Стихи

kroha

Местный
- Мне не хватает теплоты, -
Она сказала дочке.
Дочь удивилась: - Мёрзнешь ты
И в летние денёчки?
- Ты не поймёшь, ещё мала, -
Вздохнула мать устало, -
А дочь кричит: - Я поняла! -
И тащит одеяло.
Барто Агния
 

kroha

Местный
Говорят, одиночество лечится…

Говорят, одиночество лечится…
Лишь одним телефонным звонком.
И твой взгляд яркой радугой светится,
Наполняется сердце теплом.

За окном снова яркое солнышко,
И на смену зиме — лето вновь,
И от края до самого донышка
Ты Его ощущаешь любовь.

Веришь в то, во что даже не верится,
И паришь в облаках мотыльком.
Говорят, одиночество лечится…
Лишь одним телефонным звонком.
Чеколаева Светлана
 
не ищи мой след он затерян в тени ветвей
я мертва мой свет нет на свете меня мертвей
не гони коня по оврагам да по камням
одиноким дням не разыщешь теперь меня

не гляди вослед воротись на весёлый пир
нет меня мой свет той какой ты меня любил
неживая тварь хоть и жарки мои уста
я мертва мертва не разбить тебе мой хрусталь

я теперь в родстве с тёмным лесом беги скорей
у меня мой свет семь могучих богатырей
не гони коня будет лезвий острей трава
не целуй меня
не меня
я мертва
мертва
 
Читаю "Дао Де Цзин",
читаю про яни-ини.
Кругом - отцы-молодцы
и матери-героини.

Кругом покупают дом,
корпеют над диссертацией.
А я тут, блин, не о том,
а я, блин, хожу на танцы.

Все знают, где тормоза,
все варят мужьям обеды.

Ну ладно,
ну стрекоза.
Могла бы быть муравьедом.
 
Слушай, юный друг,
пока деда не отпустило, -
расскажу тебе сказку про кладбище.
Ну, прости.

За оградой дремлет
нездешним сном Августина,
под соседним крестом
отсыпается Августин.

А к полуночи снова
сон не идет, зараза;
Августина вздыхает,
со лба убирает прядь
и тихонько стучит по кресту
три условных раза:
"Ты не спишь?
Я не разбудила?
Пошли гулять".

"Может, в следующий раз
попробовать утопиться?"
"Ну и где этот их обещанный
Страшный Суд?"
"Как насчет искупаться?"
"Может, закажем пиццу -
кто сказал, что на кладбище пиццу
не привезут?"

"Как он вообще поймал тебя
в свои сети?"
"Что она сказала,
когда ты упал под стол?"
"Хорошо, что у нас
отличается опыт смерти, -
вместе нам будет интересно
еще лет сто".

Августин говорит себе:
ну и как дружить с ней?
Августина все меньше
думает о душе.
Августина не замечала его
при жизни;
после смерти он определенно
похорошел.

Августина почти перестала
мечтать о принце -
юном, свежеубитом,
на черном лихом коне;
прекратила ночными звонками
пугать убийцу
и не троллит бывших любовников
при луне.

И со стороны как будто бы
даже рада...
В чем убита - в сорочке,
фривольной и кружевной, -
Августина бежит туда,
где ее ограда,
странно, ярко и зло
ощущая
себя
живой.
 
Привязан за ногу к сосне,
В лесу очнулся я дремучем.
Не по себе вдруг стало мне:
Уж больно необычный случай!

Сперва я ногу осмотрел.
Всё, как обычно. Но с верёвкой.
Верёвку снял. Башмак надел
Рукой сноровистой и ловкой.

Сосну я осмотрел тогда.
Сосна сосною, всё привычно.
Короче, врозь - всё, как всегда.
А вместе - очень необычно.

И я отправился домой,
И долго думал на досуге,
Как это странно всё: ногой
К сосне привязанным в лесу быть.

А раз я, жаждою томим,
В пустынной местности влачился.
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.

Но там-то ясно, что к чему!
А тут - нелепость и страданье...
Под силу не всегда уму
Постичь загадки мирозданья.
 
Любви моей ты боялся зря,
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
А если ты уходил к другой,
Или просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висит на гвозде.
Когда же, наш беспокойный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Теченье лет, шелестенье дней,
И снег, и ветер, и дождь...
А в доме событья страшней:
Из стенки вынули гвоздь.
И снег, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет...
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
Любви моей ты боялся зря:
Не так я страшно люблю,
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь -
Того тебе не понять!
 
От смертной тоски есть у каждого
верное средство, -
есть такое и у меня.
Я убиваю в себе сердце, -
каждый день убиваю
своё сердце;
чтобы просто дожить до другого дня.

Только за ночь вырастает новое.
И болит,
и наружу рвётся,
и всё ждёт чего-то –
но нетрудно умерить его азарт…
У меня есть звёзды,
мне говорили – у меня в глазах
настоящие звёзды, -
только я, просыпаясь утром,
закрываю глаза.

Здесь меня все любят, и все мне рады, –
ведь кому не нравятся ложь и лесть?
У меня есть правда –
настоящая, крепкая, чистая правда,
целая банка, –
но её, горькую,
никто не ест.

…За окном строители землю рыли –
многие рвутся вниз;
да я тоже там был.
Но у меня есть крылья, -
настоящие, лёгкие, белые, дивные
крылья...

Иногда я вытираю с них пыль.
 
Где бы я ни была, что бы я ни пила -
сухое "Мерло" или крымское полусла,
солидный "Гиннесс" или тупое "Очаково",
разбавленный спирт - предлагают, понимаешь ли, всякого
благородной даме;
сливовое - или Столичную,
зелёный-зелёный абсент - с подозрительной личностью,
текилу - без джаза, на просеке, из горла;
шампанское с коньяком - чтоб потом не смогла
добраться до дома без потусторонней помощи;
о "завтра" не думая вовсе, -
наверное, том ещё,
на брудершафт - для которого годен сегодня любой...

Помни: всё это я пью за любовь.
 

Амалия

Активный пользователь
«За тебя, за себя, за всех женщин молю,
Чьё призвание – просто БЫТЬ МАМОЙ!»

Мы сидели на кухне, и дочка моя
Мне сказала, шутя, между делом:
«Вот, проводим опрос на предмет бытия –
Ты бы бабушкой стать захотела?»

«Я б хотела, но это изменит совсем
Твою жизнь навсегда, кардинально». –
«Да, я знаю. Ну что ж, не досплю, не доем»,-
Мне ответила дочь машинально.

Но, ведь это, ну как бы помягче сказать,
Всё не то, не солдата отвага.
Я искала слова, чтобы ей передать
Всю ответственность этого шага.

Я б сказала ей: «Раны от родов твои
Заживут у тебя очень быстро.
Но появится новая рана – любви,
Что даёт лишь одно материнство.

Это рана эмоций, тревоги, стыда
За ребёнка, что ты сотворила.
И про жизнь ты не скажешь уже «Ерунда!»
Никогда не вернёшь то, что было!»

И, какой бы изысканной ты ни была,
Крик ребёнка встревоженный – «Мама!»
Бросить срочно заставит любые дела,
От простых и до денежных самых.

Я хотела сказать, что карьера её
Пострадает с рожденьем ребёнка.
Ведь не раз она будет впадать в забытьё,
Запах чувствуя детской головки.

Я хотела сказать ей, что набранный вес
Можно сбросить диетой, зарядкой.
Но ещё не случалось на свете чудес,
Материнство чтоб сбросить украдкой.

И такая уж важная жизнь для тебя
Нет, не будет столь значимой вскоре.
Ты забудешь про всё, ласково теребя
Эту кроху и в радость и в горе.

Ты научишься, дочь, забывать о мечте,
Делать выбор, чьё счастье дороже.
Не жалеть об ушедшей давно красоте,
Вопрошать философски: «Быть может..?»

Я хочу, чтоб ты знала, что к мужу любовь
Будет та и не та в то же время.
И его ты полюбишь, как будто бы вновь,
Как с тобой разделившим сё бремя.

А ещё я хотела про чувства сказать –
Чувства радости, чувства восторга!
Только женщина-мать может их испытать
И оставить в себе их надолго.

Первый шаг, первый смех, первый радостный взгляд.
Новый день – он как новая эра.
Первый опыт в общении девчонок, ребят,
Непременные поиск и вера!

И скворечник повыше, и мяч во дворе,
Новый Год и поход за грибами.
И рассказы об этом друзьям, детворе,
Как пол-леса протопал ногами.

Я хотела сказать… Но слеза лишь в ответ
У меня на глазах навернулась.
«Ты не будешь жалеть, что взамен слова «Нет»
«Да!» сказала, чтоб жизнь развернулась».

Протянув через стол дочке руку свою,
С нею встретившись, я прошептала:
«За тебя, за себя, за всех женщин молю,
Чьё призвание – просто БЫТЬ МАМОЙ!»
 
А что и скажешь, -
всё замела метель,
не оставила мне ни памяти, ни кольца.
Всё по-прежнему, только больше не станет - тем.
За окном моим - занесённый снегами сад.

А что и скажешь, -
кроме прощай-прости?
На ладони две линии врозь, - велика беда!
Сказанным словам из-под снега не прорасти,
не сдержать в горсти, - чего не было никогда.

Ветер, ветер листает холодные белые дни,
не укрыться нигде от мерцающей белизны.

- мы были друг другом, мы были одним,
мы читали вместе ночами сны...

Колотый лёд звенит у меня в крови.
"До свидания", - отчеканивай по слогам.
А что и скажешь?
Тут - зови, не зови, -
на четыре стороны света –
снега, снега.
 
А мне говорили: Акелла, не промахнись. У дерзких волчат на загривке вздымалась шерсть. Но я не прыгал вверх, я спускался вниз - подальше от ваших сомнительных рубежей. А мне говорили: Акелла, ты стар и слаб, делили добычу, оставленную в пыли, у стаи в сердцах - мои отпечатки лап, да с волчьей долей справиться не смогли. А мне говорили: Акелла, вернись к скале, проси пощады, тянись из последних жил. Я спрыгнул и встал - живым на своей земле, и обнял мир, который я заслужил. Наступит октябрь, в ущелье придут дожди, исчезнет скала и все, что горит под ней, шакал Табаки останется выть один, волчата выйдут туда, где дороги нет. Я буду сидеть на горном хребте у звёзд, смотреть на любимых, беречь их святой покой. Я прыгнул сквозь годы, за тысячи долгих вёрст - туда, где я действительно высоко.
 
Эта осень будет совсем другой, золотой от нежности и нагой, сумасшедшей, жаркой, берущей в плен: на скале, на темном земном столе. Эта осень будет: впиваться в сок, не носить ни меток, ни поясов, отдаваться солнцу, лежать в песках, ничего иного и не искать. Эта осень будет: в другом краю пережившим лето дают приют, учат петь, дышать, отпускать в поток все, что было не с теми и не о том. Эта осень покажет резцами гор, сколько силы в смерти ее врагов, сколько жизни в тех, кто пришёл наверх говорить с ветрами, встречать рассвет. Август мертворожденный, твоих недель хватит, чтобы сгинули в пустоте города, изменники, этажи, те, кому до осени не дожить.

У меня есть голос и лунный гонг, эта осень будет совсем другой, мои гордые звери, тропа, покой.
Я так долго не знала себя - такой.
 
Выйти на последней, навеселе, -
и не страшно забыть при выходе свои вещи.
Я свободна. Теперь я знаю, что значит – вечность:
это лучшее, что случается на земле.

Говорить напоследок -
с тобой?
О чём?
Мой не-мой, полувыдуманный и мнимый;
как всегда, родной,
как и раньше – незаменимый:
будет пусто место за правым моим плечом.

Буду грудой бумаг у тебя в столе;
можешь их показывать «зам», и «премьер», и «вице».

Вечность – это то, что умеет так долго длиться;
в самом лучшем раскладе –
семь с половиной лет.
 
Все должно быть тише тихого - только так. И ни слова о том, какой здесь ангел или мудак, ни скриншотов, ни фотографий, ни смс. Всех, кто дорог, - храни в покое, во тьме, в уме. Не показывай миру лишнего - мир упрям, он потребует то, о чем ему говорят, он разделит с тобой твое счастье, твою беду, а потом будет поздно - и важного не найдут. Есть закон притяжения - мысли, людей и дни мир в себя впитает, запомнит и сохранит, растворит в себе соль земную, любовь и боль - что ты будешь делать, что заберешь с собой? Все должно быть тихо, мой Свет, ни в одном окне не оставь огня для тех, кого рядом нет, для льстецов, страдальцев, фолловеров, ловкачей.
Все должно быть тише тихого. Ты ничей.
 

kroha

Местный
Тьмою здесь все
занавешено
и тишина как на дне...
Ваше величество
женщина,
да неужели — ко мне?

Тусклое здесь
электричество,
с крыши сочится вода.
Женщина, ваше
величество,
как вы решились сюда?

О, ваш приход — как
пожарище.
Дымно, и трудно
дышать...
Ну, заходите,
пожалуйста. Что ж на пороге стоять?

Кто вы такая? Откуда вы?
Ах, я смешной человек...
Просто вы дверь
перепутали,
улицу, город и век.

(с) Окуджава
 

kroha

Местный
Давным-давно, от скуки откровенной
Уставшие скитаться и блуждать,
Собрались ЧУВСТВА на краю Вселенной
И стали в прятки весело играть.

До тысячи БЕЗУМСТВО досчитало
И кинулось искать своих друзей.
В макушке дуба притаилась СЛАВА,
А СТРАХ проник в кору его ветвей.

СВОБОДА отыскалась в струях ветра,
А в радуге затихла КРАСОТА.
ЛЕНЬ найдена была в лучах рассвета,
На облаке дремала ДОБРОТА.

ОТЧАЯНЬЕ спустилось к дну морскому,
А ВЕРА взвилась прямо в небеса.
СТРАСТЬ льнула к водопаду голубому,
Укрылась ЗАВИСТЬ в пламени костра.

И тут, ЛЮБОВЬ приметив в кущах розы,
БЕЗУМСТВО впало в бешеный азарт!
К ней кинулось... В предчувствии угрозы,
ЛЮБОВЬ вскричала, заслонив глаза.

Секундами бы раньше ей укрыться,
Но поздно... Слишком острые шипы!
Отныне солнце будет лишь ей сниться.
Сошла ЛЮБОВЬ в мир вечной темноты.

Заплакало БЕЗУМСТВО:"Я в ответе.
Теперь вовек не брошу я тебя!".
С тех пор БЕЗУМСТВО бродит по планете,
ЛЮБОВЬ слепую за руку ведя.
 
А придёт весна – будет радостно-звонко падать с небес вода,
и ворвётся горячих бликов коварная солнечная орда, -
и начнут сновать по бессовестно нежной коже туда-сюда,
рассыпаться по волосам.
Станем снова с кем-то плести венки и прятать лицо в листве,
станем снова с кем-то мотать круги и путать неверный след;
а куда укрыться, когда теплом заливает весь белый свет,
а на сердце – базар-вокзал?

А придёт весна – я куплю себе новых платьев и разных бус,
всё забуду враз, вспомнив тёмного пива холодный вкус;
поменяю мировоззрение, перекрашусь и постригусь,
песни выучу наконец...
А растает снег – и случится со мной половодье и беспредел;
я сойду с орбит, я сойду с обид, я найду себе двести дел –
и забуду тех, кто отдал меня, променял меня, проглядел,
и заеду в двенадцать мест.

Мне – глядеть в трубу, и, кусая губу, ночами читать Саган,
чьё-то имя пробовать, примерять, проговаривать по слогам.
А придёт пора – мы тогда и сами растопим кругом снега,
расплескаем медовый зной.
Я не Жанна д’Арк – хоть упряма порой, и зла, и в руке копьё, -
над моим врагом никогда не кружит голодное вороньё;
не из тех, кто сразу, придя-увидев, сомнёт – и берёт своё…

Но один из этих
уйдёт за мной.
 
Сверху