МАРИНА ЦВЕТАЕВА!

Nadezda_K

Новичок
БАБУШКЕ

Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы...
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы!

Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли...
По сторонам ледяного лица
Локоны в виде спирали.

Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд к обороне готовый,
Юные женщины так не глядят,
Юная бабушка, кто вы?

Сколько возможностей вы унесли,
И невозможностей - сколько?
В ненасытную прорву земли,
Двадцатилетняя полька!

День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
- Бабушка! - Этот жестокий мятеж
В сердце моем - не от вас ли?

4 сентября 1914
 

beauty

Пользователь
Я ВСЕГДА КОГДА ЧИТАЮ ЕЁ СТИХИ,ТАК ГРУСНО СТАНОВИТСЯ...А КОГДА МНЕ ПЛОХО,КОГДА ДЕПИЕРССИЯ Я НАЧИНАЮ ПЛАКАТЬ...
 

natali

Новичок
Да
-Цветаева, Асадов Э.,С.Есенин,А. Ахматова. Ими я зачитывалась в юности.

О как ты безумно свободна

От множества правил людских,

От рамок престижа и моды,

Часов и соседок своих.

Не хочешь не мужа, ни денег,

Беспечно живёшь на гроши,

Беседы считаешьты делом-

Достойной работой души.

Давно мы знакомы, и вроде

Я знаю тебя наизусть,

Завидую этой свободе

И этой свободы боюсь.

И тешусь я мыслью бесплодной

В привычной неволе своей:

О как ты безумно свободна!-

Свобода должна быть умней.
М.Цветаева

Не правда ли- вечные слова?
 

natali

Новичок
Вчера ещё в глаза глядел, а нынче-
Всё косится в сторону! Вчера ещё до птиц сидел,-
-Все жаворонки нынче -вороны!
Я глуппая, а ты умён, живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времён;
"Мой милый, что тебе я сделала?"
И слёзы ей- вода и кровь- вода, -в крови,
В слезах умылася! Не мать , а мачеха -любовь:
Не ждите не суда ни милости.
Увозят милых корабли, уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
Вчера ещё в ногах лежал, -
Ровнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду стою- немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
Мой милый, что тебе я сделала?!"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал-колесовать,
Другую целовать"- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил -в степь заледенелую!
Вот, что ты ,милый ,сделал- мне.
Мой млый , что тебе- я сделала?
Всё ведаю- неприкословь!
Вновь зрячая- уж не любовница!
Где отступается Любовь
Там подступает Смерть- садовница.
Само-что дерево трясти!-
В срок яблоко спадает спелое...
-За всё, за всё меня прости,
Мой милый, что тебе я сделала!
 

Бредущий мимо

Мульти модератор
Команда форума
Мульти модератор
Обьесните где мне прочитать её стихи??????????? <_<
Купив книжку в магазине (не такие уж и великие деньги порядка 100 руб).
Или взяв в библиотеке или у друзей.
А если нет нигде тогда вот тут например

В огромном городе моем - ночь.
Из дома сонного иду - прочь
И люди думают: жена, дочь,-
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет - путь,
И где-то музыка в окне - чуть.
Ах, нынче ветру до зари - дуть
Сквозь стенки тонкие груди - в грудь.

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.

Огни - как нити золотых бус,
Ночного листика во рту - вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам - снюсь.
 

Бредущий мимо

Мульти модератор
Команда форума
Мульти модератор
ЕЩЕ МОЛИТВА

И опять пред Тобой я склоняю колени,
В отдаленье завидев Твой звездный венец.
Дай понять мне, Христос, что не все только тени
Дай не тень мне обнять, наконец!

Я измучена этими длинными днями
Без заботы, без цели, всегда в полумгле...
Можно тени любить, но живут ли тенями
Восемнадцати лет на земле?

И поют ведь, и пишут, что счастье вначале!
Расцвести всей душой бы ликующей, всей!
Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали?
Кроме мертвых, ведь нету друзей?

Ведь от века зажженные верой иною
Укрывались от мира в безлюдье пустынь?
Нет, не надо улыбок, добытых ценою
Осквернения высших святынь.

Мне не надо блаженства ценой унижений.
Мне не надо любви! Я грущу - не о ней.
Дай мне душу, Спаситель, отдать - только тени
В тихом царстве любимых теней.
 

Полночь

Новичок
Из цикла "Дон Жуан"

И разжигая во встречном взоре
Печаль и блуд,
Проходишь городом - зверски - черен,
Небесно-худ.

Томленьем застланы, как туманом,
Глаза твои.
В петлице - роза, по всем карманам -
Слова любви!

Да, да. Под вой ресторанной скрипки
Твой слышу - зов.
Я посылаю тебе улыбку,
Король воров!

И узнаю, раскрывая крылья -
Тот самый взгляд,
Каким глядел на меня в Кастилье -
Твой старший брат.
 

Шиповник

Пользователь
мне ОЧЕНЬ нравится Цветаева! мне кажется, она одна из немногих поэтов,у которых за одной строчкой скрывается очень много чувств и смысла. Вот мое самое любимое:
...Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице-
Тонкий звон
Старинных часов-как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды-
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня любили...


Вдумайтесь.Великолепно, правда?
 
прочитал Письмо к амазонке Цветаевой... меня вынесло..потом Неточку Незвонову... вообще выбило.. ночь спать не буду.. ваше мнение?
 
О Софии Парнок
Марина Цветаева
«Письмо к Амазонке»
Вашу книгу я прочла. Вы близки мне как все пишущие женщины. Не смущайтесь этим в с е: все не пишут, пишут единицы из всех.
Вы близки мне как всякое уникальное существо и, поверх всего как всякое уникальное женское существо.
Я думаю о Вас с той поры, как увидела Вас — месяц? В молодости у меня душа горела высказаться, я все боялась упустить волну, уносящуюся от меня и несущую меня к другому, я все боялась больше не любить: ничего больше не познать. Теперь я уже не молода и научилась упускать почти все — безвозвратно.
Иметь все сказать — и не раскрыть уст, иметь все дать — и не раскрыть ладони. Сие — отрешенность, которая именуется Вами мещанской добродетелью и которая — мещанская ли, добродетель ли — есть главная пружина моих поступков1. Пружина? — этот отказ? Да, ибо для подавления силы нужно бесконечно большее усилие, чем для ее проявления — что не требует никакого. В этом смысле всякая органическая деятельность есть вещь пассивная и всякая зрячая пассивность — действенная (излияние — подпадание, подавление — повелеванне). Что трудней; сдерживать скакуна или дать ему ходу, и коль скоро мы — тот же скакун — что из двух тяжче: сдерживаться или дать сердцу волю? Дышать или не дышать?
Помните детскую игру, где вся слава достается тому, кто дольше всех просидит в закрытом сундуке? Жестокая и далеко не мещанская игра.
Действовать? Дать себе волю. Каждый мой отказ я ощущаю землетрясением. Самоё я — сотрясающаяся земля. Отказ? Окаменевшая борьба.
У моего отказа есть еще имя: не снисхожу —до оспаривания чего бы то ни было в обыкновенном ходе вещей2. Обыкновенный ход вещей в нашем с Вами случае? Прочесть Вашу книгу, поблагодарить Вас за нее чужими словами, иногда видеть Вас, «улыбающуюся невидимой улыбкой»3. Точно Вы ничего не писали, а я ничего не читала: точно ничего не было.
Я могла бы так, все еще могу, но на сей раз — не хочу.
Выслушайте меня. Вам не надо отвечать мне — только услышать. Я наношу Вам рану прямо в сердце, в сердце Вашей веры, Вашего дела. Вашего тела. Вашего сердца.
Лакуна в Вашей книге, единственная, огромная: умышленная или нет? Впрочем, я не верю в отсутствие умысла у мыслящих существ, еще менее — у мыслящих писателей, и совсем — в отсутствие умысла у писателя-женщины.
Лакуна эта, этот пробел, эта черная пустота — Ребенок.
Вы то и дело прибегаете к ней, замещаете ею умалчиваемое Вами о ее сущности, рассеиваете ее там и сям и снова там, только бы не осуществить ее в том вопле, о котором Вы умалчиваете.
Этот вопль — разве Вам никогда не приходилось его хотя бы слышать? — О, если бы я могла иметь от тебя ребенка!
И эта ревность, яростная и единственная на свете, неумолимая ибо неизбывная, несравнимая с той, «нормальной», несравнимая даже с материнской. Эта ревность, предощущение неизбежного разрыва, этот взгляд широко раскрытых глаз, остановившийся на ребенке, которого она захочет в некий час и которого Вы, любимая, не сможете ей дать. Этот взгляд, прикованный к будущему ребенку.
—«У любящих не бывает детей»4. Да, но они гибнут. Все. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Амазонка и Ахиллес, Зигфрид и Брунгильда (эти имеющие быть любовники, разъединенно-соединенные, чье любовное разъединение оборачивается наисовершеннейшим из единении...). И многие, и многие другие... Всех песен, всех времен, всех мест, У них нет времени для будущего, которое есть ребенок, у них нет ребенка, ибо у них нет будущего, у них есть только настоящее — их любовь и смерть, безотлучно стоящая подле.
Гибнут они — или гибнет любовь (перерождается в дружбу, в материнство, старуха Бавкида со своим стариком Филемоном5, старуха Пульхерия со своим старым ребенком Афанасием6 — пары столь же чудовищные, сколь трогательные).
Любовная любовь — детство. Любящие — дети. У детей не бывает детей.
Или — как Дафнис и Хлоя — мы совершенно ничего не знаем о них: даже если они остаются жить — они умирают: в нас, для нас.
Нельзя жить любовью. Единственное, что живет после любви — это Ребенок.
И другой вопль — неужели Вам его тоже не приходилось слышать? — Как хотелось бы иметь ребенка — но не от мужчины! Веселый вздох юной девушки, наивный вздох старой девы и даже, порой, безнадежный вздох женщины: — Как хотелось бы ребенка — но только м о е г о!
И вот однажды улыбчивой девушке, которая не хочет ничего чужеродного в себе, не хочет от него и его, а хочет только с в о е г о, встречается на изломе дороги другое я, о н а, которую нечего бояться, от которой незачем защищаться, ибо эта другая не может причинить ей боли, как нельзя (хотя бы когда юн) причинить боль самому себе. Призрачнейшая из достоверностей, которая поколеблется от первого же удара недоверчивого взгляда подруги, чтобы затем пасть под всей тяжестью ударов собственного ненавидящего сердца.
Впрочем, не будем забегать вперед: в данную минуту она счастлива и вольна, вольна любить сердцем, не телом, любить без страха, любить без боли.
А когда боль все же случается — оказывается, что это нисколько не боль. Боль — это <...> стыд, сожаление, угрызения, отвращение. Боль — это измена своей душе с мужчиной, своему детству — с врагом7. А здесь врага нет, потому что — еще одно я, я новая, но спавшая внутри меня и разбуженная этой другой мной, вот этой предо мной, вынесенной за пределы меня и, наконец, п о л ю б л е н н о й. Ей не надо было отрекаться от себя, чтобы стать женщиной, ей достаточно было лишь дать себе полную волю (спуститься до самых глубоких своих глубин) — лишь позволить себе быть». Ни ломки, ни дробленья, ни бесчестья.
И—слово-итог:
О, я! О, милая я!
О, нет! отнюдь не из стыда или отвращения покинет она подругу — из-за и ради совсем другого.
Сначала — почтичто шутка: — Какой чудесный младенец! — Тебе бы хотелось такого? — Да. Нет. От тебя — да. — Но... — Но я же смеюсь.
Потом — вздох: — Как бы мне хотелось... — Чего? — Нет, ничего. — А я знаю, знаю... — Ты уже догадалась. Но только — т в о е г о... Пауза.
— Все еще думаешь об этом? — Потому что ты сказала. Ты же сама говоришь об этом...
Ей самой ничего больше не нужно, но слишком многое, но в с е в ней жаждет отдарить. — «Мне хотелось бы любить тебя маленькой» — точно то же говорит женщина: — Мне хотелось бы любить тебя маленьким. Еще тебя. Еще одну тебя. Тебя, порожденную мной. И, наконец, — тот безысходный, истошный, неодолимый вопль:—Ребенка от тебя!
То, чему никогда не бывать. То, чего даже не вымолить. Можно просить Богоматерь о ребенке от любовника, можно просить Богоматерь о ребенке от старика — о греховном, о чуде — но не просят о безумном. Соединение, из которого ребенок заведомо исключен. Состояние, когда ребенок невозможен. Немыслим. Все, кроме ребенка. Как на том обеде Великого Короля с дворянином: все, кроме хлеба. Великого женского хлеба насущного.
Причем непреложно — эта отчаянная жажда появляется у одной, младшей, той, которая более она. Старшей не нужен ребенок, для ее материнства есть подруга. — Ты моя подруга, ты мой бог, ты — мое все.
Но младшая хочет не быть любимым ребенком, а иметь ребенка, чтобы любить.
И она, начавшая с не-хотенья ребенка о т н е г о, кончит хотеньем ребенка о т н е е. А раз этого не дано, однажды она уйдет, любящая и преследуемая истомой и бессильной ревностью подруги — а еще однажды она очутится, сокрушенная, в объятиях первого встречного.
(Мое дитя, моя подруга, мое все и — Ваше гениальное слово, мадам, — мой женский брат, никогда не: сестра8. Впечатление, что они боятся слова сестра, точно оно может насильственно воссоединить их с тем миром, из которого они вышагнули навсегда.)
Надо сказать, что старшая боится сильнее, чем хочет ребенка другая. Старшая как бы своеручно творит отчаяние подруги, превращая ее радость во вздох, вздох — в желанье, желанье — в одержимость. Одержимость старшей творит одержимость младшей. — Ты уйдешь, ты уйдешь, ты уйдешь. Тебе хочется иметь его от меня, тебе захочется его от первого встречного... — Ты опять думаешь об этом... — Ты поглядела на того мужчину. Чем не отец твоему ребенку! Уходи — ведь я не могу тебе его дать...
Наши опасения напоминают, наши страхи внушают, наши одержимости осуществляют. Вынужденная молчать, младшая думает о ребенке непрестанно, она ничего не видит вокруг, кроме молодых матерей с детьми на руках. И мысль, что у тебя никогда не будет такого, потому что никогда, никогда ты ее не покинешь. (В эту-то минуту она ее и покидает.)
Ребенок — та навязчивая точка, от которой отныне она не оторвет глаз. Загнанный вглубь, он всплывает перед глазами, как утопленник. И надо быть слепым, чтобы не видеть его. И она, начавшая с хотенья ребенка о т н е е, кончит хотеньем ребенка от любого: даже от него, <...> ненавистного. Так он из преследователя превращается в спасителя. А Подруга — во Врага. И возвращается ветер на круги своя...
Ребенок начинается в нас задолго до своего начала. Есть беременности, которые измеряются годами надежд и вечностями безнадежности.
А все приятельницы выходят замуж. И мужья этих приятельниц — такие веселые, такие открытые, такие близкие... И мысль, что и я тоже...
Замурована.
Погребена заживо.
А подруга изводит. Намеки, подозрения, упреки. Младшая: — Так ты меня разлюбила? — Нет, я тебя люблю, но — ты ведь уйдешь.
Ты уйдешь, ты уйдешь, ты уйдешь.
Перед тем как уйти, ей захочется умереть. Потом, совсем умершая, ничего не понимая, ничего не желая, ни о чем не думая, движимая только одним и тройным жизненным инстинктом — молодость, дление, чрево, — она вдруг слышит свой смех и шутки в час никогда не пропускаемого свидания, на другом конце города — и жизни — неважно с кем — с мужем приятельницы или подчиненным отца, только бы это не была о н а.
Мужчина, после женщины, какая простота, какая доброта, какая открытость. Какая свобода! Какая чистота.
Потом будет конец. Начало любовника? Странствие по любовникам? Постоянство мужа?
Будет Ребенок.
Я опускаю исключительный случай: женщина, обделенная материнством.
Опускаю и случай банальный: барышня, растленная от природы или в угоду моде: неизменно ничтожное существо удовольствия.
Также опускаю редкий случай души тоскующей, ищущей в любви душу и, стало быть, обреченную на женщину.
И великую любовницу, ищущую в любви любовную любовь и прихватывающую свое добро всюду, где его находит.
И клинический случай.
Я беру нормальный, естественный и жизненный случай юного женского существа, которое боится мужчины, идет к женщине и хочет ребенка. Существа, которое — между чужим, безразличным и даже врагом-о с в о б о д и т е л е м и любимой- п о д а в и т е л ь н и ц е й — выбирает, в конце концов, врага.
Которому больше хочется иметь ребенка, чем любить.
Которое больше любит своего ребенка, чем свою любовь.
Ибо Ребенок есть врожденная данность, он в нас еще до любви, до возлюбленного. Это его желание быть раскрывает наши объятия. Девушка — я говорю о северных жителях — всегда еще юна для любви, но никогда —для ребенка. В тринадцать—она уже сновидит его.
Врожденная данность, долженствующая быть данной нам. Одни начинают с любви к дающему, другие кончают любовью к нему, третьи кончают тем, что терпят его, четвертые — тем, что больше не терпят.
Врожденная данность, долженствующая быть данной нам. Не дающий ее — ее у нас отнимает.
И вот она уже с полными хлопот руками и сердцем, исполненным ненависти к той, которую она — неблагодарная, как все отлюбившие, и пристрастная, как все любящие, — отныне будет называть ошибкой молодости.
Ее больше не проведут.
Не обижайтесь на меня. Я отвечаю Амазонке, а не белому видению женщины, которое ни о чем меня не спрашивает9. Не давшей мне книгу, а — написавшей ее.
Не упомяни Вы о ребенке совсем, я бы приняла это упущение за умысел, последнее отречение путем умолчания, шрам, который бы я чтила. Но Вы возвращаетесь к нему и отбрасываете его, как мяч: «По какому праву они созидают и разрушают жизнь? Два ребенка — две неосторожности» и т. п.10

Это — единственная погрешность, единственная уязвимость, единственная брешь в том совершенном единстве, которое являют собой две любящие друг друга женщины. Невозможность сопротивления не искушению мужчины, а жажде ребенка.
Единственная слабость, рушащая самое дело. Единственная уязвимость, в которую устремляется весь вражеский корпус. Пусть когда-нибудь можно будет иметь ребенка б е з н е г о, но нам никогда не иметь ребенка от нее, маленькую тебя, чтобы любить.
(Приемная дочь? Ни твоя, ни моя? К тому же с двумя матерями? Пусть уж природа делает то, что она делает хорошо.)10а
Ребенок: единственная уязвимость, рушащая все дело. Единственно, что спасает дело мужчины. И человечества.
Слишком цельное целое. Слишком единое единство. («Два будут одно11. Нет — два будут т р о е. Дорога в никуда. Тупик. Возвратимся по нашему следу.
Будь ты трижды красивой, будь ты трижды Единственной — первый же нуль возьмет над тобой верх. Нуль, который будет благословенным. А ты пребудешь проклятой.
— Но это — тот же случай, когда и от мужчины невозможно иметь ребенка. Что ж, из-за этого оставлять его?
Исключительный случай нельзя равнять с законом без исключений. Вся раса, вся суть, все дело обречено в каждом случае любви между женщинами.
Оставить неплодоносного ради его плодоносного брата — не то, что оставить извечнобесплодную ради извечноплодоносного врага. Там я прощаюсь с одним, здесь я прощаюсь со всей расой, всем делом, всеми женщинами — в одной.
Смена объекта. Смена берега и мира.
О, я знаю, что иногда это продолжается до самой смерти. Трогательное и страшное <...> видение; на диком крымском берегу, двух дам, уже пожилых и проживших жизнь вместе. Одна сестра большого славянского мыслителя, столь читаемого ныне во Франции12. Тот же светлый лоб, те же грозовые глаза, те же пухлые и нагие губы. И вокруг них пустота, более пустая, чем вокруг состарившейся бездетной «нормальной» пары, пустота более отчуждающая, более опустошающая...
И только, только потому — проклятая раса.
Может статься, что еще и ужас этого проклятия, — если младшая — глубокое существо — заставляет ее уйти.
«Что скажут люди»13 не имеет никакого значения, не должно иметь никакого значения, ибо все, что они говорят, сказано зло, все, что они видят, увидено злобно. Злым глазом зависти, любопытства, безразличия. Людям нечего сказать, они погрязли в зле.
Бог? Раз и навсегда: Богу нечего делать в плотской любви14. Его имя, приданное или противупоставленное любому любимому имени — мужскому или женскому, — звучит кощунственно. Есть вещи несоизмеримые: Христос и плотская любовь. Богу нечего делать во всех этих напастях, разве что избавить нас от них. Раз и навсегда им сказано: — Любите меня, Вечное. Все прочее — суета. Неизменная, неизбывная суета. Уже тем, что я люблю человека этой любовью, я предаю Того, кто ради меня и ради того другого принял смерть на кресте другой любви.
Церковь и Государство? Им нечего возразить на это, пока они гонят и благословляют тысячи юношей на убийство друг друга.
Но что скажет, что говорит об этом природа, единственная карательница и защитница наших физических отступничеств? Природа говорит: нет. Запрещая сие в нас, она защищает самое себя, ее. Бог, запрещая в нас нечто, делает это из любви к нам, природа, запрещая в нас то же, делает это из любви к себе, из ненависти ко всему, что не она. Природа так же ненавидит монастырь, как и остров, к которому прибило голову Орфея15. Она карает нас вырождением. Но в монастыре у нас есть Бог, чтобы просить его о помощи, на Острове же — только море, чтобы утопиться.
Этот Остров — земля, которой нет, земля, которую нельзя покинуть, земля, которую должно любить, потому что обречен. Место, откуда видно все и откуда нельзя — ничего.
Земля считанных шагов. Тупик.
Та Великая несчастливица, которая была великой поэтессой, как нельзя лучше выбрала место своего рождения.
Братство прокаженных.
Вне-природно16. Но как все же выходит, что девушка, это естественное существо, сбивается с пути так всецело, так безоглядно?
Тут — ловушка Души. Попадая в объятия старшей, младшая попадает не в ловушку природы и не в ловушку любимой, которую сплошь и рядом представляют себе обольстительницей, охотницей, хищницей, чуть ли не — вампиром, хотя она, почти всегда — горькое и возвышенное существо, все преступление которой в том, что она «наблюдает приход»16а и — забежим вперед — наблюдает уход. Она попадает в ловушку Души.
Ей хочется любить — но... она любила бы, если бы... И вот она в объятиях подруги, прижавшись головой к груди, где обитает д у ш а.
Оттолкнуть ее? Спросим у стариков и юношей.
...Потом встреча. Нечаянная и неизбежная, ибо — если отныне они обитают в двух мирах — земля по-прежнему одна: та, по которой они ходят.
Удар в сердце, приток и отток крови. И первое и последнее оружие женщины — которым обезоруживают, верят, что обезоруживают даже смерть — ее жалкая последняя отвага — трепещущее и уже алое лезвие — улыбка. Потом — мелкий поток невнятных звуков, набегающих друг на друга, как мелкие складки волн на береговые камешки. Что она сказала? Ничего, потому что другая ничего не поняла, как вообще никогда не понимают первых слов, <...>. Но вот другая, оторвав взгляд от взволнованных губ, осознает, что у этого волнения есть смысл: ...десять месяцев... новая любовь... я для него дороже всех... он имеет вес... (Глотай, глотай, глотай еще, глотай все — за все, что ты мне сделала <...>!)... Я говорю — он имеет вес... (Груз тяжелей всей земли, тяжелей всего океана — на сердце старшей.)
Какое упоение мщения! И эта ненависть в глазах! Ненависть наконец-то освобожденной рабыни. Упоение тем, что наступила ногой на сердце.
Но вот мелкий поток окончательно прегражден — только медленное и поющее, хрустальное волнение: — Приходите ко мне в гости, взглянуть на нас, на мужа и меня...
Она ничего не забыла. Она все слишком помнит.
Потом купание: ежедневное и священное.
Явное — и почти циничное — торжество мужского. Ибо вскоре — сын, непреложно сын, точно природа, горя вступить в свои права, не хочет отвлекаться на дочь. И не маленькая ты — вымаливаемая и невозможная, — а маленький он, шествующий сам по себе, пришедший не по заказу, по приказу, простой результат (грандиозная цель!).
Другая, цепляясь за последнюю надежду или не зная, что сказать:
— Он похож на тебя. — Нет (сухое и четкое). Сухое и четкое и м я. И последняя стрела, вместе с которой улетучиваются, может быть, последние капли того могучего яда, называемого любовью.
— Он похож на отца. Вылитый муж. — В этой мести есть нарочитая вульгарность. Она выбирает самые пошлые, самые расхожие слова (смотри теперь на нормальную, которую ты любила!). Выбор или инстинкт? Это происходит само по себе, она слышит свои слова (как когда-то, давным-давно, она услышала свой смех...). Потом, под конец действа, когда Моисей спасен и спеленут, она дает ему грудь и — верховная месть: кормя, ловит из-под опущенных ресниц в глазах старшей промельк зависти скрываемой в облаке умиления. Ибо в глубинах любой женщины, если она не чудовище, даже в глубинах любого чудовища, есть... Впрочем, среди женщин чудовищ нет.
Этот промельк, эту улыбку — она з н а е т, но почему-то — не поднимает глаз.
Если муж — человек тонкий, он никогда не спросит у нее:
— О чем ты задумалась?
Когда другая уйдет, ей, может, захочется биться головой о стенку.
Когда другая уйдет, ей, может, не захочется ласк.
Если муж — человек тонкий, он не обнимет ее тотчас, а повременит — с объятиями, — пока другая не уйдет. Совсем.
(Для чего она приходила? Чтобы сделать себе больно. Иногда это все, что нам остается.)
Потом будет Другая встреча, контрвстреча, потом будет р а с п л а т а.
Та же самая земля (кроме нее, ничто не с т о и т упоминания, ибо все, что происходит, — происходит внутри).
Все те же самые все в качестве зрителей и слушателей. (Последняя месть природы: за то, что они были слишком единственны слишком едины, слишком всем друг другу, они будут видеться отныне только при всех и вся между ними.)
То же время: вечной юности, пока она е с т ь.
— Посмотри, это не твоя приятельница идет? — Где?
— Вон там, с черненькой в синем.
Еще не увидав, она уже знает.
И вот человеческая волна, более бесчеловечная и неотвратимая, чем морская, несет ей, несет ее...
На сей раз начинает старшая: — Как вы поживаете? (и не дожидаясь, не слушая) — Разрешите представить Вам моего друга, мадемуазель такую-то... (имя).
Если прежняя, у которой под румянами не осталось кровинки, «была» блондинкой — новая, заместительница, непременно будет брюнеткой. Сама грация — сама сила. Посмертная верность? Жажда полной смерти? Или добивающий удар милосердия по воспоминаниям? Озлобленность к той белокурости? Убиение блондинки брюнеткой? Таков закон. Спросите ответ у мужчин.
Есть взгляды, которые убивают. Здесь их нет, потому что брюнетка удаляется, целая и невредимая, под руку со старшей — любимой. Омывая ее синими волнами своего длинного платья и физически отъединяя остающуюся от уходящей всею непреоборимостью морей.
А ночью, наклонившись к спящему обожаемому: — Ах, Жан, если бы ты знал, если бы ты знал, если бы ты знал...
Не в тот день, когда родился ребенок, а днесь, три года спустя она узнала, чего он ей стоил.
Пока Другая будет молода, ее всегда будут видеть в сопровождении живой тени.
Брюнетка изменится: опять станет блондинкой или станет рыжеволосой. Брюнетка уйдет, как ушла блондинка. Как уходят все страницы к своей неведомой — всегда той же — цели, передохнув под деревом, не странствующим никогда.
Все они — пройдут. Все бы т а к п р о х о д и л и, если бы... Но молодость не вечна.
Старшая! Представим ее себе. Остров. Навеки острожная. Мать, теряющая одну за другой всех своих дочерей, теряющая навеки, ибо они — мало не попросят ее присмотреть за детьми: завидя ее на углу улицы, украдкой перекрестят белокурую ребячью головку. Ниобея, чье женское потомство было истреблено тем другим и весьма жестоким охотником17. Вечно в проигрыше в единственно стоящей игре — которая пребудет. Посрамленная. Изгнанная. Проклятая. Белое бесплотное видение, чья порода узнается только по тому знающему, узнающему и оценивающему взгляду <...>, где оценщик соседствует с идолопоклонником, а шахматист — с блаженным, — взгляд со многими разноглубинными пластами, когда последний всегда оказывается предпоследним, без конца, без дна, неучтимый, ибо он: бездна, — неизъяснимый взгляд, потупленный холодной улыбкой отрешения.
Юных дев узнают по улыбке, старух как раз по улыбке — не узнать.
Юные или старые, они более всего — душа. Все остальные, являющие тело, н е о т н о с я т с я к н и м, относятся не к ним или пока относятся.
Она обитает на острове. Она создает остров. Самое она — остров. Остров, с необъятной колонией душ. Кто знает, может быть, в эту минуту, в Вест-Индии, там, на краю света... девушка, стягивая в узел свои темные волосы...
Эти «Кто знает» — наша пища.
И еще они — самая надежная вещь.
Умрет она одинокой, потому что слишком горда, чтобы любить собаку, слишком исполнена бывшим, чтобы взять приемного ребенка. Она не хочет ни животных, ни сирот, ни приятельниц. Даже компаньонки. Царь Давид, согреваясь неоживленным теплом Ависаги, был хам18. Она не хочет оплаченной теплоты, одолженной улыбки. Она не хочет быть ни кровопийцей, ни бабкой. Хорошо мужчине, который, остарев, довольствуется остатками, прикосновениями к рукам, тянущимся к иным рукам, прикосновениями к плечам, ищущим иных плеч, улыбками, летящими к иным устам, — перехваченными, украденными по случаю.
— «Passez, fillettes, passez...»18а Она никогда не будет бедной родственницей на пиру чужой юности. Ни дружбой, ни почтением, ни этой пропастью — нашей собственной добротой — не захочет она заместить свою любовь. Она не отречется от той блестящей черноты, черного ореола ожога — круга куда более магического, чем твой, Фауст! — огня былого счастья. Не поколебать ее и всем вёснам.
Даже если какая-нибудь молодая столкнется с ней, как ребенок наталкивается на прохожего или на стену, — она отстранится, как прохожий, останется незыблемой, как стена. Состарившись, эта неистовая любовница не утратит своей чистоты — из чистой гордости. Той, что всю жизнь внушала страх, не захочется более устрашать. Юная дева-демон никогда не превратится в старую ведьму.
Благоволение — снисхождение — расстояние.
«Passez vite, folles et belles...»18б
Sous les murs d'une poudriere
Par le temps presque renverses,
La main devant votre lumiere
Passez, jeunes filles, passez18в.


A он — он проходит, законно осиянный всеми их прошедшими белокуростями. Она же окутана облаком ненависти.
Что не властны были сделать с ней, с ее роковым и природным наклоном ни Бог, ни люди, ни ее собственная жалость, — сделает ее гордыня. И ничего кроме. И сделает это столь хорошо, что вечно юная, до смерти испугавшись, к матери: — Я боюсь эту даму. У нее такой суровый вид. Чем я ей не понравилась?..
Другая же, подведенная к «даме» матерью — кто знает, почему? — слышит голос, надтреснутость которого выдает все подавляемое внутри: — Ваша мать говорила мне, что у Вас есть склонность к живописи. Надо развивать свой талант, барышня...
Никогда не красясь, не румянясь, не молодясь, никогда не выказываясь и не подделываясь, она оставляет все это стареющим «нормальным», тем, которые на глазах у всех, с благословения священника, вступают в шестьдесят лет в законный брак с двадцатилетним юнцом. Все это она оставляет сестрам Цезаря.
Роковой и природный наклон горы к долине, потока — к озеру <...>.
К вечеру вся гора устремляется к вершине. Вечером она вся — вершина. Можно сказать, что ее потоки взбегают вспять. Вечером она обретает самое себя.
...Потом, в некий день, некогда младшая услышит, что где-то, на другом конце все той же земли, старшая умерла. Сперва она захочет написать, чтобы знать. Но время, спешащее вперед, остановит письмо. Желание останется желанием. «Хочется знать» перейдет в «хотелось бы знать», затем — в «уже не хотела бы». — Ну и что, что она умерла? Ведь и я когда-нибудь умру... И решительно, с величайшей правдивостью равнодушия:
— Ведь она умерла во мне, для меня — лет двадцать назад?
Не обязательно умирать, чтобы умереть.
Остров. Вершина. Сиротство.
Плакучая ива! Неутешная ива! Ива — душа и облик женщины! Неутешная шея ивы. Седые волосы, ниспадающие на лицо, чтобы больше ничего не видеть. Седые волосы, сметающие лицо с лица земли.
Воды, ветры, горы, деревья даны нам, чтоб понять человеческую душу, сокрытую глубоко-глубоко. Когда я вижу отчаявшуюся иву, я — понимаю Сафо.
Кламар, ноябрь—декабрь 1932.
 
О Софии Парнок
Марина Цветаева
«Письмо к Амазонке»
Вашу книгу я прочла. Вы близки мне как все пишущие женщины. Не смущайтесь этим в с е: все не пишут, пишут единицы из всех.
Вы близки мне как всякое уникальное существо и, поверх всего как всякое уникальное женское существо.
Я думаю о Вас с той поры, как увидела Вас — месяц? В молодости у меня душа горела высказаться, я все боялась упустить волну, уносящуюся от меня и несущую меня к другому, я все боялась больше не любить: ничего больше не познать. Теперь я уже не молода и научилась упускать почти все — безвозвратно.
Иметь все сказать — и не раскрыть уст, иметь все дать — и не раскрыть ладони. Сие — отрешенность, которая именуется Вами мещанской добродетелью и которая — мещанская ли, добродетель ли — есть главная пружина моих поступков1. Пружина? — этот отказ? Да, ибо для подавления силы нужно бесконечно большее усилие, чем для ее проявления — что не требует никакого. В этом смысле всякая органическая деятельность есть вещь пассивная и всякая зрячая пассивность — действенная (излияние — подпадание, подавление — повелеванне). Что трудней; сдерживать скакуна или дать ему ходу, и коль скоро мы — тот же скакун — что из двух тяжче: сдерживаться или дать сердцу волю? Дышать или не дышать?
Помните детскую игру, где вся слава достается тому, кто дольше всех просидит в закрытом сундуке? Жестокая и далеко не мещанская игра.
Действовать? Дать себе волю. Каждый мой отказ я ощущаю землетрясением. Самоё я — сотрясающаяся земля. Отказ? Окаменевшая борьба.
У моего отказа есть еще имя: не снисхожу —до оспаривания чего бы то ни было в обыкновенном ходе вещей2. Обыкновенный ход вещей в нашем с Вами случае? Прочесть Вашу книгу, поблагодарить Вас за нее чужими словами, иногда видеть Вас, «улыбающуюся невидимой улыбкой»3. Точно Вы ничего не писали, а я ничего не читала: точно ничего не было.
Я могла бы так, все еще могу, но на сей раз — не хочу.
Выслушайте меня. Вам не надо отвечать мне — только услышать. Я наношу Вам рану прямо в сердце, в сердце Вашей веры, Вашего дела. Вашего тела. Вашего сердца.
Лакуна в Вашей книге, единственная, огромная: умышленная или нет? Впрочем, я не верю в отсутствие умысла у мыслящих существ, еще менее — у мыслящих писателей, и совсем — в отсутствие умысла у писателя-женщины.
Лакуна эта, этот пробел, эта черная пустота — Ребенок.
Вы то и дело прибегаете к ней, замещаете ею умалчиваемое Вами о ее сущности, рассеиваете ее там и сям и снова там, только бы не осуществить ее в том вопле, о котором Вы умалчиваете.
Этот вопль — разве Вам никогда не приходилось его хотя бы слышать? — О, если бы я могла иметь от тебя ребенка!
И эта ревность, яростная и единственная на свете, неумолимая ибо неизбывная, несравнимая с той, «нормальной», несравнимая даже с материнской. Эта ревность, предощущение неизбежного разрыва, этот взгляд широко раскрытых глаз, остановившийся на ребенке, которого она захочет в некий час и которого Вы, любимая, не сможете ей дать. Этот взгляд, прикованный к будущему ребенку.
—«У любящих не бывает детей»4. Да, но они гибнут. Все. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Амазонка и Ахиллес, Зигфрид и Брунгильда (эти имеющие быть любовники, разъединенно-соединенные, чье любовное разъединение оборачивается наисовершеннейшим из единении...). И многие, и многие другие... Всех песен, всех времен, всех мест, У них нет времени для будущего, которое есть ребенок, у них нет ребенка, ибо у них нет будущего, у них есть только настоящее — их любовь и смерть, безотлучно стоящая подле.
Гибнут они — или гибнет любовь (перерождается в дружбу, в материнство, старуха Бавкида со своим стариком Филемоном5, старуха Пульхерия со своим старым ребенком Афанасием6 — пары столь же чудовищные, сколь трогательные).
Любовная любовь — детство. Любящие — дети. У детей не бывает детей.
Или — как Дафнис и Хлоя — мы совершенно ничего не знаем о них: даже если они остаются жить — они умирают: в нас, для нас.
Нельзя жить любовью. Единственное, что живет после любви — это Ребенок.
И другой вопль — неужели Вам его тоже не приходилось слышать? — Как хотелось бы иметь ребенка — но не от мужчины! Веселый вздох юной девушки, наивный вздох старой девы и даже, порой, безнадежный вздох женщины: — Как хотелось бы ребенка — но только м о е г о!
И вот однажды улыбчивой девушке, которая не хочет ничего чужеродного в себе, не хочет от него и его, а хочет только с в о е г о, встречается на изломе дороги другое я, о н а, которую нечего бояться, от которой незачем защищаться, ибо эта другая не может причинить ей боли, как нельзя (хотя бы когда юн) причинить боль самому себе. Призрачнейшая из достоверностей, которая поколеблется от первого же удара недоверчивого взгляда подруги, чтобы затем пасть под всей тяжестью ударов собственного ненавидящего сердца.
Впрочем, не будем забегать вперед: в данную минуту она счастлива и вольна, вольна любить сердцем, не телом, любить без страха, любить без боли.
А когда боль все же случается — оказывается, что это нисколько не боль. Боль — это <...> стыд, сожаление, угрызения, отвращение. Боль — это измена своей душе с мужчиной, своему детству — с врагом7. А здесь врага нет, потому что — еще одно я, я новая, но спавшая внутри меня и разбуженная этой другой мной, вот этой предо мной, вынесенной за пределы меня и, наконец, п о л ю б л е н н о й. Ей не надо было отрекаться от себя, чтобы стать женщиной, ей достаточно было лишь дать себе полную волю (спуститься до самых глубоких своих глубин) — лишь позволить себе быть». Ни ломки, ни дробленья, ни бесчестья.
И—слово-итог:
О, я! О, милая я!
О, нет! отнюдь не из стыда или отвращения покинет она подругу — из-за и ради совсем другого.
Сначала — почтичто шутка: — Какой чудесный младенец! — Тебе бы хотелось такого? — Да. Нет. От тебя — да. — Но... — Но я же смеюсь.
Потом — вздох: — Как бы мне хотелось... — Чего? — Нет, ничего. — А я знаю, знаю... — Ты уже догадалась. Но только — т в о е г о... Пауза.
— Все еще думаешь об этом? — Потому что ты сказала. Ты же сама говоришь об этом...
Ей самой ничего больше не нужно, но слишком многое, но в с е в ней жаждет отдарить. — «Мне хотелось бы любить тебя маленькой» — точно то же говорит женщина: — Мне хотелось бы любить тебя маленьким. Еще тебя. Еще одну тебя. Тебя, порожденную мной. И, наконец, — тот безысходный, истошный, неодолимый вопль:—Ребенка от тебя!
То, чему никогда не бывать. То, чего даже не вымолить. Можно просить Богоматерь о ребенке от любовника, можно просить Богоматерь о ребенке от старика — о греховном, о чуде — но не просят о безумном. Соединение, из которого ребенок заведомо исключен. Состояние, когда ребенок невозможен. Немыслим. Все, кроме ребенка. Как на том обеде Великого Короля с дворянином: все, кроме хлеба. Великого женского хлеба насущного.
Причем непреложно — эта отчаянная жажда появляется у одной, младшей, той, которая более она. Старшей не нужен ребенок, для ее материнства есть подруга. — Ты моя подруга, ты мой бог, ты — мое все.
Но младшая хочет не быть любимым ребенком, а иметь ребенка, чтобы любить.
И она, начавшая с не-хотенья ребенка о т н е г о, кончит хотеньем ребенка о т н е е. А раз этого не дано, однажды она уйдет, любящая и преследуемая истомой и бессильной ревностью подруги — а еще однажды она очутится, сокрушенная, в объятиях первого встречного.
(Мое дитя, моя подруга, мое все и — Ваше гениальное слово, мадам, — мой женский брат, никогда не: сестра8. Впечатление, что они боятся слова сестра, точно оно может насильственно воссоединить их с тем миром, из которого они вышагнули навсегда.)
Надо сказать, что старшая боится сильнее, чем хочет ребенка другая. Старшая как бы своеручно творит отчаяние подруги, превращая ее радость во вздох, вздох — в желанье, желанье — в одержимость. Одержимость старшей творит одержимость младшей. — Ты уйдешь, ты уйдешь, ты уйдешь. Тебе хочется иметь его от меня, тебе захочется его от первого встречного... — Ты опять думаешь об этом... — Ты поглядела на того мужчину. Чем не отец твоему ребенку! Уходи — ведь я не могу тебе его дать...
Наши опасения напоминают, наши страхи внушают, наши одержимости осуществляют. Вынужденная молчать, младшая думает о ребенке непрестанно, она ничего не видит вокруг, кроме молодых матерей с детьми на руках. И мысль, что у тебя никогда не будет такого, потому что никогда, никогда ты ее не покинешь. (В эту-то минуту она ее и покидает.)
Ребенок — та навязчивая точка, от которой отныне она не оторвет глаз. Загнанный вглубь, он всплывает перед глазами, как утопленник. И надо быть слепым, чтобы не видеть его. И она, начавшая с хотенья ребенка о т н е е, кончит хотеньем ребенка от любого: даже от него, <...> ненавистного. Так он из преследователя превращается в спасителя. А Подруга — во Врага. И возвращается ветер на круги своя...
Ребенок начинается в нас задолго до своего начала. Есть беременности, которые измеряются годами надежд и вечностями безнадежности.
А все приятельницы выходят замуж. И мужья этих приятельниц — такие веселые, такие открытые, такие близкие... И мысль, что и я тоже...
Замурована.
Погребена заживо.
А подруга изводит. Намеки, подозрения, упреки. Младшая: — Так ты меня разлюбила? — Нет, я тебя люблю, но — ты ведь уйдешь.
Ты уйдешь, ты уйдешь, ты уйдешь.
Перед тем как уйти, ей захочется умереть. Потом, совсем умершая, ничего не понимая, ничего не желая, ни о чем не думая, движимая только одним и тройным жизненным инстинктом — молодость, дление, чрево, — она вдруг слышит свой смех и шутки в час никогда не пропускаемого свидания, на другом конце города — и жизни — неважно с кем — с мужем приятельницы или подчиненным отца, только бы это не была о н а.
Мужчина, после женщины, какая простота, какая доброта, какая открытость. Какая свобода! Какая чистота.
Потом будет конец. Начало любовника? Странствие по любовникам? Постоянство мужа?
Будет Ребенок.
Я опускаю исключительный случай: женщина, обделенная материнством.
Опускаю и случай банальный: барышня, растленная от природы или в угоду моде: неизменно ничтожное существо удовольствия.
Также опускаю редкий случай души тоскующей, ищущей в любви душу и, стало быть, обреченную на женщину.
И великую любовницу, ищущую в любви любовную любовь и прихватывающую свое добро всюду, где его находит.
И клинический случай.
Я беру нормальный, естественный и жизненный случай юного женского существа, которое боится мужчины, идет к женщине и хочет ребенка. Существа, которое — между чужим, безразличным и даже врагом-о с в о б о д и т е л е м и любимой- п о д а в и т е л ь н и ц е й — выбирает, в конце концов, врага.
Которому больше хочется иметь ребенка, чем любить.
Которое больше любит своего ребенка, чем свою любовь.
Ибо Ребенок есть врожденная данность, он в нас еще до любви, до возлюбленного. Это его желание быть раскрывает наши объятия. Девушка — я говорю о северных жителях — всегда еще юна для любви, но никогда —для ребенка. В тринадцать—она уже сновидит его.
Врожденная данность, долженствующая быть данной нам. Одни начинают с любви к дающему, другие кончают любовью к нему, третьи кончают тем, что терпят его, четвертые — тем, что больше не терпят.
Врожденная данность, долженствующая быть данной нам. Не дающий ее — ее у нас отнимает.
И вот она уже с полными хлопот руками и сердцем, исполненным ненависти к той, которую она — неблагодарная, как все отлюбившие, и пристрастная, как все любящие, — отныне будет называть ошибкой молодости.
Ее больше не проведут.
Не обижайтесь на меня. Я отвечаю Амазонке, а не белому видению женщины, которое ни о чем меня не спрашивает9. Не давшей мне книгу, а — написавшей ее.
Не упомяни Вы о ребенке совсем, я бы приняла это упущение за умысел, последнее отречение путем умолчания, шрам, который бы я чтила. Но Вы возвращаетесь к нему и отбрасываете его, как мяч: «По какому праву они созидают и разрушают жизнь? Два ребенка — две неосторожности» и т. п.10

Это — единственная погрешность, единственная уязвимость, единственная брешь в том совершенном единстве, которое являют собой две любящие друг друга женщины. Невозможность сопротивления не искушению мужчины, а жажде ребенка.
Единственная слабость, рушащая самое дело. Единственная уязвимость, в которую устремляется весь вражеский корпус. Пусть когда-нибудь можно будет иметь ребенка б е з н е г о, но нам никогда не иметь ребенка от нее, маленькую тебя, чтобы любить.
(Приемная дочь? Ни твоя, ни моя? К тому же с двумя матерями? Пусть уж природа делает то, что она делает хорошо.)10а
Ребенок: единственная уязвимость, рушащая все дело. Единственно, что спасает дело мужчины. И человечества.
Слишком цельное целое. Слишком единое единство. («Два будут одно11. Нет — два будут т р о е. Дорога в никуда. Тупик. Возвратимся по нашему следу.
Будь ты трижды красивой, будь ты трижды Единственной — первый же нуль возьмет над тобой верх. Нуль, который будет благословенным. А ты пребудешь проклятой.
— Но это — тот же случай, когда и от мужчины невозможно иметь ребенка. Что ж, из-за этого оставлять его?
Исключительный случай нельзя равнять с законом без исключений. Вся раса, вся суть, все дело обречено в каждом случае любви между женщинами.
Оставить неплодоносного ради его плодоносного брата — не то, что оставить извечнобесплодную ради извечноплодоносного врага. Там я прощаюсь с одним, здесь я прощаюсь со всей расой, всем делом, всеми женщинами — в одной.
Смена объекта. Смена берега и мира.
О, я знаю, что иногда это продолжается до самой смерти. Трогательное и страшное <...> видение; на диком крымском берегу, двух дам, уже пожилых и проживших жизнь вместе. Одна сестра большого славянского мыслителя, столь читаемого ныне во Франции12. Тот же светлый лоб, те же грозовые глаза, те же пухлые и нагие губы. И вокруг них пустота, более пустая, чем вокруг состарившейся бездетной «нормальной» пары, пустота более отчуждающая, более опустошающая...
И только, только потому — проклятая раса.
Может статься, что еще и ужас этого проклятия, — если младшая — глубокое существо — заставляет ее уйти.
«Что скажут люди»13 не имеет никакого значения, не должно иметь никакого значения, ибо все, что они говорят, сказано зло, все, что они видят, увидено злобно. Злым глазом зависти, любопытства, безразличия. Людям нечего сказать, они погрязли в зле.
Бог? Раз и навсегда: Богу нечего делать в плотской любви14. Его имя, приданное или противупоставленное любому любимому имени — мужскому или женскому, — звучит кощунственно. Есть вещи несоизмеримые: Христос и плотская любовь. Богу нечего делать во всех этих напастях, разве что избавить нас от них. Раз и навсегда им сказано: — Любите меня, Вечное. Все прочее — суета. Неизменная, неизбывная суета. Уже тем, что я люблю человека этой любовью, я предаю Того, кто ради меня и ради того другого принял смерть на кресте другой любви.
Церковь и Государство? Им нечего возразить на это, пока они гонят и благословляют тысячи юношей на убийство друг друга.
Но что скажет, что говорит об этом природа, единственная карательница и защитница наших физических отступничеств? Природа говорит: нет. Запрещая сие в нас, она защищает самое себя, ее. Бог, запрещая в нас нечто, делает это из любви к нам, природа, запрещая в нас то же, делает это из любви к себе, из ненависти ко всему, что не она. Природа так же ненавидит монастырь, как и остров, к которому прибило голову Орфея15. Она карает нас вырождением. Но в монастыре у нас есть Бог, чтобы просить его о помощи, на Острове же — только море, чтобы утопиться.
Этот Остров — земля, которой нет, земля, которую нельзя покинуть, земля, которую должно любить, потому что обречен. Место, откуда видно все и откуда нельзя — ничего.
Земля считанных шагов. Тупик.
Та Великая несчастливица, которая была великой поэтессой, как нельзя лучше выбрала место своего рождения.
Братство прокаженных.
Вне-природно16. Но как все же выходит, что девушка, это естественное существо, сбивается с пути так всецело, так безоглядно?
Тут — ловушка Души. Попадая в объятия старшей, младшая попадает не в ловушку природы и не в ловушку любимой, которую сплошь и рядом представляют себе обольстительницей, охотницей, хищницей, чуть ли не — вампиром, хотя она, почти всегда — горькое и возвышенное существо, все преступление которой в том, что она «наблюдает приход»16а и — забежим вперед — наблюдает уход. Она попадает в ловушку Души.
Ей хочется любить — но... она любила бы, если бы... И вот она в объятиях подруги, прижавшись головой к груди, где обитает д у ш а.
Оттолкнуть ее? Спросим у стариков и юношей.
...Потом встреча. Нечаянная и неизбежная, ибо — если отныне они обитают в двух мирах — земля по-прежнему одна: та, по которой они ходят.
Удар в сердце, приток и отток крови. И первое и последнее оружие женщины — которым обезоруживают, верят, что обезоруживают даже смерть — ее жалкая последняя отвага — трепещущее и уже алое лезвие — улыбка. Потом — мелкий поток невнятных звуков, набегающих друг на друга, как мелкие складки волн на береговые камешки. Что она сказала? Ничего, потому что другая ничего не поняла, как вообще никогда не понимают первых слов, <...>. Но вот другая, оторвав взгляд от взволнованных губ, осознает, что у этого волнения есть смысл: ...десять месяцев... новая любовь... я для него дороже всех... он имеет вес... (Глотай, глотай, глотай еще, глотай все — за все, что ты мне сделала <...>!)... Я говорю — он имеет вес... (Груз тяжелей всей земли, тяжелей всего океана — на сердце старшей.)
Какое упоение мщения! И эта ненависть в глазах! Ненависть наконец-то освобожденной рабыни. Упоение тем, что наступила ногой на сердце.
Но вот мелкий поток окончательно прегражден — только медленное и поющее, хрустальное волнение: — Приходите ко мне в гости, взглянуть на нас, на мужа и меня...
Она ничего не забыла. Она все слишком помнит.
Потом купание: ежедневное и священное.
Явное — и почти циничное — торжество мужского. Ибо вскоре — сын, непреложно сын, точно природа, горя вступить в свои права, не хочет отвлекаться на дочь. И не маленькая ты — вымаливаемая и невозможная, — а маленький он, шествующий сам по себе, пришедший не по заказу, по приказу, простой результат (грандиозная цель!).
Другая, цепляясь за последнюю надежду или не зная, что сказать:
— Он похож на тебя. — Нет (сухое и четкое). Сухое и четкое и м я. И последняя стрела, вместе с которой улетучиваются, может быть, последние капли того могучего яда, называемого любовью.
— Он похож на отца. Вылитый муж. — В этой мести есть нарочитая вульгарность. Она выбирает самые пошлые, самые расхожие слова (смотри теперь на нормальную, которую ты любила!). Выбор или инстинкт? Это происходит само по себе, она слышит свои слова (как когда-то, давным-давно, она услышала свой смех...). Потом, под конец действа, когда Моисей спасен и спеленут, она дает ему грудь и — верховная месть: кормя, ловит из-под опущенных ресниц в глазах старшей промельк зависти скрываемой в облаке умиления. Ибо в глубинах любой женщины, если она не чудовище, даже в глубинах любого чудовища, есть... Впрочем, среди женщин чудовищ нет.
Этот промельк, эту улыбку — она з н а е т, но почему-то — не поднимает глаз.
Если муж — человек тонкий, он никогда не спросит у нее:
— О чем ты задумалась?
Когда другая уйдет, ей, может, захочется биться головой о стенку.
Когда другая уйдет, ей, может, не захочется ласк.
Если муж — человек тонкий, он не обнимет ее тотчас, а повременит — с объятиями, — пока другая не уйдет. Совсем.
(Для чего она приходила? Чтобы сделать себе больно. Иногда это все, что нам остается.)
Потом будет Другая встреча, контрвстреча, потом будет р а с п л а т а.
Та же самая земля (кроме нее, ничто не с т о и т упоминания, ибо все, что происходит, — происходит внутри).
Все те же самые все в качестве зрителей и слушателей. (Последняя месть природы: за то, что они были слишком единственны слишком едины, слишком всем друг другу, они будут видеться отныне только при всех и вся между ними.)
То же время: вечной юности, пока она е с т ь.
— Посмотри, это не твоя приятельница идет? — Где?
— Вон там, с черненькой в синем.
Еще не увидав, она уже знает.
И вот человеческая волна, более бесчеловечная и неотвратимая, чем морская, несет ей, несет ее...
На сей раз начинает старшая: — Как вы поживаете? (и не дожидаясь, не слушая) — Разрешите представить Вам моего друга, мадемуазель такую-то... (имя).
Если прежняя, у которой под румянами не осталось кровинки, «была» блондинкой — новая, заместительница, непременно будет брюнеткой. Сама грация — сама сила. Посмертная верность? Жажда полной смерти? Или добивающий удар милосердия по воспоминаниям? Озлобленность к той белокурости? Убиение блондинки брюнеткой? Таков закон. Спросите ответ у мужчин.
Есть взгляды, которые убивают. Здесь их нет, потому что брюнетка удаляется, целая и невредимая, под руку со старшей — любимой. Омывая ее синими волнами своего длинного платья и физически отъединяя остающуюся от уходящей всею непреоборимостью морей.
А ночью, наклонившись к спящему обожаемому: — Ах, Жан, если бы ты знал, если бы ты знал, если бы ты знал...
Не в тот день, когда родился ребенок, а днесь, три года спустя она узнала, чего он ей стоил.
Пока Другая будет молода, ее всегда будут видеть в сопровождении живой тени.
Брюнетка изменится: опять станет блондинкой или станет рыжеволосой. Брюнетка уйдет, как ушла блондинка. Как уходят все страницы к своей неведомой — всегда той же — цели, передохнув под деревом, не странствующим никогда.
Все они — пройдут. Все бы т а к п р о х о д и л и, если бы... Но молодость не вечна.
Старшая! Представим ее себе. Остров. Навеки острожная. Мать, теряющая одну за другой всех своих дочерей, теряющая навеки, ибо они — мало не попросят ее присмотреть за детьми: завидя ее на углу улицы, украдкой перекрестят белокурую ребячью головку. Ниобея, чье женское потомство было истреблено тем другим и весьма жестоким охотником17. Вечно в проигрыше в единственно стоящей игре — которая пребудет. Посрамленная. Изгнанная. Проклятая. Белое бесплотное видение, чья порода узнается только по тому знающему, узнающему и оценивающему взгляду <...>, где оценщик соседствует с идолопоклонником, а шахматист — с блаженным, — взгляд со многими разноглубинными пластами, когда последний всегда оказывается предпоследним, без конца, без дна, неучтимый, ибо он: бездна, — неизъяснимый взгляд, потупленный холодной улыбкой отрешения.
Юных дев узнают по улыбке, старух как раз по улыбке — не узнать.
Юные или старые, они более всего — душа. Все остальные, являющие тело, н е о т н о с я т с я к н и м, относятся не к ним или пока относятся.
Она обитает на острове. Она создает остров. Самое она — остров. Остров, с необъятной колонией душ. Кто знает, может быть, в эту минуту, в Вест-Индии, там, на краю света... девушка, стягивая в узел свои темные волосы...
Эти «Кто знает» — наша пища.
И еще они — самая надежная вещь.
Умрет она одинокой, потому что слишком горда, чтобы любить собаку, слишком исполнена бывшим, чтобы взять приемного ребенка. Она не хочет ни животных, ни сирот, ни приятельниц. Даже компаньонки. Царь Давид, согреваясь неоживленным теплом Ависаги, был хам18. Она не хочет оплаченной теплоты, одолженной улыбки. Она не хочет быть ни кровопийцей, ни бабкой. Хорошо мужчине, который, остарев, довольствуется остатками, прикосновениями к рукам, тянущимся к иным рукам, прикосновениями к плечам, ищущим иных плеч, улыбками, летящими к иным устам, — перехваченными, украденными по случаю.
— «Passez, fillettes, passez...»18а Она никогда не будет бедной родственницей на пиру чужой юности. Ни дружбой, ни почтением, ни этой пропастью — нашей собственной добротой — не захочет она заместить свою любовь. Она не отречется от той блестящей черноты, черного ореола ожога — круга куда более магического, чем твой, Фауст! — огня былого счастья. Не поколебать ее и всем вёснам.
Даже если какая-нибудь молодая столкнется с ней, как ребенок наталкивается на прохожего или на стену, — она отстранится, как прохожий, останется незыблемой, как стена. Состарившись, эта неистовая любовница не утратит своей чистоты — из чистой гордости. Той, что всю жизнь внушала страх, не захочется более устрашать. Юная дева-демон никогда не превратится в старую ведьму.
Благоволение — снисхождение — расстояние.
«Passez vite, folles et belles...»18б
Sous les murs d'une poudriere
Par le temps presque renverses,
La main devant votre lumiere
Passez, jeunes filles, passez18в.


A он — он проходит, законно осиянный всеми их прошедшими белокуростями. Она же окутана облаком ненависти.
Что не властны были сделать с ней, с ее роковым и природным наклоном ни Бог, ни люди, ни ее собственная жалость, — сделает ее гордыня. И ничего кроме. И сделает это столь хорошо, что вечно юная, до смерти испугавшись, к матери: — Я боюсь эту даму. У нее такой суровый вид. Чем я ей не понравилась?..
Другая же, подведенная к «даме» матерью — кто знает, почему? — слышит голос, надтреснутость которого выдает все подавляемое внутри: — Ваша мать говорила мне, что у Вас есть склонность к живописи. Надо развивать свой талант, барышня...
Никогда не красясь, не румянясь, не молодясь, никогда не выказываясь и не подделываясь, она оставляет все это стареющим «нормальным», тем, которые на глазах у всех, с благословения священника, вступают в шестьдесят лет в законный брак с двадцатилетним юнцом. Все это она оставляет сестрам Цезаря.
Роковой и природный наклон горы к долине, потока — к озеру <...>.
К вечеру вся гора устремляется к вершине. Вечером она вся — вершина. Можно сказать, что ее потоки взбегают вспять. Вечером она обретает самое себя.
...Потом, в некий день, некогда младшая услышит, что где-то, на другом конце все той же земли, старшая умерла. Сперва она захочет написать, чтобы знать. Но время, спешащее вперед, остановит письмо. Желание останется желанием. «Хочется знать» перейдет в «хотелось бы знать», затем — в «уже не хотела бы». — Ну и что, что она умерла? Ведь и я когда-нибудь умру... И решительно, с величайшей правдивостью равнодушия:
— Ведь она умерла во мне, для меня — лет двадцать назад?
Не обязательно умирать, чтобы умереть.
Остров. Вершина. Сиротство.
Плакучая ива! Неутешная ива! Ива — душа и облик женщины! Неутешная шея ивы. Седые волосы, ниспадающие на лицо, чтобы больше ничего не видеть. Седые волосы, сметающие лицо с лица земли.
Воды, ветры, горы, деревья даны нам, чтоб понять человеческую душу, сокрытую глубоко-глубоко. Когда я вижу отчаявшуюся иву, я — понимаю Сафо.
Кламар, ноябрь—декабрь 1932.


ув. Модераторы, удалите пожолуйста второй пост, случайно тыкнул.
 

novokain_

Новичок
Отчего же "вынесло"?. Тема задела или сила цветаевского слога?
Мне вот иногда кажется, что в начале XX века люди чувствовали жизнь как-то... многограннее что ли, богаче, чем в начале XXIого. Отсюда и выразительность литературы.
 
ты прочитал письмо?...

я не знаю, просто.. это, наверно доп к Достоевскому...О_о... просто у мей девушки классная руковолит в прошлом любила девушку.. и как-то... не знаю... ЗАЦЕПИЛО!!! и все! :)
 

Полночь

Новичок
Стихи(точнее, песня) не Цветаевой, но - о ней. Автор - Зоя Ященко.

Марина.

По Оке гуляет ветер,
Солнце село за Окою,
Никому на этом свете
Нет ни счастья, ни покоя.

Бьется колокол старинный
На околице Тарусы,
А на шее у Марины
То ли камни, то ли бусы.

Вдоль Оки гуляют кони,
Волны катятся лазурно,
У Марины на ладони
Крест на линии Сатурна.

И любила, и любили,
Замирали над строкою,
Только не остановили
У обрыва над рекою.

Опоздали на смотрины,
И ко гробу опоздали,
А под камнем у Марины
Сон, исполненный печали.

Только птицы пролетают
У нее над головою,
Только строчки прорастают
Меж цветами и травою.

Никого на целом свете,
А ни пеших, а ни пьяных,
И гуляют кони эти
Под надрывы фортепьяно.

Вьются волосы - колечки,
А на платье пелерина...
Видишь, там, на том крылечке
Дети - Ася и Марина?..

По Оке гуляет ветер,
Солнце село за Окою,
Никому на этом свете
Нет ни счастья, ни покоя...
 
1892
26 сентября (8 октября) в Москве, в семье профессора Московского университета (позже — основателя Музея изобразительных искусств) Ивана Владимировича Цветаева и его жены, Марии Александровны, урожденной Мейн, родилась дочь Марина.
Детство Марины Цветаевой проходило в Москве, а летние месяцы, до 1902 г., — в Тарусе на Оке.

Писать стихи Марина Цветаева, по ее словам, начала с семи лет.

С 1902 г., когда М. А. Мейн заболела чахоткой, семья вынуждена была жить за границей: в Италии, Швейцарии, Германии.


1905
Семья приехала в Крым.


1906
Лето. Мария Александровна скончалась в Тарусе.


1908—1910
Марина Цветаева переменила несколько гимназий, не задержавшись ни в одной. Писала стихи, собирала книгу.


1910
В Москве вышла первая книга стихов Марины Цветаевой «Вечерний альбом», получившая одобрительную рецензию М. А. Волошина. С того момента возникла ее дружба с М. Волошиным. Написала первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова».


1911
5 мая. Цветаева приехала к М. Волошину в Коктебель, где встретилась со своим будущим мужем — Сергеем Яковлевичем Эфроном.

Лето. Они едут лечить Сергея кумысом в Уфимскую губернию: у него туберкулез.


1912
27 января. Состоялось венчание Марины Цветаевой и Сергея Эфрона.

Февраль. Выходит в свет вторая книга стихов Марины Цветаевой «Волшебный фонарь».

29 февраля. Новобрачные уехали в свадебное путешествие: Италия, Франция, Германия.

31 мая. Открытие Музея Александра III (он же — Музей изящных искусств, потом — изобразительных искусств).

5 (18 сентября). У М. Цветаевой родилась дочь Ариадна.


1913
Февраль. Выходит третий сборник М. Цветаевой «Из двух книг». М. Цветаева работает над новой книгой «Юношеские стихи» 1912—1915 гг. (издана не была).

Апрель — август. М. Цветаева с семьей живет в коктебельском доме М. Волошина.

30 августа. В Москве скончался И.В. Цветаев.

Сентябрь — декабрь. Семья Цветаевой живет в Крыму: Ялта, Феодосия.

Ноябрь — декабрь. Выступления на литературных вечерах.


1914
Март — апрель. Переписка с В. В. Розановым.

15 февраля — 15 марта. Работа над поэмой «Чародей» (вошла в «Юношеские стихи»).

Осень. М. Цветаева нашла наконец «волшебный дом» в Борисоглебском переулке. Осенью же состоялся переезд.

Осень — зима. Написан цикл лирических стихов, вдохновленных встречей с поэтессой С.Я. Парнок.


1915
11 февраля. Написано первое стихотворение, обращенное к Анне Ахматовой («Узкий, нерусский стан...»).

Март. Сергей Эфрон начинает ездить на фронт с санитарным поездом.

Весна, лето. Поездка с С. Парнок в Коктебель и Малороссию. Встреча в Коктебеле с О. Мандельштамом.

Август. Возвращение в Москву.

Декабрь. Поездка с С. Парнок в Петроград.


1916
Новый год М. Цветаева встретила в Петрограде. Встреча на вечере с Мих. Кузминым. Вторая встреча с О. Мандельштамом.

20 января. Возвращение в Москву.

22 января. Выступление на вечере поэтесс в Политехническом музее.

М. Цветаева печатается почти в каждом номере петроградского журнала «Северные записки».

Конец января — начало февраля. Приезд в Москву О. Мандельштама; М. Цветаева пишет стихи, которые посвящает ему, а также стихи о Москве.

Март. Знакомство с Тихоном Чурилиным и стихи к нему.

Апрель — май. Поток стихов к Александру Блоку.

«Александровское лето». Поездка М. Цветаевой в г. Александров Владимирской губернии. Написан цикл стихов к А. Ахматовой.

Вторая половина года. М. Цветаева пишет романтические стихотворения; многие стихи 1916 г. составят впоследствии книгу «Версты I», 1922 г. В этом же году М. Цветаева перевела французский роман Анны де Ноай «Новое упование» (напечатан в «Северных записках»).


1917
Январь — март. Написано несколько лирических стихотворений, в том числе — на Февральскую революцию: «Пал без славы Орел двуглавый. — Царь! — Вы были неправы».

13 апреля. Рождение дочери Ирины.

Сентябрь — октябрь. М. Цветаева живет в Феодосии.

Ноябрь. После Октябрьского переворота, воспринятого М. Цветаевой как непоправимая катастрофа, она приезжает в Москву и чудом застает там мужа.

Трагические стихи о конце, гибели, муках.

Декабрь. Знакомство с поэтом П. Г. Антокольским, актером, учеником Е. Б. Вахтангова.


1918
Январь. П. Г. Антокольский познакомил М. Цветаеву с учеником Е. Б. Вахтангова, актером Ю. А. Завадским.

Сергей Эфрон тайно появился на несколько дней в Москве, а затем уехал в Ростов, где формировалась Добровольческая армия.

18 января. М. Цветаева видела мужа в последний раз перед более чем четырехлетней разлукой.

Весна — лето. Написано множество лирических, а также гражданских стихотворений, которые войдут впоследствии в книгу «Лебединый Стан» (при жизни М. Цветаевой издана не была).

Сентябрь — декабрь. Написаны романтические пьесы «Червонный Валет», «Метель». Почти окончено «Приключение».

Ноябрь. Недолгая «служба» М. Цветаевой в Наркомнаце.

Знакомство с С. Е. Голлидэй — прототипом героини цветаевских пьес.


1919
Январь. Завершена пьеса «Приключение».

Январь — февраль. Написана пьеса «Фортуна».

Апрель — октябрь. Снова недолгая «служба» М. Цветаевой: в должности регистратора статистическо-справочного отдела по учету русских военнопленных.

Июнь — июль. Написана пьеса «Каменный Ангел».

Июль — август. Написана пьеса «Феникс». Голод, холод, разруха.

27 ноября. М. Цветаева по чьему-то совету отправила Алю и Ирину в Кунцевский приют.


1920
Тяжелобольную Алю М. Цветаева забрала из приюта.

15 (или 16) февраля. В приюте умерла Ирина.

Апрель. М. Цветаева пишет большой лирический цикл.

9 мая. М. Цветаева впервые увидела А. Блока на его выступлении в Политехническом; подойти познакомиться не решилась.

27 мая. Присутствовала во Дворце Искусств на юбилейном вечере К. Бальмонта.

С 14 июля по 17 сентября. Написана поэма-сказка «Царь-Девица».

11 декабря. М. Цветаева выступала в Политехническом музее на вечере поэтесс.


1921
Январь. Работа над поэмой «На Красном Коне».

Конец января — февраль. Работа над поэмой «Егорушка».

Февраль — март. Знакомство с князем С. М. Волконским.

Цикл стихов «Ученик», обращенных к нему. Написано много лирических стихотворений: циклы «Марина», «Разлука», «Георгий» (обращенный к мужу).

14 июля. М. Цветаева узнала, что муж жив, находится в Константинополе и ему предстоит долгий путь в Чехию.

7 августа. Умер Александр Блок. М. Цветаева откликнулась несколькими стихотворениями.

25 августа. Расстрелян Николай Гумилев. М. Цветаева пишет большое письмо Анне Ахматовой.

Осень. Пишет стихи. Собирается ехать к мужу.

Конец ноября. М. Цветаева завершает стихотворный реквием А. Блоку.

В 1921 г., после восьмилетнего перерыва, в частном издательстве «Костры» вышла небольшая книжка М. Цветаевой «Версты» — всего 35 стихотворений, написанных с января 1917 по декабрь 1920 г.


1922
Январь — май. М. Цветаева продолжает писать прощальные стихи. Написала поэму «Переулочки» — прощание с Москвой.

3 — 10 мая. М. Цветаева получила необходимые документы для выезда с дочерью за границу.

11 мая. Отъезд Марины Цветаевой.


Заграница
15 мая, понедельник. Марина Цветаева с дочерью прибыли в Берлин. К тому моменту в Берлине уже вышли две ее книжки: «Разлука» и «Стихи к Блоку» (чтобы окупить дорогу).

16 мая. «Разлуку» прочитал Андрей Белый и высоко отозвался о книге. Недолгая берлинская дружба с А. Белым.

7 июня. М. Цветаева встретилась наконец с приехавшим из Праги мужем.

Июнь — июль. Поток лирических стихотворений.

Июль. Написан очерк «Световой ливень» — о книге Б. Пастернака «Сестра моя — жизнь».

31 июля. Отъезд из Берлина в Чехию.

5 августа. Приезд в Прагу.

В Чехии Марина Цветаева пробыла с августа 1922 г. по октябрь 1925 г. включительно и почти не жила в Праге: только в деревнях, с их изнурительным, примитивным бытом, почти в нищете.

19 ноября. М. Цветаева пишет большое письмо Б. Пастернаку, положившее начало их знаменитой переписке. До конца года ее произведения часто появляются в эмигрантских журналах и альманахах.

Декабрь. М. Цветаева завершала работу над большой поэмой-сказкой «Молодец», начатой еще в Москве.

В течение второй половины 1922 г. вышли следующие книги М. Цветаевой: «Конец Казановы» (третье действие). М. «Созвездие»; «Версты». М., ГИЗ. Вып. I; «Царь-Девица». М., ГИЗ, 1922; «Царь-Девица». Берлин, «Эпоха», 1922.


1923
Январь. «Кедр» — очерк о книге С.М. Волконского «Родина».

Февраль. Выход книги М. Цветаевой «Ремесло», позже — «Психея».

Февраль — март. Интенсивная переписка с Б. Пастернаком. Написано много лирических стихотворений.

Апрель. Знакомство с К. Б. Родзевичем.

Осень. Разгар романа с К. Родзевичем, стихи к нему.

Октябрь. Начало работы над трагедией «Тезей».


1924
1 января — 1 февраля. Написана «Поэма Горы».

1 февраля — 8 июня. Написана «Поэма Конца».

7 октября. Закончена первая часть трилогии «Гнев Афродиты» — «Ариадна» (первоначально — «Тезей»). Из трилогии были написаны лишь две части.


1925
1 февраля. Рождение сына Георгия.

1 марта. М. Цветаева начала работать над поэмой «Крысолов».

Весна. Отдельным изданием вышла поэма «Молодец» — спустя два года после написания.

Август. Написан очерк-воспоминание «Герой труда (Записи о Валерии Брюсове)».

Осень. Продолжая работать над «Крысоловом», М. Цветаева уже начала готовиться к переезду во Францию.

1 ноября. Семья М. Цветаевой прибыла в Париж. М. Цветаева жила в Париже очень мало, в основном, по причине все той же бедности, — в парижских пригородах.

Декабрь. Завершение поэмы «Крысолов».


1926
6 февраля. Триумфальный литературный вечер М. Цветаевой.

Февраль — март. Статьи «Поэт о критике» и «Цветник», где М. Цветаева беспощадно высмеяла поэта и критика Г. Адамовича.

10 — 26 марта. Поездка в Лондон. Работа там над очерком «Мой ответ Осипу Мандельштаму».

17 апреля. М. Цветаева выступила на концерте-вечере в Союзе молодых поэтов.

24 апреля. М. Цветаева с детьми приехала в Сен-Жиль (Вандея).

Май — август. Романтическая переписка М. Цветаевой, Б. Пастернака и Р. Рильке.

Май. Написана поэма «С моря», обращенная к Б. Пастернаку.

Июнь. Написана поэма «Попытка комнаты», обращенная к Р. Рильке и к Б. Пастернаку.

Июль. Написана «Поэма Лестницы».

7 ноября. Записка М. Цветаевой к Р. Рильке, на которую ответа получено не было.

29 декабря. Умер P.M. Рильке.


1927
7 февраля. Написано «Новогоднее» — посмертное письмо к P.M. Рильке.

27 февраля. М. Цветаева завершила очерк-реквием в прозе «Твоя смерть», посвященный памяти Рильке.

Май. Цветаева завершила работу над книгой стихов «После России».

Конец мая. Написана «Поэма Воздуха», посвященная перелету американского авиатора Чарльза Линдберга через Атлантический океан — из Нью-Йорка в Париж.

Лето. Работа над трагедией «Федра».

Сентябрь. Вся семья, кроме Сергея Эфрона, переболела скарлатиной. В это время к М. Цветаевой в Медон приезжала ее сестра Анастасия (гостившая у М. Горького в Сорренто).

Конец года. Почти завершена работа над трагедией «Федра».


1928
Январь. Временный возврат к поэме «Егорушка».

Январь — февраль. Знакомство с молодым поэтом Н. П. Гронским. Вышла последняя прижизненная книга стихов М. Цветаевой «После России».

15 июня. Участие М. Цветаевой в первом собрании молодых литераторов под названием «Кочевье».

1 августа. Начало работы над поэмой «Перекоп».

Лето, осень. Дружба с Н. Гронским.

7 ноября. Встреча с В. В. Маяковским в кафе «Вольтер» на его вечере.

24 ноября. Газета «Евразия» поместила обращение М. Цветаевой к В. Маяковскому, несколько испортившее ее литературную судьбу (по ее словам, ее перестала печатать газета «Последние новости»).

3 декабря. В день отъезда В. Маяковского М. Цветаева передала ему письмо, кончающееся словами: «Люблю Вас», которое он сохранил.


1929
Февраль. Перевела несколько писем P.M. Рильке.

Февраль — март. Написала большой очерк о художнице Н. С. Гончаровой.

До середины мая. Работа над поэмой «Перекоп». Начинает собирать материалы к будущей «Поэме о Царской семье».

Октябрь. Поездка на несколько дней в Брюссель с литературными чтениями.

26 ноября. Выступала на «Собеседовании русских и французских писателей».

18 декабря. Выступала на прениях по теме «Достоевский в представлении наших современников».


1930
Начало года. Работа над «Поэмой о Царской семье».

Март. Работа над переводом поэмы «Молодец» на французский, точнее — написание поэмы заново. Иллюстрации сделала Н. С. Гончарова. Поэма, за исключением первой главы, не увидела света.

26 и 29 апреля. Марина Цветаева приняла участие в «Вечере романтики» и в «Собеседовании русских зарубежных писателей с их французскими собратьями».

Август. Написала реквием В. Маяковскому из семи стихотворений.


1931
28 февраля. Письмо Игорю Северянину после его вечера в Париже 27 февраля (не отослала).

Апрель — май. Написан очерк об О. Мандельштаме «История одного посвящения».

Июнь. Сергей Эфрон, исподволь начавший помогать Советской России, подал прошение о советском гражданстве.

Июнь — июль. Работа над циклом «Стихи к Пушкину».

Осень. Работа над трактатом о творчестве «Искусство при свете совести».

19 декабря. Состоялся литературный вечер М. Цветаевой, не принесший материального «дохода».


1932
27 января. Прочитала на вечере доклад «Поэт и время».

26 мая. Прочитала доклад «Искусство при свете совести».

Сентябрь. Работа над очерком «Живое о живом», посвященным памяти М. А. Волошина.

13 октября. Чтение очерка о М. Волошине на литературном вечере.

17 — 18 октября. Написан стихотворный цикл «Ici-haut» («Здесь, в поднебесье»), посвященный памяти М. Волошина.

Ноябрь — декабрь. Написан по-французски лирико-философский трактат «Письмо к амазонке» (окончательный беловик не сохранился), обращенный к писательнице Натали Клиффорд Барни. При жизни М. Цветаевой напечатан не был

Декабрь. Написана небольшая статья «О новой русской детской книге». Завершена статья «Эпос и лирика современной России (о В. Маяковском и Б. Пастернаке).


1933
Январь. М. Цветаева написала французский эпистолярный роман, созданный из ее писем 1922 г. к берлинскому издателю А. Г. Вишняку: «Девять писем, с десятым невозвращенным и одиннадцатым полученным и Послесловием», или «Флорентийские ночи», как назвала это произведение Ариадна Эфрон. Этот роман представлял собой перевод, с очень незначительными изменениями, собственных писем М. Цветаевой к адресату. Роман не был издан.

Март. Завершила «Оду пешему ходу».

Лето. Написан небольшой очерк-воспоминание о детстве «Башня в плюще».

7 июля. Написана статья «Поэты с историей и поэты без истории», посвященная Б. Пастернаку. Сохранилась лишь в переводе с сербско-хорватского.

Июль. Окончание работы над стихотворным циклом «Стол».

Август — сентябрь. Написаны автобиографические очерки: «Музей Александра III», «Лавровый венок», «Открытие музея», «Жених», а также статья «Два лесных Царя».

Декабрь. М. Цветаева завершила и напечатала автобиографический очерк «Дом у Старого Пимена». К этому времени С. Эфрон принял твердое решение вернуться на родину, и это угнетало М. Цветаеву.


1934
Февраль. Написан очерк-реквием «Пленный дух» (в память Андрея Белого).

Май. Написан мемуарный очерк «Хлыстовки».

Июнь. Написан маленький очерк-сценка «Страховка жизни»; тогда же, по-видимому, — сценка «Китаец». Вероятно, к этому же времени относится очерк «Чудо с лошадьми» — на французском.

Конец лета — начало осени. Написаны мемуары «Мать и музыка» и «Сказка матери».

Ноябрь. М. Цветаева узнала о гибели Н. Гронского и немедленно принялась за очередной реквием — «Поэт-альпинист». Статья сохранилась лишь в переводе на сербско-хорватский.

Рождество. Окончание работы над статьей.


1935
Январь. М. Цветаева пишет цикл стихов на смерть Н. Гронского «Надгробие».

2 февраля. М. Цветаева прочла доклад «Моя встреча с Блоком» (доклад не сохранился).

Февраль. Конфликт с Алей. Та временно ушла из дома.

Весна. М. Цветаева принялась писать поэму «Певица», однако скоро оставила ее.

Июнь. Написала автобиографический очерк «Черт».

20 июня. Прочла очерк на литературном вечере.

24 июня. На антифашистском Международном конгрессе писателей в защиту культуры М. Цветаева встретилась с Б. Пастернаком. Б. Пастернак был в депрессивном состоянии, по ряду причин; ему было не до общения с М. Цветаевой, и ту встречу она назвала невстречей; поэты не поняли друг друга.

28 июня. М. Цветаева с сыном уехала отдыхать в Фавьер.

Лето — осень. В Фавьере написан цикл «Отцам» из двух стихотворений.

Сергей Эфрон мечтает о возвращении на родину. Уже не первый год он работает в просоветской (чекистской) организации.


1936
Март. Узнав о смерти поэта Мих. Кузмина, Марина Цветаева пишет очерк-воспоминание «Нездешний вечер», посвященный единственной встрече с ним в Петрограде зимой 1916 г.

Апрель. М. Цветаева пишет четыре маленьких очерка под общим названием «Отец и его музей».

20 — 27 мая. Поездка в Брюссель с чтением французских очерков об отце и музее.

До 16 июня. Предпринимает тщетные попытки завершить начатую еще давно поэму «Автобус», но окончательно оставляет этот замысел.

Июнь — июль. Работает над переводами стихов А. С. Пушкина на французский. В печати появляется рецензия М. Цветаевой «О книге Гронского «Стихи и поэмы». Эпистолярная встреча с молодым поэтом Анатолием Штейгером.

Лето — осень. М. Цветаева переписывалась с А. Штейгером, написала ему стихи (цикл «Стихи сироте»). А. Штейгер был опасно болен (туберкулез). М. Цветаева слишком требовательна, так что разминовение было неизбежно.

30 декабря. М. Цветаева написала А. Штейгеру прощальное письмо.


1937
Январь. Окончание работы над очерком «Мой Пушкин»; приготовила для печати «Стихи к Пушкину» 1931 г.

2 марта. Читала свои французские переводы А. Пушкина на вечере, устроенном негритянским населением Парижа.

15 марта. Дочь М. Цветаевой Ариадна уехала на родину.

25 марта. М. Цветаева участвовала в литературном вечере с чтением стихов.

6 июня. Читала на Пушкинском вечере свои французские переводы А.С. Пушкина.

Июнь. Посетила парижскую Всемирную выставку. В советском павильоне провела два часа.

Весна и начало лета. Работа над очерком «Пушкин и Пугачев».

11 июля. В Лакано-Осеан, куда уехала с сыном, начала работать над большой мемуарной «Повестью о Сонечке».

10 октября. Сергей Эфрон, уже несколько лет завербованный органами НКВД, оказался замешан в политическом убийстве и срочно, при помощи советской разведки, бежал из Франции.

22 октября. М. Цветаеву допрашивали во французской полиции. Она отвечала, что очень мало знает о том, куда и по каким делам ее муж уезжал.


1938
30 января. В последний раз М. Цветаева выступила с чтением стихов на литературном вечере.

М. Цветаева готовилась к отъезду (предполагалось — осень, но отъезд затягивался).

Октябрь — ноябрь. Работа над стихами к Чехии — цикл «Сентябрь».


1939
Январь. М. Цветаева завершила свои пометки и пояснения к поэме «Перекоп».

Март. Фашистские войска оккупировали Прагу, и это послужило поводом к новому потоку стихов к Чехии (цикл «Март»).

Апрель — май. Работа над «Стихами к Чехии».

12 июня. Отъезд М. Цветаевой с сыном из Франции. В одном из последних стихотворений она написала: «Дано мне отплытье / Марии Стюарт».

Никто не провожал ее с Муром: не позволили.


Россия
1939
19 июня. М.И. Цветаева с сыном приехали в Москву, и в тот же день — в подмосковный поселок Болшево.

С 21 июля по 19 августа. М. Цветаева перевела на французский для журнала «Ревю де Моску» три стихотворения Лермонтова: «Предсказание», «Опять вы, гордые, восстали...» и «Нет, я не Байрон...»; и еще девять — «для себя и для Лермонтова»: «Прощай, немытая Россия», «Любовь мертвеца», «И скучно и грустно» и др.

27 августа. Арестована Ариадна Эфрон.

10 октября. Арестован С. Я. Эфрон.

31 октября. М. Цветаева пишет письмо в следственную часть НКВД с просьбой получить задержанный багаж.

8 (или 10) ноября. М. Цветаева с сыном уезжают из Болшева.

23 декабря. Пишет письмо Л. П. Берии — о муже и дочери, просит разобраться. Беспоследственно. Периодически ездит в Москву — с передачами мужу и дочери. В Голицыне написано несколько лирических стихотворений, автобиография для предполагавшейся «Литературной энциклопедии», переписывается с писательницей Л. Веприцкой. Главное время М. Цветаева отдает переводам поэм Важи Пшавелы, баллад о Робин Гуде и др.


1940
С зимы до начала лета. М. Цветаева с Муром живут в подмосковном Голицыне; она снимает часть комнаты в избе, неподалеку от Дома творчества писателей (туда они ходят на обед и ужин).

7 июня. М. Цветаева вынуждена покинуть Голицыно навсегда. В Москве на первых порах она обрела недолгое пристанище на Никитской (тогда улица Герцена).

14 июня. Написала второе письмо Берии, беспокоясь за здоровье мужа и прося разрешить с ним свидание. Безрезультатно.

Лето. Работала над переводами болгар (Е. Багряны, Н. Ланкова, Л. Стоянова).

В августе наконец был получен багаж.

Август. М. Цветаева послала телеграмму в Кремль: «Помогите мне я в отчаянном положении, писательница Марина Цветаева». Эту телеграмму Мур отправил по почте.

31 августа. М. Цветаеву вызвали в ЦК; там обратились к писателям, чтобы те помогли в смысле комнаты (так записал сын М. Цветаевой).

Сентябрь. Работа над переводом.

Конец сентября. М. Цветаева переехала в комнату дома № 14/5 по Покровскому бульвару, — хозяева уезжали надолго.

Октябрь. Работала над составлением собственной книги стихов. Рукопись книги попала к К. Зелинскому, который отозвался на нее подлой рецензией: стихи М. Цветаевой, писал он «с того света», книга — «душная, больная»; М. Цветаева «не имеет что сказать людям». (Всю рецензию Марине Ивановне, конечно, не показали.)

Декабрь. М. Цветаева работала над переводами Ивана Франко. А главное — завершила гениальный перевод «Плаванья» Ш. Бодлера. И перевела несколько французских песенок.


1941
Начало года. М. Цветаева занята переводами так называемых «Белорусских евреев» (Г. Вебера, Ф. Корна). Запись Ариадны Эфрон: «С 30 февраля по 30 марта переведено 529 строк «Белорусских евреев».

Март. Написано стихотворение, обращенное к поэту А. Тарковскому: «Все повторяю первый стих...»

7 или 8 июня. Состоялась двухдневная встреча М. Цветаевой с А. Ахматовой.

22 июня. «Война»; узнала по радио из открытого окна, когда шла по Покровскому бульвару (запись М. И. Цветаевой).

Работает над переводами Ф. Г. Лорки.

27 июня. Запись в тетради: «Попробуем последнего Гарсия Лорку». Но в тетради ничего нет.

Июль. Едет на несколько дней в Старки под Коломну (станция Пески) — к В.Н. Меркурьевой; там она избежала первой московской бомбежки в ночь с 21 на 22 июля.

24 июля. Вернулась в Москву, стала собираться в эвакуацию.

8 августа. Уехала на пароходе вместе с группой писателей, отправлявшихся в Чистополь и Елабугу.

18 августа. На пароходе «Чувашская республика» М. Цветаева и еще несколько семей литераторов прибыли в Елабугу. Сразу же начались поиски работы.

21 августа. М. Цветаева с сыном переехали в избу на улице Ворошилова (занимали часть комнаты за занавеской).

24 августа. М. Цветаева уехала на пароходе в Чистополь, надеясь получить какую-нибудь работу.

26 августа датирована записка М. Цветаевой: «В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда». (Столовая откроется лишь осенью.)

28 августа. М. Цветаева вернулась в Елабугу.

29 августа. Сын М. Цветаевой Георгий записал в дневнике, что работы для матери нет, кроме места переводчицы с немецкого в НКВД. Эта невразумительная запись породила толки о том, что М. Цветаеву пытались «завербовать» «органы».

31 августа, в воскресенье, когда дома никого не было, Марина Ивановна Цветаева покончила с собой, повесившись в сенях избы. Оставила три записки: сыну, Асеевым и тем, кто будет ее хоронить.

2 сентября Марину Ивановну похоронили на Елабужском кладбище. Могила не найдена.
 

Вложения

  • photo1.jpg
    photo1.jpg
    11.7 KB · Просмотры: 9

_ДэВаХХХа_

Новичок
1892
26 сентября (8 октября) в Москве, в семье профессора Московского университета (позже — основателя Музея изобразительных искусств) Ивана Владимировича Цветаева и его жены, Марии Александровны, урожденной Мейн, родилась дочь Марина.
Детство Марины Цветаевой проходило в Москве, а летние месяцы, до 1902 г., — в Тарусе на Оке.

Писать стихи Марина Цветаева, по ее словам, начала с семи лет.

С 1902 г., когда М. А. Мейн заболела чахоткой, семья вынуждена была жить за границей: в Италии, Швейцарии, Германии.


1905
Семья приехала в Крым.


1906
Лето. Мария Александровна скончалась в Тарусе.


1908—1910
Марина Цветаева переменила несколько гимназий, не задержавшись ни в одной. Писала стихи, собирала книгу.


1910
В Москве вышла первая книга стихов Марины Цветаевой «Вечерний альбом», получившая одобрительную рецензию М. А. Волошина. С того момента возникла ее дружба с М. Волошиным. Написала первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова».


1911
5 мая. Цветаева приехала к М. Волошину в Коктебель, где встретилась со своим будущим мужем — Сергеем Яковлевичем Эфроном.

Лето. Они едут лечить Сергея кумысом в Уфимскую губернию: у него туберкулез.


1912
27 января. Состоялось венчание Марины Цветаевой и Сергея Эфрона.

Февраль. Выходит в свет вторая книга стихов Марины Цветаевой «Волшебный фонарь».

29 февраля. Новобрачные уехали в свадебное путешествие: Италия, Франция, Германия.

31 мая. Открытие Музея Александра III (он же — Музей изящных искусств, потом — изобразительных искусств).

5 (18 сентября). У М. Цветаевой родилась дочь Ариадна.


1913
Февраль. Выходит третий сборник М. Цветаевой «Из двух книг». М. Цветаева работает над новой книгой «Юношеские стихи» 1912—1915 гг. (издана не была).

Апрель — август. М. Цветаева с семьей живет в коктебельском доме М. Волошина.

30 августа. В Москве скончался И.В. Цветаев.

Сентябрь — декабрь. Семья Цветаевой живет в Крыму: Ялта, Феодосия.

Ноябрь — декабрь. Выступления на литературных вечерах.


1914
Март — апрель. Переписка с В. В. Розановым.

15 февраля — 15 марта. Работа над поэмой «Чародей» (вошла в «Юношеские стихи»).

Осень. М. Цветаева нашла наконец «волшебный дом» в Борисоглебском переулке. Осенью же состоялся переезд.

Осень — зима. Написан цикл лирических стихов, вдохновленных встречей с поэтессой С.Я. Парнок.


1915
11 февраля. Написано первое стихотворение, обращенное к Анне Ахматовой («Узкий, нерусский стан...»).

Март. Сергей Эфрон начинает ездить на фронт с санитарным поездом.

Весна, лето. Поездка с С. Парнок в Коктебель и Малороссию. Встреча в Коктебеле с О. Мандельштамом.

Август. Возвращение в Москву.

Декабрь. Поездка с С. Парнок в Петроград.


1916
Новый год М. Цветаева встретила в Петрограде. Встреча на вечере с Мих. Кузминым. Вторая встреча с О. Мандельштамом.

20 января. Возвращение в Москву.

22 января. Выступление на вечере поэтесс в Политехническом музее.

М. Цветаева печатается почти в каждом номере петроградского журнала «Северные записки».

Конец января — начало февраля. Приезд в Москву О. Мандельштама; М. Цветаева пишет стихи, которые посвящает ему, а также стихи о Москве.

Март. Знакомство с Тихоном Чурилиным и стихи к нему.

Апрель — май. Поток стихов к Александру Блоку.

«Александровское лето». Поездка М. Цветаевой в г. Александров Владимирской губернии. Написан цикл стихов к А. Ахматовой.

Вторая половина года. М. Цветаева пишет романтические стихотворения; многие стихи 1916 г. составят впоследствии книгу «Версты I», 1922 г. В этом же году М. Цветаева перевела французский роман Анны де Ноай «Новое упование» (напечатан в «Северных записках»).


1917
Январь — март. Написано несколько лирических стихотворений, в том числе — на Февральскую революцию: «Пал без славы Орел двуглавый. — Царь! — Вы были неправы».

13 апреля. Рождение дочери Ирины.

Сентябрь — октябрь. М. Цветаева живет в Феодосии.

Ноябрь. После Октябрьского переворота, воспринятого М. Цветаевой как непоправимая катастрофа, она приезжает в Москву и чудом застает там мужа.

Трагические стихи о конце, гибели, муках.

Декабрь. Знакомство с поэтом П. Г. Антокольским, актером, учеником Е. Б. Вахтангова.


1918
Январь. П. Г. Антокольский познакомил М. Цветаеву с учеником Е. Б. Вахтангова, актером Ю. А. Завадским.

Сергей Эфрон тайно появился на несколько дней в Москве, а затем уехал в Ростов, где формировалась Добровольческая армия.

18 января. М. Цветаева видела мужа в последний раз перед более чем четырехлетней разлукой.

Весна — лето. Написано множество лирических, а также гражданских стихотворений, которые войдут впоследствии в книгу «Лебединый Стан» (при жизни М. Цветаевой издана не была).

Сентябрь — декабрь. Написаны романтические пьесы «Червонный Валет», «Метель». Почти окончено «Приключение».

Ноябрь. Недолгая «служба» М. Цветаевой в Наркомнаце.

Знакомство с С. Е. Голлидэй — прототипом героини цветаевских пьес.


1919
Январь. Завершена пьеса «Приключение».

Январь — февраль. Написана пьеса «Фортуна».

Апрель — октябрь. Снова недолгая «служба» М. Цветаевой: в должности регистратора статистическо-справочного отдела по учету русских военнопленных.

Июнь — июль. Написана пьеса «Каменный Ангел».

Июль — август. Написана пьеса «Феникс». Голод, холод, разруха.

27 ноября. М. Цветаева по чьему-то совету отправила Алю и Ирину в Кунцевский приют.


1920
Тяжелобольную Алю М. Цветаева забрала из приюта.

15 (или 16) февраля. В приюте умерла Ирина.

Апрель. М. Цветаева пишет большой лирический цикл.

9 мая. М. Цветаева впервые увидела А. Блока на его выступлении в Политехническом; подойти познакомиться не решилась.

27 мая. Присутствовала во Дворце Искусств на юбилейном вечере К. Бальмонта.

С 14 июля по 17 сентября. Написана поэма-сказка «Царь-Девица».

11 декабря. М. Цветаева выступала в Политехническом музее на вечере поэтесс.


1921
Январь. Работа над поэмой «На Красном Коне».

Конец января — февраль. Работа над поэмой «Егорушка».

Февраль — март. Знакомство с князем С. М. Волконским.

Цикл стихов «Ученик», обращенных к нему. Написано много лирических стихотворений: циклы «Марина», «Разлука», «Георгий» (обращенный к мужу).

14 июля. М. Цветаева узнала, что муж жив, находится в Константинополе и ему предстоит долгий путь в Чехию.

7 августа. Умер Александр Блок. М. Цветаева откликнулась несколькими стихотворениями.

25 августа. Расстрелян Николай Гумилев. М. Цветаева пишет большое письмо Анне Ахматовой.

Осень. Пишет стихи. Собирается ехать к мужу.

Конец ноября. М. Цветаева завершает стихотворный реквием А. Блоку.

В 1921 г., после восьмилетнего перерыва, в частном издательстве «Костры» вышла небольшая книжка М. Цветаевой «Версты» — всего 35 стихотворений, написанных с января 1917 по декабрь 1920 г.


1922
Январь — май. М. Цветаева продолжает писать прощальные стихи. Написала поэму «Переулочки» — прощание с Москвой.

3 — 10 мая. М. Цветаева получила необходимые документы для выезда с дочерью за границу.

11 мая. Отъезд Марины Цветаевой.


Заграница
15 мая, понедельник. Марина Цветаева с дочерью прибыли в Берлин. К тому моменту в Берлине уже вышли две ее книжки: «Разлука» и «Стихи к Блоку» (чтобы окупить дорогу).

16 мая. «Разлуку» прочитал Андрей Белый и высоко отозвался о книге. Недолгая берлинская дружба с А. Белым.

7 июня. М. Цветаева встретилась наконец с приехавшим из Праги мужем.

Июнь — июль. Поток лирических стихотворений.

Июль. Написан очерк «Световой ливень» — о книге Б. Пастернака «Сестра моя — жизнь».

31 июля. Отъезд из Берлина в Чехию.

5 августа. Приезд в Прагу.

В Чехии Марина Цветаева пробыла с августа 1922 г. по октябрь 1925 г. включительно и почти не жила в Праге: только в деревнях, с их изнурительным, примитивным бытом, почти в нищете.

19 ноября. М. Цветаева пишет большое письмо Б. Пастернаку, положившее начало их знаменитой переписке. До конца года ее произведения часто появляются в эмигрантских журналах и альманахах.

Декабрь. М. Цветаева завершала работу над большой поэмой-сказкой «Молодец», начатой еще в Москве.

В течение второй половины 1922 г. вышли следующие книги М. Цветаевой: «Конец Казановы» (третье действие). М. «Созвездие»; «Версты». М., ГИЗ. Вып. I; «Царь-Девица». М., ГИЗ, 1922; «Царь-Девица». Берлин, «Эпоха», 1922.


1923
Январь. «Кедр» — очерк о книге С.М. Волконского «Родина».

Февраль. Выход книги М. Цветаевой «Ремесло», позже — «Психея».

Февраль — март. Интенсивная переписка с Б. Пастернаком. Написано много лирических стихотворений.

Апрель. Знакомство с К. Б. Родзевичем.

Осень. Разгар романа с К. Родзевичем, стихи к нему.

Октябрь. Начало работы над трагедией «Тезей».


1924
1 января — 1 февраля. Написана «Поэма Горы».

1 февраля — 8 июня. Написана «Поэма Конца».

7 октября. Закончена первая часть трилогии «Гнев Афродиты» — «Ариадна» (первоначально — «Тезей»). Из трилогии были написаны лишь две части.


1925
1 февраля. Рождение сына Георгия.

1 марта. М. Цветаева начала работать над поэмой «Крысолов».

Весна. Отдельным изданием вышла поэма «Молодец» — спустя два года после написания.

Август. Написан очерк-воспоминание «Герой труда (Записи о Валерии Брюсове)».

Осень. Продолжая работать над «Крысоловом», М. Цветаева уже начала готовиться к переезду во Францию.

1 ноября. Семья М. Цветаевой прибыла в Париж. М. Цветаева жила в Париже очень мало, в основном, по причине все той же бедности, — в парижских пригородах.

Декабрь. Завершение поэмы «Крысолов».


1926
6 февраля. Триумфальный литературный вечер М. Цветаевой.

Февраль — март. Статьи «Поэт о критике» и «Цветник», где М. Цветаева беспощадно высмеяла поэта и критика Г. Адамовича.

10 — 26 марта. Поездка в Лондон. Работа там над очерком «Мой ответ Осипу Мандельштаму».

17 апреля. М. Цветаева выступила на концерте-вечере в Союзе молодых поэтов.

24 апреля. М. Цветаева с детьми приехала в Сен-Жиль (Вандея).

Май — август. Романтическая переписка М. Цветаевой, Б. Пастернака и Р. Рильке.

Май. Написана поэма «С моря», обращенная к Б. Пастернаку.

Июнь. Написана поэма «Попытка комнаты», обращенная к Р. Рильке и к Б. Пастернаку.

Июль. Написана «Поэма Лестницы».

7 ноября. Записка М. Цветаевой к Р. Рильке, на которую ответа получено не было.

29 декабря. Умер P.M. Рильке.


1927
7 февраля. Написано «Новогоднее» — посмертное письмо к P.M. Рильке.

27 февраля. М. Цветаева завершила очерк-реквием в прозе «Твоя смерть», посвященный памяти Рильке.

Май. Цветаева завершила работу над книгой стихов «После России».

Конец мая. Написана «Поэма Воздуха», посвященная перелету американского авиатора Чарльза Линдберга через Атлантический океан — из Нью-Йорка в Париж.

Лето. Работа над трагедией «Федра».

Сентябрь. Вся семья, кроме Сергея Эфрона, переболела скарлатиной. В это время к М. Цветаевой в Медон приезжала ее сестра Анастасия (гостившая у М. Горького в Сорренто).

Конец года. Почти завершена работа над трагедией «Федра».


1928
Январь. Временный возврат к поэме «Егорушка».

Январь — февраль. Знакомство с молодым поэтом Н. П. Гронским. Вышла последняя прижизненная книга стихов М. Цветаевой «После России».

15 июня. Участие М. Цветаевой в первом собрании молодых литераторов под названием «Кочевье».

1 августа. Начало работы над поэмой «Перекоп».

Лето, осень. Дружба с Н. Гронским.

7 ноября. Встреча с В. В. Маяковским в кафе «Вольтер» на его вечере.

24 ноября. Газета «Евразия» поместила обращение М. Цветаевой к В. Маяковскому, несколько испортившее ее литературную судьбу (по ее словам, ее перестала печатать газета «Последние новости»).

3 декабря. В день отъезда В. Маяковского М. Цветаева передала ему письмо, кончающееся словами: «Люблю Вас», которое он сохранил.


1929
Февраль. Перевела несколько писем P.M. Рильке.

Февраль — март. Написала большой очерк о художнице Н. С. Гончаровой.

До середины мая. Работа над поэмой «Перекоп». Начинает собирать материалы к будущей «Поэме о Царской семье».

Октябрь. Поездка на несколько дней в Брюссель с литературными чтениями.

26 ноября. Выступала на «Собеседовании русских и французских писателей».

18 декабря. Выступала на прениях по теме «Достоевский в представлении наших современников».


1930
Начало года. Работа над «Поэмой о Царской семье».

Март. Работа над переводом поэмы «Молодец» на французский, точнее — написание поэмы заново. Иллюстрации сделала Н. С. Гончарова. Поэма, за исключением первой главы, не увидела света.

26 и 29 апреля. Марина Цветаева приняла участие в «Вечере романтики» и в «Собеседовании русских зарубежных писателей с их французскими собратьями».

Август. Написала реквием В. Маяковскому из семи стихотворений.


1931
28 февраля. Письмо Игорю Северянину после его вечера в Париже 27 февраля (не отослала).

Апрель — май. Написан очерк об О. Мандельштаме «История одного посвящения».

Июнь. Сергей Эфрон, исподволь начавший помогать Советской России, подал прошение о советском гражданстве.

Июнь — июль. Работа над циклом «Стихи к Пушкину».

Осень. Работа над трактатом о творчестве «Искусство при свете совести».

19 декабря. Состоялся литературный вечер М. Цветаевой, не принесший материального «дохода».


1932
27 января. Прочитала на вечере доклад «Поэт и время».

26 мая. Прочитала доклад «Искусство при свете совести».

Сентябрь. Работа над очерком «Живое о живом», посвященным памяти М. А. Волошина.

13 октября. Чтение очерка о М. Волошине на литературном вечере.

17 — 18 октября. Написан стихотворный цикл «Ici-haut» («Здесь, в поднебесье»), посвященный памяти М. Волошина.

Ноябрь — декабрь. Написан по-французски лирико-философский трактат «Письмо к амазонке» (окончательный беловик не сохранился), обращенный к писательнице Натали Клиффорд Барни. При жизни М. Цветаевой напечатан не был

Декабрь. Написана небольшая статья «О новой русской детской книге». Завершена статья «Эпос и лирика современной России (о В. Маяковском и Б. Пастернаке).


1933
Январь. М. Цветаева написала французский эпистолярный роман, созданный из ее писем 1922 г. к берлинскому издателю А. Г. Вишняку: «Девять писем, с десятым невозвращенным и одиннадцатым полученным и Послесловием», или «Флорентийские ночи», как назвала это произведение Ариадна Эфрон. Этот роман представлял собой перевод, с очень незначительными изменениями, собственных писем М. Цветаевой к адресату. Роман не был издан.

Март. Завершила «Оду пешему ходу».

Лето. Написан небольшой очерк-воспоминание о детстве «Башня в плюще».

7 июля. Написана статья «Поэты с историей и поэты без истории», посвященная Б. Пастернаку. Сохранилась лишь в переводе с сербско-хорватского.

Июль. Окончание работы над стихотворным циклом «Стол».

Август — сентябрь. Написаны автобиографические очерки: «Музей Александра III», «Лавровый венок», «Открытие музея», «Жених», а также статья «Два лесных Царя».

Декабрь. М. Цветаева завершила и напечатала автобиографический очерк «Дом у Старого Пимена». К этому времени С. Эфрон принял твердое решение вернуться на родину, и это угнетало М. Цветаеву.


1934
Февраль. Написан очерк-реквием «Пленный дух» (в память Андрея Белого).

Май. Написан мемуарный очерк «Хлыстовки».

Июнь. Написан маленький очерк-сценка «Страховка жизни»; тогда же, по-видимому, — сценка «Китаец». Вероятно, к этому же времени относится очерк «Чудо с лошадьми» — на французском.

Конец лета — начало осени. Написаны мемуары «Мать и музыка» и «Сказка матери».

Ноябрь. М. Цветаева узнала о гибели Н. Гронского и немедленно принялась за очередной реквием — «Поэт-альпинист». Статья сохранилась лишь в переводе на сербско-хорватский.

Рождество. Окончание работы над статьей.


1935
Январь. М. Цветаева пишет цикл стихов на смерть Н. Гронского «Надгробие».

2 февраля. М. Цветаева прочла доклад «Моя встреча с Блоком» (доклад не сохранился).

Февраль. Конфликт с Алей. Та временно ушла из дома.

Весна. М. Цветаева принялась писать поэму «Певица», однако скоро оставила ее.

Июнь. Написала автобиографический очерк «Черт».

20 июня. Прочла очерк на литературном вечере.

24 июня. На антифашистском Международном конгрессе писателей в защиту культуры М. Цветаева встретилась с Б. Пастернаком. Б. Пастернак был в депрессивном состоянии, по ряду причин; ему было не до общения с М. Цветаевой, и ту встречу она назвала невстречей; поэты не поняли друг друга.

28 июня. М. Цветаева с сыном уехала отдыхать в Фавьер.

Лето — осень. В Фавьере написан цикл «Отцам» из двух стихотворений.

Сергей Эфрон мечтает о возвращении на родину. Уже не первый год он работает в просоветской (чекистской) организации.


1936
Март. Узнав о смерти поэта Мих. Кузмина, Марина Цветаева пишет очерк-воспоминание «Нездешний вечер», посвященный единственной встрече с ним в Петрограде зимой 1916 г.

Апрель. М. Цветаева пишет четыре маленьких очерка под общим названием «Отец и его музей».

20 — 27 мая. Поездка в Брюссель с чтением французских очерков об отце и музее.

До 16 июня. Предпринимает тщетные попытки завершить начатую еще давно поэму «Автобус», но окончательно оставляет этот замысел.

Июнь — июль. Работает над переводами стихов А. С. Пушкина на французский. В печати появляется рецензия М. Цветаевой «О книге Гронского «Стихи и поэмы». Эпистолярная встреча с молодым поэтом Анатолием Штейгером.

Лето — осень. М. Цветаева переписывалась с А. Штейгером, написала ему стихи (цикл «Стихи сироте»). А. Штейгер был опасно болен (туберкулез). М. Цветаева слишком требовательна, так что разминовение было неизбежно.

30 декабря. М. Цветаева написала А. Штейгеру прощальное письмо.


1937
Январь. Окончание работы над очерком «Мой Пушкин»; приготовила для печати «Стихи к Пушкину» 1931 г.

2 марта. Читала свои французские переводы А. Пушкина на вечере, устроенном негритянским населением Парижа.

15 марта. Дочь М. Цветаевой Ариадна уехала на родину.

25 марта. М. Цветаева участвовала в литературном вечере с чтением стихов.

6 июня. Читала на Пушкинском вечере свои французские переводы А.С. Пушкина.

Июнь. Посетила парижскую Всемирную выставку. В советском павильоне провела два часа.

Весна и начало лета. Работа над очерком «Пушкин и Пугачев».

11 июля. В Лакано-Осеан, куда уехала с сыном, начала работать над большой мемуарной «Повестью о Сонечке».

10 октября. Сергей Эфрон, уже несколько лет завербованный органами НКВД, оказался замешан в политическом убийстве и срочно, при помощи советской разведки, бежал из Франции.

22 октября. М. Цветаеву допрашивали во французской полиции. Она отвечала, что очень мало знает о том, куда и по каким делам ее муж уезжал.


1938
30 января. В последний раз М. Цветаева выступила с чтением стихов на литературном вечере.

М. Цветаева готовилась к отъезду (предполагалось — осень, но отъезд затягивался).

Октябрь — ноябрь. Работа над стихами к Чехии — цикл «Сентябрь».


1939
Январь. М. Цветаева завершила свои пометки и пояснения к поэме «Перекоп».

Март. Фашистские войска оккупировали Прагу, и это послужило поводом к новому потоку стихов к Чехии (цикл «Март»).

Апрель — май. Работа над «Стихами к Чехии».

12 июня. Отъезд М. Цветаевой с сыном из Франции. В одном из последних стихотворений она написала: «Дано мне отплытье / Марии Стюарт».

Никто не провожал ее с Муром: не позволили.


Россия
1939
19 июня. М.И. Цветаева с сыном приехали в Москву, и в тот же день — в подмосковный поселок Болшево.

С 21 июля по 19 августа. М. Цветаева перевела на французский для журнала «Ревю де Моску» три стихотворения Лермонтова: «Предсказание», «Опять вы, гордые, восстали...» и «Нет, я не Байрон...»; и еще девять — «для себя и для Лермонтова»: «Прощай, немытая Россия», «Любовь мертвеца», «И скучно и грустно» и др.

27 августа. Арестована Ариадна Эфрон.

10 октября. Арестован С. Я. Эфрон.

31 октября. М. Цветаева пишет письмо в следственную часть НКВД с просьбой получить задержанный багаж.

8 (или 10) ноября. М. Цветаева с сыном уезжают из Болшева.

23 декабря. Пишет письмо Л. П. Берии — о муже и дочери, просит разобраться. Беспоследственно. Периодически ездит в Москву — с передачами мужу и дочери. В Голицыне написано несколько лирических стихотворений, автобиография для предполагавшейся «Литературной энциклопедии», переписывается с писательницей Л. Веприцкой. Главное время М. Цветаева отдает переводам поэм Важи Пшавелы, баллад о Робин Гуде и др.


1940
С зимы до начала лета. М. Цветаева с Муром живут в подмосковном Голицыне; она снимает часть комнаты в избе, неподалеку от Дома творчества писателей (туда они ходят на обед и ужин).

7 июня. М. Цветаева вынуждена покинуть Голицыно навсегда. В Москве на первых порах она обрела недолгое пристанище на Никитской (тогда улица Герцена).

14 июня. Написала второе письмо Берии, беспокоясь за здоровье мужа и прося разрешить с ним свидание. Безрезультатно.

Лето. Работала над переводами болгар (Е. Багряны, Н. Ланкова, Л. Стоянова).

В августе наконец был получен багаж.

Август. М. Цветаева послала телеграмму в Кремль: «Помогите мне я в отчаянном положении, писательница Марина Цветаева». Эту телеграмму Мур отправил по почте.

31 августа. М. Цветаеву вызвали в ЦК; там обратились к писателям, чтобы те помогли в смысле комнаты (так записал сын М. Цветаевой).

Сентябрь. Работа над переводом.

Конец сентября. М. Цветаева переехала в комнату дома № 14/5 по Покровскому бульвару, — хозяева уезжали надолго.

Октябрь. Работала над составлением собственной книги стихов. Рукопись книги попала к К. Зелинскому, который отозвался на нее подлой рецензией: стихи М. Цветаевой, писал он «с того света», книга — «душная, больная»; М. Цветаева «не имеет что сказать людям». (Всю рецензию Марине Ивановне, конечно, не показали.)

Декабрь. М. Цветаева работала над переводами Ивана Франко. А главное — завершила гениальный перевод «Плаванья» Ш. Бодлера. И перевела несколько французских песенок.


1941
Начало года. М. Цветаева занята переводами так называемых «Белорусских евреев» (Г. Вебера, Ф. Корна). Запись Ариадны Эфрон: «С 30 февраля по 30 марта переведено 529 строк «Белорусских евреев».

Март. Написано стихотворение, обращенное к поэту А. Тарковскому: «Все повторяю первый стих...»

7 или 8 июня. Состоялась двухдневная встреча М. Цветаевой с А. Ахматовой.

22 июня. «Война»; узнала по радио из открытого окна, когда шла по Покровскому бульвару (запись М. И. Цветаевой).

Работает над переводами Ф. Г. Лорки.

27 июня. Запись в тетради: «Попробуем последнего Гарсия Лорку». Но в тетради ничего нет.

Июль. Едет на несколько дней в Старки под Коломну (станция Пески) — к В.Н. Меркурьевой; там она избежала первой московской бомбежки в ночь с 21 на 22 июля.

24 июля. Вернулась в Москву, стала собираться в эвакуацию.

8 августа. Уехала на пароходе вместе с группой писателей, отправлявшихся в Чистополь и Елабугу.

18 августа. На пароходе «Чувашская республика» М. Цветаева и еще несколько семей литераторов прибыли в Елабугу. Сразу же начались поиски работы.

21 августа. М. Цветаева с сыном переехали в избу на улице Ворошилова (занимали часть комнаты за занавеской).

24 августа. М. Цветаева уехала на пароходе в Чистополь, надеясь получить какую-нибудь работу.

26 августа датирована записка М. Цветаевой: «В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда». (Столовая откроется лишь осенью.)

28 августа. М. Цветаева вернулась в Елабугу.

29 августа. Сын М. Цветаевой Георгий записал в дневнике, что работы для матери нет, кроме места переводчицы с немецкого в НКВД. Эта невразумительная запись породила толки о том, что М. Цветаеву пытались «завербовать» «органы».

31 августа, в воскресенье, когда дома никого не было, Марина Ивановна Цветаева покончила с собой, повесившись в сенях избы. Оставила три записки: сыну, Асеевым и тем, кто будет ее хоронить.

2 сентября Марину Ивановну похоронили на Елабужском кладбище. Могила не найдена.
спс!чмаф тя!))
 
о любви МЦ

У Марины Цветаевой в жизни было две больших любви по имени Софья. Одну она называла только Соней. Вторую - только Сонечкой. Может быть, чтобы та не напоминала первую. Так случилось, что Цветаевой суждено было обеих пережить. И обеих - ненадолго. Эти страницы жизни поэтессы долгое время оставались неизвестными, Из ложного стыда или недостатка фактов, только в основном биографы тщательно обходили их стороной. Цветаева же никогда не была ханжой, и никогда "общественное мнение" не влияло на ее поведение - ей было тесно быть хоть чем-нибудь очерченной. Ей часто говорили: "Марина, так никто не делает!" И слышали в ответ: "А я - Кто!" до елабужской петли 31 августа 1941 года - все по-своему. Может быть, если бы не эта черта ее характера, не было бы многих дивных поэм и стихов. В том числе и порожденных Любовью.

"НЕЗНАКОМКА С ЧЕЛОМ БЕТХОВЕНА"
С фотографии смотрит молодая женщина - лицо не особенно красивое, но властное. Тяжелый "лермонтовский" взгляд, резко очерченный подбородок, твердая линия рта, выпуклый крутой лоб. Это - Софья Яковлевна Парнок, поэтесса и литературный критик. Более полутора лет она заменяла Цветаевой весь мир, и они обе вдохновляли друг друга на творчество. Она была старше Цветаевой на семь лет. Рано лишившись матери, Парнок с детства чувствовала неприязнь к отцу и искала утешение в подругах. Ее первый роман с Надеждой Поляковой, однако, кончился несчастливо. Тогда она вышла замуж за человека, который оказался единственным мужчиной в ее жизни - литератора Владимира Волькенштейна. Этот брак не сложился и очень скоро распался по инициативе Парнок. Она стала пробивать себе дорогу в литературу и жизнь сама. И ... с помощью любимых подруг.

С Цветаевой они познакомились в начале октября 1914 года. Чувство вспыхнуло внезапно, что называется, с первого взгляда. Чем она покорила Марину - неженской силой, остротой ума, волевым взором, какой-то трагической безысходностью в лице?.. Через несколько дней после встречи Цветаева увидела Парнок в компании молодой женщины. Они весело катили куда-то на извозчике. Буря эмоций овладела душой Марины. Придя домой, она написала стихотворение, в котором утверждала себя на первом и единственном месте в сердце Парнок. Она не ошиблась в том, что глубоко тронула душу Сони. Осознав серьезность нового чувства, та порвала с прежней подругой, переехала на новую квартиру на Арбате, и Цветаева стала ее частым гостем.

Чувство было глубоко взаимным. Парнок отвечала Цветаевой не менее пылкой любовью, доходящей до последней рани, до страстного исступления, до терзаний. Зимой 1915 года, бросив все, Цветаева уехала с Парнок отдыхать в Ростов Великий, сняв там номер в местной монастырской гостинице. Тем же летом подруги отправляются в Коктебель в гости к Волошину, а оттуда - в малороссийские Святые горы.

Они были чем-то похожи, может быть, силой характера. Но в остальном сильно отличались друг от друга, даже в одежде. Марина одевалась ярко, в разноцветные блузки, Парнок - только в строгие, белые, из бумажной материи, чтобы было как можно меньше дамского. Цветаева ощущала себя в их отношениях маленьким ребенком, нуждающимся в защите сильной, заботливой и ласковой матери. И Парнок эту свою роль чувствовала:


"Ночью задумалась я над кудрявой г оловкою,
Нежностью матери страсть в бешеном сердце с меня..."




Любимой поэтессой самой Парнок была, кстати, древнегреческая Сафо, жившая на острове Лесбос в VII веке до нашей эры. Ее привлекали и несчастная любовь, и трагическая смерть роковой гречанки - от сердечных мук она бросилась с высокой скалы...

А как же отнесся к сердечной страсти Цветаевой ее муж Сергей Эфрон, за которого она вышла по сильной, самозабвенной любви зимой 1912 года, когда ей было двадцать лет? Он старался переждать это увлечение, поняв всю его серьезность, не мешал подругам и тщательно избегал показываться им на глаза. В конце концов он ушел братом милосердия на действующий фронт первой мировой войны. Цветаева продолжала сильно любить его и в то же время не могла жить без Парнок. Она очень страдала от такой душевной раздвоенности и была не в силах что-либо сделать. Только в июне 1921 года, когда уже давно все было кончено, она написала строчки, в которых выразилась ясно: "Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное - какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное - какая скука!"

В любви Цветаевой и Парнок с самого начала была обреченность на трагический исход. Обе поэтессы, испытывая поначалу огромное счастье друг от друга, в глубине души сразу почувствовали, что в итоге должны будут разойтись. Уже к осени 1915 года все повисло на волоске. Парнок вздыхала о новой "роковой госпоже", которую она намеревалась где-то встретить, Цветаева в стихах у ж е давно предупреждала ее, что "твоя душа мне встала поперек души". Нужна была только искра, чтобы эта бочка с порохом взорвалась. Как всегда в подобных случаях, повод оказался ничтожным.

Однажды Цветаева собралась на литературный вечер. У Парнок сильно болела голова, а в такие минуты она становилась невыносимой. Она ни за что не хотела отпускать от себя подругу. После долгих уговоров Цветаева все же уехала, но, приехав на вечер, тут же заторопилась обратно, предчувствуя, какая буря ожидает ее дома. Ее долго уговаривали остаться, но Марина оказалась непреклонна. Но когда она вернулась, то застала подругу ... мирно спящей. Это переполнило чашу терпения. И через двадцать лет Цветаева говорила, что никогда не простит Парнок того, что тогда не осталась из-за нее на вечере. Трещины в отношениях превратились в один большой зияющий провал.

Окончательный разрыв произошел позже - зимой 1916 года. В феврале в Москву приехал Мандельштам, и Марина два дня пробродила с ним по улицам, родного города. Когда Цветаева пришла на Арбат к Парнок, выяснилось, что за "два мандельштамовских дня" все было кончено: "У той на постели уже сидела другая - очень большая, толстая, черная". Она молча развернулась и ушла.

С этого дня Цветаева стала тщательно вычеркивать из памяти все, что было связано с Парнок. Более того, Марина говорила, что даже о ее смерти не пожалела бы ни секунды, и действительно приняла сообщение о кончине бывшей подруги на первый взгляд равнодушно. И тем не менее, это было всего лишь бегство от собственной памяти: Парнок оставила в ее душе глубочайший след, стереть который поэтесса так и не смогла.

А что же сама Парнок? У нее было еще несколько романов, последний - уже перед самой смертью, когда поэтесса была тяжело больна. Ее "седой музой" стала Нина Веденеева, героиня последнего цикла ее стихов. Сердце Парнок буквально не выдержало переживаний закатной любви. На руках Веденеевой она и умерла в августе 1933 ода. Но до конца своей жизни она тоже хранила память о Цветаевой. Фотография Марины всегда стояла на столике у ее постели.

"ИНФАНТА"
Так Цветаева называла юную Сонечку Голлидэй, сравнивая ее с персонажем одной пьесы. Она была известной актрисой Художественного театра, которым руководил Евгений Вахтангов. Ей прочили блестящее будущее на русской сцене - ее талант был, по общему признанию, огромным. В жизни - ребенок, инфанта, на сцене она превращалась во всевластную леди. Ум у Сонечки, по выражению Цветаевой, никогда не ложился спать.

Видимо, это и привлекло Поэтессу к Актрисе. Они познакомились весной 1919 года, когда Цветаевой было 27, а Сонечке - 23. "Передо мною маленькая девочка... С

двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками. Передо мною - живой пожар... И взгляд из этого пожара - такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!" - вспоминала позднее поэтесса.

Они подружились, если не сказать об этой дружбе гораздо большего. Чувство Цветаевой к Голлидэй было совсем другое, чем к Парнок. Здесь она ощущала себя скорее старшей сестрой, защитницей, наперсницей, и берегла свою подругу, как величайшую в мире ценность. Они понимали друг друга с полуслова, даже-совсем без слов, настолько породнились их души. Голлидэй не любила, когда Цветаеву называли поэтессой или гением, хотя преклонялась перед ее творчеством. "Перед вами, Марина, перед тем, что есть -вы, все ваши стихи - такая чу-уточка, такая жалкая кроха", - говорила она ей. И та еще больше восхищалась своей Сонечкой.

Эта любовь длилась тоже недолго. Там не было ни ссор, ни взаимных терзаний, ни измен... Но когда Цветаева дарила Сонечке столь желанное ею коралловое ожерелье, она уже чувствовала, что дело идет к разлуке, и хотела сделать прощальный дар.

Действительно, скоро Голлидэй надолго уехала на гастроли со студией. Однажды, вернувшись на какой-то час в Москву, она забежала к Цветаевой и снова уехала. Больше они не виделись. Сонечка просто так больше и не пришла, и Цветаева не стала ее разыскивать. Она поняла все - Сонечка ушла от нее в свою женскую судьбу, полюбив другого так, как положил людям Бог: "Ее неприход ко мне был только ее послушанием своему женскому назначению: любить мужчину - в конце концов все равно какого - и любить его одного до самой смерти".

Несмотря на свое безмолвное исчезновение, Голлидэй оставила о себе в душе Цветаевой совсем другую - добрую - память и любовь. Дышащая нежностью "Повесть о Сонечке" написана Цветаевой в конце 30-х годов - она села за письменный стол, узнав о смерти Голлидэй.

Голлидэй вышла замуж за директора провинциального театра и до своей смерти жила в провинции. Стать знаменитой актрисой ей было не суждено - уехав из Москвы, она обрекла себя на забвение, и если бы не Цветаева, о Голлидэй знали бы сейчас только историки русского театра. Она по-прежнему обожала сцену, и даже когда начались жестокие боли в желудке - Голлидэй заболела раком, - она продолжала играть, а за кулисами ее все время ждала горячая грелка. Четыре года она прожила на гомеопатических снадобьях, которые облегчили ей страдания, а потом выяснилось, что операцию делать поздно. Голлидэй об этом так и не узнала - полная радужных планов, она тихо скончалась во сне. Ее смерть наступила летом 1935 года, Цветаевой сообщили о ней только в 37-ом...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Арестованного ранее Эфрона убили в августе 1941 года. Ходили слухи, что на допросе его собственноручно застрелил сам Берия. Он чем-то сильно оскорбил Эфрона, и тот в гневе схватил тяжелую крышку чернильницы, чтобы запустить ею в обидчика, но пуля опередила его.

Цветаева вряд ли успела узнать о гибели мужа. Еще в начале августа она с сыном Муром уехала из Москвы в эвакуацию и после долгих мытарств оказалась в Богом забытой Елабуге. Работы не было, жить было нечем и не на что, поэтессе даже предложили стирать чье-то грязное белье. В итоге она не выдержала издевательств и повесилась.

В 1992 году, когда отмечали 100-летие со дня рождения Марины Цветаевой, патриарх Алексий II совершил отпевание Цветаевой. Некоторые правоверные отнеслись к этому событию, мягко говоря, изумленно - отпевать самоубийцу! На вопрос: "Что позволило сделать исключение для Цветаевой?" -патриарх ответил: "Любовь народная". И больше не добавил ни слова.
 
Сверху