Собою же написанное за день перечитаешь и вздохнешь — суды, законы, хитросплетения бессмысленных слов, способных сломать человеку хребет или судьбу, и сам человек, потерявшийся внутри окружающей жестокости с плакатиком каким-нибудь в руках... Как будто не события, вокруг булькающие, описываешь, а Кафку пересказываешь, с поправкой на разницу в талантах.
Или нет, не Кафку. Был у нас свой человек, говоривший уже похожее. Про город, где на домах росли статуи, так же, как из слов его — причинно-следственные связи, которых в реальности вроде бы и не существовало, но которые про реальность раскрывали больше, чем иная фотография. И не просто говоривший, а стихами, отточенными, как гладиусы древних пластических римлян, которым (римлянам) оный человек поклонялся.
Интересно, кстати, допустимо ли теперь в отечестве поклоняться древним пластическим римлянам или же за это штрафуют? Надо бы выяснить.
Все это было у него — одинокий, раздавленный неповоротливостью бытия государственного и бытия космического, осознающий место свое и свою беспомощность герой, который находил, однако, два правильных слова, которые не грех шепнуть в ушную раковину Бога. Который находил повод для благодарности — в пространство и за все, пока рот не забили глиной.
Ну и так далее. Я могу долго мешать собственный беспомощный лепет с цитатами из Бродского. Я часто думаю его словами, потому что они точно лучше моих.
Сейчас модно стало его, как бы это, — развенчивать, что ли. Бездушный формалист, сочинитель поэтических ребусов на радость начетчикам из инженеров. Про главный голос русского двадцатого века такое говорят всерьез, я сам слышал.
Ему все равно, конечно, там, где он теперь и навсегда, но обидно. Обидно и смешно, потому что вот — жизнь, в соответствии с заветами классиков марксизма, с жаргоном которых, кстати, Бродский поиграть при случае не стеснялся, завершила виток по спирали, и даже то, что, казалось, на злобу ушедшего дня сочинялось, снова становится актуальным.
«Входит некто православный, говорит: теперь я главный, у меня в душе жар-птица и тоска по государю, скоро Игорь воротится насладиться Ярославной, дайте мне перекреститься, а не то в лицо ударю».
Попробуйте не опознать в словах классика фоторобот современника.
Но это все мелочи, потому что пока шар, затерянный в мироздании, где-то там вертится, мальчики будут повторять девочкам многозначительно: я был только тем, чего ты касалась ладонью. Как будто прожили уже целую жизнь. Как будто понимают, что это вообще значит.
Но хорошие стихи тем и отличаются от любых других, что их можно чувствовать, как музыку, или пить, как воду. Понимать не обязательно.
Семнадцать лет назад Бродский умер, и сегодня день его памяти.
