Стихи

[Дoчь*Cамурая]

Вода дала, вода взяла…
И так же с водкой –
Она что даст, то непременно отберёт.
Не надо бить по зеркалам
прямой наводкой,
И так умрём – я это знаю наперёд.

Вода дала, вода взяла…
Надеть кроссовки
И выйти в дождь – без капюшона и зонта,
Промозглый ветер принимая философски:
Тепла ведь не было и раньше ни черта!

Вода дала, вода взяла
немного света,
Немного сил и позолоты божества…
Осталось главное –
дышать дождём и ветром
И рифмовать несовершенные слова.

Вода дала, вода взяла –
поток капризен.
Мы сбросим прошлое, как зимние пальто.
Героем нового романа будет физик,
Поскольку лирика без физики – ничто.

 

[Дoчь*Cамурая]

Сквозняками осень вползает в комнаты
Крадется по лестницам календарей
У порога молчит, притаившись, холод
Дожидается, что ты откроешь дверь

Но помнишь ли ты вкус океана?
Сутулый, закутанный в неба плед,
Твой дом опустел - лишь ночуют туманы
У ног его, и уходят с рассветом

Из груди вырываются птицы крика
Гортань изорвана в кровь и в лед
Кривляйся же, пой, хохочи - будь диким,
Любым - все равно никто не придет

Но слышишь ли ты тишину океана?
Лишь сентябрь, а ты так чертовски пьян
И сердце в твоем нагрудном кармане
Измято, истрепано по краям

 

[Дoчь*Cамурая]

Я скажу вам как на духу, всё как есть, по правде:
Человек человеку - Большой Адронный Коллайдер.

Не успеешь с утра откусить бутерброда с салом,
Как тебя уже в чорную, маеш, дыру засосало.

 

[Дoчь*Cамурая]

С каким м...аком ни едешь в купе, а послушай его
и всё ему расскажи.
Любой человек прекрасен хотя бы тем, что тёпл человек,
разговорчив, округл и жив.

Не просто же так именно этот вот скучный чувак дан тебе в ощущениях.
Вот это оно и есть, называется "роскошь человеческого общения".

И то, что его не засыпало снегом в палатке в обнимку
с трупом твоим твёрдым
и то, что тебя не засыпало чернозёмом в окопе вдвоем
с половиной его трупа
так это считай Мироздание и Провидение, сёстры-близняшки, любят тебя
и целуют тебя в морду
и за уши треплют, и чешут загривок --
ласково-весело-грубо.

(А люди лучше всего смотрятся не в окопе, не в беге и не в казенной вагонной постели,
а лучше всего они смотрятся, когда с энтропией бьются
когда, например, становятся к мойке, чтоб вымыть вилки, накопленные за неделю,
а также чашки и блюдца.

и жмётся под мойку испуганное Неустройство Всего,
ему там никак не устроиться
и капает едкое фейри на шкурку его,
и кран с кипятком никак не закроется.

никто не отпустит теперь из-под раковины ощетинившийся мировой хаос,
не оставит его в покое.
вот так человек на минуту становится богоподобен,
он создаёт Порядок железной рукою).

Да даже когда в вагоне сидит и семки грызет, всё равно это лучше,
чем если б его вообще не произошло.
ведь он, например, занимает объем, который при прочих раскладах могло занимать
какое-нибудь абсолютное зло .

поэтому надо наушники вынуть, когда путешествуешь в поезде,
с полки своей спуститься и за жизнь с человеком перетереть.
пока не окоп, пока не лавина, пока из-под полки не вылезло всякое
и не устроило тут и потом везде
тепловую смерть.

 

[Дoчь*Cамурая]

пока ты выпытывал у людей, где есть такое вот место,
куда недавно упала стрела и, значит, твоя невеста
там плачет, прядёт, вышивает платки, прощается с мамой с папой
- ведь ты же её заберёшь к себе, ухватишь корявой лапой

пока ты вытаптывал людям поля и жёг их гнилые хаты
за то, что они
ничего
не знали
об этом
месте,
пока ты
рубил скоморохов от уха до брюха, а то и совсем на части,
за то же. пока ты искал по округе своё нехитрое счастье,

невеста твоя втихаря умирала с калёной стрелой под сердцем
Жар-Птица металась по горнице, билась в оконце, в оконце, в дверцу
Невеста следила за птицей, кормила-поила кровью с ладони
тебя не ждала. не ждала. не ждала. прощалась с родными. Понял?

 

[Дoчь*Cамурая]

как настроение?
норм
где ты?
похоже, нигде
чем занимаешься?
стою у костра, запаленного на рассыпающейся бетонной плите.

 

[Дoчь*Cамурая]

Против северного ветра шёл по городу Иуда, вальс осиновые листья танцевали на мостах. Слушай, господи, не надо, я, пожалуйста, не буду, забери свои монеты, я действительно устал. Лгать, молчать и лицемерить, предавать и предаваться изнурительнейшей страсти - то ли боль, а то ли бред. Вот закончится дорога, вот пробьют часы двенадцать, рыжий мех лисы А Хули мне привидится в костре. Против северного ветра, против правил и приличий, против братьев нерожденных, против мертвых матерей я пошёл и оступился, я не смог найти отличий, обреченный, изможденный, я запутался в игре.

Ветер северный навстречу бросит огненное пламя, выйдут всадники и кони, псы возьмут последний след. Умирай - и я отвечу, обниму тебя крылами. Обретая небо, вспомнишь, как распяли на земле.

 

[Дoчь*Cамурая]

От границы до границы море
дном - к вселенной, солью - по плечам.
В нашем крае каждый вздох затоплен.
Каждый день затоплен . Каждый час.
Плащ к плащу по улицам /по глыбам/
от рассвета до чужих глубин
всё плывут брезентовые рыбы
От себя брезентовые рыбы
По делам придуманным своим.
Вот окно. Вот комната. Вот выход.
Но куда ни кинься - штурм и шторм.
Я одна из тысячи улиток.
Ты одна из тысячи улиток.
Всё сидим и смотрим из - за штор.
В нашем крае только в сказке солнце.
Горизонт растянут в волоске.
Остаёмся, слышишь? Остаёмся.
Нам не выжить на чужом песке.

 

[Дoчь*Cамурая]

Накрыло день и стало пыльным бытом,
Который вечно вертится у ног,
Слов чередой, затасканной, избитой,
Студеной ветреной хмельной весной —
Полупрозрачной грусти полотно.
Под полотном, невидимое глазу,
Вздуваясь тускло язвами проказы,
Взрывается — бессмысленный салют —
Такая скучная пустая фраза:
«Мне грустно, потому что я тебя люблю».

На серые обыденности плиты
Ложатся листья прошлогодних снов,
И поднимает ветер, и кружит их,
Перебирает и бросает вновь
Туда, где разлилась печали ночь.
И меж реальностью однообразной
И бледным лимбом тающих фантазий
Всегда зудящий возникает люфт.
Сочится в эту ноющую праздность:
«Мне грустно, потому что я тебя люблю».

И в безнадежной череде попыток
Достичь того, чего не суждено
Коснуться, отыскать унылый свиток -
Тоски, холодной скуки волокно,
Но продолжать метаться все равно
В пустыне снов, ища живой оазис
Целебных дней. Так бьется нудный разум
Над шифром, подобрать пытаясь ключ,
Не в силах противостоять соблазну:
Мне грустно, потому что я тебя люблю.

Нет, не было тебя. И раз за разом
Ловлю я тщетно скользкую петлю
Крючком несбывшихся напрасных сказок:
Мне грустно, потому что я тебя люблю.

 

[Дoчь*Cамурая]

Всё, что мы не ломали – строили самой длинной из осеней
(мы же сильные, мы же стоики: не умрём – значит, быть сильней);
всё, что мы берегли – не тратили, зажимая себя в тиски, –
разнести бы к чёртовой матери, на осколочки, на куски.

Посмотри – дыхание ровное, мягкий голос, на месте пульс.
Я не трону тебя, не трону я, я твой друг, всё в порядке, пусть.
Мы же люди, конечно, люди мы (да, не овощи, не трава).
Мне уже не нужны прелюдии и вступительные слова.

На диване свернулась коброй я – чёрной коброй перед броском, –
и пишу тебе что-то доброе человеческим языком.
Я не страшная, я не дикая, я лишь камень камней среди, –
подойди ко мне, подойди ко мне,
подойди ко мне,
подойди.

 

[Альбедо-1318]

Зачем ей греческая стопа?
Зачем ей тонкая эта кость?
Ей нужен кто-то, не шантрапа,
вбивать умеющий в стену гвоздь.

Но кто ж один при таких руках?
Любой посчитан, и каждый – муж.
Её кораблики терпят крах,
не доплывая до центра луж.

Не липнут к ней, не подходят, нет,
печник, мясник, страховой агент…
А это кто? Это брат-поэт,
засевший в бочке, как Диоген.

Он выпал прямо к её ногам –
как шанс безумный, один из ста.
Вокруг вороны, леса, снега
и в целом – вечная мерзлота.

Они надеются на авось.
Они отличны от всех людей.
А гвоздь… Да ну его, этот гвоздь.
Бывают стены и без гвоздей.

"Шантрапа" ,к слову, это не неумеющий вбивать гвозди, а неумеющий петь

 

[Дoчь*Cамурая]

Он ищет музыку во всем- в кофейных чашках, в медных крышках, и дерево, и камни слышит, и каждый звук в себе несёт. Играя на любом столе, руле, стекле, колене, книге, он состоит в великой лиге несущих истину земле. И, наблюдая этот свет, причастность, таинство и чудо, я знаю, кто он и откуда и почему не человек. И как, рождённый от людей, он неподвластен их законам, хозяин огненных драконов, летящих в вечной темноте. Я знаю боль его и страсть, созвучия, аккорды, песни, ступени древних нотных лестниц, сегодня, завтра и вчера. Он ищет музыку во мне, но кажется, не в этом дело. В его руках звучит не тело, а то, чему названий нет. И отдаваясь высоте - сверхзвуковой и безупречной - я становлюсь ему не речью, но музыкой небесных тел.

 

[Дoчь*Cамурая]

Приходили страждущие, просили не о мудрости, доблести, чести, силе, не о ветре попутном, огне внутри, об одном молились - ну повтори. Обходили жертвенник, тёрли камень, темноту исследовали руками, укрывали камеры под плащом, на земле царапали: дай ещё. Солнце спать уходит и тени будит, вот сейчас мы круг обойдём - и будет, кто-то встанет за нами - щитом, крылами, ибо мы ни на что не способны сами. Нам бы в новые дали в другой одежде, будет свежая кровь - заживём как прежде, мы не просим о мудрости, чести, силе, к нам спускались ангелы - перебили.
И молчала скала, и земля молчала, ибо тот, кто приходит начать сначала, просит новой правды своей судьбе, ничего не ведает о себе.

 

[Дoчь*Cамурая]

мне хочется, чтобы король любил птиц,
кормил их крошками булки сдобной...
но он привык, чтобы все ниц,
чтоб обожание в сотнях лиц.
богоподобный...
росчерк его пера -
единственный маятник чьей-то жизни.
придворных яркие веера,
премьер министр: мой сир, пора
служить отчизне:
бунт подавить в южных провинциях,
улучшить армии амуницию,
жениться, вам ведь уже за тридцать,
расширить западные границы,
ведь не какой-нибудь там принц -
Король!
который не любит птиц...

а мне так хочется, чтоб любил,
чтоб сказки кому-то шептал на ночь,
и, о правах сочиняя билль,
вписал туда и такое право:
просто любить
птиц...

 

[kroha]

Они мне хором: «Здравия желаем!»
Фантомы. И возьмут под козырек.
Живых тут нет. И мимо проезжая,
Никто не завернет на огонек.
Давно не помнят горести родные –
Почти что век минул от той войны.
Я поздороваюсь. Построясь, как живые,
Стоят по стойке «смирно» у стены.
Почти затерты имена на плитах,
И нет следов от точек огневых.
В ответ шепчу: «Мы помним. Не забыты
Все подвиги, что ради нас, живых.»
Все одинаковые серые могилы
И одинаковая выпала судьба.
Лежат тела. Но души не забыли
Что оказались для врага не по зубам.
Я постою немного у ограды,
И не нарушив тишины могил.
Они мне улыбаются. И рады,
Что кто-то из потомков навестил.

(Елена Кандалинская)

 

[kroha]

В этой грустной тиши, где опалые листья тускнеют,
Где осеннюю стужу лучи согревают, лелеют,
Где трамваи идут по следам твоего молчанья,
Я тебе посылаю прощанье.

Эти парки истоптаны стопами разных прохожих,
Совершенно чужих, но до крайности-таки похожих.
Я иду средь чужих, и здесь стынет асфальт под ногою.
Я опять совершаю ошибку: иду за тобою..

Здесь играют романсы средь улиц, но ты их не слышишь.
Здесь машины шумят, но я слышу, как ты где-то дышишь.
Здесь исчерпана сила безвольного постоянства,
И испита до дна чаша вольности сего пространства.

Ты летишь над землей, посылая пустые прощанья.
Я гонюсь за тобой, но теряюсь опять средь молчанья.
Ты летишь в мир иной, а здесь снова зима нарастает,
Снова солнце не греет, с деревьев листва опадает...

Улетай, улетай, оставляй только горечь прощанья.
Улетай и останься лишь тенью былого мерцанья.
В этом городе мне пробивать путь деньгами и славой.
Боже правый, теперь тебя нет.. Как же быть.. боже правый..

Я молчу за свою непокорную, глупую юность,
За стремление быть на вершине, за злость и за грубость.
Я молчу за твою навсегда уходящую нежность,
В добрый путь, ты спокойно уходишь теперь в бесконечность..

Ты спокойно ступаешь в широкое море забвенья,
Оставляешь мне только пространство слепого мгновенья.
Мне тебя не вернуть, мне никак за тобой не угнаться,
Остается лишь только прощаться...
Лишь только прощаться...

 

[Дoчь*Cамурая]

Не надо бояться густого тумана,
Не надо бояться пустого кармана.
Не надо бояться ни горных потоков,
ни топей болотных, ни грязных подонков!

Не надо бояться тяжёлой задачи,
а надо бояться дешёвой удачи.
Не надо бояться быть честным и битым,
а надо бояться быть лживым и сытым!

Умейте всем страхам в лицо рассмеяться, -
лишь собственной трусости надо бояться!

 

[Дoчь*Cамурая]

Если женщина любима, приползешь и полумертвый,
Даже если ты вручную пропахал сто тысяч га,
Встанешь, хоть противный кто-то накачал тебя снотворным,
И пойдешь без промедленья через бури и снега.
Если женщина любима, позвонишь с другой планеты,
Изложить конкретный список навалившихся причин,
По которым ты не можешь заглянуть к ней на котлеты,
Чтоб она не предложила их кому-то из мужчин.
Если женщина любима, но разбиты телефоны,
Нет в пустыне телеграфа, и отсутствует почтамт,
У тебя в запасе в клетке есть всегда почтовый голубь,
Чтоб отправить к ней с приветом чувств изложенных десант..
Претворишь в судьбу мгновенно сотни хитрых комбинаций,
Чтоб добраться до желанной хоть в обход, хоть напрямик…
Если женщина любима, ты найдешь, как с ней связаться,
Чтоб подумать не успела, что забыл о ней на миг…

Злата Литвинова

 

[Дoчь*Cамурая]

Мне остро - это все, что я могу сказать тебе с обратной стороны луны, дорожной карты, тишины, в которой я на этом берегу стою, фотографируя туман, его интерпретируя легко в юдоль, сиротство, в дым и молоко - ежевечерний мой самообман. Мне пусто, как и следовало ждать - желали, было, продолжает быть, они живут, налаживают быт, а я все жду, но ты предупреждал. Мне горько, если это говорят о тех, кто связан - узами, узлом, о тех, кто усложняет все назло, кто делает тяжелым звукоряд. Не подниму - сонорные трещат, шипящие так держатся земли, что если бы пришли и помогли, пожалуй, я не стала б запрещать. Но правда в том, что дождь, среда, огни промокших трасс, грассируя, твердят - здесь нет тебя который день подряд, считай со мной: один, одна, одни. Отныне продолжается - и впредь, мне остро, пусто, горько, черт бы с ним, но вот туман, и звуки, и огни…
И ничего уже не разглядеть.
Считай со мной: один, одна, одни.

 

[Дoчь*Cамурая]

Поэт есть тот, кто хочет то, что все
хотят хотеть. Как белка в колесе,
он крутит свой вообразимый рок.
Но слог его, высокий, как порог,
выводит с освещенного крыльца
в каком-то заполярье без конца,
где всё стрекочет с острия копья
кузнечиком в траве небытия.
И если мы туда скосим глаза,
то самый звук случаен, как слеза.