Были, небылицы ли, вам судить.

пропер

Новичок
Заблокирован
Ужасная смерть гражданина. Драматическая пьеса

Грязные улицы города. Над трущобами возвышаются блистательные небоскребы. Шестерки стоят в плотной пробке. Мерседесы едут во встречной.
Из трамвая, трусливо озираясь, выходит гражданин. К нему вразвалочку подходит вальяжный милиционер.
Милиционер (нарочито вежливо): Здравия желаю! Майор Сидоренко. Ваши документы, пожалуйста.
Гражданин (торопливо лезет в карман за паспортом): Здравствуйте, а в чем, собственно, дело?
Милиционер (бьет гражданина дубинкой по голове): Поговори еще, на!
Гражданин (жалобно): Ай, больно! Да, как вы смеете? Вы же живете на наши налоги!
Милиционер (бьет гражданина дубинкой по голове, злобно): Ха! Ха! Ха! Я с ваших налогов получаю 15 тыс. рублей, на. А остальные 45 тысяч я сам зарабатываю, на. Чистопредпринимательской деятельностью, на.
Милиционер выхватывает у гражданина паспорт.
Гражданин: Ай, больно! Какой еще такой предпринимательской деятельностью?
Милиционер (бьет гражданина дубинкой по голове): Вот, например, паспортами торгую, на. Не хочешь, кстати, купить свой паспорт, на?
Гражданин: Ай, больно! Нет, не хочу.

Милиционер (рвет паспорт и бросает клочки на землю, бьет гражданина дубинкой по голове): Ну, раз у тебя нет паспорта, то придется тебя задержать для выяснения, посадить в обезьянник и жестоко пытать всю ночь, на.
Гражданин: Ай, больно! Не хочу в обезьянник! Послушайте, но ведь 15-то тысяч вы получаете из моих налогов. Имею я право получить за них хоть какой-нибудь сервис?
Милиционер (бьет гражданина дубинкой по голове): Имеешь, на. Вот я с тобой 15 секунд вежливо здоровался, это был сервис. А потом уж извини, на. 45 секунд занимался чистопредпринимательской деятельность, на. Жить-то на что-то надо, на.

Милиционер заламывает гражданину руку и тащит его в милицейский автобус.
В автобусе. Униженный и обмочившийся гражданин горько плачет от стыда. Милиционер бьет его дубинкой по голове и цинично хохочет.

Милиционер (садистски ухмыляясь): А сейчас я тебя раздену, на. К окну поставлю, на. И изнасилую, на!
Гражданин (возмущенно): Безобразие! Я буду жаловаться министру!
Милиционер (цинично): Да хоть сейчас, на.

Милиционер достает из кармана гражданина телефон, набирает министра внутренних дел, передает трубку гражданину. Гражданин хватает трубку. Длинная пауза по системе Станиславского.

Гражданин (суетливо): Господин, ой, товарищ министр! Меня ваш сотрудник бьет!
Министр (участливо): Сочувствую, товарищ гражданин! Надеюсь, что не очень больно.
Гражданин (торопливо): Очень! Очень!
Гражданин рыдает и сморкается.
Министр (солидно): Ну тогда еще больше вам сочувствую. Пора уже нам, товарищи, браться за наведение порядка в наших рядах.
Гражданин (суетливо): Пора! Пора!
Министр (солидно): Смотрит на свои часы за €100 000. Ну все. Я должен идти на правительство.
Гражданин (суетливо сморкаясь): Как же так! Вы же живете на наши налоги!
Министр (злобно): Ха! Ха! Ха! В моем жаловании ваших налогов 2%. Кстати, в основном это деньги нефтегазовых госмонополий. Поэтому 58 секунд из минуты я должен тратить на свою подпольную частнопредпринимательскую деятельность. 1.5 секунды – на государственный бизнес. А на граждан у меня остается только полсекунды. Так что, до свидания.
Гражданин (возмущенно): Безобразие! Я буду жаловаться депутату!
Министр (цинично): Да хоть сейчас, на.

Министр нажимает кнопку, гражданина соединяют с депутатом. Милиционер бьет гражданина дубинкой по голове. Длинная пауза по системе Станиславского.

Депутат: Слушаю тебя, быдлоизбиратель.
Гражданин (бьется в истерике): Хам! Я же за вас голосовал! Меня мент бьет! Меня чиновники не защищают! Я как ваш избиратель требую…
Депутат (злобно): Ха! Ха! Ха! Голосовал ты так, как тебя по телевизору зазомбировали. Да, кстати, еще и не факт, что голосовал ты за меня. Вон сколько процентов фальсифицировать приходится. А депутатом меня назначили!
Гражданин: А кто же вас депутатом назначил?
Депутат: Исполнительная власть, конечно. Так что больше времени у меня на тебя нет. Нужно идти в Думу. Голосовать, за новый закон.
Гражданин: Какой еще закон?
Депутат: Закон о праве ментов вышибать калым с быдлограждан.
Гражданин: Какой кошмар! Кто же выдумал такое?
Депутат: Да вот, министр внутренних дел законопроект прислал. Да мне самому как-то неловко. Но ничего не могу поделать. Против начальства не попрешь. Ведь оно позволяет мне крышевать бизнес и отнимать у него много денег!
Гражданин: Безобразие! Я буду жаловаться в СМИ!
Депутат (цинично): Да хоть сейчас.

Депутат соединяет гражданина с начальником государственного телевидения. Милиционер бьет гражданина дубинкой по голове. Длинная пауза по системе Станиславского.

Начальник телевидения: Здравствуй, дорогой быдлотелезритель!
Гражданин (с надеждой в голосе): Здравствуй, дорогая редакция! Караул! Менты грабят, министры бизнесом занимаются, депутаты антинародные законы принимают!
Начальник телевидения (патетически): О, ужас! Куда катится страна!
Гражданин (обрадовано): Вот-вот! Да-да!
Начальник телевидения (с нарочитым удивлением): А от меня-то вы чего хотите, дорогой быдлотелезритель?
Гражданин (суетливо): Немедленно расскажите про это по телевизору!
Начальник телевидения (удивленно): А зачем это мне надо?
Гражданин (неуверенно): Будет высокий рейтинг…
Начальник телевидения (скептически): И что?
Гражданин (растерянно): Заработаете много денег от рекламы…
Начальник телевидения (злобно): Ваши рекламные деньги – это моей любовнице на капучино. А так мне власти платят, напрямую, из бюджета. Который от нефти, сам понимаешь. Ну и по мелочи –проплаченные интервью, скрытая реклама, то, другое.
Гражданин (растерянно): И что все это значит?
Начальник телевидения: Пожалуй, я расскажу, каким ты был хорошим в детстве. Секунд за 20. А потом 40 секунд буду поливать тебя помоями за нападение на милиционера.
Гражданин: Безобразие! Я буду жаловаться президенту!
Начальник телевидения (цинично): Да хоть сейчас.

Начальник телевидения соединяет гражданина с президентом. Милиционер бьет гражданина дубинкой по голове. Длинная пауза по системе Станиславского.

Гражданин (с недоверием): Президент?
Президент: Президент. Самый настоящий. А что есть сомнения?
Гражданин (неуверенно): Да нет. Практически никаких.
Президент (акцентируя каждое слово): Читал «Интернет». Много думал. Я, кстати, постоянно в "Интернете" сижу, в топе Яндекса. Работа такая. Так вот. Пора уже нам модернизировать страну! Идти вперед!
Гражданин (возбужденно): Да-да! Менты законы нарушают! Чиновники бизнесом занимаются! Депутаты исполнительной властью назначаются! СМИ клевещут!
Президент (скептически): Баян. А вообще, нужно нам развивать гражданское общество, обязательно. Без этого у страны нет будущего. Сейчас пост про это наговорю, кстати.
Гражданин (обреченно): Сколько секунд из минуты я оплатил вам своими налогами?
Президент (злобно): Где-то с миллисекунду.
Гражданин (заупокойно): Кто вас назначил?
Президент (с удивлением): Премьер-министр, конечно.
Гражданин (безнадежно): Безобразие! Я буду жаловаться премьер-министру!
Президент (цинично): Да хоть сейчас.

Президент соединяет гражданина с премьер-министром. Милиционер бьет гражданина дубинкой по голове. Длинная пауза по системе Станиславского.

Премьер-министр (жестко): Так. По делу. Пахать надо. А не болтать как бабы базарные.
Гражданин (деловито): Буду краток! Сколько долей миллисекунды я вам оплатил налогами?
Премьер-министр (молниеносно): А вы что, налоги платите?
Гражданин (смущенно): Немного. Я больше в конверте зарплату получаю.
Премьер-министр (деловито): Еще вопросы есть?
Гражданин (безнадежно): Есть. Кто вас назначил?
Премьер-министр (с ухмылкой): Бывший президент, конечно.
Гражданин: А его?
Премьер-министр: Бывший-бывший президент.
Гражданин: А что случилось с бывшим-бывшим президентом?
Премьер-министр (с улыбкой): Он умер.
Гражданин (истерически кричит): Безобразие! Я буду жаловаться богу!
Президент (цинично): Да хоть сейчас.

Президент соединяет гражданина с богом. Милиционер бьет гражданина дубинкой по голове. Длинная пауза по системе Станиславского.

Гражданин (страстно, с дрожью в голосе): Господи, этот мир несовершенен!
Бог (солидно): Воистину, сын Мой.
Гражданин (воздев руки, патетически): Все в руках Твоих, Господи! Сделай же что-нибудь для детей Своих!
Бог (поучительно): Все в руках Моих, сын мой, истинно говорю тебе. Да вот только церкви-то все больше из бюджета жертвуют.
Гражданин (склонив голову на грудь, обреченно): Я тоже однажды свечку покупал…

Длинная пауза по системе Станиславского. Милиционер отнимает у гражданина телефон. Гражданин покорно раздевается и встает лицом к окну. Милиционер начинает жестоко избивать его ногами и дубинкой, громко пыхтя и кряхтя. Гражданин жалобно попискивает глядя в окно.

За окном бредет быдло с бутылками в руках, трусливо отворачиваясь от автобуса. За быдлом семенят либерасты – шакалить у посольств. За ними скачут оборотни в погонах, кусая в горло отбившихся. За ними шествует марш гламурных немецко-русско фашистов в модных ботинках. Дальше следуют совки с красными хоругвями, иконами Сталина и Родины-Матери. Проезжает парад ржавых атомных бомб. За ними бегут, пританцовывая, ликующие нашисты. Вдоль стенки крадутся изумленные иностранные журналисты. Юные пролетарии в одежде британских скинхедов казнят группу таджикских детей. Офисный планктон едет на бизнес-ланч в кредитных иномарках. Его вдогонку пугают злобные чеченцы криками «Аллаху Акбар». Бизнесмены со взятками в кожаных портфелях догоняют чиновников, чтобы успеть первыми. Наркоманы колются грязными иглами. Родноверы в белых рубахах прыгают над костром. Имперцы в лаптях жгут вышиванки. Блогеры крутят головой и радостно строчат блоги.

Раздается страшный предсмертный крик. Автобус обагряется кровью. Медленно гаснет свет.

Конец.

[info]muacre
Надо было сразу САТАНЕ набирать;)
 

Salo

Статист I степени
История, рассказанная Ночным Воином, произошла в 1998 году.

«В Подмосковье, в одном из поселков, сплошь усыпанном коттеджами да особняками, жил Николай - старый знахарь около семидесяти лет от роду. Никто не знал, каким образом ему удалось затесаться в среду «новых русских» да представителей эстрады и «масс-медиа», а именно они были основными жителями поселка. Да и поинтересоваться этим никому в голову не приходило. Ну, живет и живет, тем более что вскоре после его переезда сюда весь поселок стал частяком обращаться к нему за помощью. Кому дела поправить, а кому и свое здоровье - не все ж ездить по престижным клиникам... Родных у Николая никого не было, разве что вместе с ним жила Тоня - восемнадцатилетняя рыжеволосая девушка, которую он когда-то, в возрасте двенадцати лет, выкупил у вокзальных бомжей. Да еще приходивший к Тоне ее парень - Руслан, сумевший каким-то образом найти общий язык с Николаем. Свою роль здесь сыграло наверное то, что однажды Руслан оказался единственным, кто отважился заступиться за девушку, защищая ее от местных хулиганов... Вот, в общем и вся семья старого Николая.

Через забор с ними рядом жила семья директора магазина: супруги Иван да Валентина, да двое их непутевых сыновей - Сергей и Саша, про которых говорили, что на учебе они появляются только по нечетным числам - первого сентября и... первого мая. Каким образом они переходили из класса в класс, а затем поступили в ВУЗ, для многих по сей день остается загадкой... В поселке эту семейку старались обходить стороной - и Иван, и его супруга, были людьми наглыми и беспринципными, которые не уважали никого, разговаривая со всеми свысока. Хотя, надо заметить, если перед ними оказывался человек «с положением» или просто опасный, начиналось заискивание и попытка найти к нему подход, с целью использовать данное знакомство с максимальной выгодой для себя.

Однажды Валентина, возвращаясь домой на своей машине, на высокой скорости чуть не сбила шедших по обочине дороги Николая и Тоню - те едва успели отскочить в сторону. Но пакет с продуктами, который несла девушка, пришел в негодное состояние - все его содержимое превратилось в кашу... Машина «пролетела» вперед еще метров триста, затем остановилась и дала задний ход. Поравнявшись со стариком и девушкой, Валентина вышла из машины и сразу же набросилась:

- Ты что, не видишь куда прешь?! Думаешь, я за твою шкуру сидеть собираюсь, урод?!

С этими словами, она попыталась ударить Николая кулаком в лицо. Однако Николай перехватил ее руку:

- Спокойно!

- Спокойно? Он говорит мне, спокойно! Да я же тебя сгною, козел старый!

- Ох, Валентина, Валентина!.. Нельзя так с людьми!..

- Что!? Да ты кто такой, чтобы мне тут командовать!? - Она снова стала махать кулаками перед носом Николая.

- Вы ведь спешили, кажется? Вот и идите своей дорогой! - Это вступила в разговор Тоня, до этого молча наблюдавшая за происходящим.

- Ах ты, шалава малая! И ты еще здесь тявкать будешь? - С этими словами, Валентина ударила девушку кулаком в лицо, разбив нос и опрокинув ее на землю.

- Не трожь девку! Не твоя, чтобы руки распускать! - От тяжелого взгляда Николая, источавшего немыслимую злость, женщина на мгновение опешила. - Еще одна твоя выходка и я тебя крепко проучу - век помнить будешь! - Николай поднял девушку на ноги. - Ступай куда надо!

- Ишь, угрожает он мне, напугал больно! Да я сама скорей тебя со свету сживу - и так песок уже сыпется!..

- Ступай...

- Тьфу! - Женщина смачно харкнула Николаю в лицо. - Чтоб ты сдох! - Села в машину и быстро уехала.

Когда иномарка скрылась за поворотом, Тоня, вытирая по лицу кровь и слезы, спросила:

- Ты проучишь ее?

- Нет.

- Почему, деда?

- Да что толку - не поймет она. Дура потому что...

- А она нас нарочно зацепила?

- Похоже, что так...

- А зачем!?

- Человек такой - когда другим хорошо, ей плохо. Ладно, пошли.

С этими словами они снова направились в магазин. За новыми продуктами...

В течение последующей недели Валентина стала активно распространять о Николае и его семье самые разнообразные слухи. И что он служит по ночам черные мессы, и что путем гипноза склонил к интимным отношениям ее знакомую, которая «сама об этом ей рассказала», и многое другое. Да и о девушке она тоже не забыла проявить «заботу», в результате чего, стоило Тоне появиться на улице, как вокруг нее собиралась местная шпана с предложениями «приятно провести время», «получить удовольствие» и так далее...

Руслана, который пытался защищать девушку, в результате постоянно вспыхивающих драк несколько раз забирали в милицию (причем, кроме него больше никого не трогали - парадокс!). Слухи, однако, как возникали, так на следующий же день и пропадали. И Валентине приходилось начинать все с самого начала и прилагать неимоверные усилия, чтобы всеми известными только ей одной способами очернить Николая и его семью. Люди, которым он помогал, посылали ее куда подальше, и ей приходилось рассказывать гадости о нем тем, кто приезжал к Николаю впервые. Вдобавок, чтобы насолить похуже, она анонимно позвонила во все известные ей службы, которые не замедлили явиться по его душу, отняв своими проверками уйму времени и вымотав нервы.

Однажды вечером Валентина шла домой, когда вдруг из своей калитки навстречу ей шагнул Николай. Внимательно поглядев ей в глаза, он спросил:

- Ты зачем это делаешь? Люди ко мне за помощью идут, Бога побойся.

- Что!? К тебе за помощью? Да кому твоя помощь нужна, вы же все шарлатаны - вам бы только деньги лопатой грести! «Помощник» выискался мне!

- И внучку не трожь, она не тебе чета - по мужикам не бегает... - Продолжал Николай, не обращая внимания на ее выпады.

- Да ты, старый хрен, знаешь, с кем говоришь?! Шлюхой решил меня обозвать, гнида?! За своей подстилкой бы лучше смотрел, так и люди бы молчали! На нее небось уже никто и смотреть не может - пересытились все! - орала Валентина на всю улицу.

- Пожалеешь ты об этом, Валентина, ох пожалеешь...

- Да не боюсь я тебя! И жить буду долго, а тебе, хрен старый, подыхать скоро... Долго, слышишь, и ничего меня не возьмет - ни черт, ни Бог!

- За Бога не говори, а жить будешь очень долго... Да боюсь, что не захочешь...

Покачал головой Николай и пошел в дом.

Не зря в народе говорят: «баба - это черт в юбке». Вот и Валентина после разговора с Николаем сообразила, что на этот раз за ее выходки последует расплата. Не долго думая, собралась и поехала в город. Объездила все известные церкви в округе, прося защиты «от злого черного колдуна»... Вечером, вернувшись домой, имея при себе освященный крестик и святую воду, она приготовилась к выполнению второй части своего изуверского плана...

...Во время ужина, когда за столом находилось семь человек, она неожиданно рухнула со стула, при этом схватившись руками за горло и сделав вид, что ее что-то душит, стала красной от напряжения. Естественно, что все присутствующие до смерти перепугались... Кто-то предложил вызвать «скорую»... «Не поможет, это колдун меня убивает» - хрипела она. Затем ей якобы стало легче («колдун» видимо, решил передохнуть) и она, глубоко дыша, поднялась с пола и села на табурет. Через некоторое время, когда вроде бы все успокоились, она направилась в ванную, включила воду и, дико заорав, стала биться головой о стены, разбив огромное зеркало на стене... Прилетевшие на крики домашние застали ее в истерике, со струящейся по лицу кровью... При этом Валентина орала: «Веревку, дайте веревку! Я больше не могу! Я не хочу жить!..»

После того как уехала «скорая», Иван (мужик, хоть и имеющий высшее образование, но примитивный до мозга костей, как и большинство «новых русских»), пришедший в ярость от такого «оборота», собрал сыновей, двух их друзей и, зарядив четыре карабина, отправился к Николаю... Двери им открыла Тоня, которой тут же в грудь уперлось дуло оружия:

- Пикнешь - убью! - зашипел на нее Иван. - Где он!?

Перепуганная девушка взглядом указала на второй этаж, где находилась комната и рабочий кабинет Николая. Внезапно над головами непрошеных гостей раздался голос старика:

- Отпусти девчонку. Я здесь. Зачем пожаловал, Иван?

- Ты знаешь...

- Убери оружие и отпусти Антонину. Давай поговорим...

- Не о чем нам говорить! Тебя «мочить» надо, сатанинское отродье! - С этими словами Иван выстрелил Николаю в грудь...

Николай рухнул на ступеньки и медленно съехал вниз. Второй выстрел разнес ему голову... Затем еще один... и еще. Иван стрелял до тех пор, пока в карабине не кончились патроны. Тело Николая превратилось в кровавое месиво.

Когда все было закончено, один из присутствующих парней спросил:

- А что делать с ней? - и указал на заплаканную девушку.

- А ты догадайся. Она, небось, твою рожу хорошо запомнила. Будет что ментам рассказать, когда приедут... - злорадно заметил Иван.

Когда Иван ушел, трое подонков затянули девушку в одну из спален на втором этаже и по очереди изнасиловали. Затем Сергей, который был в этой кампании идейным вдохновителем, перерезал Тоне горло... Затем вся компания, прихватив из кабинета Николая пару старых икон, с гиканьем и улюлюканьем покинула дом. (Соседи слышали выстрелы, но не обратили на них внимания: стрельба была для них делом привычным - Иван часто устраивал шумные вечеринки, которые заканчивались стрельбой по пустым бутылкам...)

Приехавший рано утром Руслан почувствовал, что произошло что-то страшное, и на мгновение замер на пороге. Незадолго до этого Николай пригласил его в свой кабинет, где они проговорили почти целую ночь, закончив только на рассвете. Тогда же старик рассказал ему о предстоящих событиях и о том, что от соседей исходит большая опасность, ну и многое другое... Руслан словно готовился увидеть то, о чем его не так давно предупреждал Николай. Однако, картина, представшая перед его глазами, его просто ошеломила. И старик, и любимая девушка были буквально утоплены в собственной крови!

Милицию он вызвал через несколько часов, все это время просидев около девушки, не в силах поверить, что она больше не дышит... Прибывшая на место экспертная группа аккуратно собрала все улики, не забыв до выяснения прихватить и самого Руслана... Однако ни через неделю, ни через месяц после этого дело не сдвинулось с мертвой точки ни на йоту. Через пару дней Руслана, за отсутствием улик, отпустили... Вот только пули, извлеченные из тела старика, непонятным образом куда-то испарились...

...В одном из небольших коттеджей громко играла музыка. Несмотря на достаточно позднее время, здесь вовсю веселилась молодежь, изрядно «нагружаясь» спиртным. Один из сыновей Ивана, Сергей, лихо развлекался с двумя девицами в спальне на втором этаже. Посмотрев в угол комнаты, он вдруг замер с широко раскрытыми от ужаса глазами. Там, в углу, он увидел двух огромных волков, невесть откуда взявшихся, которые буквально сверлили его своими, горящими ядовито-оранжевым огнем, глазами... Еще мгновение и оба волка бросились на постель с молодыми людьми. Сбросив ничего не понимающих девиц, они стали рвать на куски парня. Через пару секунд он лишился нескольких пальцев... (Надо заметить, что кроме самого Сергея, этих тварей никто больше не видел.) Заорав от дикой боли, он выбежал в коридор и захлопнул за собой дверь в комнату. Однако когда он обернулся, то снова увидел одну из этих тварей... Не веря своим глазам, Сергей снова открыл дверь в комнату. Там, кроме двух испуганных девиц, никого не было... Изо всех сил он рванул вниз, к остальной кампании... Вбежав в общую комнату, он тут же захлопнул за собой дверь. Однако это не спасло его. Появившиеся словно из воздуха твари продолжили свое дело на глазах у замершей от ужаса молодежи, которая видела только, как из парня клочьями летели куски кожи и мяса... Некоторые бросились на помощь, однако несколько чувствительных ударов невидимыми лапами быстро отбили охоту помогать... Кто-то побежал за «скорой» и милицией... Наконец одна из тварей вцепилась Сергею в горло... Несколько раз дернувшись, убийца Тони навсегда замер... Подоспевшая милиция долго «пытала» всех, кто присутствовал в тот вечер, кто же перерезал ему горло? (Раны на теле были скорее ножевые, чем напоминали укусы животного...)

Следующим оказался Саша. Будучи в стельку пьяным, он непонятным образом оказался на стройке в соседнем районе, где упал в яму, дно которой было сплошь усеяно торчащей из земли арматурой. Смерть была страшной и мучительной... (Естественно, милиция, стала искать Руслана, подозревая, что он мстит за старика и девушку, но у него оказалось абсолютное алиби.)

...Третьего участника той ночи нашли мертвым в своей комнате. Его лицо исказила посмертная гримаса дикого ужаса, словно он увидел самого дьявола. Вскрытие не обнаружило абсолютно никаких причин для смерти. (Весь поселок, уже все знавший, гадал: кто же будет следующим?) Руслан, продавший оставшийся ему дом, к тому времени исчез...

...Четвертый участник убийства старика, не выдержав нервного напряжения, повесился. Однако непонятно каким образом веревка оказалась... подрезанной и, не выдержав веса, оборвалась. Очнулся он в реанимации. И первым, кого он увидел, оказался не врач, а... Руслан.

- Живой? Слушай внимательно. Я знаю, что тебя не было, когда убивали девушку, и ты ничего не мог сделать, когда погибал Николай. Как только выйдешь отсюда, сходи в церковь, поставь свечи за них и за себя. Запомнил? Прощай...

...Виновница же виновница от пережитых событий сильно запила. Даже тогда, когда она потеряла первого сына и, сообразив, что это только начало расплаты, она попыталась... нет, не просить прощения, а откупиться от наказания с помощью знахарей. Но те только руками разводили - невозможно, сама виновата... Наконец, не выдержав постоянного нервного стресса, она выпила упаковку сильнодействующего снотворного. Однако вместо того, чтобы уснуть навечно, получила сильнейшую рвоту и расстройство желудка. Лекарство оказалось несовместимо с той дозой алкоголя, которой было запито... Попытка перерезать вены тоже закончилась провалом. Подоспевший Иван успел вызвать «скорую».

...Валентина очнулась ночью от сильного толчка в бок. Рядом с ее постелью, внимательно глядя ей в лицо, стоял... Николай. От охватившего ее ужаса, язык прилип к небу, тело сковало оцепенение. Николай некоторое время молча смотрел на нее, затем произнес:

- Ты будешь жить очень долго...

Вопль, который раздался вслед за этим, разбудил спящего рядом Ивана, который спросонья не сразу понял, что произошло. Приехавшая через полчаса «скорая», увезла Валентину в психиатрическую больницу - от потрясения та сошла с ума...

...Иван после пережитых событий запил «по-черному». Вернувшись в один из дней в пустынный дом, он привычно расположился в кресле с бутылкой в руке. Через некоторое время в комнату зашел Руслан и сел в кресло напротив него. Несколько минут они молча изучали один одного. Затем Иван выхватил заранее припасенный пистолет... Раздалось несколько выстрелов, навылет продырявивших спинку кресла. Когда все замерло, Руслана там не оказалось... Он стоял рядом, внимательно рассматривая Ивана. Внезапно он исчез, а на его месте появился... Николай, который держал в руке карабин - орудие своей смерти. Мгновенно протрезвев от увиденного, Иван опрометью выбежал из комнаты. Внизу лестничного пролета ему в горло уперлось что-то твердое и холодное... Перед ним снова стоял Николай, который нажал на спусковой крючок... Выстрелов слышно не было, только Иван почувствовал, как вылетевшая пуля разорвала ему легкое. Следующая - разнесла голову...

...Приехавшая через пару дней милиция обнаружила в теле Ивана те же самые пули, которыми был убит Николай. Руслана объявили во всероссийский розыск, но до сих пор о нем так ничего и не известно. Разве только то, что незадолго до смерти старик передал ему свой секрет...»

От автора. История, описанная здесь, в который раз доказывает, что за причиненным злом непременно последует наказание. Причем не «когда-то» после смерти, а очень скоро, когда жизнь станет невыносимой...

Ян ЧЕРНЫЙ
 

Salo

Статист I степени
Вечерняя сказка.

Давным-давно, в те времена, когда люди верили в волшебство, на свете жили маленький мальчик и маленькая девочка.
Они с детства дружили друг с другом.
Каждый вечер они собирались вместе у камина и с ними происходили чудеса. Хотя ничего такого не было, по крайней мере, никакого волшебства. Дело в том, что у них, как и у большинства других мальчишек и девчонок была магическая тайна. Каждый вечер к ним, через камин, приходил сказочный гном и рассказывал сказки.
Он появлялся неожиданно, и чтобы не напугать ребят и оповестить их о своем приходе, если они забыли, он говорил им:
- Добрый Вечер!

Посмотреть вложение 143813

Как только ребята слышали эту фразу, сразу начинались чудеса...
Но в конце вечера маленький сказочный гном исчезал, он приходил к другим детям, в других странах. Он умел останавливать время, поэтому за один вечер успевал посетить всех мальчишек и девчонок, которые ждали его чудес.
И вот, однажды, маленький мальчик и его юная подружка решили оставить сказочного гнома у себя навсегда, чтобы он всегда был с ними и рассказывал сказки. Для этого они приготовили большую вазу с шоколадными конфетами, которые сказочный гном сильно любил. Наступил еще один вечер и ребята опять услышали магическое:
- Добрый Вечер!
Сказочный гном был очень умный и воспитанный, поэтому он не стал есть все конфеты, хотя ему это и хотелось больше всего на свете. Он начал рассказывать им сказку, про мальчика и девочку, которые думали только о себе, делая себе хорошо, они заставляли плакать многих других, таких же, как и они сами.
Ребята, как всегда, увлеклись рассказом и не заметили, как съели все конфеты сами, не оставив сказочному гному ни одной конфетки. Гном очень обиделся, но не показал вида. Он исчез, и больше не появился.
Ребята поняли, что они уже выросли, стали большими, и он им больше не нужен.
Хотя иногда, вспоминая детство, им хотелось послушать сказки замечательного гнома.
Но они выросли, и у них появились дети. Однажды, родители сидели в зале и, не обращая внимание на детей, которые играли возле камина, вспоминали свое детство, как вдруг сердца обоих сильно сжались и застучали так, как стучат колеса у паровоза. Откуда-то от камина донеслось тихое, волшебное и загадочное:
- Добрый Вечер!

Добрым людям –
добрый вечер,
Как подарок после дня,
Пусть опустится на плечи
Пожеланьем от меня.

Отдыхайте, вы устали.
Я желаю вам добра,
Чтоб сильнее телом стали
И поспали до утра.

Чтоб вам ночью не мешали
Дней обрывочные сны,
И чтоб сладко-сладко спали
Вы в объятьях тишины.

(с)
 

Salo

Статист I степени
Воробьи и кормушка.

Сын просил сделать кормушку для птичек. Вспомнив свои пионерские навыки по кормушкостроению - сваял требуемое из пакета молока.
Вырезав квадратную дырку в одной стороне пакета и насыпав туда сворованного у хомяка корма, я ловко повесил это на балконе. Кормушка болталась на ветру как знамя: несчастные птицы не могли даже подлететь к ней. Хмурые воробьи, не в силах спокойно пожрать из кормушки сидели на балконе и злобно срали на погибшие от неожиданной зимы, цветы.
Сын попросил меня придумать что нибудь, а то мол, "птички хотят есть а не могут, а это жалко", и пожертвовал пластиковой коробкой от новогоднего подарка в виде ярко красной ракеты. Я ее взял.
И повесил на балкон...

Дальше было здОрово...

Пернатые засранцы кинулись в кормушку, как стая пьяных загонщиков на лося: с криками и песнями. Пару минут в ракете происходила мелкая административная возня: решали кто будет жрать, пока те кто сверху будут на него гадить. В илюминаторе появилась радостная морда воробья с набитым едой клювом и в этот момент подул ветер. Кормушка дернулась, веревка соскочила с гвоздя и красная ракета, полная воробьев полетела вниз. Клянусь - впервые видел недоумение на морде птицы!

Со смутной надеждой, что воздушное судно зацепилось за что нибудь снизу, я рванул на балкон. Ракета миновала все спасительные крючки - и красной точкой ушла вниз. В районе четвертого этажа она зацепилась за ветку дерева, за другую, закружилась в ветках, пару раз перевернулась, и приземлилась на свежезасыпанный торфом газон, напугав сидящую на газоне ворону. Она медленно перевела взгляд с ракеты на небо, видимо думая про себя "фигасе!"
Я застыл в ужасе от содеянного собственными руками такого массового и циничного убийства. Впрочем не надолго: внизу из корабля начали выползать космонавты. Тихо чирикая, крутя башками они вываливались из ракеты на землю, отряхивались от дерьма, накопившегося за время полета и, быстро приходя в себя, сваливали от греха подальше на деревья.

Я закурил, плюнул вниз и посмотрел на часы на стене: было 8часов 10минут 12 апреля 2006 года.

p.s.
Выходя из дома я осмотрел место падения - мервых птиц не обнаружено. Заворачивая за угол услышал как дворник говорит коллеге: "Воробьи сегодня разгалделись - сил нет".

@
 

Salo

Статист I степени
Грустная история

Мой друг открыл ящик комода своей жены и достал пакетик, завернутый в шелковую бумагу.
Это был не просто какой-то пакетик, а пакетик с бельем.
Он выбросил пакетик и взглянул на шелк и кружева.

"Это я купил ей, когда мы были в первый раз в Нью-Йорке.
Это было 8 или 9 лет назад.
Она никогда его не носила.
Она хотела сохранить его для особого случая.
И сейчас, я думаю, пришел тот момент".
Он подошел к кровати и положил белье к другим вещам, взятым из похоронного бюро.
Его жена умерла. Когда он повернулся ко мне, он сказал:
- Ничего не сохраняй для особенного случая; каждый день, который ты проживаешь, - это особенный случай.
Я все еще думаю над этими словами... они изменили мою жизнь.
Сегодня я больше читаю и меньше навожу порядки.
Я усаживаюсь на веранде и наслаждаюсь видом, не обращая внимания на сорняк в саду.
Я провожу больше времени со своей семьей и друзьями, и меньше - на работе.
Я понял, что жизнь - собрание опыта, которое стоит ценить... И сейчас я больше ничего не сохраняю:
Я каждый день пользуюсь своими хрустальными бокалами.
Если надо, я одеваю свой новый пиджак, чтобы пойти в супермаркет.
Также мои любимые духи я использую, когда хочу, вместо того, чтобы наносить их только по праздникам.
Предложения, например, "Однажды:...." или "В один из дней", изгнаны из моего словаря. Если это того стоит, я хочу видеть, слышать и делать вещи сейчас и здесь.
Я не совсем уверен, что сделала бы жена моего друга, если бы она знала, что ее не будет завтра (завтра, часто так легко воспринимается).
Я думаю, что она позвонила бы семье и близким друзьям.
Может, она позвонила бы паре старых друзей, чтобы помириться или извиниться за старые ссоры.
Мне очень нравится мысль, что она пошла бы в китайский ресторан (ее любимая кухня).
Это мелкие несовершенные дела, которые мешали бы мне, если бы я знал, что мои дни сочтены.
Меня бы раздражало, если бы я не увидел друзей, с которыми я в один из таких дней должен был связаться.
Раздражало бы, если бы я не написал письма, которые хотел написать в один из этих дней раздражало, если бы я не так часто говорил своим близким, как я их сильно люблю.
Сейчас я не допускаю, не откладываю, не сохраняю ничего того, что могло бы принести в нашу жизнь радость и улыбку.
Я говорю себе, что каждый день, каждый час, как и каждая минута, что-то особенное."

bugaga.ru
 

Salo

Статист I степени
Холодная улыбка

Есть тип антидомашних женщин. тех, кому противопоказано семейное счастье в полном его проявлении с сопутствующими кастрюльками, сковородками, ложками, пеленками и прочим барахлом прилагающимся к громко объявленной обществу "второй половинке".
У нее есть вроде бы любящий мужчина. У нее учеба, работа, выставки, кофе в кондитерской, фитнес, бассейн, вечерние встречи с подругами и разговор с матерью. у нее минимум времени, чтобы встретиться с ним и не так уж много желания, чтобы впустить его в свой дом.
Не потому что он плохой. Не потому что сама боится.
Просто не смогла бы просыпаться изо дня в день с ним рядом, лишь в выходной от встречи к встрече. Не сумела бы принять его привычки, его движения, его отношение к жизни и к людям. Не ждала бы вечерами и не ездила на выходные к его матери.
Она всегда была цельной и самодостаточной, возможно циничной, возможно со скверным сложным характером. Она давно прекратила искать в мужчинах любовь, защиту, доверие.
Он лежит рядом, тихо дышит во сне. Она не спит и думает о своем. Она не боится его потерять. Она не испугается, если вдруг не зазвонит мобильный и не прочитает шаблонное "мои мысли о тебе". А если когда-то случится так, что под сердцем будет маленький, то лишь улыбнется и почувствует свое продолжение в детских глазах и ладошках.
В ее жизни тот мужчина, с которым нет будущего, нет общих планов, лишь у каждого собственные амбиции и цели, но от которого в определенные моменты так хочется ребенка.
А семью, как ячейку общества и брак как понятие социальное и высокоморальное оставьте себе.

T a s h a
 

Salo

Статист I степени
Он и она

ОН сказал:
- Мне нравятся многие женщины. Я не могу быть только с одной.
Она улыбнулась в ответ.
Он сказал:
- Я сам по себе. Я свободен и никому ничего не должен.
Она закурила и опустила глаза.
Он сказал:
- Мне нравятся женщины, которые понимают меня и ценят мою свободу.
Она ухмыльнулась и выдохнула струйку дыма.
Он сказал:
- Давай проведем хорошо время, ты мне нравишься.
Она затушила сигарету и посмотрела ему в глаза.
Он понял, что она не возражает.
Он спросил:
- У тебя, наверное, было много мужчин?
Она обняла его и сильнее прижалась к нему.
Он спросил:
- Тебе хорошо со мной?
Она закрыла глаза и поцеловала его.
Уходя утром, он сказал:
- Все было здорово, только давай это останется между нами.
Она протянула руку и смахнула невидимую пылинку с его плеча.
Он сказал:
- Я как-нибудь тебе позвоню.
Она кивнула и захлопнула дверь.
Он позвонил вечером того же дня.
Ее не было дома.
Он дозвонился ей на сотовый только поздней ночью.
Она позволила приехать только через неделю.
Он спросил:
- Ну, как ты развлекалась без меня?
Она улыбнулась и предложила ему кофе.
Он звонил ей почти каждый день.
Она иногда просто не поднимала трубку.
Он приезжал к ней, когда она разрешала.
Она не объясняла, почему приглашения были такими редкими.
Он понял, что хочет быть только с ней.
Он нервничал, когда она не отвечала на звонки.
Он выходил из себя, когда узнавал, что ее видели с другим.
Он хотел, чтобы об их связи знали все.
Она была против.
Он хотел, чтобы она была только его.
Он приехал к ней с огромным букетом алых роз.
Она приняла цветы, но попросила больше не приезжать без приглашения.
Он хотел попросить ее стать его женой.
Она сказала:
- Я сама по себе.
Он закурил, у него дрожали руки.
Она сказала:
- Я свободна.
Ему вдруг стало холодно.
Она сказала:
- Я никому ничего не должна.
Ему показалось, что сердце остановилось.
Она сказала:
- И Я не собираюсь что-либо менять.
@
 

Salo

Статист I степени
Хорошо ли было в СССР?

Много лет я спорил - в жизни, в сети - с людьми, которые рассказывали мне про мою страну какие-то странные вещи. Я пытался что-то доказывать, обосновывать, приводить цифры, свои воспоминания, воспоминания и впечатления друзей и знакомых - но они стояли на своём. Было так - а не иначе.

«В 1981 на центральном рынке города Новосибирска на единственном мясном прилавке рубили что-то вроде дохлой лошади», - говорил мне Петр Багмет, известный в фидо, как «пан аптекарь».

- Помилуйте, пан аптекарь! - Но я жил в двух кварталах от этого рынка - и он был весьма богат! Я же там был! - Так и он там был...

И меня вдруг осенило! Мы жили в разных странах! Да что там в разных странах - в разных реальностях!

И не только пан аптекарь - но немало других.

Мне даже стало жалко их - в такой страшной и неприглядной реальности ОНИ жили. Уже в детском саду их били воспитатели, ненавидели и изводили другие дети, их кормили насильно мерзкой липкой кашей. В моем садике были замечательные цыплята, выложенные кирпичом жёлтым по силикатному, воспитатели читали нам замечательные книжки, к нам приходили шефы с кукольными спектаклями. Были огромные кубики, с полметра высотой, из которых можно было строить корабли и замки. Настольные игры, игрушки, куклы - все было.

А на праздники мы устраивали замечательные утренники, вылезая из кожи, чтобы порадовать родителей. Мы декламировали стихи, танцевали, пели. Даже помню, на ложках играли. И с какой гордостью мы показывали моряцкий танец в родительском НИИ! И какой матросский воротник и бескозырку сшила для меня мама!

А ИХ с самых детских лет - посылали с шести утра стоять в очередях за молоком. И даже в Новый год в подарках им давали маленькие, сморщенные, кислые мандарины! Но я-то помню, что мои мандарины были очень-очень вкусные!

И даже дома их кормили какими-то ужасными синими курами, серой лапшой.

И сахар был у них серый, мокрый и несладкий. И в школе им было тяжело. Над ними издевались тупые учителя. От них в библиотеках прятали книги.

А в моей реальности - мне приносили новинки с ещё не просохшими штампами.

Учителя у меня по большей части были замечательные люди.

Почти всех, насильно загоняли. Сначала в октябрята, потом в пионеры. И всю дальнейшую жизнь загоняли! Куда только не загоняли. Да, их реальность можно было только стойко переносить. Летом я один сезон проводил в пионерском лагере, другой - с бабушкой в городке отдыха «Радуга», и минимум раз в два года мы ездили всей семьёй в Крым, в Анапу. Море, ракушки, крабы, арбуз, закопанный глубоко в мокрый песок, - это Анапа. Здорово!

Им - путёвок не давали, их лагеря больше напоминали концентрационные, чем пионерские, городков отдыха не было. Да, потом их загоняли в комсомол. В их комсомоле надо было молчать на собраниях и выполнять приказы. И были злые партийные кураторы. Если ты не слушал злого куратора - то могло случиться что-то страшное. Такое страшное, что ОНИ даже сказать не могут.

Я «перевернул» первое же отчётно-выборное собрание, после чего сам оказался в комитете комсомола. И партийным куратором у нас была Лидия Аркадьевна - милейший человек.

Их с самого детства отрезали от заграницы. Им не давали встречаться с иностранцами, а если вдруг такое случалось - то забирали все, что иностранец давал бедному ребёнку. Ужас, правда? А в моей замечательной стране - были клубы интернациональной дружбы. Мы общались с американцами, англичанами, немцами. И с западными - тоже. Переписывались даже. Чехи и словаки вообще были как родные.

Французов, правда, не помню. А когда с транзитного самолёта сняли пожилого шотландца с сердечным приступом - его не спрятали от народа в спецлечебнице, как это произошло бы в ИХ мире, а положили в ветеранскую палату к деду.

И сестра бегала к ним переводить. И потом даже бандероль с какими-то сувенирами пришла. И её никто не отобрал. Ведь это была не их - НАША страна.

А ещё мне жалко их родителей. Они были такие хорошие - но их всегда затирали злые начальники. Денег всегда не хватало, и они искали какие-то шабашки, а злые начальники им запрещали эти шабашки искать. И работали с ними всегда плохие люди - они все время завидовали. Их родителей тоже загоняли - в партию.

Один из НИХ почему-то очень гордился, что комбайны, которые изобретал его папа, очень плохо работали. Хотя папа был очень талантливый.

И моя мама была очень талантливая, но её «изделия» почему-то работали.

И я гордился именно этим. Наверное, потому, что это было в другой стране.

А начальник у нее был жук. Но почему-то это было скорее похвалой.

Он был чернявый и очень хитрый - я хорошо его помню.

А ещё мама была изобретателем. И статьи писала. И её за это не наказывали, а наоборот - платили деньги. И почему-то в партию её никто не загонял.

А ещё им врали. Все. Газеты, радио, телевидение, учителя. Даже родители. Одна девочка спросила папу, почему он слушает Аркадия Северного - ведь это враг? А папа ответил - потому что врага надо знать в лицо. А сам просто его любил, этого Северного.

Ещё этот папа рассказывал - что заставляли его прислушиваться во время олимпиады к разговорам с иностранцами и докладывать куда надо, а при возможности разговоры сводить к правильным. Но ведь ему уже не было веры, правда?

Став старше, я заметил, что реальности разошлись не в момент моего рождения.

В «их» стране кабанчика приходилось резать ночью, чтобы не забрал комиссар...

А в моей в это время уже и комиссаров-то не было, в начале 70-х.

Они жили в какой-то странной «Верхней Вольте с ракетами», а мы - в великой мировой державе.

Даже Великая Отечественная война у нас оказалась разной.

В их реальности - врага «завалили мясом», воевал некий странный субъект под названием «простой мужик». Коммунисты - отсиживались в тылах. Все. Поголовно.

На одного убитого немца приходилось четыре, а то и пять убитых «простых мужиков». Но «простой мужик» таки победил. Вопреки всем. И коммунистам в тылу, и Жукову, который спал и видел, как побольше «простого мужика» извести. И командирам, которые только с ППЖ развлекаться могли и пить трофейный шнапс, добытый «простым мужиком». А особенно - вопреки лично тов. Сталину. Танки у нас были плохие. Автоматы плохие. Самолёты плохие. Но только те, которые наши. Союзники поставляли нам хорошие. Вот именно хорошими танками «простой мужик» и победил. Но злой Сталин забрал у «простого мужика» все плоды победы, а самого «простого мужика» посадил в Гулаг.

Такой он был нехороший.

В моей реальности - тоже была война. Но в ней воевали все.

И партийные, и беспартийные. Все советские люди - кому позволяли здоровье и возраст. И даже кому не позволяли - шли воевать тоже. Коммунист дед Иван Данилович, до войны - сельский учитель, погиб при прорыве у местечка «Мясной бор». Коммунист дед Федор Михайлович Гаврилов, до войны - директор школы, прошёл всю войну, был ранен, награждён орденами и медалями.

Потери на той войне были страшными, но именно потому, что враг не щадил гражданское население. А солдат погибло почти столько же, сколько у врага и его союзников вместе взятых на Восточном фронте. Потому что воевали хорошо - и быстро учились. И была техника, которую производила наша, советская промышленность. Отличная боевая техника. Было тяжело - но моя страна победила.

Мы жили, строили, думали о будущем, учились. Нас волновали мировые проблемы.

А они - думали, как свалить эту мерзостную систему.

И самое страшное - свалили. Вот тут реальности на короткое время пересеклись - потому что исчезла и моя страна.

Мы, те, кто был в ней счастлив, - даже не подозревали, что свое счастье нужно защищать, держаться за него зубами и ногтями.

Вот и не защитили.

А дальше - миры вновь разошлись. У «них» настало счастье - ведь появились бананы, колбаса, женское белье и свобода.

А у нас началась полоса трагедий - разваливалась наука, производство, вчерашние союзные республики охватил огонь войны, в котором бывшие советские граждане убивали бывших же советских.

Старики остались без защиты и гарантий.

Но это уже совсем другая история.

kgx
 

Salo

Статист I степени
9 жизней

В детстве, когда ты неуязвим, ты не боишься смерти. Весь мир, такой дружелюбный и интересный, вертится вокруг тебя. Ничто не может обидеть тебя слишком сильно, рядом всегда есть взрослые и умные родители, которые помогут, защитят, уберегут.
В детстве кажется, что всё незыблемо, что ТЫ будешь всегда, а как же этот мир может существовать без ТЕБЯ? Страх смерти может прийти гораздо позже, а может и не прийти вовсе.

...Наверное, это была не первая отсрочка, но просто первая, о которой я помню ясно. Я тогда утонула. Совсем. Захлебнулась и резко пошла ко дну, никто даже и не понял ничего сразу. Потом спасли - вытащили за косу. У меня тогда были очень длинные волосы. Откачали. Но я и тогда не поняла, как это, не почувствовала. Что странно, так было еще много раз. Такие вот счастливые стечения обстоятельств - удар молнии в близстоящее дерево, удар током, падение с высоты метра в 2 головой на щебень - и ничего, ни царапины... Однажды чуть не зарезали в 30 метрах от дома... Всё равно страшно не было. Ни разу.
А потом однажды я опять умерла. Во сне. Но по-настоящему. Не то, чтобы я испугалась, просто было действительно жутко. Когда всем существом чувствуешь, ЧТО означают выражения: "могильный холод" и "запредельный ужас"... Такие банальные, такие затасканные фразы... Оказывается они имеют такой страшный смысл. Я умирала наяву, еще целую неделю... Это снова была отсрочка. Какая уже по счету?
Я всё думаю, почему? Что я еще должна сделать?
9 жизней прожито. Я устала. Где та радость, что приносила мне жизнь, где счастье просто жить, дышать, улыбаться? Всё это едва пробивается сквозь твёрдую скорлупу усталости, безнадежности, тоски... Хотя, наверное, есть любовь, надежда.... И я живу.
9 жизней прожито...

Я не держу на тебя зла. Я берегу себя. Я живу. И ты себя береги. Живи...

Бляхин кот...

Запись от CtrlZeta
 

Salo

Статист I степени
Встречи с самоубийством.

Покончить с собой способен лишь тот, кто привык, хотя бы отчасти, чувствовать себя вне окружающего. Дело в некой врожденной, пусть порой и неосознанной неприкаянности. Призванный покончить с собой находится в нашем мире лишь случайно, да и никакому другому миру тоже не принадлежит.

Человек не предрасположен, а предназначен к самоубийству, обречен на него прежде, чем успеет что-то испытать и в чем-то разочароваться; счастье побуждает к этому шагу с такой же или даже с большей силой, что и несчастье, ибо счастье — это нечто необычайное, выходящее из ряда вон, и, чтобы свыкнуться с ним, требуются изнурительные усилия, тогда как несчастье переживается по надежному, разработанному до мелочей канону.

Порою ночь так черна, что затмевает будущее, и оно сводится к одному-единственному мгновению. Которое мы выбрали, чтобы разделаться с жизнью.

«Я устал от самого себя!..» — твердит человек, задумавший избавиться от своего «я», но, по некой злой иронии, убивая себя, он тем самым себя признает и становится собой во всей своей полноте. Так рок в последнюю минуту настигает того, кто хочет отвратить его, ибо самоубийство — это торжество неотвратимого.

Чем больше живу, тем меньше остается возможностей перетаскивать себя изо дня в день. Честно говоря, их никогда не было особенно много, я всегда жил за гранью возможного. Моя память загромождена обломками взорванных горизонтов.

В нас живет не столько стремление, сколько искусство умереть. Если бы люди жаждали смерти, то кто бы остался в живых после первой же неудачи? Есть и еще одна помеха: каждому, кто додумается до самоубийства, эта мысль кажется крайне необычной, человек воображает, что совершит нечто небывалое, иллюзия неординарности занимает его, льстит самолюбию, заставляя терять драгоценное время.

Самоубийство — это мгновенное решение, молниеносное освобождение, нирвана, взятая силой.

Достаточно взглянуть на нож и подумать. Что только от тебя зависит, употребить его особым образом или нет, чтобы проникнуться чувством всемогущества, граничащим с манией величия.

Идея самоубийства открывает перед нами новое пространство, предлагает удивительную возможность восторжествовать над временем и даже над вечностью, внушает головокружительную надежду умереть помимо смерти.

Самоубийца вступает в соперничество со смертью, доказывая, что способен обставить ее, обойтись без нее, и — немалое дело! — вырастает в собственных глазах. Он утешается, убеждается в том, что и он не из последних, начинает себя ценить. «До сих пор я не мог ничего решить самостоятельно, — думает он, — мне не за что было уважать себя. но теперь все изменилось: покончив с собой, я покончу и с неуважением, перестану быть ничтожеством и наконец обрету вес...»

Раз мой удел страдание, то почему, спрашивается, я все время пытаюсь представить себе совсем иную судьбу и почему так злюсь, на то, что никак не потеряю «чувствительность»? Страдание и есть работа чувств, во всяком случае, таковы его начало и конец, ну а в разгаре оно, разумеется, нечто большее — целый мир!

Вдруг среди ночи захлестывает неистовое желание раз и навсегда разделаться с собой и со всем на свете. Тебя бросает в холод и в жар, кровь стучит в висках, ты вскакиваешь, выбегаешь из дома, твердя, что незачем больше отлынивать и откладывать, все свершится сию же минуту! Но на улице чувствуешь необъяснимое облегчение. Идешь, упиваясь своим замыслом, сознанием своей самочинной миссии. И при одной мысли, что наконец-то добрался до конца, что будущее измеряется минутами, в крайнем случае, каким-то часом, что своей собственной волей ты отменил все остальное время, чувствуешь уже не ужас, а ликование.

На душе покой, оттого что больше ничего не будет. Все вокруг спят. Как оставить мир, где можно еще чуть-чуть побыть в одиночестве? Ночь, которая должна стать последней, не отпускает тебя, и невозможно представить, что она кончится. Хочется уберечь ее от рассвета, а он уже подкрадывается и вскоре ее одолеет.

Едва возникает желание со всем покончить — не важно, насколько оно сильно, — и начинаешь обдумывать его, пытаешься разобраться в нем и в себе. Впрочем, чем желание слабее, тем сильнее тяга к размышлениям, если же оно слишком настойчиво, то захватывает ум целиком и не оставляет ни времени, ни возможности подумать, и, может быть, передумать.

Ждать смерти значит постоянно претерпевать ее, растянув на длительный срок процесс и пытаясь приспособиться к развязке, которая наступит неизвестно когда, где и как. Все это весьма неопределенно. Мало схожи между собой тяга к самоубийству и чувство смертности, — я имею в виду привычное подсознательное знание о конце, о неизбежности исчезновения, связанное с космической закономерностью и не имеющее ничего общего с драмой личности, которая составляет ядро самоуничтожения. Смерть не всегда ощущается как освобождение, самоубийство же всегда приносит свободу, оно — высшее, экстренное спасение. Было бы куда пристойнее самим назначать свой последний час, ведь нынешнее угасание оскорбительно; невыносимо постоянно быть в распоряжении смерти — ты перед ней бессилен, а она готова в любой миг подстеречь тебя, оглушить и швырнуть в неведомое. Может быть, когда-нибудь придут времена, когда естественная смерть станет нежелательной и катехизис пополнится новой молитвой: «Даруй нам, Господи, силу и благодать уйти в должный час».

Причина тысячелетнего осуждения самоубийства в косности и нерасторопности любого общества. следовало бы расставаться с собой в подходящую минуту, превращаясь в тень легко и с удовольствием. До тех пор, пока мы не научились этому, мы заслуживаем те унижения, какие выпадают нам на долю. Стыдно упираться, когда незачем больше жить. С какой стороны ни посмотри, естественная смерть попирает наше достоинство.

«Когда спустя много лет встречаешь человека, которого знал ребенком, первым делом приходит в голову, что с ним стряслось какое-то несчастье» (Леопарди). Цепляться за жизнь значит умалять ее, ибо прозябание губит существование. А поскольку никто не спешит убраться в срок, зажившихся надо бы призывать к порядку, подгонять и при необходимости помогать сократить свои дни. Есть некий предел, перейдя который становишься жалкой развалиной. Но как быть уверенным, что ты подступил к этой грани? Симптомы могут быть обманчивы. Кроме того, разве само сознание близкого упадка не означает, что ты в ясном уме и, следовательно, он еще не наступил? Так как же узнать, что ты уже катишься вниз? Как поймать критический момент? Ошибка, разумеется, возможна, впрочем она не имеет значения — все равно никто не умирает вовремя. Мы понимаем, что потерпели крушение, только идя ко дну. А тогда уже поздно. Добровольного погружения в небытие не получится.

Как приятно подумать о самоубийстве. Нет более отрадного предмета: представишь себе такой исход и вздохнешь с облегчением. Одна возможность дает почти такую же свободу, как сам поступок.

Перспектива досрочного избавления примиряет с жизнью и с себе подобными, поднимает над суетой и прибавляет степенности. Мне она просто необходима, лишь благодаря ей я пережил немало бурь и, главное, затиший, когда не с кем воевать и не на что сетовать. Без нее, без надежды, которую она дает, мне бы рай показался пыткой. Сколько раз я говорил себе: не знай я, что покончить с собой можно в любой момент, удавился бы немедленно! Рассудок заворожен этой идеей, лелеет ее, ждет от нее чудес. Как будто утопающий мечтает о кораблекрушении.

Оснований для самоубийства не меньше, чем для продолжения жизни, но последние доводы древнее и весомее, так как сплелись с нашими корнями. Другие же — плоды опыта, созревшие не столь давно, а потому одновременно убедительнее и невнятнее.

«У меня не хватает духу, чтобы покончить с собой», — признается человек, а минуту спустя называет малодушием подвиг, перед которым отступают самые мужественные. Расхожее мнение твердит, что самоубийства совершаются из слабости, чтобы избежать боли или позора. Как будто не ясно, что именно слабые к тому и другому приспосабливаются, и, наоборот, требуется изрядная сила, чтобы разом от всего оторваться. И все же легче покончить с собой, чем с предрассудком, столь же древним, как и сам человек, или, во всяком случае, как человеческие религии, все до единой относящиеся к радикальному шагу с тупой враждебностью. Пока свирепствовала церковь, только сумасшедшим давалась поблажка, только они имели право лишать себя жизни, только их трупы не вешали и не подвергали надругательствам. В течение долгого времени, простирающегося от конца античного стоицизма до начала современного «свободомыслия» — не считая небольшого просвета, связанного с катарами, — то есть примерно от Сенеки до Юма, самоубийство пребывало в изгнании. То была тяжелая пора для тех, кто желал смерти, но не смел нарушить запрета посягать на собственную жизнь.

Хорошо изученные, привычные недуги не кажутся уже ни страшными, ни опасными: притерпевшись к ним, их легче переносить. Вот только к тоске нельзя притерпеться. В ней нет той примеси игры, которая есть в грусти, — настырная, глухая, она знать не знает причуд и фантазий, от нее не увильнешь, с ней не пококетничаешь. Сколько ни рассуждай о ней, как ни расписывай, ее от этого не убудет и не прибудет. Она есть, да и все.

Человек, никогда не помышлявший о самоубийстве, скорее покончит с собой, нежели тот, кто постоянно о нем думает. Роковой поступок легче совершить по недомыслию, чем по зрелому расчету. Рассудку, далекому от идеи самоубийства, нечем защититься от нее, если она вдруг посетит его; он будет потрясен, ослеплен возможностью радикального решения, о котором до этого и не думал. Тот же для кого эта мысль не нова, будет медлить, взвешивая и представляя себе последний шаг, который он досконально изучил и который хладнокровно сделает, если только когда-нибудь сделает.

Ужасы, которыми изобилует наш мир, составляют его неотъемлемую часть, без них она физически перестала бы существовать. Решиться на крайность из-за них еще не значит совершить «красивое» самоубийство. Такого определения заслуживает лишь самоубийство без всяких оснований, самоубийство в чистом виде. Оно-то и есть вызов всему, удостоенному большой буквы, оно унижает, попирает Бога, Провидение и даже Судьбу.

Самоубийца действует не в состоянии безумия, как принято думать, а, напротив, в приступе нестерпимой трезвости; впрочем, ее, если угодно, тоже можно считать безумием, ибо крайняя степень прозорливости, от которой хочется избавится любой ценой, выходит за пределы разума. Как бы то ни было, в решающий миг никакого помрачнения не происходит, слабоумные практически никогда не кончают с собой, но бывало, что к самоубийству приводил страх сойти с ума. В этом случае, оно совпадало с последним всплеском умственной деятельности: рассудок собирал и напрягал последние силы и способности перед тем, как угаснуть. В преддверии гибели, он доказывал себе, что еще существует, и погибал, просияв во всю мощь.

Мы разучились расставаться с жизнью хладнокровно. Этим искусством в совершенстве владели древние. Для нас самоубийство — всегда страсть, лихорадка, исступление. То, что когда-то делалось бесстрастно, теперь подобно болезненной конвульсии. Дохристианские мудрецы умели и расставаться с жизнью, и покоряться ей без трагедий и стенаний. Ныне же утрачена и эта невозмутимость, и сама ее основа, ибо Провидение захватило место античного Рока. Однако нам нужен Рок, мы ищем в нем опоры, когда ничто иное не прельщает и не поддерживает нас.

Уйдем мы из жизни или нет, ничего от этого не изменится. Однако решение о самоубийстве кажется каждому важнейшим на свете. Как ни дико, но ничего не поделаешь с этим странным заблуждением.

К мысли о самоубийстве ведет жажда абсолютной истины. Также, впрочем, как и всеобъемлющее сомнение. Оно и понятно: чем больше гонишься за абсолютом, тем глубже, с досады на его недостижимость, уходишь в сомнение - ведь оно ни что иное, как оборотная сторона стремления познать. Отрицательный исход грандиозной затеи, великой страсти. Прилив — поиски абсолюта — сменяется отливом-сознанием. И эта безудержная волна отлива добирается до таких пределов, куда нет пути логическому сознанию. Поначалу это просто прием, а затем — пропасть, как все чрезмерное. Рывки к обеим опасным крайностям, исследование неведомых глубин чреваты соблазном саморазрушения.

Когда становится ясно, что нет ничего подлинно существующего, а окружающее не назовешь и «видимостью», то можно не думать о спасении, ты уже спасен и навсегда несчастен.

Я пытаюсь — пока безуспешно — ничего не принимать близко к сердцу. Но если вдруг это удается, мне начинает казаться, будто я больше не принадлежу к ораве смертных. Я чувствую себя тогда выше всех. Даже выше богов. Быть может, смерть — это и есть ощущение огромного, безмерного превосходства.

Жан-Поль назвал самым важным вечером в своей жизни тот, когда он уразумел, что нет разницы, когда умрешь: завтра или через тридцать лет. Открытие столь же капитальное, сколь и бесполезное. Ведь если иной раз мы и осознаем его справедливость, то сделать должных выводов не желаем. В каждый данный момент эта самая разница оказывается безусловно значимой и неоспоримой; мы живы, а значит, не поняли, до какой степени безразлично: умереть когда-нибудь или прямо сейчас.

Я могу отлично знать, что я — ничто, но этого мало: надо еще в этом как следует убедиться. Что-то в глубине моего существа отказывается поверить в давно очевидную истину. Этот отказ свидетельствует, что во мне есть нечто, мне самому неведомое, неподвластное и неподконтрольное, а раз так, то я никогда не могу быть уверен в том, что полностью располагаю собой. Вот почему, вновь и вновь перебирая все «за» и «против» единственного достойного поступка, я со стыдом все еще остаюсь в живых.

Одержим самоубийством тот, кто не способен ни жить, ни умереть и постоянно мается от этой двойной невозможности.

Делая что-нибудь, я верю, что в моем действии есть некий смысл, иначе не мог бы его совершить. Но как только я перестаю действовать и превращаюсь из деятеля в судью, я перестаю видеть этот смысл. Рядом с моим «я», которое прикладывает деятельные усилия, есть другое, за этими усилиями наблюдающее, но есть еще и третье («я» моего «я»), которое возвышается над теми двумя; их действия и соображения не имеют для него никакого значения, он безразличен к ним, как к давно прошедшим событиям, — мы еще помним внешние причины, но внутренняя необходимость уже забылась. Их все равно что не было вовсе — так они от нас далеки. Распространив эту оптику на всю прожитую жизнь, неизбежно приходишь к тому, что собственное появление на свет кажется чужим и странным.

Точно так же, если начнешь думать, что воспоследует из какого-нибудь твоего действия через год, через десять, сто, тысячу лет, то станет невозможно не только завершить его, но даже к нему приступить. Любой поступок предполагает зрение, ограниченное жесткими рамками, — любой, кроме самоубийства; оно же есть следствие такого широкого взгляда на вещи, который лишает всякого смысла, исключает все прочие поступки. Рядом с самоубийством все кажется ничтожным и смехотворным. Только оно предлагает выход или, вернее сказать, прыжок в пропасть, дающий свободу.

Рассчитывая на что бы то ни было в этом ли, в ином ли мире, мы показываем, что все еще закованы в цепи. Если отверженный уповает на рай, это унижает, позорит его. свободен лишь тот, кто навсегда избавлен от мысли о воздаянии и ничего не ждет ни от людей, ни от богов; кто не нуждается не только в этом мире, как и во всех прочих, но и в спасении и таким образом разбивает эту крепчайшую из всех цепей.

Инстинкт самосохранения — всего лишь нелепое упрямство — должен быть побежден и разоблачен. Мы одолели бы его, обелив самоубийство, подчеркнув его преимущества, сделав его радостным и доступным всем. Ведь в нем нет никакого отрицания, напротив, оно искупает и преображает все совершенное прежде.

По какому-то странному недоразумению жизнь принято считать священной; мало сказать, что это неверно: она и значимой-то становится только из-за усилий, которые прилагаешь, чтобы от нее отделаться. Жизнь — не более чем несчастный случай, который мало-помалу превращается в роковую неизбежность. Когда знаешь ей цену, то краснеешь за то, что привязан к ней, но все равно, в силу привычки, поневоле привязываешься; эта привычка серьезно относиться к жизни вырабатывается даже у самых сведущих. Надо бы научиться также потихоньку отвыкать от жизни, сводить ее ценность к изначальной величине, то есть к нулю. Но для этого нужно почти героическое усилие, и тот, кто окажется способен на него, вырвется из рабства, станет господином своих дней, и прервет их поток, когда ему заблагорассудится; а когда он будет сам распоряжаться своей жизнью, тогда она и будет тем, что есть на самом деле, то есть простым несчастным случаем.

Жить без всякой цели! Я стремлюсь к этому состоянию, иной раз достигаю его, но не могу в нем удержаться: такое блаженство выше моих сил.

Если бы наш мир был сотворением настоящего, порядочного бога, то самоубийство выглядело бы несказанной, вызывающей дерзостью. Но поскольку не приходится сомневаться, что исполнителем назначили божка-подмастерья, то чего, спрашивается, стесняться? По мере оскудения веры преград к самоубийству будет оставаться все меньше, одновременно, утратив клеймо геенны огненной, оно перестанет быть чем-то сверхъестественным. Когда-то волнующее и экстравагантное, это действие постепенно входит в обиход, распространяется. Когда же запрет окончательно рухнет, будущее ему обеспечено. В религиозном мировосприятии самоубийство представало безрассудством, предательством и величайшим злодеянием. Как можно верить и поднимать на себя руку? Так остановимся же на гипотезе бога-подмастерья, это сделает позволительными крайние меры и поможет восторжествовать над испорченным миром.

Можно вообразить себе и другое: творец наконец осознает свое несовершенство, винится в нем, сам себя низлагает и из учтивости сам же себя наказывает. Он исчезает вместе со своим творением, без всякого вмешательства человека. Такова улучшенная версия страшного суда.

Самоубийцы предвосхищают отдаленные судьбы человечества. Они провозвестники, и потому достойны особого почитания. Их час еще наступит, их будут прославлять и чествовать, о них скажут: только они одни в далеком прошлом все предугадали. Скажут, что они опередили свое время, принесли себя в жертву, прокладывая новые пути, что были настоящими мучениками: разве не покончили они с собой в те времена, когда никто не отваживался на такое и в почете была только естественная смерть? Раньше других они поняли, что простое и ясное «не могу» станет однажды не участью проклятых или избранных, а общим для всех уделом.

Их справедливо назовут предтечами и поставят в один ряд с теми, кто видел всевластие зла в мире и винил в этом Творца: с манихеями начала христианской эры и, особенно, с их позднейшими последователями — катарами. Как ни удивительно, но среди катаров чаще пеняли на Бога люди простые, чем образованные. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в руководство инквизитора Бернара Ги или любой другой документ эпохи, касающийся взглядов и деяний «еретиков». Мы найдем там — к вящему своему удивлению — какую-то жену кожевника или торговца дровами, вступившую в схватку с Люцифером или порицавшую наших прародителей за то, что они совершили «самое что ни на есть сатанинское дело». Эти сектанты — а точнее провидцы, которых в религиозном пылу посетило столь любопытное озарение, научились распознавать бесовскую ловушку за каждым значительным поступком и могли при необходимости умереть от голода. Этот обыкновенный среди них подвиг являл собой вершину их веры. Новообращенному полагалось «претерпеть страсть» и поститься до полного истощения, с тем чтобы ускорить смерть, — такое «упокоение» избавляло от опасности отступничества и всяческих соблазнов.

Одним из следствий недовольства творением было отвращение к практической стороне сексуальных отношений — катары не желали продолжать род — к чему плодить уродов? Если бы эти бунтари победили врагов и были последовательны, то дошли бы до коллективного самоубийства. Но нет, это невозможно: хоть они и опередили своих современников, но не настолько созрели. Людям еще и сегодня не хватает зрелости, прежде чем человечество решится на «претерпение страсти», если вообще когда-нибудь решится.

Почему я не кончаю с собой? Если бы я точно знал, почему, то больше не задавал бы вопросов, потому что уже ответил бы на все.

Чтобы прекратить муки, нужно дойти до полного равнодушия, начхать на тот и на этот свет, стать безучастным, как труп. Возможно ли, глядя на живого, не представлять себе его мертвым? Возможно ли, глядя на мертвого, не представлять себя на его месте? Как страшно, как непостижимо быть.

Человек добрый до глубины души никогда не решится отнять у себя жизнь. Для подобного поступка требуются залежи или хотя бы вкрапления жестокости. Кто кончает с собой, тот мог бы при другом раскладе прикончить другого: самоубийство и убийство в родстве. Но первое отличается большей утонченностью, поскольку жестокость по отношению к себе встречается куда реже, она сложнее обычной жестокости и сопровождается пьянящим сознанием того, что ты казнишь себя сам, по собственной воле. Доброта извращает здоровые инстинкты; испорченный таким образом человек не вмешивается в собственную судьбу, не пытается перекроить ее, а покорно тянет лямку. Нет в нем отчаяния, возмущения и озлобления, что ведут к самоубийству и облегчают его. Предельная скромность не допускает и мысли о том, чтобы ускорить развязку. Право же, это какая-то ненормальная скромность, раз соглашается принять смерть иначе, чем от собственной руки.

Лишь те мгновения имеют цену, когда желание остаться наедине с собой так велико, что ты скорее пустишь пулю в лоб, чем вступишь с кем-то в разговор.

Для того, кто задумав умереть, остановился на полпути, труднее всего проделать вторую половину. Да, жизнь дается нелегко, но его любопытство перед ней еще не истощилось, и потому он так нерешителен. Он кается, что нерешителен, но ему уже не довести дело до конца. Отказ от бытия сорвался.

Единственный способ отвратить человека от самоубийства — это подтолкнуть к нему. Он никогда вам этого не простит, оставит или отсрочит свое намерение, а вас сочтет врагом и предателем. Вы спешили ему на помощь, желая выручить, а он видит в вашем порыве презрение и враждебность. Хотя разве сам он не искал вашего одобрения, не просил о поддержке? Чего же он от вас ждал? Или вы неверно истолковали его смятение? И зачем только он к вам обратился! Он лишь почувствовал себя страшно одиноким и с болью убедился, что его не поймет никто, кроме Господа Бога.

Мы все помешанные и принимаем мнимость за реальность. Каждый живущий — безумец да еще слепец в придачу: он не видит иллюзорности мира, ему всюду мерещится прочность и полнота. Если же чудом ему удается прозреть и обнаружить, что вокруг пустота, он расцветает. Пустота, замещающая реальность, оказывается куда богаче, она — незыблемость и эфемерность, основа и зияние, она — двойник бытия, опрокинутый в бездну. Но, к несчастью, мы воспринимаем в ней лишь отсутствие чего бы то ни было, отсюда наши страхи и провалы. Для нас она — прозрачный тупик, осязаемый ад.

Прилежно изнуряя себя, искореняя желания, человек только извращает их, вылущивает здоровое, благотворное начало и уподобляется захиревшему в неволе хищнику, который горько жалеет об утраченных инстинктах. Когти его притупились, но не притупилось желание вонзать их, и вся свирепость обернулась отчаянием (ибо что такое отчаяние, как не униженная, растоптанная, бессильная ярость?)

Такой человек начал с презрения к своим страстям, потом настал черед убеждений, а далее процесс сделался необратимым. Всегда и во всем он руководствуется лишь одним когда-то выведенным правилом, которое гласит: желание примкнуть к кому-то и чему-то — признак ребячества или безумия. Возможно, это утверждение справедливо, возможно, он и теперь подписался бы под ним, но все равно оно жестоко и прямолинейно. С ним можно прозябать, но не жить, оно из тех истин, что разят наповал.

По натуре задира и спорщик, человек больше не дерется и не спорит, во всяком случае с другими. Он обрушивает удары на себя и сам их терпит. «Я» стало для него мишенью. Какое «я»? Где оно? Больше некого атаковать: нет больше жертвы, личности, лишь цепочка анонимных действий, череда ничейных ощущений.

Что стало с человеком? он освободился? превратился в призрак? Впал в ничтожество?

Эмиль Мишель Чоран
 

Salo

Статист I степени
То понос, то золотуха...

10 лет назад я закончил школу. По словам классного руководителя, у нас был самый дружный класс.
5 лет назад закончил институт. По словам декана, самая дружная группа.
4 года назад уволился с предыдущего места работы. По словам директора, самый дружный отдел…

Когда «друзьям» звонишь с целью позвать на мясо, пригласить в гости, выбраться в клуб или на худой конец напроситься в гости самому, либо телефон не берут, либо отмазываются самым невероятным образом: «Ой, у меня жена три месяца беременна. Ой, я не могу, буду смотреть полуфинал: Урюпинск против Мухосранска». Но это не мешает никому из тех «друзей», которые тебя игнорируют в течение нескольких лет, звонить тебе среди ночи и, пуская в трубку сопли, просить:

— занять денег. «Выручай, дружище, дом сгорел, машину украли, почку пересаживаю, на отпуск не хватает». Если займёшь, потом месяцами долг назад забрать не можешь, ещё и виноватым остаёшься;

— устроить ребёнка в садик, так как тупые родители сами вовремя не позаботились. Вместо благодарности: «А почему садик не во дворе, а через остановку? Ближе не мог, что ли?»;

— оформить «левую» прописку, потому что кредиты не дают и на работу не устраивают;

— выступить поручителем в банке. Ещё в школе бухал и не собирался нигде работать. 27 лет балбесу, а на шее маминой сидит до сих пор;

— оформить на себя кредит. «У меня кредитная история плохая, а телик поменять хочу. Ты возьми на себя, я выплачивать буду»;

— помочь найти работу, «только сразу чтобы на нормальную должность, чтобы нормально всё было, по-пацански, ты подсуетись там». Отсутствие высшего образования и неотмотанный условный срок по ст. 228 — прекрасное начало резюме!

— предложить супервыгодное предложение, от которого просто нет сил отказаться — на деле торговать мылом в сетево-маркетинговой херне.

Самое обидное, что исключений среди «друзей» нет. Каждый звонит тебе только тогда, когда что-либо случается, — не раньше и не позже. Каждого с определённой периодичностью прорывает то понос, то золотуха, и только после этого «друзья» вспоминают о твоём существовании.

Идите вы в жопу, дорогие друзья. Задолбали!
 

Salo

Статист I степени
Траур

Он старался не врать, но стеснялся уличать других во лжи. Вот что из этого получилось.
Служил экспертом по строительству и оставался честен. На такой работе легко впасть в соблазн: подношения стекаются отовсюду ручьем, ими надеются подкупить и задобрить, сделать сговорчивее. Хранить себя от искуса помогал пример родителей. Его отец и мать жили скромно и скончались, не обременив сына и прикованную к постели дочь весомым наследством.

Жена не корила. Напротив, превозносила и уверяла, что гордится его порядочностью.

Жена была состоятельна. У нее имелось множество знакомых. И три подбородка. Ей родители оставили большой дом с садом. Частенько она и ее многочисленные подруги собирались в этом доме и устраивали спиритические сеансы. Наряжались в черное. Комнаты, коридоры, кухня, подвал были задрапированы агатовыми тонами. Всюду стояли бутылки и банки разной вместимости.
— Эта — с острова Корфу. Исцеляет от ишиаса, — говорила жена. — А эту я зачерпнула из речушки близ монастыря Сан-Микеле. В том достопамятном году, когда стояла дичайшая засуха, однако, тамошний родник не высох. А вот — жемчужина моего собрания: из болотистой лужицы близ горы Анимат. Согласно легенде, омыв ноги в этой луже, Илья-пророк произнес знаменитую проповедь…
Подруги восхищенно кивали, в отдельных случаях удостаивались дегустации.

* * *
У жены была дочь от предыдущего брака, которая вскоре стала называть его отцом. Жена изредка заводила речь: не мешало бы ему попить отвар трав, собранных на Синайских холмах, травы эти, общеизвестно, удесятеряют мужскую силу. Мало-помалу подобные разговоры сошли на нет.
Жениться не собирался. Приехал осметить дом на предмет ремонта, дал ряд ценных советов. Хозяйка в знак признательности пригласила отведать диковинного чая. Подливала в чашку разноцветные снадобья, поясняла — то ли в шутку, то ли всерьез: намерена гостя приворожить. Увлекла его в спальню — якобы взглянуть на избороздившую потолок трещину. Первая близость запомнилась колыханием мягких бедер и обширного, нежного, как перина, бюста. Он лежал растерянный, приплюснутый сдобной женской массой и разглядывал действительно имевшуюся на потолке глубокую трещину, похожую на разветвленную молнию.
До того как обзавелся супругой, представительницы слабого пола его страшили: трезво сознавал, что не может привлечь их своей заурядной внешностью, малым достатком, неглубокой и неяркой натурой. Тот, с кого мало что можно взять, разве способен сделаться предметом дамского внимания?
Коллеги завидовали его везению. Дела скучного типа ладились, клиенты ценили и уважали некорыстного консультанта, а после удачного с финансовой точки зрения брака и вовсе стало ясно: сухопарому зануде привалило неслыханное счастье.
Для сестры жена наняла сиделку. Сама — при своем немалом весе — блюла диету, устраивала показательные недельные курсы голодания. Утюжила его рубашки, не доверяя этот интимный процесс прислуге, следила за состоянием кошелька: пополняла, чтоб супруг ни в чем не ощущал неудобств.

Вечерами в доме происходили собрания.
— Египетские пирамиды — это ведь огромные трансляционные вышки, — заводила одна из подруг. — С них уходит информация о землянах в космос…
— Шлемы фараонов — это наушники для приема позывных из космоса, — подхватывала другая.
В дискуссиях участвовал священник расположенного неподалеку храма.
Иной раз залучали на заумные вечера молодых мужчин (дочери требовался жених), но юноши, если и забредали на огонек, спешили скорее покинуть мероприятие.
Заканчивались словопрения викторинами. Жена вопрошала:
— Назовите пять крупнейших святых отшельников прошлого...
Трапезы требовали повышенного внимания. Тянулся к блюду с нарезанным мясом, жена легонько била его по руке.
— Сегодня нельзя. Сегодня молочное! Волчица вскормила Ромула и Рема молоком, а не говядиной.
Намеревался утолить голод творогом, жена осаживала:
— Только мед и орехи… Скрывавшийся в лесах Будда питался естественным подножным и надголовным кормом.
Облачался в белый костюм. Жена преградила путь:
— В светлом невозможно! В этот день тысячу сто пять лет назад распяли покровителя нашего города.
Напяливал черное. Но и черное не годилось.
— Тысячу сто двенадцать лет назад воскрес из мертвых святой Антоний…

* * *
Жених для засидевшейся в невестах дочери сыскался. Симпатичный парнишка из хорошей семьи. Веселый, жизнерадостный студент.
Вышла девушка не за него, а за пожилого инвалида. После долгого разговора с матерью решила принести себя в жертву. Калека мог передвигаться только в коляске, из горла торчала трубка.
— Я делаю правильно, — убеждала себя и остальных несчастная. — Я должна ухаживать, облегчать его участь, в этом вижу свое предназначение.
Когда умерла парализованная сестра, его горе не шло в сравнение с горем жены, которому не было предела. Трагически она поясняла пришедшим на кладбище:
— Тут похоронен монах Вильгельм. Приникните к его памятнику и ощутите слабое шевеление камня… А здесь — святая Елизавета. Задержитесь возле могильного холма и помолитесь.
Гроб с телом сестры опускали в сырую яму при полнейшем безлюдье, все разбрелись кто куда и молились подле достопамятных погребений.
На поминках жена рыдала:
— Все говорят об умершей, а обо мне доброго слова не скажут!

* * *
В одну из безлунных и как нельзя лучше годившихся для проведения мистической церемонии ночей его облекли в испещренный загадочными иероглифами саван, в ноздрю вдели золотую серьгу. Бдение длилось двое суток.
А еще через неделю он занемог.
Просил вызвать врача. Жена отправилась в храм и принесла очередную порцию целительной влаги. Велела выпить пять банок.
Он взмолился:
— Пойди в аптеку!
Она созвала подруг. Они пели псалмы и молились за его здоровье.
Впоследствии он сожалел: “Почему не захлебнулся той святой водой? Лучше было захлебнуться!”.

* * *
Завел любовницу — она изводила рассказами о мужчинах, которые ее преследуют. Упивалась признаниями в неверности — он надеялся, вымышленными. Прикипел к болтушке. Внешне ветреная, она была глубоко одинока. Мужчины реагировали на ее фигуристость, но связать себя серьезными отношениями не желали.
Наведывался к ней, сидел до полуночи. Она жужжала:
— Начальник пригласил в кабинет, усадил в кресло, стал пороть чепуху… О том, что крутил интрижки с известными актрисами… А потом накинулся... Повалил…
Старался не слушать. Она итожила:
— Странно при моих умопомрачительных данных ими не пользоваться.
И опять пускалась в воспоминания:
— Мальчишки во дворе и школе, однокурсники — все, все были у моих ног…
После этих излияний овладевал ею с возросшим, нетерпеливым желанием, будто доказывал неведомым соперникам право на теперешнее обладание ею. Отстаивал первенство среди них.

* * *
Вокруг сверкала жизнь, не похожая на ту, которую вел он. Звонил давний, еще со студенческих лет приятель и шатающимся, нетрезвым голосом сообщал:
— У меня астма, тебе известно. Врачи сказали: “Выкуришь сигарету — помрешь”. А я во время приступа взял да и выкурил. Стало легче! И с алкоголем то же. Начался приступ, я выхлебал бутылку. И на подвиги потянуло! Выписал девочку. Приехала. Не успели начать — телефонный звонок. Женский голос: “Ты с моей подругой, а вспомни, как я к тебе приезжала… Спустись, посмотри на меня”. Оделся, спускаюсь. Сидит в такси куколка. Не помню, чтоб у меня с ней что-нибудь было. Она меня убеждать: отпусти ту, замени мною, это обычный практикуемый вариант — заплатить первой отступные. Идем ко мне, отпускаем первую. Плачу ей, она уезжает. Красотка видит на столе водку и мнется: “Извини, ты помнишь, я водку не пью, пойдем купим вино”. Перед тем как выйти из квартиры, берет с меня аванс. “Вдруг тебе в голову ударит снова передумать, и ты меня шуганешь, а время идет, мне выручку сдать надо”. На улице вспоминает, что должна отпустить такси. Я даю шоферу деньги, он берет, но не уезжает. В магазине покупаем вино, конфеты — она с этим пакетом исчезает. Тут понимаю: развели. Околпачили. Дома выясняется, что первая, пока я выходил, рылась в вещах. Кой-чего я недосчитался. Звоню в газету, где нашел объявление, меня отфутболивают…
Он слушал, удивлялся, думал: “Бездну времени я промотал, профукал впустую!”.

* * *

В контору оформилась секретаршей худенькая студентка в коротенькой юбочке, которую иногда меняла на вельветовые джинсы песочного цвета. Великовозрастные сотрудницы, с усердием надзиравшие за стройностью своих фигур и делившиеся достижениями в области похудания столь горячо, что становилось ясно: неравная борьба с жиром ими бесповоротно проиграна, дружно сплотились против новенькой:
— Крутит задом!
— Босс взял ее с прицелом…
— Какой прицел, они давно вместе!
Заводил с ней беседы — не потому что она ему приглянулась, а из чувства протеста. Ядовитые напраслины, которые на девушку возводили, вызывали негодование, глубоко возмущали. Девушка отвечала ему милой улыбкой. Призналась, что мечтает заниматься дизайнерством, посещает специальные курсы, помогающие овладеть профессией.

Вместе они поехали осматривать особняк, который следовало реставрировать перед продажей. Экспертиза затянулась, человек, желавший сбыть недвижимость с рук, намекал, что заплатит оценщикам сверх условленной суммы, если они закроют глаза на поплывший фундамент и перекос потолочной балки. Он и она, переглянувшись, расхохотались и дружно сказали хитровану “нет”. Общность позиций их сблизила, они отправились в кафе и воодушевленно выпили на брудершафт. Проводил очаровашку до подъезда многоквартирного дома, где она обитала, сам вернулся в застенок, принадлежавший законной жене. Пребывая, впрочем, в небывало радужном настроении.

* * *
Их встречи продолжились. Ходили в кино, ездили на пляж. Он стал постоянно бывать в ее крохотной квартирке, где на подоконнике был разбит настоящий цветник.
Двойная, вернее, тройная жизнь, которую теперь вел, не тяготила. На проповедях в храме, куда ходил в воскресные дни с супругой, слушал витиеватые рассуждения священника о карах, ожидающих на том свете прелюбодеев, как непосредственно и персонально к себе обращенные угрозы. Но не страшился.
Болтушку-изменщицу продолжал навещать — платонически: ему казалось, без него она пропадет.
Юная возлюбленная объявила, что ждет ребенка. В преддверии его появления пребывал в счастливом тумане, в облачном, застилавшем глаза приятном мареве.
За вечерним чаем изложил свою позицию жене. Ожидал: поймет и легко отпустит его, а то и поздравит — ведь ему и ей ясно: их совместное житье-бытье не удалось.
Жена сделалась пунцовой, заплакала, потом с ненавистью выпалила: разводу не бывать, она не позволит, не допустит…
Не стал спорить, просто ушел, не заглянув в комнаты и не забрав вещей. Подаренную к десятилетней годовщине их брака машину оставил во дворе.

* * *
Некоторое время его никто не беспокоил. Затем жена позвонила и попросила о встрече. Назначила свидание в ресторане. Он сказал: ему не по карману. Она согласилась увидеться в баре. Предстала перед ним подтянутая, осунувшаяся, с интригующей синевой под глазами. Платье подпоясано золотистой изящной цепью. Пушок на верхней губе, прежде раздражавший, выглядел маняще. Странно, ему раньше казалось: его бывшая лишена возбуждающих подробностей. (Таково распространенное мнение мужчин о собственных женах.) Удивился не столько ее преображению, сколько собственному обретению навыка видеть и оценивать женское эротическое начало.
Жена говорила душевно:
— Тебя лапошат. Я знаю твои слабости, и ты их знаешь. Знаю наперечет и не пользуюсь ими. А другие — еще как, только дай волю. Ты не можешь иметь детей. Увы. Мы пили отвары, произносили заклинания, не помогло. Я старалась не касаться больной темы… Эта дрянь пользуется твоей наивностью…
Остановил поток ее слов протестующим движением руки. Заплатил с интересом поглядывавшему на его супругу официанту и вышел на улицу.
Вернувшись вечером домой, смотрел на ненаглядную и малыша пристально.

* * *
Отправился за советом в церковь, к священнику, которого знал по участию в дискуссиях, творившихся в доме прежней законной половины. Святой отец повел себя не так, как ожидалось. Сказал, устремив в его переносицу строгий взгляд водянистых глаз:
— Не допускаете возможности чуда? История христианства знает множество примеров… Взять хотя бы беспорочное зачатие…
Довод сразил. Он вышел из храма окрыленный.

* * *
Бывшая любовница, которую по заведенной привычке изредка навещал вечерами, сказала:
— Поверил священнику? Смешно! Разве не знаешь: святых нет, по ту и другую сторону алтаря одинаковые люди… Только одни облачены в ризы, а другие в повседневную одежду. Но и священники у себя дома снимают мантии…
Он изумился: почему, каким образом до нее дошли слухи?
— С этим святым отцом, — грязно усмехнувшись и облизнув губы, сказала она, — у меня было все… Все, что только возможно вообразить.

* * *
Прежнего благостного покоя и безмятежности как не бывало. Червь сомнения точил, глодал внутренности. Не желавшая терять прав на него прежняя жена звонила и говорила:
— Ты простофиля. Гуляешь с колясочкой, с чужим ребенком и даже не знаешь, кем он тебе приходится.
Стояла на своем:
— Допустим, не веришь в молитвы… Но в научные методы веришь? Не заставляю тебя вновь испытывать чудодейственную силу трав. Предлагаю строго научную экспертизу. Поедем в Париж, в любой медицинский центр, в любую клинику по твоему выбору, к любому светилу, пусть проведут обследование. У меня хватит денег на самый сложный тест, на любой анализ, любое заведение нужного профиля…
Соврав юной жене, что едет в командировку, он отправился с немолодой женой в Париж.
Поселились в отеле в разных номерах, завтракали и ужинали отдельно друг от друга, воссоединялись лишь во время визитов к докторам. Понимал: жена готова на все, лишь бы вернуть его под свою опеку, следовательно, способна подкупить специалистов. Сам назначал время и место консультаций. Сам выбирал судей для омерзительных экспертиз. Было взято пять проб, сделано пять анализов — ни один не оправдал его надежд.

* * *
Он стоял в белом стерильном халате посреди белого коридора и кусал губы. Жена топталась рядом, пыталась взять его под руку. Он с обостренной неприязнью угадывал ее массивные формы под удачно скроенным, скрывавшим полноту платьем.
Ей хватило такта и ума ничего не произносить.
Вместе двинулись к выходу. Он столкнулся со своим отражением в дверном стекле и отшатнулся — настолько страшным было лицо, которое увидел.
“А если я хотел, хотел, хотел, чтоб меня обманули!” — пронеслось в голове. Но наружу не вырвалось ни звука.

Андрей Яхонтов
 

Salo

Статист I степени
"В 303 году по Р. X. в Никомидии к правителю Максимину привели девицу невиданной красоты — Евфрасию. Безжалостный мучитель повелел ей отречься от Христа, поклониться идолам — в противном случае она будет осквернена. И вот рядом с Евфрасией оказался грубый воин с обнаженным мечом, который жаждет плотской утехи. Угодница Божия обратилась с горячей молитвой к Спасителю, твердо веруя, что Господь не посрамит. И вдруг в сердце святой явилось, словно луч, небесное вразумление. Евфрасия сказала: «Храбрый воин, ты часто бываешь в сражениях. Хочешь, я найду тебе такой чудесный цветок, который сохраняет от всякого вражеского посечения?» Глаза легионера загорелись: «Найди мне такой цветок: я хочу всегда иметь его при себе». Святая продолжила: «Этот цветок может иметь силу только тогда, когда его даст девица, а не женщина». Воин, желая завладеть чудодейственным талисманом, пошел за Евфрасией в сад.

Вот она ходит по прекрасному саду и собирает цветы — вся, словно ангел, в белом, с распущенными волосами. Она ищет цветок бессмертия. Наконец девушка указала на несколько однообразных цветков: «Это и есть цветы бессмертия», — нежно сорвала их и добавила: «Для того, чтобы ты сам убедился в их чудодействии, положи их мне на шею и сильно ударь мечом». Перекрестившись, святая Евфрасия обнажила юную шею и смиренно склонила голову. А воин, приложив к ее шее цветы, сильно ударил мечом.

...Тихо, словно продолжая благоговейную, смиренную молитву, падало обезглавленное тело на траву. Изумленно смотрел воин на подвиг юной христианки. Ради сохранения девства, нетленного дара целомудрия, святая Евфрасия жертвовала жизнью. А душа ее... Наследовав небесный венец, она помогает тем, кто на земле старается соблюсти свое девство."

(с)
 

A1e)(

шта?
"СУИЦИД"

У влюбленных условия всегда были трудные - не было жилплощади, не было денег, не было красивых вещей и романтических путешествий; презервативы, правда, были, но не было книг по культуре секса, разъясняющих, как их правильно использовать. Но все как-то устраивалось. Некоторые однако всех трудностей и препятствий вынести не могли, и иногда кончали с собой. У самоубийц условия тоже были трудные - не было револьверов и патронов, не было ядов, часто веревок не было, не говоря о спокойной обстановке. Но тоже все как-то устраивались. И вот двое несчастных влюбленных никак не могли устроиться.
Такие невзрачненькие, славные, с большой возвышенной любовью. С ней родители воспитательную работу проводили: что сопляк, голодранец, неумеха, сиди дома под замком, чтоб в подол не нагуляла. Его норовили просто пороть: нашел хворую замарашку, жизнь себе калечить, пусть дурь-то повылетит. Деться некуда, не на что, никаких просветов и перспектив: нормальный трагизм юных душ. Ленинград, как известно, не Таити, бананом под пальмой не проживешь. Целуются они в подъездах, читают книги о любви и ходят в кино, держась за руки.И тут им в эти неокрепшие руки попадает биография, чтоб ей сгореть, дочери Маркса Женни, как они с мужем-марксистом Полем Лафаргом вместе покончили с собой. Вот упав на взрыхленную ниву марксистского воспитания, это зерно и дало, видимо, свой зловредный росток. Ничего себе перышко свалилось на хилую спинку верблюда. Они ведь с детского сада усвоили, что марксизм есть не догма, а руководство к действию. Это тебе не Ромео и Джульетта. Монахов советская власть повывела, аптекарей тоже крепко прижала, и ждать милостей от природы им не приходится: куда за сочувствием обратишься?..
А у нее была знакомая санитарка. И она обратилась к ней, но тайну не раскрыла. Просто попросила достать сильных снотворных таблеток - от бессонницы... И подробно выспросила: а сколько надо, чтоб покрепче спать? а сколько предельно можно? а если больше? а сколько уже ни в коем случае нельзя, что, и вообще не проснуться можно, умереть? Санитарка отнекивается, берет с нее страшное обещание, что не выдаст, и приносит в конце концов таблетки. Пакетик запечатан розовой бандеролью со штампом, и над латинской прописью черная этикетка с черепом: "Осторожно! Яд! ".
Сильнодействующее средство, значит: нормальная доза полтаблетки, от двух даже
буйный шизофреник заснет, а больше четырех уже очень опасно. И тогда он
договорился со знакомым из общаги, чтоб побыть день в его комнате, когда все на работу уйдут. Утром уломали вахтершу, подарили ей коробку конфет, и когда еще трое из комнаты ушли на работу, знакомый оставил их с ключом, велев удалиться до четырех. Остались они вдвоем. Зажгли свечу, выпили бутылку шампанского, съели торт и килограмм апельсинов: венчальная трапеза. Долго писали предсмертное письмо, где всем прощали. И легли в постель. А потом вскрыли пакетик, разделили таблетки по десять каждому, приняли и легли обратно. Обнялись и закрыли глаза. И стали ждать вечного забвения. Снотворное действовало медленно. Перевозбудились Но постепенно стали тихо и сладко засыпать. От сна отвлекало только металлическое ощущение в желудке. Возник холодок по телу, выступил пот. Кольнуло в животе, там появились спазмы; забурчало. Крутить стало в животе, нет уже мочи терпеть.
Он, стиснув зубы, признается: "Мне выйти надо на минуту". Она: "Мне тоже". Они одеваются, сдерживая поспешность, и шагают к двери. И тут выясняется кошмарная вещь. Потому что дверь они, разумеется, закрыли. А ключ, приняв яд, выкинули в форточку. Чтобы уже в последний миг не передумать, не выйти за помощью малодушно. А этаж - четвертый. Они шепотом кряхтят, не глядя друг на друга. Сна ни в одном глазу. Кишки поют, скрипят и рычат на последнем пределе. Он пытается дубасить в дверь, но везде тихо и пусто: обезопасились от помощи и помех! Если им и раньше жизнь была не мила, то сейчас они и умирать тоже больше не хотели, потому что хотели они только одного - в сортир. И любовь, и смерть, конечно, прекрасны, но все это ерунда по сравнению с туалетом в необходимый момент. Шипя и поухивая пытается он подковырнуть как-то замок, выломать дверь, но силенок уже нет, а в брюхе наяривает адский оркестр под давлением десять атмосфер. Убийца-санитарка проявила предусмотрительную гуманность - снабдила их хорошим слабительным. Глупости это, что смерть страшна. Фармацевтика в союзе с природой способны устроить такое, перед чем смерть покажется пикником на взморье. Придя с работы и не достучавшись, хозяева открыли запасным ключом комендантши. И выпали обратно в коридор. Вы не пытались войти в туалет колхозного автовокзала после ярмарки? Две голубые тени беззвучно лепетали об отравлении. Скорая с разгону закатила им промывание и увезла вместе с пакетиком из-под яда, взятым для анализа оставшихся крупинок. По результатам анализа врачи, с характерным и неизменным цинизмом, разумеется, бессердечно гоготали; чего нельзя было сказать о гостеприимных хозяевах комнаты. Так высокая кульминация и низменная развязка завершили отношения злосчастной пары: разбежались. Его потом дважды ловил знакомец и бил морду; а она, напротив, подружилась с санитаркой.

@
 

Salo

Статист I степени
Бог создал всё?

Профессор в университете задал своим студентам такой вопрос:
— Всё, что существует, создано Богом?
Один студент смело ответил:
— Да, создано Богом.
— Бог создал всё? — спросил профессор.
— Да, сэр — ответил студент.

Профессор спросил:

— Если Бог создал всё, значит Бог создал зло, раз оно существует. И согласно тому принципу, что наши дела определяют нас самих, значит Бог есть зло.
Студент притих, услышав такой ответ. Профессор был очень доволен собой. Он похвалился студентам, что он ещё раз доказал, что вера в Бога это миф.

Ещё один студент поднял руку и сказал:

— Могу я задать вам вопрос, профессор?

— Конечно, — ответил профессор.

Студент поднялся и спросил:

— Профессор, холод существует?

— Что за вопрос? Конечно, существует. Тебе никогда не было холодно?

Студенты засмеялись над вопросом молодого человека. Молодой человек ответил:

— На самом деле, сэр, холода не существует. В соответствии с законами физики, то, что мы считаем холодом, в действительности является отсутствием тепла. Человек или предмет можно изучить на предмет того, имеет ли он или передаёт энергию. Абсолютный ноль (-460 градусов по Фаренгейту) есть полное отсутствие тепла. Вся материя становится инертной и неспособной реагировать при этой температуре. Холода не существует. Мы создали это слово для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла.

Студент продолжил:

— Профессор, темнота существует?

— Конечно, существует.

— Вы опять неправы, сэр. Темноты также не существует. Темнота в действительности есть отсутствие света. Мы можем изучить свет, но не темноту. Мы можем использовать призму Ньютона чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Вы не можете измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир темноты и осветить его. Как вы можете узнать, насколько тёмным является какое-либо пространство? Вы измеряете, какое количество света представлено. Не так ли? Темнота это понятие, которое человек использует, чтобы описать, что происходит при отсутствии света.

В конце концов, молодой человек спросил профессора:

— Сэр, зло существует?

На этот раз неуверенно, профессор ответил:

— Конечно, как я уже сказал. Мы видим его каждый день. Жестокость между людьми, множество преступлений и насилия по всему миру. Эти примеры являются не чем иным как проявлением зла.

На это студент ответил:

— Зла не существует, сэр, или, по крайней мере, его не существует для него самого. Зло это просто отсутствие Бога. Оно похоже на темноту и холод — слово, созданное человеком чтобы описать отсутствие Бога. Бог не создавал зла. Зло это не вера или любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло это результат отсутствия в сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или вроде темноты, которая наступает, когда нет света.

Имя студента было — Альберт Эйнштейн.
 

Salo

Статист I степени
Небольшой слезливый рассказик... :pardon:

Давай расстанемся?
-Давай расстанемся.
-Ты не понял… я пошутила!
-А я нет.
-Да нет, глупенький, я соврала! Ты что, поверил мне? Ну все, забудь…

-Нет, я согласен.
-На что?
-На расставание.
-На какое?
-Которое ты сама предложила.
-Я ничего не предлагала!
-Да как же… вот только что.
-Это была шутка, ты не понял?!
-Нет, это ты не поняла… Лично я не шучу. Расстаемся.
-Ну ты что обиделся? Ну брось… Мы и так часто ссоримся из-за пустяков.
-Ты считаешь это пустяком?
-А разве не так?
-Не так.
-Хватит глупить, милый! Пойдем, скоро дождь начнется… Синоптики ливень обещали.
-Я одолжу тебе свой зонт.
-Естественно, как обычно…
-Да нет… на, возьми… Можешь не возвращать – он мне все равно надоел.
-Кто?
-Зонт…
-Ответь! Я тебе надоела?
-Не начинай; мы все решили.
-Ну вот… Ты же знаешь, какой у меня скверный характер – и сам меня провоцируешь.
-Потому и хочу освободить тебя от своих провокаций.
-Каким же образом?
-Давай расстанемся.
-Нет!
-Зачем ты кричишь?
-Мне больно…
-Прости.
-Как ты можешь так подло меня разыгрывать?
-Это не розыгрыш.
-Не лги мне!
-Я никогда не лгу.
-Ты… Нет, погоди. Не так. Давай свой зонт, я пойду; а потом ты успокоишься, приведешь нервы в порядок и мне позвонишь.
-Я тебе не позвоню.
-Что?..
-Я тебе никогда больше не позвоню.
-Почему же?
-Потому что мы расстаемся! Расходимся, понимаешь?
-Нет…
-Потом поймешь.
-Не пойму.
-Поверь мне.
-Не хочу…
-Всегда верила.
-А ты всегда любил меня…
-Не всегда. То есть не навсегда.
-Разлюбил?
-Возможно.
-Значит, не уверен? Зачем же расставаться?
-Значит: да, разлюбил.
-Может, на время разойдемся, а? Ну переосмыслим чувства…
-Навсегда, любимая, навсегда.
-Любимая?..
-Не плачь, у тебя слезы на щеках.
-А кто виновен в них?!
-Ты сама.
-Что?!
-Не плачь.
-Обними меня?..
-Это ни к чему?
-…
-…
-Не молчи.
-А о чем нам разговаривать?
-Проводи меня.
-Я дал тебе зонт.
-Думаешь, зонт заменит мне тебя?!
-Не думаю.
-Так что тогда…
-Прощай.
-И давно ты это задумал?
-Что?
-Расстаться со мной?
-Это ты решила.
-Я?!
-Да. Я думал об этом… Но не хотел портить тебе жизнь. Хотел подождать, переосмыслить все, как ты сказала… Но ты сама захотела порвать.
-Это была шутка!
-Не шути больше с любовью. Прощай...

@
 

Salo

Статист I степени
Из жизни тёщь...

Друг у меня женился на третьем курсе института. Жена красавица, а вот с тещей не повезло. Да к тому же жить молодым пришлось у нее, вплоть до окончания высшего учебного заведения. Уж больно крикливая попалась вторая мама, чуть что не так, взвывала как пилорама. Друган говорит, что иногда даже уши ватой затыкал.
Ну короче как бы там не было, а после института, кстати сельскохозяйственного, распределили их в какой-то совхоз. Дали домишко и зажили они весело и счастливо. Николай мужичок хозяйственный, живность развел, курочек, поросеночка, еще что-то там. Живут! Года через два приходит от мамы жены телеграмма, мол, встречайте — приезжаю! Супруга засуетилась, планы строит. Петушков планирует несколько штук зарубить, маму домашней курятиной покормить. Друган говорит, что как приедет так и зарубим, чтобы свеженькое было. Теща приехала вечером. И сразу начала устанавливать свои порядки. Коляна на основе прошлых воспоминаний чуть Кондратий не хватил и созрел у него ночью коварный план. В полчетвертого утра жена засобиралась на утреннюю дойку — она на ферме заведующей работала. Вместе с ней и теща подскочила, а другану на работу к восьми он еще лежит. Теща опять начала возмущаться, мол, доченька ее трудяга, а зять тунеядец. Жена ушла, друган встал. Сидит на кухне чай пьет, теща на повышенных тонах объясняет ему политику семейной жизни. И тут за окном петушок закукарекал. Коля делает зверскую рожу, хватает топор и в загородь с курами. Хватает петуха и хрясь по шее — полуфабрикат готов. Притащил на кухню, бросил в тазик. Городская теща от такого действа обалдела. Орет, ты что же мол ирод наделал? А он ей объясняет, что нервы ни к черту стали, громких криков не переносит. Тут следующий петух закукарекал. Друган опять делает зверское лицо и с криком — «ну мать твою !!!» — вылетает во двор и повторяет процедуру. Хрясь, и следующий петушок уже полуфабрикат. Теща уже не возмущалась и смотрела на зятя как-то косо. Тут третий закукарекал. Все повторилось. Теща до самого ухода зятя на работу, молчала словно рыба.
Пришел он на обед. Жена петушков ощипала и суп варит. Когда тещи на кухне не было, она его и спрашивает;
— Ты Коля случайно не знаешь, почему наша мама шепотом разговаривает?
@
 

Salo

Статист I степени
Обида.

Бисер кончился…
Д. Хармс


Обида необходима. В ней сокрыты жемчужины и пружины движения духа, эмоции и мысли. Во всяком случае, художник в таком состоянии имеет возможность осмыслить свое состояние – где он и зачем? Только это уже не обида. Это акт вспышки, ослепления и преображения.
Но как это сделать? С помощью критиков? Нет, критики тут неуместны. Критиков хлебом не корми. Критика глупа по своему назначению и смыслу. А наивный художник ищет в критике либо "правильных" слов, либо надувает щеки и думает, что опять его не поняли. Это все скука смертная. Понять художника невозможно. Для этого художник сам должен превратиться в критика. Сегодня творим, а завтра пытаемся осмыслить, что же мы вчера тут натворили…
Вот такой коловорот.
Так что надо вернуться к отцам абсурда.
Так что артиста надо ошарашить, это важнее всех задач. Первостепенность в этом наблюдается.
Так что, когда вы встречаете дизайнера и он вам говорит: "Я дизайнер", тогда смело ему говорите выверенную фразу, которая по всем статьям и глубинам является сущим бриллиантом.
Говорите так: "А по-моему, вы говно".
Это не обидно. Потому что всякий подлинный талант так себя и оценивает.
А коли так, то вы легко найдете с вашим ошарашенным собеседником общий язык…

@
 

Salo

Статист I степени
Пох*р или По х*р
Опыт психолингвистического программирования
(разработка полковника ФСБ А.И. Башмакова, испытуемый лейтенант И.А. Хлапков)
Испытуемый 56 часов (с краткими перерывами на сон) смотрел подборку рекламных роликов. Было задействовано ключевое слово между роликами: "Пох*р".
Выпито 2,7 литра водки "Русский Стандарт", 8 литров пива "Золотой Фазан" (Чехия), 1 литр "Джонни Уолкер", 1,4 литра "Текилы Голд" – на двоих.
Вот результат отчета испытуемого. Это было произнесено скороговоркой. И напоминает поток сознания или пьяный бред.


А кто пойдет за По х*р? По х*р - это именно то, что вам необходимо По х*р - не просто чисто. Кристально чисто. По х*р. Сделал дело, хрусти смело По х*р - просто так мне удобно. По х*р. С нами удобно. По х*р - а вы еще играете в паровозики? Выбери свой размер По х*р. По х*р без границ - превосходен на всех языках. Обещайте ей, что угодно, но дарите только По х*р. Пох*р. С легким вкусом соблазна. Мода. Стиль. По х*р. По х*р. Быстро и надолго. По х*р - новый взгляд на старые вещи. По х*р - удовольствие в подарок. Если вы видите Пох*р, значит это не ваш По х*р Пох*р или не По х*р? Вот в чем вопрос. По х*р. Вкус такой, что башню сносит. Побалуй себя. По х*р. Приобретая сейчас два По х*р, Вы получаете подарок! По х*р. Всё по-честному. По х*р - новое измерение жизни. По х*р - лучше для мужчины нет. По х*р - сама нежность. Достаточно одного залпа. Водка "Пох*р". Хочется По х*р? По х*р. Наплюйте на простуду! По х*р. Чувствуешь, что живешь. По х*р - и никаких Советов! По х*р - это по-нашему! Весело и вкусно! По х*р! По х*р - мужчинам, которые любят женщин, которые любят мужчин. По х*р. Никогда нигде не жмет. Пох*р - это по-нашему! Пох*р. Полный Пох*р.

Комментарий.
Все это напоминает анекдот, но, увы, это не анекдот, а реальное "Дело" Лубянки.
Но будем кратки. Такое вот "лингвопрограммирование" происходит с нами со всеми, кто сидит у телеэкрана. Голубого. Напитки разные сопровождают это дело. У кого лучше, у кого так себе. Но суть не меняется. Мы все жертвы. И это даже не похоже на баню, где в голом виде все равны. Это похоже на другое. На полный мировой кирдец. (Перевод: Постепенный выход человечества с ума и начало конца).

Впрочем, нам-то все пох*р…
 

Salo

Статист I степени
ПАРАДОКСЫ ЖИЗНИ

Парадокс нашего исторического времени состоит в том, что наши здания выше, чем когда-либо, но терпение ниже; наши автострады шире, но наша индивидуальность и мировоззрение уже; мы тратим больше, но имеем меньше; мы покупаем больше вещей, но меньше ими наслаждаемся.

Наши квартиры становятся большими, а семьи — меньшими; у нас больше удобств, но меньше времени. У нас больше научных званий, но меньше смысла; больше знаний, но меньше рассуждений; больше экспериментов, но и больше проблем; больше медикаментов, но меньше здоровья.

Мы приумножили свою собственность, но уменьшили свои ценности.

Мы говорим слишком много, любим слишком редко, ненавидим слишком часто.

Мы научились тому, как зарабатывать на жизнь, но не научились тому, как жить; мы добавили годы к жизни, но не жизнь к годам.

Мы слетали на Луну и обратно, но нам трудно переступить порог и познакомиться с новым соседом.

Мы освоили внешний мир, но не внутренний; мы очищаем воздух, но загрязняем душу; мы разложили атом, но не наши предубеждения.

У нас выросли доходы, но упала нравственность; мы гонимся за количеством, но теряем качество.

Наше время — это время высоких мужчин, но низких характеров, больших доходов, но поверхностных отношений, большей свободы, но меньшей радости.

Наше время — это время мирового затишья, но домашних скандалов; большого количества пищи, но меньшего питания.

Это время, когда в дом приходит по две зарплаты, но число разводов возросло. Это время более красивых домов, но разбитых семей.

Наше время — это время переполненных витрин, но пустых складов; это время, когда технология может позволить вам переслать это послание в любой уголок земли, и это время когда вы можете сделать выбор — выбросить его или же изменить что-то в жизни.

Не храните ничего для специального случая, потому что каждый день вашей жизни — особый случай!

Проводите больше времени с вашей семьёй и друзьями, ешьте свою любимую еду, посещайте места, которые вы любите. Используйте хрустальные бокалы. Не берегите свои лучшие духи…

Давайте говорить нашим семьям и друзьям, как сильно мы любим их.

Удалите из своего словаря такие фразы, как «когда-нибудь», «в один из дней».

Не откладывайте ничего, что приносит смех и радость в вашу жизнь!!!

Каждый день, каждый час, каждая минута — особенные. И вы не знаете, которая станет вашей последней.

@
 
Сверху