Гражданское общество в сети
Надежда Толоконникова: О моей голодовке.
Несколько цитат:
Участница Pussy Riot Надежда Толоконникова заявила, что начинает голодовку и отказывается от работы в швейном цехе колонии ИК-14 в связи с нарушением прав осужденных женщин. Также Толоконникова подала обращение в Следственный комитет о том, что заместитель начальника колонии угрожает ей убийством. Сноб публикует заявление Толоконниковой
В понедельник, 23 сентября, я объявляю голодовку. Это крайний метод, но я абсолютно уверена в том, что это единственно возможный выход для меня из сложившейся ситуации.
Вся моя бригада в швейном цехе работает по 16-17 часов в день. С 7.30 до 0.30. Сон — в лучшем случае часа четыре в день. Выходной случается раз в полтора месяца. Почти все воскресенья — рабочие. Осужденные пишут заявления на выход на работу в выходной с формулировкой «по собственному желанию». На деле, конечно, никакого желания нет. Но эти заявления пишутся в приказном порядке по требованию начальства и зэчек, транслирующих волю начальства.
Для поддержания дисциплины и послушания широко используется система неформальных наказаний: «сидеть в локалке до отбоя» (запрет на вход в барак — осень, зима ли; во 2-м отряде, отряде инвалидов и пенсионеров, живет женщина, которая за день сидения в локалке отморозила себе руки и ноги так, что пришлось ампутировать одну ногу и пальцы рук), «закрыть гигиену» (запрет подмыться и сходить в туалет), «закрыть пищевую каптерку и чайхану» (запрет есть собственную еду, пить напитки).
Мечтающая только о сне и глотке чая, измученная, задерганная, грязная, осужденная становится послушным материалом в руках администрации, рассматривающей нас исключительно в качестве бесплатной рабсилы. Так, в июне 2013 года моя зарплата составила 29 (двадцать девять!) рублей. При этом в день бригада отшивает 150 полицейских костюмов. Куда идут деньги, полученные за них?
«Если бы ты не была Толоконниковой, тебя бы уже давно *********» — говорят приближенные начальникам зэчки. Так и есть, других бьют. За неуспеваемость. По почкам, по лицу. Бьют сами осужденные, и ни одно избиение в женском лагере не происходит без одобрения и ведома администрации. Год назад, до моего приезда, до смерти забили цыганку в 3-м отряде (3-й отряд — пресс-отряд, туда помещают тех, кого нужно подвергать ежедневным избиениям). Она умерла в санчасти ИК-14. Факт смерти от избиений администрации удалось скрыть: причиной указали инсульт. В другом отряде неуспевающих новеньких швей раздевали и голыми заставляли шить. С жалобой к администрации никто обратиться не смеет, потому что администрация улыбнется в ответ и отпустит обратно в отряд, где «стукачку» изобьют по приказу той же администрации. Начальству колонии удобна контролируемая дедовщина как способ заставить осужденных тотально подчиняться режиму бесправия.
Санитарно-бытовые условия колонии устроены так, чтобы зэк чувствовал себя бесправным грязным животным. И хотя в отрядах есть комнаты гигиены, в воспитательно-карательных целях в колонии создана единая «общая гигиена», то есть комната вместимостью в пять человек, куда со всей колонии (800 человек) должны приходить, чтобы подмыться. Подмываться в комнатах гигиены, устроенных в наших бараках, мы не должны, это было бы слишком удобно. В «общей гигиене» — неизменная давка
Из воспитательных же видимо целей осужденным всегда дается только черствый хлеб, щедро разбавленное водой молоко, исключительно прогоркшее пшено и только тухлый картофель. Этим летом в колонию оптом завозили мешки склизких черных картофельных клубней. Чем нас и кормили.
администрация колонии самым жестким образом препятствует тому, чтобы хоть какие-либо жалобы и заявления, касающиеся ИК-14, выходили за ее стены. Не гнушаясь самыми низкими и подлыми методами. Из этой проблемы вытекают все остальные — завышенная база, 16-тичасовой рабочий день и т.п. Начальство чувствует себя безнаказанным и смело угнетает заключенных все больше и больше. Я не могла понять причин, по которым все молчат, пока сама не столкнулась с той горой препятствий, которая валится на решившего действовать зэка. Жалобы из колонии просто не уходят. Единственный шанс — обратиться с жалобой через родственников или адвоката. Администрация же, мелочно-мстительная, использует все механизмы давления на осужденного, чтобы тот понял: лучше от его жалоб никому не будет, а будет только хуже. Используется метод коллективного наказания.
Старшина смежного с моими отрядом, правая рука подполковника Куприянова, открыто подговаривала осужденных порезать продукцию, за которую я отвечала на промзоне, чтобы за порчу «государственного имущества» был повод отправить меня в ШИЗО. Она же приказывала осужденным своего отряда спровоцировать драку со мной.
Все можно перетерпеть. Все, что касается только тебя. Но коллективный колонийский метод воспитания означает другое. Вместе с тобой терпит твой отряд, вся колония. И, что самое подлое, те люди, которые успели стать тебе дороги. Одну мою подругу лишили УДО, к которому она шла семь лет, старательно перевыполняя на промке норму. Ей дали взыскание за то, что она пила со мной чай. В тот же день подполковник Куприянов перевел ее в другой отряд. Другую мою хорошую знакомую, женщину очень интеллигентную, перекинули в пресс-отряд для ежедневных избиений за то, что она читала и обсуждала со мной документ Минюста под названием «Правила внутреннего распорядка исправительных учреждений». На всех тех, кто имел общение со мной, были составлены рапорта. Мне было больно оттого, что страдают близкие мне люди. Подполковник Куприянов, усмехаясь, сказал мне тогда: «Наверняка у тебя уже совсем нет друзей!» И пояснил, что все происходящее — из-за жалоб адвоката Динзе.
В следующие несколько недель в отряде и на промке была создана невыносимая обстановка. Близкие начальству осужденные стали подстрекать отряд на расправу: «Вы наказаны на потребление чая и пищи, на перерывы на туалет и курение на неделю. И вы теперь всегда будете наказаны, если не начнете вести себя по-другому с новенькими и особенно с Толоконниковой — так, как вели себя старосиды с вами в свое время. Вас били? Били. Рвали вам рты? Рвали. Дайте и им *****. Вам ничего за это не будет».
Меня раз за разом провоцировали на конфликт и драку, но какой смысл конфликтовать с теми, кто не имеет своей воли и действует по велению администрации?
Три недели назад, 30 августа, я обратилась к подполковнику Куприянову с просьбой обеспечить всем осужденным в бригаде, в которой я работаю, восьмичасовой сон. Речь шла о том, чтобы сократить рабочий день с 16 часов до 12 часов. «Хорошо, с понедельника бригада будет работать даже восемь часов», — ответил он. Я знаю — это очередная ловушка, потому что за восемь часов нашу завышенную норму отшить физически невозможно. Следовательно, бригада будет не успевать и будет наказана. «И если они узнают, что это произошло из-за тебя, — продолжил подполковник, — то плохо тебе уже точно никогда не будет, потому что на том свете плохо не бывает».