что-нибудь выпить. Я хочу, чтобы ты знал: я тебя очень люблю».
Когда челюсти сводит судорогой от скуки, нос чешется от воображаемой пыли, а глаза слезятся от нафталина, то это совершенно естественная реакция здорового организма на словосочетание «краеведческий музей». Синоним уныния, заведение, управляемое пенсионерами, куда нормального человека просто так не затащишь, — такими эти общественные институции знают все. А вот мы нашли молодого героя, который сломал этот стереотип на радость 600 000 владивостокцев и гостям края. С молодым директором Объединенного музея им. В. К. Арсеньева Виктором Шалаем мы поговорили о генетическом запрете на воспоминания у нашего поколения, смысле семейной истории и музеях как источнике любви.
Виктор, последние пару лет в Москве новые музеи открываются один за другим, и видно, что денег на это модное поветрие в столице тратится немало. Как я понимаю, это совсем не ваша история — особых бюджетов на обновление вам не выделяли. Как выкручивались?
У нас не было никакой масштабной кампании продвижения, баннеров «А ты посетил новый музей?». Перед нами стояла цель — как-то прорываться к аудитории, а она у нас совсем не однородная: есть школьники, молодежь, тридцатилетние, 40+, есть иностранцы, приезжие — и у всех свой набор представлений о том, каким должен быть музей. Мы выехали только на том, что каждый новый человек приходил и не оставался равнодушным. 10% плевались. 90% говорили: здорово. Мы старались не делать скучной, понятной только нам истории. Отдавали себе отчет, что это может быть необычно, провокативно и не соответствовать строгим канонам. В итоге получился совсем другой подход к повествованию.
Расскажите о вашем подходе.
Например, второй этаж у нас занимает проект «Время людей», объединяющий пять тематических залов. Зал «Время дороги» — об освоении Дальнего Востока и долгом пути первых переселенцев, который мог длиться и два года. Зал «Время дела» — о деятельности первых приморских предпринимателей, и экспозиции в нем составлены в том числе и из «немузейных предметов»: кирпичей, из которых строились первые городские здания с выгравированными фамилиями мастеров, старинных флаконов, сношенных башмаков, остановившихся часов — они создают систему эмоционально-тактильно-вопросительных переживаний, через которые зритель вовлекается в историю. В зале Гражданской войны — «Время насилия» — на одной из стен висит металлический лист, где шрифтом Брайля выбиты концептуальные слова: «война», «смерть», «время», — это символ слепого разрушающего хаоса, куда были ввергнуты люди с 1917 по 1922 год. Из этого зала зрители, как правило, выходят другими.
С тем, что хранится не на уровне рацио, а на уровне родовой памяти и подсознания.
Чем вам рацио не угодило?
Современный русский человек живет в колоссальной внутренней засаде, у него генетический запрет на воспоминания. Он любит Россию, родину свою, за Пушкина, Чайковского и Столыпина.
У нас каждый второй испытывает дискомфорт от реальности не потому, что реальность плохая, а потому, что она глубже и многомернее наших знаний о ней. Современность — это не только то, что ты видишь, но и то, чего ты не видишь, не только то, что есть, но и то, что было. Сегодня растет поколение внуков тех, кого уничтожали, и тех, кого заставляли уничтожать. Корневые связи порублены, у бабушки не спросишь, прабабушку не помнишь, в интернете валяется много всего в упрощенно-бульварном стиле, но такой формат работает на уничтожение тебя как интеллектуальной единицы.
А откуда интерес к истории возник у вас — корневые связи уцелели?
Уже в детстве у меня было ощущение, что мир становится гораздо интереснее, если погружаться в прошлое. Разговоры со старшими членами семьи, с бабушкой сильно увлекали меня. Типичное детское «почемучанье» у меня было направлено в определенную сторону, я спрашивал: кто мы, откуда приехали, кто мои прадеды? Одним из моих любимых развлечений было листать старый фотоальбом и спрашивать про родственников. И тогда же в моей детской голове поселилась мысль, что в рассказах взрослых есть некая недоговоренность, что от меня что-то скрывают. Сначала мне казалось, что это только моя бабушка молчит, но потом я понял, что такое состояние — купированность сюжетов, которые вроде бы есть, но которых нет, — характерно для всего общества.
Однажды я нашел фотографию семьи прапрабабушки и прапрадедушки (они жили в поселке Славянка и считались достаточно зажиточными) на крыльце каменного дома, и один человек на этой фотографии был вырезан. Меня это просто поразило: почему? Инстинктивно я чувствовал, что это не детские проказы, не случайность и здесь кроется некая тайна: человек присутствовал на фотографии, а потом его зачем-то убрали. Позже я узнал, что это было правилом того времени.
И новое поколение имело представление о своей семье «минус один». Работая в Музее, я нашел историю этого человека — брата моего дедушки, который был столяром в селе Раздольном, попал в конвейер смерти, и в 27 лет его расстреляли по статье «За антисоветскую деятельность». И эта унизительная и страшная особенность того времени — бесконечное забывание людей, которые по большому счету ни в чем виноваты и не были. А мертвые требуют своего: их надо возвращать и в семьи, и в общую память страны — чтобы мы чувствовали себя людьми, продолжающими большие и интересные истории своих семей, и понимали, что в этом есть сила.
Когда мы приезжаем в старые европейские города, то удивляемся: как десять сменивших друг друга поколений могли прожить в одном доме? Зачем хранить фотографию прапрабабки, которую ты никогда не видел, или ее кружева на антресолях? Зачем есть из посуды, если на ней уже появились трещины? А в этом кроется сила, которая дает тебе ощущение, что ты не один такой перекати-поле.
Можно сказать: я родился и что за свою жизнь успею — то успею. Но моя величина в контексте 200–300 лет — мизерная, а вот в контексте моей семьи она возрастает. На понимании себя в обратной перспективе поколений, на понимании своих корней раньше вся страна держалась. Для меня в какой-то момент стало очевидно, что вопрос преемственности поколений — вопрос моей собственной жизнеспособности. И музей в моем понимании — это то, что может соединять поколения, может давать молодежи спокойствие, устойчивость, понимание себя как части истории своей страны. Чтобы не возникало бесконечных метаний: в какой город уехать, в какую страну?
А у вас самого не возникало географических метаний и соблазнов?
Я в этом смысле счастливый человек: я в Приморье уже в третьем поколении. Посещали мысли переехать, но просто потому, что был такой тренд: все рвались в Москву и Питер. А теперь, когда слышу, что Владивосток далеко, мне хочется вслед за Мерабом Мамардашвили переспросить: далеко от чего?
Когда вас, 29-летнего, утвердили на пост директора государственного музея, какие были ощущения?
Я не стал нос задирать: мол, я лучший, — потому что понимал, что не из кого было выбирать. В Российской Федерации 2000 краеведческих музеев (я не включаю сюда еще художественные, производственные музеи, библиотеки, дома культуры). Вы можете себе представить, что завтра 2000 талантливых управленцев в возрасте до 35 лет вдруг пойдут в музеи, чтобы реально изменить ситуацию? А ведь по России раскидано огромное количество музеев — с потрясающими коллекциями, уникальными экземплярами, на которые точат зубы коллекционеры всего мира, и пока эти музеи держатся силами только тех людей, что там есть сейчас, и я не знаю, что будет с ними завтра.
Можете привести пример чего-то потрясающего отечественного, о чем русские люди не знают?
Например, мы были с коллегами в городе Кяхта, это на границе России и Монголии с бурятской стороны. В XVIII веке через Кяхту шло 70 % чайного потока из Китая в Европу. Потом построили Суэцкий канал, чай стали возить на пароходах, и городок уже в XIX веке начал вымирать. Сейчас население там — 20 тыс. человек, двухэтажные дома, потому что подолгу в общем там никто не жил, транзитный город, величественные полуразрушенные храмы, построенные на пожертвования купцов, и удивительные музеи. Помимо торговых караванов, через Кяхту проходили археологические экспедиции, и часть собранного оставляли в дар местному краеведческому музею. И если вы когда-нибудь в нем окажетесь, у вас случится разрыв всех шаблонов.
Представьте: маленькое двухэтажное здание, витрины из мореного дуба, этикетки, написанные в конце XIX века, огромная библиотека старинных книг и разложенные по номерам археологические находки. Экскурсовод, дама в солидном возрасте, бескорыстно преданная музею, рассказывает: «Эту коллекцию наследия гуннов нам подарил почетный член Географического общества Петр Кузьмич Козлов, возвращавшийся из Монголо-Сычуаньской экспедиции, когда он в пустыне Гоби обнаружил руины мертвого тангутского города Хара-Хохто в 1909 году. Прошу обратить внимание на экспонат номер 8, — небрежно тычет указкой в экспонат.
На улицах города вы не встретите молодежи, там стоит сухой монгольский зной, жужжат мухи, бабушки торгуют жевательной смолой и кирпичами монгольского чая, старики потягивают пиво. Что дальше будет с этим музеем, где есть только три хранительницы, которые совсем не вечны? В общем, помножьте на 2000 — и получите картину современной музейной жизни страны.
Зачем вообще сегодня нужны музеи?
Чтобы обустраивать комфортные взаимоотношения между человеком и его личной памятью. Если вы не успели что-то спросить у прабабушки, то задача музея хотя бы развернуть вас в ее сторону, помочь восстановить с ней внутреннюю связь. Ту самую связь, которую в ХХ веке рубанули коллективизацией, несколькими волнами репрессий, принудительным переселением народов, двумя войнами и бесконечным голодом. И то, что сегодня гости музея плачут, для меня большой комплимент. Не потому, что я кровожадный, а потому, что понимаю: это их способ разговора с теми, кого уже нет.
В одной из наших книг впечатлений появился текст, который для меня важнее всех дипломов, орденов и прочих знаков почета: «Здравствуй, дедушка, Иван Николаевич. Я помню, когда я был маленьким, мы ходили с тобой гулять в парк, ты покупал мне мороженое, а себе — что-нибудь выпить. Я хочу, чтобы ты знал: я тебя очень люблю».
A1e)(
шта?
Если спать некогда, но очень хочется — спи 15 минут.
Сделайте чашку крепкого кофе, поставьте будильник так, чтобы он зазвонил через 15 минут и засыпайте. Сразу после засыпания мозг работает в фазе быстрого сна и скидывает информацию из кратковременной памяти на долгосрочную память. Через 15 минут вы проснётесь и мозг успеет частично разгрузиться — этого хватит ещё на полдня-день. А кофе как раз успеет дойти до желудка и начать всасываться в кровь — так что проснётесь вы достаточно бодрым.
Почему 15 минут? Это средняя длина фазы быстрого сна — если проспать на 5-10 минут больше — то организм перейдёт в фазу медленного сна (который служит для отдыха тела) и проснуться будет гораздо тяжелее.
Сделайте чашку крепкого кофе, поставьте будильник так, чтобы он зазвонил через 15 минут и засыпайте. Сразу после засыпания мозг работает в фазе быстрого сна и скидывает информацию из кратковременной памяти на долгосрочную память. Через 15 минут вы проснётесь и мозг успеет частично разгрузиться — этого хватит ещё на полдня-день. А кофе как раз успеет дойти до желудка и начать всасываться в кровь — так что проснётесь вы достаточно бодрым.
Почему 15 минут? Это средняя длина фазы быстрого сна — если проспать на 5-10 минут больше — то организм перейдёт в фазу медленного сна (который служит для отдыха тела) и проснуться будет гораздо тяжелее.
A1e)(
шта?
Юристы прочитали лицензионное соглашение Windows 10
Пока самые легкомысленные фанаты Microsoft с щенячьим восторгом устанавливают Windows 10, их более мудрые коллеги внимательно изучают текст лицензионного соглашения. Напомним, ознакомительная версия Windows 10 содержала много неприемлемых для здравомыслящего человека условий. Сохранились ли эти пункты в итоговой версии?
Пока самые легкомысленные фанаты Microsoft с щенячьим восторгом устанавливают Windows 10, их более мудрые коллеги внимательно изучают текст лицензионного соглашения. Напомним, ознакомительная версия Windows 10 содержала много неприемлемых для здравомыслящего человека условий. Сохранились ли эти пункты в итоговой версии?
Проблема №1: Microsoft собирает и хранит у себя историю посещенных пользователем web-страниц, пароли к сайтам, названия точек доступа, к которым подключался пользователь, и пароли к ним. Проблема в том, что данные привязываются к аккаунту Microsoft, пароль к которому можно взломать или похитить. В этом случае злоумышленник сможет узнать о своей жертве буквально всё. К тому же, законодательство США предписывает IT-компаниям раскрывать сведения о своих клиентах по требованию суда и разведслужб. Получается, что фактически пользователь сам собирает и отправляет на себя досье, которое может быть использовано против него же.
Разумеется, синхронизацию данных можно (и нужно) отключить. В Microsoft решили включить эту опцию по умолчанию. Видимо, в надежде, что большинство пользователей Windows 10 вряд ли станут интересоваться подробностями реализации этой так называемой синхронизации.
Проблема №2: виртуальный ассистент Cortana, который уже многие успели назвать виртуальным шпионом Cortana. По лицензионному соглашению Windows 10, Microsoft для работы Кортаны имеет право собирать различные типы пользовательских данных:
координаты пользователя;
фрагменты почтовой переписки и SMS;
данные о совершенных звонках: кто кому звонил, как часто.
данные о запланированных событиях из пользовательского календаря;
данные из контактной книги;
и др.
Кроме этого, для работы сервиса будет собираться информация об использовании вашего устройства: на какое время установлен будильник, какая музыка имеется на устройстве, какие программы были установлены, какие делались поисковые запросы и т.д. Разумеется, образцы голоса пользователя тоже будут передаваться на сервера Microsoft для обработки.
Следует отметить, что для российских пользователей часть функций традиционно работать не будет, включая Cortana.
Проблема №3: отслеживание пользователей третьей стороной. Уже известно, что Windows 10 напичкают рекламой. Этим и объясняется «щедрость» компании Microsoft, решившей раздавать Windows 10 бесплатно. Для того, чтобы инвентаризировать всех потребителей рекламы им будет присвоен уникальный идентификационный номер (advertising ID). Доступ к этому номеру получат рекламодатели. Другими словами, маркетологи смогут отслеживать поведение пользователей. Как и все остальные «инновации» в Windows 10, отслеживание пользователей по уникальному номеру было позаимствовано (см. статью «А вы уже получили свой инвентаризационный номер от Google?»).
Не забудьте отключить передачу advertising ID на всех своих устройствах с Windows 10!
Проблема №4. Ключ шифрования тоже хранится у Microsoft. Это удивительно, но если вы зашифровали свои данные на устройстве с помощью штатной программы BitLocker, то ключ доступа к данным будет не только у вас, но еще и у Microsoft. В лицензии Windows 10 указано, что пароль будет скопирован на сервера OneDrive, контролируемые Microsoft. Как уже было сказано ранее, компания будет обязана выдать этот ключ по запросу уполномоченных органов, что лишает шифрование в Windows 10 всякого смысла.
Не забудьте установить стороннюю программу шифрования, которой можно доверять.
Проблема №5. Microsoft может распоряжаться вашими данными. Это просто изумительный пункт в лицензии Windows 10:
We will access, disclose and preserve personal data, including your content (such as the content of your emails, other private communications or files in private folders), when we have a good faith belief that doing so is necessary to protect our customers or enforce the terms governing the use of the services.
Личная переписка, локальные файлы и другая персональная информация может быть раскрыта не только по требованию властей, а просто если Microsoft покажется, что это необходимо для некой защиты их клиентов.
Разумеется, синхронизацию данных можно (и нужно) отключить. В Microsoft решили включить эту опцию по умолчанию. Видимо, в надежде, что большинство пользователей Windows 10 вряд ли станут интересоваться подробностями реализации этой так называемой синхронизации.
Проблема №2: виртуальный ассистент Cortana, который уже многие успели назвать виртуальным шпионом Cortana. По лицензионному соглашению Windows 10, Microsoft для работы Кортаны имеет право собирать различные типы пользовательских данных:
координаты пользователя;
фрагменты почтовой переписки и SMS;
данные о совершенных звонках: кто кому звонил, как часто.
данные о запланированных событиях из пользовательского календаря;
данные из контактной книги;
и др.
Кроме этого, для работы сервиса будет собираться информация об использовании вашего устройства: на какое время установлен будильник, какая музыка имеется на устройстве, какие программы были установлены, какие делались поисковые запросы и т.д. Разумеется, образцы голоса пользователя тоже будут передаваться на сервера Microsoft для обработки.
Следует отметить, что для российских пользователей часть функций традиционно работать не будет, включая Cortana.
Проблема №3: отслеживание пользователей третьей стороной. Уже известно, что Windows 10 напичкают рекламой. Этим и объясняется «щедрость» компании Microsoft, решившей раздавать Windows 10 бесплатно. Для того, чтобы инвентаризировать всех потребителей рекламы им будет присвоен уникальный идентификационный номер (advertising ID). Доступ к этому номеру получат рекламодатели. Другими словами, маркетологи смогут отслеживать поведение пользователей. Как и все остальные «инновации» в Windows 10, отслеживание пользователей по уникальному номеру было позаимствовано (см. статью «А вы уже получили свой инвентаризационный номер от Google?»).
Не забудьте отключить передачу advertising ID на всех своих устройствах с Windows 10!
Проблема №4. Ключ шифрования тоже хранится у Microsoft. Это удивительно, но если вы зашифровали свои данные на устройстве с помощью штатной программы BitLocker, то ключ доступа к данным будет не только у вас, но еще и у Microsoft. В лицензии Windows 10 указано, что пароль будет скопирован на сервера OneDrive, контролируемые Microsoft. Как уже было сказано ранее, компания будет обязана выдать этот ключ по запросу уполномоченных органов, что лишает шифрование в Windows 10 всякого смысла.
Не забудьте установить стороннюю программу шифрования, которой можно доверять.
Проблема №5. Microsoft может распоряжаться вашими данными. Это просто изумительный пункт в лицензии Windows 10:
We will access, disclose and preserve personal data, including your content (such as the content of your emails, other private communications or files in private folders), when we have a good faith belief that doing so is necessary to protect our customers or enforce the terms governing the use of the services.
Личная переписка, локальные файлы и другая персональная информация может быть раскрыта не только по требованию властей, а просто если Microsoft покажется, что это необходимо для некой защиты их клиентов.