Проза.

- Ты думаешь ты такая крутая?! Думаешь, наказала взрослого дядьку?! Ты такая же, как я! Еще хуже меня!

- Это не правда. Тебя не сложно понять. Ты просто большой ребенок, которому все сходило с рук, и который возомнил себя неуязвимым. А на самом деле – это я подчищала за тобой. Это мне ты должен сказать спасибо, что тебя до сих пор не опустили на зоне. Потому что рано или поздно они дали бы нужные показания и тебя бы нашли. Да, я преследовала собственные интересы, но я не такая, как ты.

- Херня! Тебе ведь это понравилось! Ты любишь смотреть, как страдают другие, да?! Ты же упиваешься своей властью и вседозволенностью!

- Смотри, под тобой уже целая лужа. Отсюда она кажется совсем черной. Наверное, осталось уже недолго. Жаль я не взяла часы, чтобы засечь. И еще жаль, что ты все равно не поймешь меня. Не успеешь понять. Я не испытываю никакой «жажды». Мною не движет похоть или желание кем-то владеть. Я просто…. познаю «внутренний» мир людей. Смотрю, как они устроены. Наказываю, если они заслужили. Восстанавливаю справедливость, когда кому-то дано слишком многое. И я учусь. Ты помогал мне в этом. Жаль, что теперь придется на время прекратить мои «занятия», но ты должен быть рад, что я прославлю твое имя после того, как тебя не станет. Еще один маньяк будет вписан в историю этого города, а может и целой страны.… Еще один кровавый убийца…
 
Ааргх!

- Ой! Хорошая попытка! Но вот я снова на свободе, а ты остался в своей темноте.

- Стой! Не уходи! Я пошутил! Я не причинил бы тебе вреда. Помоги мне!

- О, я не ухожу. Но помогать тебе? Ты же большой и крутой тролль. Ты хотел причинить мне боль, пролить мою кровь. Может даже забрать «кусочек» меня на память, как забирал у остальных…
 
— Владимир Егорович, а вот такой вопрос… Мы общались с вашей женой и… Скажите, а где вы были в ночь с двадцать девятого на тридцатое октября две тысяча десятого года?

— Не помню… Это имеет отношение к делу?

Владимир так удивился вопросу, что даже не заметил, как вновь задел языком зубы.

— Ну, как сказать… Исключительно формальность. Вы ведь — отец Агнии, верно? Ну да, и по документам все так…

— Да в чем дело? Причем здесь две тысяча десятый?

— Нет-нет, ни при чем… Странно, на самом деле, что вы не помните. Вас за ту операцию нам в пример до сих пор ставят. Всего лишь за двое суток в Уфе накрыть коррупционную схему, которую местные оперативники годами колупали… Это же прямо… Ух!

— Я использовал наработки коллег. По сути, приехал на все готовое, — по привычке соскромничал Владимир. — Так причем тут две тысяча десятый?

— Да, в общем-то ни при чем. Вы ведь вернулись в Москву в ноябре, так?

Кивок.

— И в Москве в тот момент никак быть не могли?

— Получается, так… А что? Почему вы про это спрашиваете? — от боли и недоумения Владимир ненароком перешел на крик.

— Так, знаете, поспокойнее, а то… Ничего кричать! — недовольно осадил его полковник. — Вы мне лучше вот что скажите, вы потом возвращались на место преступления? Видели, что там?

— Слушайте, я здесь уже два месяца, и с тех пор ничегошеньки не изменилось! Нет, я там не был, я не знаю, что там произошло, и уж тем более не знаю, что там осталось.

— Ну… Что же, так как вы от этого дела уже не отмоетесь — глядите. Секретность нам теперь ни к чему.

Фотографии легли на стол ровным шелестящим слоем. Они накладывались, одна на другую, создавая жуткое, кровавое панно. Сгоревшая кухня, мокрое от тушения пожара дерево, пепелище. Открытая духовка и множество обгоревших трупиков — без кистей рук. Те валялись рядом. Один к другому, один к другому, один к…

Неожиданно, Владимир похолодел, и даже зубная боль отступила, уступая место животному ужасу. Трупиков действительно было несколько — даже на одном фото. Один — обгоревший с разрубленной головой и без кистей, два — такие же, но без трещин в черепе и с полным комплектом конечностей. Они были абсолютно идентичны, если не считать нанесенных сначала лопатой, а потом электроножом травм одному из трех. Все трое были трупиками Агнии.

— Что это? — выдохнул он.

— Да мы бы и сами рады знать… Так или иначе, это дело теперь находится в руках куда более компетентных, — следователь со значением ткнул пальцем куда-то наверх, — И вы, и ваша семья, соответственно, тоже… А мне поручено задать вам один последний вопрос, и вы меня больше не увидите.

— И что же это за вопрос?

— Очень простой, Владимир, но ответить на него нужно предельно честно и точно, — в этот момент стало заметно, насколько стар на самом деле следователь. Белый свет лампы высветлил седые усы, осветил и темные круги под глазами, и морщины. — Вы говорили, что срезали у девочки прядь волос на память, но по дороге выкинули ее… В свете последних событий… Владимир, сейчас напрягитесь и вспомните, пожалуйста, это очень важно! Где именно вы выкинули из машины эту прядь?

Г. Шендеров. Агния №1
 
-Какая же? – ухмыльнулась она. Ухмылка получилась неудачной – душа пробыла по меньшей мере пару дней у мертвого тела, имеет с ним неслабую связь, так что какое-то время, девушка по инерции будет разлагаться. Надеюсь, не слишком сильно. Впрочем, призраки могут на сто процентов изменять свой облик, для них это то же самое, как для нас выучить китайский и пару диалектов и стать специалистом в высшей математике и квантовой физике.

-Ну, знаешь, - глазные паразиты начали закручивать гипнотическую спираль в глазах, сколопендры были наготове, сплетаясь под кожей, - Я видел много девушек. У меня было немало девушек. Но ни одной из них я не посвятил и месяца. А ты будешь существовать вечно…и я готов заполнить собой эту вечность.

При словах «заполнить собой» сколопендры радостно запульсировали, подтверждая, да, мол, заполним.

Ее белые, словно очищенные вареные яйца, глаза с интересом рассматривали меня, словно диковинную зверушку. Я увидел только интерес, и продолжал самозабвенно вещать:

-Ты действительно понравилась мне, я …учитывая обстоятельства, думаю, нам стоило бы стать ближе, ведь мы теперь друг от друга никуда не денемся…Ты не можешь, а я – не хочу.

Я накрыл ее руку своей, крысы под кожей глумливо напряглись, выдавая мое ложное волнение. Руку я специально положил так, чтобы будто невзначай касаться ее груди. Жанна улыбнулась, наклонилась ко мне, обдав меня ароматом трупного яда ( ностальгия) и нежно прошептала, своим чудесно нежным, с легкой хрипотцой, голосом:

-Сладкий, на меня твои штучки не действуют, я сдохла.

-О чем ты гов…- попытался оправдаться я, но мертвую проститутку не так легко обмануть.

-Ты думаешь, я не вижу, что у тебя стоит уже минут пять, думаешь не слышала всего этого дерьма, думаешь не вижу червей у тебя в глазах? В общем-то против секса я ничего не имею, но, знаешь, как-то бабочек в животе нет.

Она, усмехаясь показала пальцем на свои потемневшие внутренности.

Вот и потрахались.
 
-Нет, ты мне сейчас расскажешь все, от начала и до конца, иначе, я посвящу свою вечность тому, что стану твоим личным ночным кошмаром! – вконец доведенная до отчаяния Жанна даже не заметила, что лифчик у нее на груди расстегнулся, являя моему взгляду великолепную грудь и гнилую кровавую расщелину.

-Скорее эротическим сном…Ладно, слушай! В начале сотворил бог небо и землю, земля же была безвидна и пуста и дух божий носился над водою...

К описанию четвертого дня Жанна взвизгнула и дернула меня за волосы:

-Ты что, издеваешься?

-Подожди! – остановил ее гневную тираду я, - Я еще не закончил. Впрочем, известные эпизоды я и правда перепрыгну. В общем, день седьмой в Священном Писании описан не совсем верно – что-то связанное с вопросом имиджа и престижа, короче, по Библии у бога был выходной.

-Что за бред ты несешь? – бесилась Жанна.

-Дослушай. Так вот на самом деле на седьмой день Господь встретил других богов и для него эта встреча закончилась …смертью.

-Что ты имеешь ввиду? Что бога нет?

-Нет, он был. Но по факту – Библия заканчивается на второй странице. Все остальное – либо записки сумасшедших, описания массовых галлюцинаций и масштабных мистификаций, либо…Проделки других богов.

-Каких еще других богов?- недоумевала Жанна.

-Ну…В общем-то совсем других. Непохожих на тех, которых мы знаем. Азатот, которому я служу – один из них.
 

kroha

Местный
— Как прошла свадьба?
— Отлично. Все было чинно, банкетно, букетно, главное — вкусно.
— Я тоже как-то гулял на роскошной свадьбе, которую готовили чуть ли не год: белый пароход, белый лимузин и «Вдова Клико», каждый бантик, каждая бабочка на своем месте. Через полгода они развелись.
— Ну и что! Мальчики, относитесь к свадьбе как к спектаклю, где главную роль играет невеста. Поставили спектакль, сыграли премьеру, через полгода сняли со сцены, — ну не пошла постановка. Жизнь-то продолжается, и спектакль не последний.
— Мне кажется, здесь дело в общении, — включился в разговор Планшет. — Если следовать закону Авы: она все время вдохновляет, он все время действует, поговорить времени нет. Общение — вот что является гарантом долгих отношений. Всё остальное: чувства, оргазмы, уважение — лишь бонусы, хотя и приятные.
 
  • Like
Реакции: ASCO
Неужели так всегда было? Вот это непонимание, непробиваемое, незыблемое, инопланетное какое-то. Когда видишься с кем-то каждый день, говоришь, а потом тот вдруг раз и пропадает, нет человека, пустота, огромная и страшная. Ты-то думала: скажу слово, и человек рядом его услышит, поймет так же, как ты понимаешь. Только, оказывается, все это время у вас были какие-то свои слова, со своими смыслами, которые умирали где-то на полпути.
 
Витя сидел в шкафу и беззвучно плакал. Сердцу стало тесно в груди. Мамочка, папочка, почему они так с вами поступили? Почему вы не убежали? Почему сам Витя ничего не сделал? Надо было взять палку, отогнать того страшного человека-пса. Было нечем дышать, душили не только слезы, но и одежда, начавшая лезть в рот и в нос. Стало тесно не только в груди, но и в шкафу, стенки больно упирались в плечи, шея столкнула металлическую перекладину с вешалками, и та с гулким «дзынь» свалилась Вите за спину.

Автоматчики одновременно обернулись к шкафу, кто-то зашипел — «Куда вы с Калашами наперевес, это ж пацан!». Один из автоматчиков отложил оружие и присел перед шкафом, медленно начав открывать створки.

— Эй, мальчик, все хорошо, — доброжелательно болтал убийца Витиных родителей, не спеша разводя в стороны скрипучие дверцы, — Все нормально, малыш, мы из милиции, все хорошооооо…

Когда Витя встретился с ним взглядом, глаза пожилого мужчины побелели, уголок рта уполз вниз, рука начала судорожно царапать бронежилет там, где находилось сердце. Где-то на краю подсознания, Витя продолжал слышать истерический крик в рацию «Новая сводка: ««Воспитатели» — это ошибка, у нас семья Мафусаилов, прием, повторяю, семья Мафусаилов, как слышно? Прием! Прие-е-ем!»

Но все эти слова уже не имели значения — Витя встал и вытянулся, а шкаф повис на его плечах как громадное пальто. Автоматчики, наверное, хотели прицелиться, но смотрели в лицо Вити и падали, как подкошенные.

Вот, человек с рацией оборвался на полуслове и свалился на пол без единого движения. Вот человек-пес натянул свою безглазую маску и, спотыкаясь о тела павших товарищей поспешил к выходу. Витя протянул руку, взял его за шею, приподнял и поставил перед собой. Мягкая, словно шелковая, прядь волос обвилась вокруг маски, потом еще одна, потом еще, и сантиметр за сантиметром та начала сползать.

Человек-пес громко визжал и вырывался изо всех сил, но черные нити крепко держали его за ноги и за руки, лезли в рот, в нос, обматывались вокруг шеи, и вот, наконец, из-под маски показались крепко зажмуренные веки. «Бандиту» удалось вырвать одну руку, и он попытался выковырять себе один глаз, глубоко воткнул палец в глазницу, но очередная прядь обвилась вокруг запястья и отвела его в сторону, другая же залезла под плотно зажмуренное веко, развернулась там и разорвала веко по вертикали на две половинки.

Показался бесцветный, льдистый глаз, который тут же побелел и застыл, а тело оперативника бессильно обмякло в паутине из черных Витиных волос.

(c) Г.Шендеров. Цикл Кошмаров, ч5, Детство.
 
- Ты говоришь по-чешски? - робко и вкрадчиво спрашивал Вхлицкий у девочки, сидящей на краешке кровати.

- Мало-мало, - с сильным словацким акцентом ответила она. Из-за недуга, исказившего внешность ребенка, было сложно сказать, сколько ей на самом деле лет. Если верить Глассману - не меньше двенадцати. "Значит, ей осталось года два-три максимум!" - с грустью подумал Ярослав.

Девочка была небесно красива. Маленький ангел словно спустился с небес, совместив в себе все, что Ярослав больше всего любил в людях - печаль, принятие собственной участи и смирение - четкая метка Алой Династии. Эти метки покрывали все ее тело - крупную, лысую голову, морщинистые ручки-палочки, большие серые глаза.

- Как тебя зовут?

- Божена, - ответила она, глядя куда-то в сторону, на болтающуюся будто саму по себе ногу.

- Божена, - плотоядно распробовал имя бородач. У этого имени был привкус пепла и грязи, но ему это нравилось, - Скажи, Божена, ты же… Ты знаешь, зачем тебя привел сюда тот лысый, верно?

(с) Г.Шендеров. Цикл Кошмаров, ч.12, Торжество.
 
И тут Коля осознал, что это за материал такой — гладкий и прохладный. Поднять голову уже не удавалось, потолок мешал, но он скосил глаза, насколько хватило сил, и посмотрел на гранитную плиту. В тусклом свете, льющемся из щели, на него благостно взирал единственным глазом выгравированный старик. Там, где должна была идти дата смерти и где следовало располагаться второму глазу, шел косой срез, а следом оказывался уже новый обрезок могильной плиты — портрет печально улыбающейся девочки лет десяти. Глаз у нее не было — прямо по ним шел тонкий цементный шов, а следом — чьи-то годы жизни. Глаза, носы, рты, звезды, кресты, имена, даты — осколки чужих смертей, которые чья-то воля превратила в эту бессмысленную мозаику. А эту комнату — в пустую голодную могилу.

Все они смотрели на него, на Колю, он чувствовал это каждой клеточкой, даже в темноте. Очень хотелось кричать, но воздуха в легкие набрать не получалось — очень уж мешали упершиеся в спину грудные клетки слипшихся в жуткий гибрид трупов. Радио продолжало монотонно бубнить про голодные могилы и что те не должны оставаться пустыми. Вдруг что-то тонкое, холодное проползло мимо шеи, слегка пощекотав парня. Тот не без труда высвободил одну руку и поймал этот предмет. У него было не больше секунды, чтобы понять, что это оголенный провод, ухватиться за него, как утопающий за соломинку, зайтись в судорожном танце и расцвести улыбкой... Все лучше, чем умереть, сгорбившись в три погибели.

(c) Г.Шендеров. Cenotaf
 
«Итак, вслед за церковниками вы скажете, что есть лишь два ключа, отпирающих для вас врата ада, — смерть и грех. Я же говорю: в ад можно попасть при жизни, выполнив цепь действий и ритуалов, и я тотчас могу набросать на карте Рима, Каира или Калькутты тропы, которые приведут пешехода в чертоги адские буквально и в физическом смысле. Больше того: могу по злому умыслу пленить вас и увести к прожорливым демонам. Страшитесь узреть изнанку мира, случайно угадав и повторив необходимые действия, ибо говорю: определенным способом пройдя по коридорам Ла Спиенца, по базилике Святого Климента или по собственному дому, вы обречете свою душу и плоть на вечное горение».

Из трактата «Secretum speculo» Лафкадио Ди Фольци, ок. 1760 г.
 
Годом ранее она стала гостьей на свадьбе брата будущего жениха. Когда церемония закончилась и Эвелин оказалась в комнате, то буквально сорвала праздничный наряд и выкрикнула: «Никогда больше не хочу это видеть!». Она сожгла нарядное платье. Это был ее способ сбрасывать ненужные роли и обязанности, прощаться с ними. Использовала она его не впервые — после того как Эвелин окончила службу в женском армейском корпусе, бывшая форма также погибла в огне.
 
- Ииои-оу-ы-аему-аау! - промычало чудовище. Челюсть существа с черными пеньками зубов спадала почти на живот, глаза казались атрофированными – в них копошились мелкие личинки – а руки и ноги были тонкими и кривыми. Довершала картину огромная дыра в пол-черепа, обнажавшая гниющий, засиженный мухами мозг.

- Не очкуй, пацанчик. Выпивохин пацан ровный, но базарит нынче неразборчиво. Это он тебя "к нашему шалашу" пригласил, - обратился ко мне некто тощий и забитый наколками до полной синевы – перстни, купола, погоны и колючая проволока покрывали бледно-серую кожу полностью. Продырявленный уже настоящей «колючкой», уходящей куда-то в пол, он сидел абсолютно неподвижно, слегка склонив голову, скрытую огромной квадратной мелкоячеистой клеткой, - Ты прописывайся, фраерок. Раскинь, кто по масти будешь?

- Андрей, менеджер по продажам, - ответил я исключительно машинально, разглядывая окружение. Я снова был на кухне, но в ней не осталось никаких шкафчиков гарнитура, кроме подвешенной на соплях раковины в углу. Убитый кассетник рядом с батареей надрывался, выдавая шипение напополам с натужными блатными аккордами. Единственное кресло, пыльное, с торчащими пружинами оставалось незанятым – компания сидела на полу.

Стены были заклеены старыми газетами, заляпаны и исцарапаны. В глаза мне бросилась какая-то размытая фотография, закрепленная над головой Ханыги. Зернистое изображение странным образом нервировало меня чуть ли не больше, чем жутковатые обитатели этой квартирки, врезалось тонким хищным сверлом в лобные доли. Почему-то при взгляде на заброшенную стройку и неловко целующихся подростков на фото сердце мне защемило, в мозг чернильным пятном вплыли такие же истертые, размытые, будто чужие воспоминания. «Нельзя дать ей уйти!» Я тряхнул головой, прогоняя непрошеные мысли.

- А я – Паша, Пахан то есть, знакомы будем, - перевитая колючей проволокой узловатая ладонь протянулась ко мне, и я с неохотой пожал ее, - Ханыга, соответственно, и Торчок. Скоро Анжелка-Профура еще вернется.

Торчок все еще сидел рядом с моей сумкой, плотоядно поглядывая на нее. Безногий уродец был весь покрыт некрозными пятнами и порчеными венами, которые я поначалу принял за татуировки. Пустые бельма бессмысленно пялились на меня, пока пальцы со шприцами на месте ногтей сосредоточенно обыскивали пол вокруг.

- По какой статье, листва? - продолжал допрашивать Пахан.

Почему-то я и правда почувствовал себя, будто в тюрьме - решетки на окнах лишь добавляли атмосферы, поэтому я ответил просто:

- Не знаю.

- Каждый фраер знай свою статью! - строго просипел татуированный, - Ты чего на лестнице-то отдыхал? Думали – жмурик! Уж мечтали – пообедаем, а ты, падлочка, дышишь?

Перспектива стать обедом для этих уродцев ужасала и одновременно казалась выходом из бесконечного кошмара. Устало вздохнув, я просто смирился с окружающей меня фантасмагорией.

- Какой-то свиноголовый с третьего уже пытался меня сожрать, - с нервным смешком сказал я.

- Борька что ли, Чушка который? Ну, схарчить – еще куда ни шло, там варианты есть, - смешливо прогнусавил Торчок.

- Варианты? - недоуменно переспросил я.

- Еще бы! Борян-то известный взломщик мохнатых сейфов! Две «мокрые девы» на нем и дочурка в довесок. Насадит на кучерявый пень – как посрать сходит! - с ненавистью шипел тощий в проволоке.

- Ага-ага! Береги одежду снову, а тухлую вену – смолоду! - добавил наркоман, и Ханыга неумело рассмеялся, разбрызгивая вонючую слюну из своей гипертрофированной челюсти.

- Ты с Чушкой не корешись особо, шнырь он, для Управдома шерстит, вынюхивает, - продолжал Пахан.

- Да какой такой Управдом? - нервно воскликнул я. Весь этот цирк уродов в тюремном антураже начинал откровенно надоедать. Торчок уже было открыл рот, чтобы ответить, когда в коридоре хлопнула дверь.

- О, Профура вернулась! - радостно скрипнул татуированный.

На кухню неловко и одновременно изящно вошло существо. Ее можно было бы принять за женщину – длинные, крашеные в блонд волосы, красная мини-юбка, стриптизерские туфли. Но странная походка придавала ей сходство с животным – она перемещалась на четвереньках, отклячив аппетитный зад кверху, царапая выцветший паркет огромными красными ногтями. На шее у создания болтался лакированный клатч, а ее когда-то миловидное личико было рассечено надвое и неровно сшито посередине. Густо накрашенные ресницы будто бы ощупывали воздух, вздернутый носик хищно шевелился. Взгляд задернутых поволокой глаз вперился в меня.

- А кто это у нас тут такой симпатичный? - промурлыкала Анжела, приближаясь ко мне.

- На хату к нам заехал сегодня, первоход, - отозвался Пахан.

Девушка медленно и вальяжно, словно тигрица кралась в мою сторону, немного скалясь. Ее полная грудь колыхалась в широком вырезе футболки, поглощая мое внимание. Мелькнуло красное пятно соска, и я, зардевшись, отвернулся. «Не время и не место» – одернул я сам себя.

- Принесла? Принесла? Ну скажи, что принесла? - неуклюже перебирая длинными тощими руками ковылял ей навстречу Торчок.

- Принесла-принесла, отстань только! И к Ветерану теперь сам ходи - он бычки о спину тушит! - Профура залезла длинными тонкими пальцами в клатч и швырнула наркоману полувыдaвленный тюбик клея. Тот в блаженном экстазе забился куда-то в угол. Вскоре над его головой раздулся пакет.

- И как же тебя зовут, красавчик? - прыгнув, словно пантера, существо преодолело расстояние, отделявшее меня от нее, - Что у тебя есть с собой? Не хочешь поделиться с Анжелой? За маленький подарок Анжела покажет тебe, что умеет.

Длинный лопатоподобный язык, как у собаки вытянулся из ее рта и лизнул меня в подбородок. В голове шумело, мысли путались. Я понимал, что отсюда нужно валить, но меня не отпускало чертово любопытство – каково же это, с таким языком...

- Эу, алюра, уймись, а то я тебе мигом фары помою, - подал голос клеткоголовый, вырвав меня из транса, - Он человек новый, не в курсах еще, что к чему.

Анжела резко развернула голову к уголовнику, шея с хрустом вытянулась в его сторону.

- Пасть завали, шакал позорный! Работать мешаешь! - прорычала она.

- За шакала мы с тобой после пожуем, а пока оставь паренька в покое, он пока не в курсе, до чего ты баба лютая.
(c) Г. Шендеров, Дом Уродов.
 
- Это не ад, не глупи, - шептала статика, - Для таких, как вы, есть место и на Земле. Не обязательно умирать. А вот прописаться – обязательно. Найди себе нежно разлагающуюся постель и останься...

- Не слушай его! - взвизгнула Арина, выдергивая меня из лифта, двери которого спустя секунду хищно захлопнулись.

- От себя все равно не уйдешь! - разносился многократно усиленный эхом шепот Управдома, - От себя не уйдешь!

- Бежим! Быстрее! - девушка ткнула меня локтем в бок, выводя из ступора.

Колотя ногами по ступенькам и прыгая через целые пролеты, мы бежали, обгоняя друг друга, стремясь поскорее покинуть этот жуткий дом.

- Осторожно! - раздалось из-за спины. Я молниеносно обернулся, увидев искаженное ужасом лицо Арины, как раз когда что-то тяжело ударило меня в бок.

- Правее, дебил! - раздался детский голос откуда-то сверху, и мне пришлось почти залезть на перила, когда нечто тяжелое и скользкое врезалось в ступеньки, плюясь желтоватыми, похожими на зубы осколками.

- Сам дебил, давай наверх! - ответил второй близнец, направляя склизкое щупальце в сторону, отчего неведомо как закрепленный на слизнеподобном теле какой-то твари унитаз качнулся и вновь попытался ткнуть меня своим острым, ощерившимся осколками боком.

- Вытягивай! - сросшиеся спинами говнючата синхронно потянули коричневые, блестящие от слизи «уздечки» на себя, и отвратительный слизняк медленно пополз вверх по лестнице, грохоча плохо закрепленным бачком.

- Назад! - взвизгнула Арина, выставляя перед собой острую жестянку на манер шпаги.

- Хрен те в зад! - насмешливо хором ответили близнецы, пока их «скакун» медленно взбирался по ступеням, оставляя за собой жирную слизь.

- Ты мужик, сделай что-нибудь! - выкрикнула девушка со смесью страха и презрения, пялясь на меня. Чудовищный слизень теснил нас к стенке, оставляя дорогу лишь наверх. Лихорадочно ища решение, я зацепился глазом за покореженные, смещенные ударом унитаза перила. Образовавшаяся дыра казалась достаточной, чтобы пролезть.

- Сюда, быстро! - крикнул я, отгибая кусок перил арматурой, царапавшей мне ладони своей рифленой поверхностью.

Девушка с легкостью проскользнула в открывшуюся щель на этаж ниже, а вот я застрял. Ноги болтались в невесомости, а почти у самого лица влажно переливалась плоть неведомой твари, которой управляли рыжие, похожие, как две капли воды, близнецы. Лыбясь своими дырявыми деснами, дьяволята мерзко хихикали, готовясь раздавить меня тяжелой громадой грязного унитаза. Фаянсовый монстр наклонил свою слепую голову, демонстрируя мне возбужденно пузырящееся и шкворчащее содержимое слива.

- Давай, башкой в унитаз! - расхохотались близнецы, направляя гадкие усики создания вперед, прямо на меня.

Зажмурившись, я приготовился к столкновению, когда вдруг кто-то снизу схватил меня за ноги и резко потянул. Распарывая пальто, чувствуя, как бетон и металл сдавливают ребра, я свалился вниз, прямо на лестничный пролет. Арина меня поймать не удосужилась, поэтому удар о ступени выбил весь воздух из легких, а нога хитрым образом изогнулась, боль пронзила все тело до самого позвоночника. Грудь горела и кровоточила, а рыжая бестия лишь отряхнула руки и похлопала меня по плечу.

- Вставай, бежим!

С трудом поднявшись, я захромал вниз по лестнице. Кажется, я повредил ногу – теперь приходилось опираться на перила. Арине тоже пришлось замедлить ход – видимо, она понимала, что без меня Венечку ей не одолеть.

- Давай же, ну! - она перекинула мою руку себе через шею, помогая мне идти, но скорости это прибавило не сильно.

- Ты этажи считаешь? - вдруг спросила она, и я с ужасом понял, что не знаю, сколько мы уже прошли. А что если мы снова спустимся туда, вниз? Сможем ли оттуда выбраться?

- Нет, - обреченно прохрипел я.

- Ищи дверь с красным резаным дерматином – это я постаралась. Там Чушка живет, это третий, а нам второй нужен.

- Это кого ты Чушкой назвала, сладкая? - раздалось этажом ниже мерзкое похрюкивание. Сердце замерло – голос каннибала со свиной головой спутать было сложно. Через щель между лестничными пролетами я видел лоснящуюся жиром спину, торчащие обгрызенные уши и грязную, когда-то бывшую белой, майку.

(с) Г.Шендеров. Дом Уродов.
 
  • Dislike
Реакции: ASCO
- И ранетку с собой привел! - радостно повизгивал Борис, - Два в одном! Хороша ранетка, не думал, что свидимся. Хозяин-то мне шепнул, да! Кто Хозяину служит, того к боженьке без доклада пускают!

- Не подходи! Не подходи, тварь! - Арина выбросила вперед руку с импровизированным лезвием, агрессивно размахивая им перед собой.

- Ну-ну, успокойся! - свиноголовый медленно надвигался, растопырив руки, и затянул визгливым басом, - На свида-а-анку ко мне, ты пришла вся в мехах, вертухай мне завистливо...

- Але, Чухан! - раздалось вдруг у него из-за спины, - Че за беспредел? Ты первохода почем прессуешь?

Поглядев вниз, я увидел Пахана – тот стоял, натягивая мотки колючей проволоки, ведущие в квартиру. Рядом Ханыга что-то подвывал своей стекшей к груди пастью, а в их ногах ползал похожий на калечного паука Торчок.

- Не твоя компетенция, старик! - отозвался Борис, продолжая плотоядно оглядывать нас, - Он ко мне на хату вписался, бардак устроил, жену уронил. И от Хозяина приказ – прописку ему устроить.

- Мне похрену, на кого ты там шерстишь! Беспредела на моей киче не будет! - хрипло гаркнул Пахан, гневно потряхивая клеткой на голове.

- А ты меня останови, чмо пархатое! - бросил свиноголовый, возобновив пение. Хищно ухватившись за перила, он продолжил надвигаться на Арину и меня, висящего на ее локте, - В передачке моей сигареты да чай, смотрят нагло заезжие суки...

- Ты, Чушок, так и не понял, что авторитет – он и в цепях авторитет! Ну! - проворно передвигаясь на своих длинных гибких руках, со спины на свиноголового напал Торчок. Бросившись тому на закорки, он вонзил свои пальцы-шприцы прямо в жирную, покрытую светлой шерстью шею. Борис взвревел и принялся метаться, пытаясь сбросить с себя безногого наездника.

- Давай, воруй-нога, сюда его! Накажу суку по понятиям!

Мечущийся в панике свин на секунду потерял равновесие. Торчок, сидящий у него на спине, оттолкнулся от обшарпанной стены и спровоцировал падение. Тяжело скатившись с лестницы, точно мешок картошки, Борис очутился прямехонько у самых ног Пахана.

- Я тебе, мразь, говорил, что при мне здесь «красной» зоны не будет! Ты шерстил, я молчал! - совершив ловкое движение пальцами, похожее на щелчок, испещренная наколками кисть арестанта извлекла из воздуха ржавое бритвенное лезвие, - Но тут ты сам напросился, я предупреждал, что за беспредел я тебе фары помою!

Присев на корточки, укутанный колючей проволокой Пахан резко, но с силой провел лезвием сначала по одному, потом по второму глазу визжащего Бориса.

- Давай, ползи к своему Хозяину! Может он тебе новые фары организует! - тощая, синяя от наколок нога презрительно ткнула тушу в бок. После чего уголовник повернул клетку в нашу сторону, - Ну, чего встряли? Свалить с кичи – святое дело, не смею задерживать! Давай, выберешься – черкни маляву с воли!

Отойдя от оцепенения, мы медленно принялись спускаться, с опаской обходя стороной ползающего на карачках свиноголового. Увидев его лицо, я внутренне похолодел – разрезанные пополам, глаза Бориса разъехались в стороны, и теперь тот напоминал плачущего кровью китайца. Он бесцельно перебирал руками, жалобно похрюкивая:

- Как же я теперь… Да за что мне это! Ну будьте вы людьми! Вы же хорошие парни! Что ж вы, люди, делаете-то? Мы же здеся, все вместе… Доброе дело хотел… - в голосе Чушки слышались жалобные нотки. Когда Арина проходила рядом, его короткие, похожие на сардельки пальцы уцепились за ее штанину, - Девочка! Хорошая, красивая девочка, доведи меня до квартиры, умоляю, девочка!

Пахан еще раз ткнул Бориса под ребра, и тот повалился на кафель, плача и повизгивая.

- Уу...а...ы, - с трудом выдавил из себя Ханыга.

- Спасибо! - выдохнул я, проходя мимо.
(c) Г.Шендеров, Дом Уродов.
 
  • Dislike
Реакции: ASCO
Никто не знает, где находится Дом на самом деле. Обычно порочные люди всех мастей находят его сами, в совершенно неожиданных местах. Тем не менее, большинство жильцов, все еще способных рассказать свою историю попали туда через Подмосковье. Девять этажей снаружи и бесконечность внутри. Со временем жильцы, чья человечность истекает окончательно, спускаются на нижние этажи, меняются неузнаваемо и врастают в стены Дома.

Дом — хищная тварь, что сама, будто гнилостный нарыв, проросла сквозь трещины реальности. Удерживая путами вины и сожалений своих жертв, он, словно огромная грибница, высасывает из людей все, что составляет их личность, заменяя это лишь следами слез и страданий. Дом постоянно культивирует чувство вины в своих обитателях, все туже затягивая петлю, заставляя их вспоминать о прошлом. Путы Дома настолько сильны, что жилец, остро ощущающий собственную порочность, не сможет сбежать ни в внешний мир, ни в мир иной. Впрочем, Дом не против, когда жильцы калечат друг друга — это лишь множит столь любимые им страдания.
(с) Г.Шендеров, Дом Уродов.
 
  • Dislike
Реакции: ASCO
Потому что они не умерли, малые боги.


Тундра размыкается в арктические пустыни — это их мир. Над таежными топями клубится ядовитый туман — их дыхание. И в потаенных пещерах уральских гор, и в заброшенных скитах, и на древних могильниках — там их следы.

Не сбейся с дороги, не оглядывайся на свист, упаси тебя бог от болотных колоколов
 
Я не умею читать мысли, воспламенять бумагу, двигать предметы на расстоянии. У меня особый дар. Я - усилитель. Я превращаю ручеек в океан, нужно лишь взять меня за руку.
 
Это ровно то, что я не так давно упоминал тут - что построена такая структура человеческой цивилизации (ну или её "благополучной части"), которая не требует тотального вовлечения всех во всё, позволяя не просто выживать, а и жить "одиночкам"... а как показывает практика, и не просто жить, но и пребывать в уверенности, что "всё как будто под рукою / и всё как будто на века..."(с)романс.
Как червяки в яблоке - причём яблоке вечном, создаваемом и поддерживаемом "кем-то там" (а не каждодневными трудами многих и многих).

Трагедия нынешнего времени ещё и в том, что подобный подход насаждается, культивируется, холится и лелеется ("ты этого достойна", "почувствуй себя...", "выбери то, что тебе..." и т.п.) - неважно, сознательно-умышленно или подхваченный восторженными идиотиками.

И вот уже прерывается "нить времён" (пардон за высокопарность) в части преемственности воззрений, школ, устремлений - и цивилизация начинает восприниматься "частью вселенной", самостоятельно существующей и работающей сущностью... а потом приходит горькое удивление, что автопилоты, оказывается, не всесильны и лётчикам по-прежнему надо уметь рулить и педалить самостоятельно... или что ставя АЭС на берегу океана, нелишним будет предусмотреть защищённость аварийных генераторов от затопления/разгромления волной цунами.

Люди, убаюканные - и убаюкиваемые! - мало-помалу разучиваются глядеть дальше своего носа, за границы навязанных и навязываемых шаблонов, хоть на пару ходов просчитывать последствия.
Клиповое сознание и восприятие, отсутствие минимальных основ системности в самых обычных подходах, м-да...
 
– Узнал?

– Да, – прохрипел он и прислонился к стене.

Женя затревожилась, что он умрет здесь, в коридоре.

– Эй, дыши. Эй, – она потянулась, чтобы отрезвить его пощечиной, и охнула: старик проворно схватил ее за кисть.

«Спокойно», – велела себе Женя.

Дядя Толя прижался губами к Жениным костяшкам и поцеловал робко. Слезы заблестели, придав синеве новый оттенок. Он целовал ее и глядел подобострастно.

– Где же ты была так долго? – спросил он, обретя дар речи.

– В разных местах, – сказала Женя, думая обо всех этих местах и том, что они ей дали.

Когда в юности она надевала короткие юбки, мама кричала:

– Тебя снова украдут, и мне будет плевать! Я устала волноваться! Забыла, что с тобой сделал тот маньяк?

А что он с ней сделал?

– А что ты со мной сделал? – произнесла она вслух.

– Я же просто… – безумный старик всхлипнул, – просто защищал тебя, – он мотнул головой на дверь, – от них всех. Ты такая хрупкая. Тебя нельзя было выпускать.

Женя осторожно высвободила руку и прошагала по коридору. Дядя Толя следовал за ней, бормоча неразборчиво. Промелькнувшие годы – девятнадцать лет! – наложили на него свой отпечаток, но он не казался одряхлевшим. Он до сих пор мог постоять за себя. И за нее тоже. Защитить от грома, от деревянных быков.

– Разрешишь?

– Конечно! – судя по выражению лица, дядя Толя думал, что спит и видит сон.

Женя толкнула дверцы, нащупала выключатель. Вспыхнула лампочка. Она пошла по ступенькам, и ступенек было ровно восемь. Подземелье воняло зверьем.

Подвал уменьшился.

«Потому, что я выросла», – сказала себе Женя.

Стены покрывали полароидные снимки – восемьдесят девять штук, по количеству дней, проведенных в плену. Маленькая Женечка смотрела в объектив – изучала чужую, изуродованную жизнью тетку.

Женя поразилась тому, что на большинстве фотографий девочка улыбалась.

В свете лампочки парили пыль и шерстинки.

Кошки гнездились на трубах отопления и под трубами, вылизывались в углах, охотились на блох. Их зеленые глаза наблюдали за гостьей. Рябая животина грациозно выгнула позвоночник и обнюхала Женины туфли. Потерлась о ноги, урча. В коробке из-под обуви пищали шерстяные комочки – потомки сокамерниц Жени.

– Они скучали, – сказал дядя Толя за спиной.

В глубине узкого помещения он соорудил что-то вроде алтаря. Перед еще одной взятой в рамку фотографией Жени лежали рисунки котов, крошечные запятые состриженных ногтей и резинка с серебристыми бубенчиками.

Женя взяла резинку и собрала ею волосы в хвост.

Резкий запах уже не мешал. Так пахла Котья страна. Страна, придуманная для нее одной.

– У тебя можно переночевать? – спросила она, оглядываясь через плечо.

– Да-да, – закивал дядя Толя. Усилия психиатров пропали даром; его подбородок был мокрым от слюны, глаза лучились обожанием. – Я постелю тебе в спальне, маленькая принцесса. А сам посплю на кухне.

– Не стоит. Я хочу спать здесь.

– Хорошо, – прошептал он, – это хорошо.

– Не плачь. – Женя села прямо на пол, и кошки тут же окружили ее, мяукая.

– Я сочинил много новых сказок о Котьей стране, – дядя Толя потупился и прошептал с надеждой: – Хочешь послушать их?

– Давай позже. Приготовишь мне кашу для начала?

– Кошачью кашку? – спросил он, подмигивая. Крупная слеза сорвалась с ресниц.

– И кошачий чай, – сказала она.

Дядя Толя посеменил вверх по ступенькам. На лестнице он замер и проговорил, уставившись в пол:

– Зря ты уходила.

Женя подняла на руки серо-белого кота и притиснула к себе, уткнулась в слипшуюся шерсть, в доверчивое урчание.

– Зря, – согласилась она.
 
Сверху