Mafioso
Пользователь
Абсолютно верно, из березы тоже, но они гораздо менее упруги, чем из бука, и стоят намного дешевле-700 рэ без доставки.
www.shogun.ru смотри там. Доставка наложенным платежом.( Это не реклама, это ответ на вопрос)
Японская атрибутика
- Автор темы сумеречник
- Дата начала
www.shogun.ru смотри там. Доставка наложенным платежом.( Это не реклама, это ответ на вопрос)
SETH
Активный пользователь
OCCcc!
jayson
Новичок
Есть сэр
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
Приведу кой-какие сноски из чтива о старояпонских разборках.
Кенго – человек, великолепно владеющий мечом.
Банси – чиновники
Ши-Суку – четыре района старого Эдо, где располагались постоялые дворы.
Месиморионна – девушка-прислуга, попутно оказывающая дополнительные услуги (в том числе и сексуального плана).
Бугиё-дзо – в период Эдо нечто вроде отделения милиции, также туда можно было обратиться за официальным разрешением на месть врагу. Такое разрешение делало месть законным деянием, не считающимся убийством.
Хантей-дзо – организация-реестродержатель. Регистрировала всех официально мстящих.
Даймё – крупные феодалы.
*Знатных даймё зачастую заставляли переезжать в Эдо, чтобы были на виду. Если они и уезжали в свои имения, то их жены и дети оставались в Эдо, практически в качестве заложников.
Йокан – сладкий пирог
Йосицунэ Минамото – полулегендарный герой войны 12 века между кланами Тайра и Минамото.
Окидо – ворота Эдо
Цуко тегата – деревянная дощечка пропуск, который , получив заранее, надо было предъявлять на всех кпп , имевшихся на всех основных дорогах Японии.
Система этих пропусков была введена сёгунатом Токугавы.
Иудзи-кири - дословно «зарубить на углу» , наемный убийца, «вольный художник»
Сэнкин гёрэцу – процессия переезда даймё. Для «поддержания» лояльности среди феодалов Бакуфу требовали от них постоянного переезда в Эдо из своих имений и обратно.
Процессия часто получалась весьма людной (свита,слуги, родня, охрана и т.д.)
Йодзимбо - телохранитель
Кенши – боец, пользующийся мечом.
Хито кири - дословно "убивать людей", убийца.
Додзе - школа боевых искусств.
Татсуми – увеселительное заведение, где можно было снять гейшу или еще чо поинтереснее.
Кенго – человек, великолепно владеющий мечом.
Банси – чиновники
Ши-Суку – четыре района старого Эдо, где располагались постоялые дворы.
Месиморионна – девушка-прислуга, попутно оказывающая дополнительные услуги (в том числе и сексуального плана).
Бугиё-дзо – в период Эдо нечто вроде отделения милиции, также туда можно было обратиться за официальным разрешением на месть врагу. Такое разрешение делало месть законным деянием, не считающимся убийством.
Хантей-дзо – организация-реестродержатель. Регистрировала всех официально мстящих.
Даймё – крупные феодалы.
*Знатных даймё зачастую заставляли переезжать в Эдо, чтобы были на виду. Если они и уезжали в свои имения, то их жены и дети оставались в Эдо, практически в качестве заложников.
Йокан – сладкий пирог
Йосицунэ Минамото – полулегендарный герой войны 12 века между кланами Тайра и Минамото.
Окидо – ворота Эдо
Цуко тегата – деревянная дощечка пропуск, который , получив заранее, надо было предъявлять на всех кпп , имевшихся на всех основных дорогах Японии.
Система этих пропусков была введена сёгунатом Токугавы.
Иудзи-кири - дословно «зарубить на углу» , наемный убийца, «вольный художник»
Сэнкин гёрэцу – процессия переезда даймё. Для «поддержания» лояльности среди феодалов Бакуфу требовали от них постоянного переезда в Эдо из своих имений и обратно.
Процессия часто получалась весьма людной (свита,слуги, родня, охрана и т.д.)
Йодзимбо - телохранитель
Кенши – боец, пользующийся мечом.
Хито кири - дословно "убивать людей", убийца.
Додзе - школа боевых искусств.
Татсуми – увеселительное заведение, где можно было снять гейшу или еще чо поинтереснее.
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
Вероятно, одним из наиболее знакомых западному человеку японских слов является далеко не самое приятное – «харакири», дословно означающее «живот резать». Этим термином с незапамятных времен называли популярнейший способ благородного исхода в иной мир. Вообще-то ритуальное самоубийство называется «сэппуку», и совершить его можно по-разному, о чем то и дело читаешь на страницах летописей. В горячке битвы можно броситься на собственный меч или копье, перерезать горло или прыгнуть со скалы. Излюбленный финал героев – поджечь замок и погибнуть в пламени вместе с врагами. Но самый возвышенный, утонченный и доблестный путь – распороть живот. Древние витязи устраивались сами, а наиболее ярые резались тупым деревянным ножом. Но позднее народ измельчал, и во избежание длительных предсмертных мучений полюбили использовать «кайсяку», то есть помощника. Ловкий приятель становился сзади и внимательно следил за происходящим, подняв меч. Как только нож вонзался в живот (или чуточку погодя, в зависимости от договоренности и техники резки) он мигом отсекал голову, прекращая ужасный спектакль.
Если это была добровольно-принудительная казнь, голову красиво укладывали на дощечку или изящно свернутую ткань и показывали придирчивому жюри.
Быть приглашенным в качестве кайсяку не сулило ничего хорошего. Снести череп отнюдь не просто, а здесь требовался особенно чистый удар. Не дорубишь – голова безобразно повиснет на лоскуте кожи, перестараешься – и она полетит по воздуху, брызгая кровью на членов комиссии, а потом покатится, точно мяч. В «Хагакурэ» об этом говорится так:
«С древности для самурая считалось несчастьем быть приглашенным на роль помощника при самоубийстве. Ибо, если он выполнит свое предназначение, это не добавит ему славы, если же по какой-то случайности ошибется, это будет считаться самой главной ошибкой его жизни».
Хэйдзаэмон, двоюродный брат Цунэтомо (автора «Хагакурэ»), был приговорен к сэппуку за участие в азартных играх и попросил кузена о содействии, но помощник промахнулся. Он стал слишком далеко от приговоренного и, не сумев обезглавить одним ударом, был вынужден «исполосовать его».
Быть приговоренным к сэппуку считалось милостью со стороны властей, поскольку на этом обычно все и кончалось. Честь оставалась незапятнанной, а родственники не подвергались репрессиям. Иное дело – казнь. В этом случае доброе имя самурая затаптывалось, имущество конфисковывали, а чад и домочадцев ссылали «на севера», в дикую глухомань. Но самым притягательным являлся добровольный уход. Как правило, отважного самоубийцу восхваляли за правильный выбор, цитировали его предсмертные стихи, а его дети ходили с гордо поднятой головой.
Наиболее пышно мода на харакири расцвела в период Эдо. Случалось, десятки верных вассалов умершего господина пускались вослед, чтобы сопровождать его в загробных скитаниях, но обычно для этого требовалось личное разрешение самого покойного, которое испрашивалось загодя. Резаться самовольно означало дерзость и наглость, такая смерть называлась «собачьей». В уходе из жизни всей ватагой был определенный резон – нужно было открыть дорогу команде молодого наследника, а также избежать упреков в недостаточной верности, а то и в позорной привязанности к бренному миру.
Самураи вовсе не стремились как можно скорее «привязать коня», но презрение к смерти доходило порой до абсурда. Известны случаи, когда случайно соприкоснувшиеся ножнами юноши тут же вспарывали животы, чтобы досадить грубияну и доказать собственную духовную чистоту. Их не так трудно понять, если вспомнить о традиционном отношении к «царству теней», вере в реинкарнацию и так далее. Например, в соседнем Китае (а Япония впитала его менталитет) самой страшной и вполне реальной угрозой недругу считались слова: «Я у тебя на воротах повешусь!» В случае приведения замысла в исполнение владелец злосчастных ворот оставался навек опозоренным до седьмого колена. Восток – дело тонкое!
Вообще просматривается некая эволюция мотивов самоубийства на протяжении всей японской истории. Если когдато сэппуку считалось высшей формой управления собственной судьбой, признаком беспримерного мужества перед лицом неизбежной смерти, а также сословной привилегией буси, то уже к XVIII веку ориентиры слегка изменились. Среди основных причин исторические записи называют комплекс вины из-за собственной несостоятельности, неосторожного поведения, опрометчивых слов и поступков, неспособности исполнить долг и т.д. Такая форма сэппуку называлась «сокоцу-ши», а самоубийство на почве ярости, когда гнев не мог быть по какойто причине обрушен на голову виновника, именовали «му-нэн бара».
Технология харакири прекрасна в своей простоте, словно цветок вишни. Аналогов подобному мы не находим больше нигде в мире. Орудием герою служил особый нож, предназначенный только для этого. Длина клинка порядка 10–12 см исключала возможность повреждения позвоночника и ненужного паралича – не дай Бог, отнимутся руки! Если на поле битвы приходилось довольствоваться мечом, его клинок оборачивали плотно сложенной тканью, формируя временную «рукоятку» и оставляя свободными те же 10 см железа. Перед началом следовало написать или хотя бы сложить короткое стихотворение. До нас дошли десятки подобных произведений – большинство их посвящено эфемерности земного бытия, тающим туманам, опадающей сакуре, соснам под снегом и иным возвышенным образам.
Церемония обычно проводилась либо дома, либо в храме. Если дело происходило на свежем воздухе, ровное место огораживалось полотнищами, а зрители и официальные лица располагались внутри этих импровизированных стен. Далее, как полагается, главный участник садился на белые татами, обнажался до пояса, а рукава тщательно прижимал коленями к земле или полу, чтобы их натяжение воспрепятствовало падению назад. Это ужас, позор! Падать без головы следовало исключительно вперед! Роковой ножик находился на особой подставке, а брать его в руку, подносить к животу и резаться надлежало строго регламентированными жестами, ибо в этом-то и состояла красота церемонии.
Известно около десятка траекторий вспарывания, хотя на Западе отчего-то принято считать, будто харакирились всегда крест-накрест. На самом деле было достаточно единственного маленького надреза, не чреватого мгновенной смертью (мучения не в счет), после чего добрый кайсяку быстро завершал дело. Вот прадедам приходилось лихо – кругом враги, помощи ждать неоткуда, и они рассекали себя от души, слева направо и вверх, зигзагом и крестом, двумя отдельными крестами – была бы сила в руке.
Любопытное свидетельство оставил непредвзятый очевидец, лорд Рэдэсдэйл, приглашенный со стороны иностранцев в качестве зрителя. Сэппуку совершал артиллерийский офицер, открывший несанкционированную стрельбу по британцам в Кобэ.
«Поклонившись еще раз, приговоренный снял с плеч одежду и остался обнаженным до пояса. Решительной и твердой рукой он взял лежавший перед ним нож, задумчиво и даже с какой-то нежностью посмотрел на оружие. Затем, собравшись в последний раз с мыслями, он глубоко вонзил кинжал в левый бок, медленно разрезал живот слева направо, повернул в ране кинжал и сделал еще движение вверх. За все это время ни один мускул не дрогнул на его лице. Потом он вытащил кинжал, наклонился вперед и подставил шею под удар. В первый раз гримаса боли исказила его лицо, но он не издал ни звука. В этот момент кайсяку, стоявший рядом и внимательно следивший за каждым его движением, высоко поднял меч и на мгновение задержал его в воздухе. Раздался короткий, тяжелый и глухой звук – одним ударом голова была отсечена от тела!»
Женщины убивали себя иначе – перехватывали ножом горло, причем обходились без сердобольного ассистента. История знает также массу примеров, когда владелец осажденного замка до того, как уйти самому, закалывал жену, наложниц и детей, а происходило все в умело подожженных покоях.
Одним из последних случаев харакири (если не самым последним) был уход из жизни Юкио Мисима, знаменитого японского писателя и милитариста, ревнителя самурайских традиций. Осенью 1970 года, после неудачной попытки военного путча, он зарезался прямо в захваченном им здании штаба.
В.Н. Хорев , "Японский меч. Десять веков совершенства."
Если это была добровольно-принудительная казнь, голову красиво укладывали на дощечку или изящно свернутую ткань и показывали придирчивому жюри.
Быть приглашенным в качестве кайсяку не сулило ничего хорошего. Снести череп отнюдь не просто, а здесь требовался особенно чистый удар. Не дорубишь – голова безобразно повиснет на лоскуте кожи, перестараешься – и она полетит по воздуху, брызгая кровью на членов комиссии, а потом покатится, точно мяч. В «Хагакурэ» об этом говорится так:
«С древности для самурая считалось несчастьем быть приглашенным на роль помощника при самоубийстве. Ибо, если он выполнит свое предназначение, это не добавит ему славы, если же по какой-то случайности ошибется, это будет считаться самой главной ошибкой его жизни».
Хэйдзаэмон, двоюродный брат Цунэтомо (автора «Хагакурэ»), был приговорен к сэппуку за участие в азартных играх и попросил кузена о содействии, но помощник промахнулся. Он стал слишком далеко от приговоренного и, не сумев обезглавить одним ударом, был вынужден «исполосовать его».
Быть приговоренным к сэппуку считалось милостью со стороны властей, поскольку на этом обычно все и кончалось. Честь оставалась незапятнанной, а родственники не подвергались репрессиям. Иное дело – казнь. В этом случае доброе имя самурая затаптывалось, имущество конфисковывали, а чад и домочадцев ссылали «на севера», в дикую глухомань. Но самым притягательным являлся добровольный уход. Как правило, отважного самоубийцу восхваляли за правильный выбор, цитировали его предсмертные стихи, а его дети ходили с гордо поднятой головой.
Наиболее пышно мода на харакири расцвела в период Эдо. Случалось, десятки верных вассалов умершего господина пускались вослед, чтобы сопровождать его в загробных скитаниях, но обычно для этого требовалось личное разрешение самого покойного, которое испрашивалось загодя. Резаться самовольно означало дерзость и наглость, такая смерть называлась «собачьей». В уходе из жизни всей ватагой был определенный резон – нужно было открыть дорогу команде молодого наследника, а также избежать упреков в недостаточной верности, а то и в позорной привязанности к бренному миру.
Самураи вовсе не стремились как можно скорее «привязать коня», но презрение к смерти доходило порой до абсурда. Известны случаи, когда случайно соприкоснувшиеся ножнами юноши тут же вспарывали животы, чтобы досадить грубияну и доказать собственную духовную чистоту. Их не так трудно понять, если вспомнить о традиционном отношении к «царству теней», вере в реинкарнацию и так далее. Например, в соседнем Китае (а Япония впитала его менталитет) самой страшной и вполне реальной угрозой недругу считались слова: «Я у тебя на воротах повешусь!» В случае приведения замысла в исполнение владелец злосчастных ворот оставался навек опозоренным до седьмого колена. Восток – дело тонкое!
Вообще просматривается некая эволюция мотивов самоубийства на протяжении всей японской истории. Если когдато сэппуку считалось высшей формой управления собственной судьбой, признаком беспримерного мужества перед лицом неизбежной смерти, а также сословной привилегией буси, то уже к XVIII веку ориентиры слегка изменились. Среди основных причин исторические записи называют комплекс вины из-за собственной несостоятельности, неосторожного поведения, опрометчивых слов и поступков, неспособности исполнить долг и т.д. Такая форма сэппуку называлась «сокоцу-ши», а самоубийство на почве ярости, когда гнев не мог быть по какойто причине обрушен на голову виновника, именовали «му-нэн бара».
Технология харакири прекрасна в своей простоте, словно цветок вишни. Аналогов подобному мы не находим больше нигде в мире. Орудием герою служил особый нож, предназначенный только для этого. Длина клинка порядка 10–12 см исключала возможность повреждения позвоночника и ненужного паралича – не дай Бог, отнимутся руки! Если на поле битвы приходилось довольствоваться мечом, его клинок оборачивали плотно сложенной тканью, формируя временную «рукоятку» и оставляя свободными те же 10 см железа. Перед началом следовало написать или хотя бы сложить короткое стихотворение. До нас дошли десятки подобных произведений – большинство их посвящено эфемерности земного бытия, тающим туманам, опадающей сакуре, соснам под снегом и иным возвышенным образам.
Церемония обычно проводилась либо дома, либо в храме. Если дело происходило на свежем воздухе, ровное место огораживалось полотнищами, а зрители и официальные лица располагались внутри этих импровизированных стен. Далее, как полагается, главный участник садился на белые татами, обнажался до пояса, а рукава тщательно прижимал коленями к земле или полу, чтобы их натяжение воспрепятствовало падению назад. Это ужас, позор! Падать без головы следовало исключительно вперед! Роковой ножик находился на особой подставке, а брать его в руку, подносить к животу и резаться надлежало строго регламентированными жестами, ибо в этом-то и состояла красота церемонии.
Известно около десятка траекторий вспарывания, хотя на Западе отчего-то принято считать, будто харакирились всегда крест-накрест. На самом деле было достаточно единственного маленького надреза, не чреватого мгновенной смертью (мучения не в счет), после чего добрый кайсяку быстро завершал дело. Вот прадедам приходилось лихо – кругом враги, помощи ждать неоткуда, и они рассекали себя от души, слева направо и вверх, зигзагом и крестом, двумя отдельными крестами – была бы сила в руке.
Любопытное свидетельство оставил непредвзятый очевидец, лорд Рэдэсдэйл, приглашенный со стороны иностранцев в качестве зрителя. Сэппуку совершал артиллерийский офицер, открывший несанкционированную стрельбу по британцам в Кобэ.
«Поклонившись еще раз, приговоренный снял с плеч одежду и остался обнаженным до пояса. Решительной и твердой рукой он взял лежавший перед ним нож, задумчиво и даже с какой-то нежностью посмотрел на оружие. Затем, собравшись в последний раз с мыслями, он глубоко вонзил кинжал в левый бок, медленно разрезал живот слева направо, повернул в ране кинжал и сделал еще движение вверх. За все это время ни один мускул не дрогнул на его лице. Потом он вытащил кинжал, наклонился вперед и подставил шею под удар. В первый раз гримаса боли исказила его лицо, но он не издал ни звука. В этот момент кайсяку, стоявший рядом и внимательно следивший за каждым его движением, высоко поднял меч и на мгновение задержал его в воздухе. Раздался короткий, тяжелый и глухой звук – одним ударом голова была отсечена от тела!»
Женщины убивали себя иначе – перехватывали ножом горло, причем обходились без сердобольного ассистента. История знает также массу примеров, когда владелец осажденного замка до того, как уйти самому, закалывал жену, наложниц и детей, а происходило все в умело подожженных покоях.
Одним из последних случаев харакири (если не самым последним) был уход из жизни Юкио Мисима, знаменитого японского писателя и милитариста, ревнителя самурайских традиций. Осенью 1970 года, после неудачной попытки военного путча, он зарезался прямо в захваченном им здании штаба.
В.Н. Хорев , "Японский меч. Десять веков совершенства."
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
Оружие ниндзя
В данном случае нас не интересует вся масса их зловещих приспособлений, но пресловутый «синоби-кэн» (или «синоби-гатана») достоин особого рассказа. Любой мальчишка, от мыса Горн до заполярного Тикси, сегодня знает, как выглядит этот предмет – не очень длинный прямой клинок, квадратная цуба и черная рукоять с набором ядов и иголок внутри. Разумеется, цубу метали как сякэн, а через трубчатые ножны дышали под водой и плевались отравленными шипами. Ночные демоны победоносно сражались с неуклюжими самураями, сокрушая их примитивную технику необоримыми приемами с использованием «обратного» хвата, ставшего визитной карточкой голливудских лазутчиков. Носили же сей предмет за спиной, и рукоятка торчала над правым плечом, точно знамя победы.
В сувенирных магазинах каждый может увидеть или купить дивный, почти натуральный «меч ниндзя», какому позавидовал бы и сам Хаттори Ханзо. Но берегитесь! Разочарование подстерегает нас, как эти самые ниндзя, чтобы сбросить с лазурных высот в серую прозу жизни. Все просто: подобных мечей настоящее ниндзюцу не знало. То есть абсолютно. Вот что пишет о шпионских мечах А. Горбылев («Когти невидимок». Минск, 1999 г.), ссылаясь, в свою очередь, на фундаментальную работу Нава Юимо «Хиссё-но хэйхо. Ниндзюцу-но кэнкю» («Всепобеждающее военное искусство. Исследования ниндзюцу», Токио, 1972 г.):
«Рукоять была цельнометаллической. Ее оплетали шнуром черного цвета. В отличие от стандартных мечей, под оплетку не закладывали мэнуки. Цуба была квадратной и довольно массивной. Деревянные ножны либо просто покрывали черным лаком, либо сначала обтягивали кожей. Никаких украшений на них не было, зато на конец надевали отточенную железную головку кодзири. В скобу куригата вдевали более длинный, чем обычно, – до 3,6 м – шнур сагэо, сам же клинок был относительно коротким. И все! Ни в музее ниндзюцу в Ига Уэно, ни в усадьбе ниндзя-ясики в городе Конан нет прямых клинков. Прямые мечи ниндзя не описаны ни в работах историков, ни в энциклопедиях по традиционному оружию, ни в справочниках по мечам. Иными словами, такие мечи – выдумка кинематографистов».
Если дать себе труд задуматься и реально взглянуть на вещи, тотчас становится понятна абсурдность самой идеи некоего особого меча, потому что первый и последний закон «невидимок» – невидимость. Разумеется, не в оптическом, а в житейском смысле. То есть шпион и убийца ничем не должен отличаться от человека толпы. Либо он самурай, либо торговец, либо еще кто-то, но никакие броские, экстравагантные детали облика просто недопустимы. Набор специальных орудий ремесла представлен образцами потайными, малогабаритными и универсальными. Но меч невозможно скрыть от острых глаз, обладателем которых сплошь и рядом мог оказаться тертый контрразведчик, глазастый «охотник за шпионами», поэтому чисто внешне он был копией рядовой катаны.
Если говорить о клинке, то он, как правило, был немного короче и толще обычного. Длинным мечом неудобно работать в тесноте замковых коридоров, с ним трудно и шумно продираться через дымоходы и заросли, и так далее. Более же толстая полоса обладала повышенным весом и соответственно большей мощью, а ее прочность позволяла при необходимости орудовать мечом как рычагом. Изящество в данном случае неуместно. Далее, – существуют разногласия относительно качества этих мечей. Одни утверждают, что ниндзя в силу своей нищеты довольствовались грубыми самоделками из плохого железа, другие же (в основном российские) знатоки воспевают недосягаемые прочностные и рубящие свойства магической стали. Как ни странно, ближе к истине как раз последние, ибо взгляд на средневековых шпионов как на оборванцев и отщепенцев в корне ошибочен. Нельзя противопоставлять ниндзя и самураев, поскольку девять шпионов из десяти являлись буси по рождению.
Самурай – сословная принадлежность, лазутчик – профессия или хобби. Денег на оплату труда известных кузнецов, как и собственных мастеров, у ниндзя хватало. Если для срочной операции требовался некий специальный клинок, он мог быть сделан на скорую руку, просто и крепко, без всяких металлургических изысков. И так же просто его бросали при малейшей необходимости, если железяка мешала бежать, плыть или ползти, спасаясь от погони. Рассуждения о том, что разные кланы окрашивали клинки в строго определенные цвета, подобны бреду. Если вспомнить ужасное обыкновение ниндзя уродовать при поимке лицо для лишения противника возможности идентификации, то наличие, скажем, синего клинка школы Тогакурэ-рю (интересно, где некоторые авторы черпают подобные сведения?) равноценно подписи «здесь был Вася». До сих пор не найдено ни одного крашеного или вороненого меча, и самое радикальное, что могли проделывать ночные проныры непосредственно перед акцией, – это коптить над пламенем блестящие фрагменты снаряжения (те же клинки) для гашения предательских бликов. Итак, внешне «синоби-гатана» в точности походила на оружие простого воина, но ее анатомия обеспечивала много задач.
Поскольку ножны были длиннее клинка, их нижняя полость вмещала разные занятные штуки: шипы, яды, украденные документы и т.д. Рукоятка также могла служить контейнером. Шнуром сагэо связывали «языка», крепили «качели» для подвески на дереве, вытягивали грузы или устраивали с его помощью ловушки. Через ножны действительно дышали под водой и плевались иголками, но цубу ни в кого не метали. Она вообще не была съемной, хотя квадратная форма, толщина до 5 мм и относительно большой размер – истинная правда. Дело в том, что цубу часто использовали в качестве ступеньки, прислонив меч к высокой стене. Но никогда она не походила на бубновый туз с острыми углами, напротив, углы скруглялись в полном соответствии с традицией. Вообще внешний вид цубы находился в строгих рамках правил, а квадратных изделий мастера выпускали немало, так что прохиндей и тут не вызывал подозрений.
Что касается прямых клинков, то ниндзя широко использовали их, как и остальное население Японии, в качестве потайного оружия, скрытого в бамбуковой палке, посохе, шесте, рукоятке носилок. Те, кто смотрел сериал о похождениях слепого массажиста Зато Ичи, помнят его смертоносный меч в клюке. Кстати, обходился он как раз обратным хватом, каковой вовсе не был привилегией «невидимок», а всего лишь равноправным и общедоступным способом фехтования. Поскольку ниндзя часто резались в закрытых помещениях и иных тесных местах, они, естественно, предпочитали этот компактный стиль, не задумываясь о грядущей киногеничности.
И, наконец, о мече за спиной. Как известно, так носили огромные полевые «но-то» («но-тати»). Именно острой квадратной поперечиной, то любая попытка проскользнуть в узкое место или совершить акробатический номер закончится плачевно. Висящий сзади меч довольно трудно выхватывать (раскрываясь при этом, как упавший на спину жук), а вкладывать обратно еще сложнее. Если рукоятка торчит над правым плечом, длины руки может не хватить. Таким образом, будет гораздо правильнее считать, что ниндзя забрасывали свои мечи за спину, только когда им предстояло ползти или карабкаться на стену, но располагали их рукояткой влево.
В.Н. Хорев "Японский меч. Десять веков совершенства"
В данном случае нас не интересует вся масса их зловещих приспособлений, но пресловутый «синоби-кэн» (или «синоби-гатана») достоин особого рассказа. Любой мальчишка, от мыса Горн до заполярного Тикси, сегодня знает, как выглядит этот предмет – не очень длинный прямой клинок, квадратная цуба и черная рукоять с набором ядов и иголок внутри. Разумеется, цубу метали как сякэн, а через трубчатые ножны дышали под водой и плевались отравленными шипами. Ночные демоны победоносно сражались с неуклюжими самураями, сокрушая их примитивную технику необоримыми приемами с использованием «обратного» хвата, ставшего визитной карточкой голливудских лазутчиков. Носили же сей предмет за спиной, и рукоятка торчала над правым плечом, точно знамя победы.
В сувенирных магазинах каждый может увидеть или купить дивный, почти натуральный «меч ниндзя», какому позавидовал бы и сам Хаттори Ханзо. Но берегитесь! Разочарование подстерегает нас, как эти самые ниндзя, чтобы сбросить с лазурных высот в серую прозу жизни. Все просто: подобных мечей настоящее ниндзюцу не знало. То есть абсолютно. Вот что пишет о шпионских мечах А. Горбылев («Когти невидимок». Минск, 1999 г.), ссылаясь, в свою очередь, на фундаментальную работу Нава Юимо «Хиссё-но хэйхо. Ниндзюцу-но кэнкю» («Всепобеждающее военное искусство. Исследования ниндзюцу», Токио, 1972 г.):
«Рукоять была цельнометаллической. Ее оплетали шнуром черного цвета. В отличие от стандартных мечей, под оплетку не закладывали мэнуки. Цуба была квадратной и довольно массивной. Деревянные ножны либо просто покрывали черным лаком, либо сначала обтягивали кожей. Никаких украшений на них не было, зато на конец надевали отточенную железную головку кодзири. В скобу куригата вдевали более длинный, чем обычно, – до 3,6 м – шнур сагэо, сам же клинок был относительно коротким. И все! Ни в музее ниндзюцу в Ига Уэно, ни в усадьбе ниндзя-ясики в городе Конан нет прямых клинков. Прямые мечи ниндзя не описаны ни в работах историков, ни в энциклопедиях по традиционному оружию, ни в справочниках по мечам. Иными словами, такие мечи – выдумка кинематографистов».
Если дать себе труд задуматься и реально взглянуть на вещи, тотчас становится понятна абсурдность самой идеи некоего особого меча, потому что первый и последний закон «невидимок» – невидимость. Разумеется, не в оптическом, а в житейском смысле. То есть шпион и убийца ничем не должен отличаться от человека толпы. Либо он самурай, либо торговец, либо еще кто-то, но никакие броские, экстравагантные детали облика просто недопустимы. Набор специальных орудий ремесла представлен образцами потайными, малогабаритными и универсальными. Но меч невозможно скрыть от острых глаз, обладателем которых сплошь и рядом мог оказаться тертый контрразведчик, глазастый «охотник за шпионами», поэтому чисто внешне он был копией рядовой катаны.
Если говорить о клинке, то он, как правило, был немного короче и толще обычного. Длинным мечом неудобно работать в тесноте замковых коридоров, с ним трудно и шумно продираться через дымоходы и заросли, и так далее. Более же толстая полоса обладала повышенным весом и соответственно большей мощью, а ее прочность позволяла при необходимости орудовать мечом как рычагом. Изящество в данном случае неуместно. Далее, – существуют разногласия относительно качества этих мечей. Одни утверждают, что ниндзя в силу своей нищеты довольствовались грубыми самоделками из плохого железа, другие же (в основном российские) знатоки воспевают недосягаемые прочностные и рубящие свойства магической стали. Как ни странно, ближе к истине как раз последние, ибо взгляд на средневековых шпионов как на оборванцев и отщепенцев в корне ошибочен. Нельзя противопоставлять ниндзя и самураев, поскольку девять шпионов из десяти являлись буси по рождению.
Самурай – сословная принадлежность, лазутчик – профессия или хобби. Денег на оплату труда известных кузнецов, как и собственных мастеров, у ниндзя хватало. Если для срочной операции требовался некий специальный клинок, он мог быть сделан на скорую руку, просто и крепко, без всяких металлургических изысков. И так же просто его бросали при малейшей необходимости, если железяка мешала бежать, плыть или ползти, спасаясь от погони. Рассуждения о том, что разные кланы окрашивали клинки в строго определенные цвета, подобны бреду. Если вспомнить ужасное обыкновение ниндзя уродовать при поимке лицо для лишения противника возможности идентификации, то наличие, скажем, синего клинка школы Тогакурэ-рю (интересно, где некоторые авторы черпают подобные сведения?) равноценно подписи «здесь был Вася». До сих пор не найдено ни одного крашеного или вороненого меча, и самое радикальное, что могли проделывать ночные проныры непосредственно перед акцией, – это коптить над пламенем блестящие фрагменты снаряжения (те же клинки) для гашения предательских бликов. Итак, внешне «синоби-гатана» в точности походила на оружие простого воина, но ее анатомия обеспечивала много задач.
Поскольку ножны были длиннее клинка, их нижняя полость вмещала разные занятные штуки: шипы, яды, украденные документы и т.д. Рукоятка также могла служить контейнером. Шнуром сагэо связывали «языка», крепили «качели» для подвески на дереве, вытягивали грузы или устраивали с его помощью ловушки. Через ножны действительно дышали под водой и плевались иголками, но цубу ни в кого не метали. Она вообще не была съемной, хотя квадратная форма, толщина до 5 мм и относительно большой размер – истинная правда. Дело в том, что цубу часто использовали в качестве ступеньки, прислонив меч к высокой стене. Но никогда она не походила на бубновый туз с острыми углами, напротив, углы скруглялись в полном соответствии с традицией. Вообще внешний вид цубы находился в строгих рамках правил, а квадратных изделий мастера выпускали немало, так что прохиндей и тут не вызывал подозрений.
Что касается прямых клинков, то ниндзя широко использовали их, как и остальное население Японии, в качестве потайного оружия, скрытого в бамбуковой палке, посохе, шесте, рукоятке носилок. Те, кто смотрел сериал о похождениях слепого массажиста Зато Ичи, помнят его смертоносный меч в клюке. Кстати, обходился он как раз обратным хватом, каковой вовсе не был привилегией «невидимок», а всего лишь равноправным и общедоступным способом фехтования. Поскольку ниндзя часто резались в закрытых помещениях и иных тесных местах, они, естественно, предпочитали этот компактный стиль, не задумываясь о грядущей киногеничности.
И, наконец, о мече за спиной. Как известно, так носили огромные полевые «но-то» («но-тати»). Именно острой квадратной поперечиной, то любая попытка проскользнуть в узкое место или совершить акробатический номер закончится плачевно. Висящий сзади меч довольно трудно выхватывать (раскрываясь при этом, как упавший на спину жук), а вкладывать обратно еще сложнее. Если рукоятка торчит над правым плечом, длины руки может не хватить. Таким образом, будет гораздо правильнее считать, что ниндзя забрасывали свои мечи за спину, только когда им предстояло ползти или карабкаться на стену, но располагали их рукояткой влево.
В.Н. Хорев "Японский меч. Десять веков совершенства"
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
иВзято с http://www.natahaus.ru/
---------------------------------------------------
БУДДИЗМ В ЭПОХУ ХЭЙАН (900-1200)
В 552 году произошло одно из самых важных для японской культуры событий. Правитель южнокорейского царства, желая улучшить отношения с Японией перед лицом ожидавшегося нападения Китая, подарил императорскому двору образы Будды и тексты сутр на китайском языке. Подарок носил чисто политический характер, да и в последующей японской истории буддизм часто политизировался. До тринадцатого столетия он так и не вошел в жизнь широких слоев населения, хотя по всей стране было построено множество храмов и монастырей. Но на протяжении большей части первых восьми-девяти веков существования в Японии буддизм и его церемонии рассматривались преимущественно как «способ» обретения благосостояния и покоя.
Будучи «религией верхов», буддизм фактически доминировал в культурной жизни двора периода Хэйан. Буддийскими по духу стали и мышление, и язык, и интеллектуальная жизнь аристократии Киото. Буддийские храмы получили обширные земельные угодья и не испытывали недостатка ни в монахах, ни в священнослужителях. Несколько школ, ныне практически исчезнувших, существовали в Нара. Кроме того, чуть позднее возникли и распространились по всей стране и две новые школы, которым было уготовано большое будущее. Центр одной из них, Тэндай («Небесная Опора»), получившей свое название по имени священной горы в Китае, находился в храме Энрякудзи на горе Хиэй, возвышающейся над Киото. Учение школы Тэндай было достаточно эклектичным: в нем нашлось место и поклонению будде Амитабхе, характерному для школы Дзёдо (Чистой Земли), и дзэн-ской практике медитации. Еще одно направление — школа Сингон. Она также являлась китайским вариантом буддизма. Центром ее стал храм Коя-сан, в сорока милях от Киото.
Что же представляли из себя эти центры на самом деле? Они являлись не только религиозными институтами с огромной бюрократией и множеством послушников, с раскинутой по всей стране сетью «подчиненных» храмов, но и мощными военными учреждениями. Буддизм призывает к состраданию и непричинению вреда всем живым существам, но в Японии «правда жизни» оказалась сильнее. Крупные монастыри и храмы (и особенно Энрякудзи) содержали свои собственные армии воинов-монахов (со-хэи) для управления огромными поместьями и защиты от жадных и завистливых соседей. Многие из этих воинов-монахов отличались несравненной храбростью и мужеством. Сансом пишет: «На протяжении всего одиннадцатого столетия данная тенденция набирала силу, и приблизительно к 1100 году все большие монастыри школы Тэндай и некоторые синтоистские святилища... имели постоянные армии».
Сами воины-монахи, в свою очередь, тоже были отнюдь не прочь побряцать оружием. В «Хэйкэ моногатари», написанной в начале тринадцатого века, мы читаем: «Даже по самому пустячному поводу монахи южной столицы (Нара) появлялись, неся на плечах священные деревья святилища Касуга, а монахи горы Хиэй (Энрякудзи) спускались вниз с великим символом святилища Хёси». Действительно, в течение нескольких столетий храм Энрякудзи активно вмешивался в политику и жизнь двора. Таким образом, еще задолго до появления и распространения «самурайского» дзэн-буддизма буддизм «воинствующий» стал фактом японской истории.
В приведенной выше цитате есть один любопытный момент. Почему буддийские монахи несут на плечах «священные символы» синто? Дело в том, что «священные символы» — это «сосуды силы» божества-покровителя горы Хиэй. Коми обычно переводят как «божество», но слово также означает и «сила», «мощь», которая, подобно йатическому электрическому заряду, якобы повсюду доисутствует на Священных Японских островах, ибо именно сюда богиня солнца Аматэрасу послала царствовать своего божественного внука (легендарного первого императора Дзимму, предка всех последующих императоров). Великая сила ками таится в природных феноменах И определенных местах, в бесчисленных миллионах божеств и духов и в неординарных людях. В тысячах святилищ по всей Японии почитались эти «индивидуальные» и «местные» ками.
На каких же условиях заключили соглашение национальный синтоизм и пришедший из-за рубежа буддизм? Буддизм и синтоизм никогда не достигали полной гармонии и всегда сосуществовали в состоянии культурного напряжения. Буддизм занял лидирующее положение уже после первого вооруженного противостояния, когда в шестом веке клан Сога решил принять новое вероучение и в битве одолел кланы, выступавшие за сохранение приверженности синтоизму. Но вековое доминирование буддизма стало следствием не только той первоначальной победы силой. Он одержал, в конце концов, победу по двум причинам: благодаря своему богатому духовному содержанию и благодаря традиционной японской склонности к компромиссу.
Синтоизм в сравнении с буддизмом выглядел гораздо более блекло. Конечно, он представлял собой весьма значительную унифицирующую силу в японской культуре, но лишь на одном уровне — на уровне традиции предков. Но синтоизм практически не имел никакого организационного единства, за исключением единого для всех почитания императора как божественного жреца-правителя, веры в Аматэрасу и некоторой схожести многочисленных местных ритуалов. Синтоистские ритуалы совершались в разбросанных по всей стране святилищах, в которых поклонялись местным божествам (ками). (Их огромное множество всегда давало возможность выбрать свое, на-чболее «близкое» божество.) Аматэрасу признавалась всеми прародительницей «родного» императора. В ее честь построили святилище в Исэ — главный храм. Еще существовала литература «Кодзики» и «Нихонги», полная мифических и малоисторических описаний божеств, древних правителей и возникновения самого японского народа. И всё...
Буддизм же, в отличие от синтоизма, имел долгую и блистательную духовную историю, священные тексты, обширные комментарии, философские школы. Кроме того. буддизм обладал богатым опытом успешного создания религиозной организации в нескольких странах. Но что. пожалуй, самое важное — так это его практически неограниченное умение приспосабливаться к новой обстановке; буддизм смог успешно проникнуть в различные культуры и мирными способами изменить их. Неудивительно, ведь в его распоряжении было так много разных упая (умений).
Например, буддизм всегда очень тонко соединял порой противоположные национальные традиции, идеи и практики. Так, в Индии индуистские божества превратились в верных сподвижников и покровителей Будды. Общий рисунок выглядел так: божества оказывают помощь в достижении благ нашего, посюстороннего мира (здоровье, богатство, успех, безопасность), а окончательное (нирва-ническое) освобождение находится исключительно в ведении Будды. То же произошло и с японскими ками. Их следовало почитать, молиться им о даровании покоя, победы в битве, процветания и прочее. Хатиман, синтоистское божество войны, стал бодхисаттвой, одним из тех достигших состояния будды, которым предписано своей мудростью и состраданием вести остальных людей к освобождению. Ками считались защитниками Будды, их маленькие святилища сооружались в больших храмах, построенных в его честь. Один из императоров провозгласил себя «рабом» Будды и поставил огромную статую, а какой-то пророк заявил о тождественности Аматэрасу и будды Вайрочаны.
Таким образом, внешне буддизм одержал полную победу над синтоизмом. Однако не все обстояло так просто. В интеллектуальном и институциональном плане буддизм действительно доминировал в Японии на протяжении тысячелетия. Но в бесчисленных деревенских храмах и святилищах, как и столетиями прежде, исполняли синтоистские обряды. Это продолжалось и после того, как в тринадцатом столетии, в период Камакура (первый сё-гунат), «новый» буддизм школ Чистой Земли, Нитирэна и дзэн стал религией множества простых людей. Пожалуй, можно сказать, что буддизм завоевал умы японцев, но не их сердца. На уровне рациональном они, быть может, и стали буддистами, но на уровне эмоциональном (внутреннем) остались синтоистами.
Впрочем, столь явный религиозный и интеллектуальный контраст и кажущаяся непоследовательность отнюдь не угнетали большинство японцев. Ведь в японской культуре «идеологические» лев и ягненок вполне могут мирно ужиться и даже превратиться в некий гибрид. Что же касается дзэн, то он смог проникнуть и в японское «сердце». Апеллируя к внутреннему, подсознательному, инстинктивному, дзэн следует скорее даосско-синтоистским корням японской культуры, чем интеллектуальной буддийской традиции. Для самураев внутреннее чувство имело значение гораздо большее, чем идеи. Вот почему они сочли дзэн соответствующим своему духу.
Говоря об истории японского буддизма, в том числе и о «буддизации» некоторых синтоистских институтов и идей, следует упомянуть вот еще что. Буддизм, несмотря на всю свою терпимость, гармоничность и способность к адаптации, время от времени вызывал-таки подъем гнева со стороны синтоизма, что, в частности, имело место в первые годы после реставрации Мэйдзи в 1868 году. Тогда многие «буддизированные» синтоистские святилища были «синтоизированы» вновь, а сам буддизм несколько лет, по сути, находился вне закона. Однако вскоре равновесие, столь характерное для японской культуры, опять взяло верх. Синтоизм, в свою очередь, тоже в какой-то степени выиграл от тысячелетнего господства буддизма. Во всяком вЛучае, он научился лучше выражать и формулировать 'ввои достаточно расплывчатые доктрины и сумел стать ?1^анающей себя религиозной традицией.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ПОДЪЕМ И УПАДОК ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ В ЯПОНИИ
Момент — несомненно, не имеющий аналогов в мировой истории — который невозможно опустить в повествовании о месте меча в японской культуре, каким бы кратким оно ни было. Это рассказ о том, как меч встретился с огнестрельным оружием. Во всех странах мира встреча эта сразу же повлекла за собой уход меча с исторической арены. Но только не в Японии. В те столетия, когда Японию сотрясали почти непрерывные внутренние войны (1200-1600), в стране происходили грандиозные перемены не только в политической, экономической и социальной жизни, но и в способах ведения боевых действий. Конница более не являлась главной атакующей силой, как во времена борьбы Минамото и Тайра. Среди командного состава появились воины, которые уже не мчались сломя голову на врага, а руководили сражением из штаба. Костяк армий, выходивших на поле боя во второй половине периода Воюющих царств (1482-1558), предшествовавшего началу объединения страны Ода Нобунага, составляли пехотинцы (асигару), носившие минимум доспехов и вооруженные копьями длиной в восемь-десять футов, которые пришли на смену старым алебардам. Отныне армии состояли из тысяч и тысяч таких воинов. В большинстве своем они были вассалами разных даймё, но среди них находилось и немало рекрутов, набранных из крестьян — пока Хидэёси не запретил своим указом миграцию между сословиями.
Впервые об огнестрельном оружии стало известно в Японии в 1543 году, когда с португальского торгового корабля на берег сошли трое искателей приключений: «У двух из них были аркебузы и все необходимое для стрельбы. Господин Токиката, даймё Танэгасима, увидел, как один из них прицелился и подстрелил утку. Так огнестрельное оружие вошло в японскую историю».
Токиката купил новое оружие за огромные деньги, и вскоре многие мастера, делавшие прежде мечи, начали производить ружья, ибо японские военачальники моментально поняли преимущество огнестрельного оружия перед мечами и копьями, несмотря на все несовершенство первых образцов. Уже в 1549 году Ода Нобунага, только начавший свою едва не оказавшуюся успешной борьбу за контроль над всей страной, заказал 500 единиц нового оружия. В следующем десятилетии аркебузы получили широкое распространение, и мастера-оружейники, прежде ковавшие мечи, теперь днем и ночью колдовали над усовершенствованием огнестрельного оружия. Так, например, они придумали специальное приспособление для защиты фитиля от дождя, что позволяло стрелку не зависеть от погодных условий.
В 1575 году Нобунага весьма убедительно продемонстрировал превосходство нового оружия. В решающей битве при Нагасино мушкеты показали себя страшной, всесокрушающей силой. Нобунага расположил своих стрелков за зигзагообразным частоколом, достаточно высоким, чтобы через него не могли перепрыгнуть лошади, на берегу маленькой речки. Стрелки были разбиты на три группы. Таким образом, каждая имела достаточно времени для того, чтобы перезарядить оружие, пока две другие стреляли. Армия клана Такэда атаковала в традиционной самурайской манере времен Тайра и Минамото: четыре шедших друг за другом волны первоклассных всадников. Однако они были вынуждены отступить, понеся тяжелые потери. Нобунага сделал еще один шаг к победе.
Многие даймё быстро уловили, насколько с появлением огнестрельного оружия изменился характер войны. За огнестрельным оружием началась настоящая погоня. В течение пятидесяти лет после битвы при Нагасино оружейные мастера не сидели без дела, а крестьян обучали стрелять из ружей.
Огнестрельное оружие сыграло свою роль и в ходе решающей битвы при Сэкигахара, в которой Токугава Иэясу разгромил армию даймё западных провинций и окончательно установил свою власть во всей Японии. В начале второго дня сражения воины Токугава сделали несколько выстрелов в сторону лагеря на левом фланге врага, чтобы напомнить одному из командующих о достигнутом ранее тайном соглашении — в переломный момент битвы он должен перейти на сторону Токугава. И тогда Кобаякава Хидэаки повернул свои войска против недавних союзников. Те не ожидали такого предательства и бежали. Иэясу стал новым хозяином страны.
Кроме того, мы располагаем данными о том, как были вооружены некоторые части армии Иэясу, которые лишний раз подтверждают, насколько возросло значение огнестрельного оружия при ведении боевых действий. Так, в одном из отрядов численностью в 3000 человек, было 420 всадников (по-видимому, вооруженных мечами), 1200 стрелков, 850 копьеносцев, 200 лучников, о вооружении еще 330 человек не сообщается. В другом отряде, численностью в 2000 человек, было 700 стрелков и 550 копьеносцев. Таким образом, воины с огнестрельным оружием составляли около 40 % войск. Следует отметить, что при осаде замка Осака в 1614-1615 годах Иэясу также задействовал значительное количество артиллерии и мушкетов. Однако мы должны сразу же оговориться и указать:
существовало и немало других весьма влиятельных факторов, и военного, и общекультурного плана, которые сыграли свою роль в том, что Япония, пережив период бума огнестрельного оружия (1575-1625), в конце концов отказалась от мушкетов и пушек и вернулась к традиционному мечу. Обращая взгляд в прошлое и зная о последующих событиях, можно увидеть знаковые признаки этого надвигавшегося отказа еще до того, как он произошел. Например, уже упоминавшийся указ Хидэёси об «охоте за мечами», изданный в конце шестнадцатого века. Под «охоту за мечами» подпадали и мушкеты. Впредь носить их получали право лишь регулярные правительственные войска. Очевидно, что уже тогда в Японии не любили вооруженное население и отрицали за гражданскими лицами «право» иметь понравившееся оружие!
Но были и другие, более важные проявления «антиогнестрельных» настроений. Даже в битве при Сэкигахара «главным оружием являлось копье». Есть еще одно интересное проявление того факта, что мушкет не вытеснил полностью меч. Как бы это ни показалось странно, но не только всадники и некоторые пехотинцы, но и, как в стародавние времена, лучники и копьеносцы, и что уж совсем невероятно, сами стрелки — все носили на поясе мечи. Меч уже навсегда стал неотъемлемой частью воина. Копьеносцы, лучники, стрелки могли не иметь самурайского звания, но они были японскими воинами, и этот высокий статус подтверждался мечом. Меч выражал готовность каждого в любую минуту подтвердить, что он следует кодексу бусидо и воинскому духу предков, и сразиться один на один.
Одно время предпринимались попытки провести некую «градацию» оружия: чтобы знатные носили меч, а оружием низов считался бы мушкет. Однако итог оказался не только неудовлетворительным, но даже нелепым. Ситуация стала патовой, о чем свидетельствует следующий эпизод:
«В тот же год (1584) два первых полководца Японии встретились со своими армиями в местечке Комаки. Оба они хорошо запомнили уроки Нагасино:
и в той, и в другой армии было много стрелков. В результате ни одна сторона не осмеливалась начать. Никто не шел вперед, никто не совершал великих подвигов (непредставимо для наследников славной традиции героев "Хэйкэ моногатари"). Полководцы не решались послать конницу прямо на мушкеты, противника. Обе армии занимались тем, что рыли окопы, сидели в них и ждали, время от времени давая залпы из мушкетов и стреляя разрывными бомбами из пушек, чтобы хоть как-то убить время».
Кончилось же все тем, что полководцы заключили союз!
Середина семнадцатого века стала свидетелем одного из самых удивительных парадоксов в истории — лучшие оружейники мира (японские) перестали делать огнестрельное оружие! Почему это произошло? Перрин приводит несколько доводов, объясняющих фактический отказ Японии от мушкетов и пушек. Первая причина заключается в том, что «Япония была слишком мала, чтобы завоевать Китай... и слишком воинственна, чтобы позволить кому-нибудь завоевать ее». В этом в тринадцатом столетии убедился Чингисхан, а в шестнадцатом, во время походов Хидэёси в Корею — китайцы и корейцы. Кроме того, островное положение страны и проводившаяся с 1600 года политика изоляции в равной мере препятствовали иностранной агрессии. Сёгунат Токугава не сталкивался с жизненной необходимостью защиты от соседей, и это чувство безопасности не покидало его вплоть до крушения уже в девятнадцатом веке. В качестве компенсации оставшимся без работы оружейникам позволили вновь делать мечи и наградили их почетными самурайскими званиями.
Вторая причина, по которой Япония в конце концов отказалась от огнестрельного оружия — это отношение к нему самих самураев. Историческая ситуация второй половины шестнадцатого столетия диктовала необходимость его широкомасштабного применения, но с приходом к власти Токугава и воцарением мира в стране в семнадцатом веке (а также исчезновением реальной военной угрозы Японии со стороны соседей) изначальное предубежденное отношение самураев к огнестрельному оружию вновь обрело твердую основу. Ведь, как отмечает Перрин, самурайское сословие довольно равнодушно восприняло ружье: «Ни один из тех, кто считал себя настоящим воином, ни один принадлежавший к сословию буси, не желал пользоваться им. Даже господин Ода Нобунага отказался иметь это оружие в личном арсенале». Ружья и пушки самураям были просто не нужны. А поскольку самураев в стране насчитывалось довольно много — около двух миллионов, или восемь процентов населения — и, что самое главное, они являлись правящим и доминирующим аристократическим классом, их философия в конечном счете и возобладала.
Подобное отношение самураев к новому оружию легко объяснимо. Ведь переход к артиллерии нанес бы смертельный удар их мироощущению и жизненным ценностям. Воин с мечом являлся для самураев олицетворением человека высокого социального положения, облеченного большой ответственностью, человека отваги и чести, каковым ему позволили стать долгие годы самоотверженных занятий боевыми искусствами — в первую очередь, фехтованием. Но если во время сражения гремят залпы орудий, то все эти качества становятся ненужными. Достаточно какому-нибудь необученному крестьянину, трусливому и дрожащему от страха, направить мушкет на своего противника-самурая и выстрелить с расстояния, не позволяющего славному воину проявить свои доблесть и искусство владения мечом, как последний погибнет бесславной смертью. Зачем же тогда многолетние тренировки? Мушкет грозил полным уничтожением самурайским ценностям, а значит, и самому воинскому сословию, которое неотделимо от них.
Наконец, в числе причин отказа от огнестрельного оружия были и так называемые «общекультурные» и «эстетические». Внутреннее чувство говорило японцам, что ружья плохи уже потому, что они — иностранные. А все чужеземное, будь оно материального или духовного свойства, оружие ли или религия, прежде чем быть воспринято, должно пройти испытание на предмет того, соответствует ли оно японским традициям и нужно ли оно вообще стране. Самураи попробовали применить огнестрельное оружие в общегосударственном масштабе и «сочли» его излишним.
Конечно, оно не могло вызвать в японской душе того эстетического наслаждения, которое пробуждал в ней меч. Грубая практичность первых примитивных ружей никак не могла соперничать с красотой и изысканностью великолепно выделанного меча. Тем более были лишены они мистико-религиозного символизма, воплощенного в его истории и неразрывно связанного с владением им. Кроме того, честь воина была заключена в его мече, и в эпоху Токугава право носить меч свидетельствовало о высоком социальном статусе человека. Если же меч признавался произведением искусства и передавался в семье из поколения в поколение, то он считался даже более ценным, чем жизнь его обладателя:
«Полководец Хори Хидэмаса осаждал господина Акэ-ти Мицухидэ в его замке Сакамото... Когда господин Акэти понял, что замок вот-вот падет, он отправил послание: "Мой замок пылает, и скоро я умру. У меня много великолепных мечей, которые я собирал всю свою жизнь. Я не хотел бы, чтобы они погибли вместе со мной... Если бы вы ненадолго прекратили штурм, дабы. я мог передать их вам, я смог бы умереть спокойно". Господин Хори согласился. Воины остановились, и со стены замка спустили завернутые в циновку мечи. Потом атаки возобновились, и на следующий день замок пал. Господин Акэти умер — по-видимому, со спокойной душой».
В какой другой стране, кроме Японии, могло бы произойти подобное!
Негативным «эстетическим свойством» огнестрельного оружия считалось и то, что оно приводилось в действие чисто механически. Владение мечом предполагало высокую степень скоординированности таких качеств, как физическая сила, гибкость, чувство ритма и ум. Для того же, чтобы заряжать ружье, прицеливаться и нажимать на курок, требуется минимум умения и сноровки. Самый последний крестьянский рекрут мог овладеть ружьем за несколько месяцев; меч же требовал многих лет упорных занятий и тренировок. Кроме того, было что-то «неэстетичное» в самой позе, которую принимал человек во время стрельбы. Как пишет Перрин:
«В Японии существовали весьма строгие правила насчет того, как должен двигаться человек хорошего воспитания, как он должен стоять, сидеть или преклонятъ колени. В целом считалось желательным, чтобы человек всегда держал вместе колени и, по возможности, руки — так называемая концентрация тела, воли и силы. Далее, считалось неприличным разводить локти в стороны...
Человек, владеющий мечом, особенно двуручным японским катана, естественным образом двигался в соответствии с этими правилами. Стрелявший же из ружья скорее нарушал их».
Любопытно, как в руководствах по стрельбе времен расцвета огнестрельного оружия пытались решить эти проблемы и максимально «облагородить» позы стрелков:
«Солдаты вынуждены припадать к земле, чтобы стрелять. Локти у них болят, а в бедрах сводит мышцы... Они должны расставлять колени в стороны. Тем не менее, не допускай, чтобы носки находились на расстоянии более семи дюймов друг от друга. Это выглядит некрасиво».
Все вышеперечисленные факторы в конечном счете взяли верх. Новое оружие вначале пришло в упадок, а потом и вообще исчезло. Так Япония вновь превратилась в «страну мечей» и оставалась таковой в течение последующих двух с половиной столетий. А потом по иронии судьбы Япония оказалась в положении врагов Нобунага в битве при Нагасино, когда в 1853 и 1854 годах 10-дюймовые морские орудия капитана Пэрри наводились на беззащитный Токио. Самураи не могли защищаться ничем, кроме мечей. И на этот раз участь меча уже была решена. Япония бросила все силы на производство пушек и других современных видов вооружения. Вот только было это движение вперед или назад? Мечи отныне стали делать лишь в качестве именного оружия армейских офицеров и для ценителей антиквариата.
Однако традиция не сдалась без боя. Через девять лет после того, как в 1867 году последний сёгун отрекся от власти, а конституция Мэйдзи превратила даймё в гражданских лиц, запретила ношение мечей в общественных местах и, по сути, лишила самурайское сословие основы его существования, произошел еще один незначительный, но, пожалуй, самый символичный всплеск «почтения к мечу». Отряд из двухсот бывших самураев, облаченных в традиционные доспехи и вооруженных мечами, атаковал армейский пост. Самураи убили около трехсот человек, но вскоре были без труда разгромлены. Это произошло в октябре 1876 года. А на следующий год, под влиянием этого события, уже тридцать тысяч бывших самураев восстали против нового правительства в западной провинции Сацума. Однако они уже не ограничивались мечами и копьями, а использовали все доступное им огнестрельное оружие. Мятеж подавили, но лишь через шесть месяцев ожесточенных сражений. Эпоха самураев и мечей ушла безвозвратно, наступила эра пушек и регулярных армий.
================================================================================
============================================================================
КУЛЬТУРА МИРНОЙ ЭПОХИ:МАНЕРЫ И ВНЕШНИЙ ВИД САМУРАЯ
Воины тринадцатого столетия, эпохи регентства Ходзё, были в глазах двора грубыми, нецивилизованными «восточными варварами». Но, что интересно, они хотели оставаться такими, ибо презирали утонченную придворную благопристойность и блага дворцовой жизни, желая сохранить в неприкосновенности свои суровые ценности. Но пять столетий спустя ситуация кардинально изменилась. Дайдодзи говорит в «Будосёсинсю»: «Раз самурай находится во главе трех сословий общества и призван управлять, он должен быть хорошо образован и глубоко понимать причины вещей».
Далее он отмечает, что прежде, во времена войн, молодые самураи начинали постигать премудрости боевого искусства уже в возрасте двенадцати-тринадцати лет, а в пятнадцать-шестнадцать лет они шли в свою первую битву. «У них не было времени сидеть за книгами или брать в руки кисть для письма, поэтому в те времена многие самураи не могли написать ни одного иероглифа... И с этим ничего нельзя было поделать, ибо вся их жизнь была полностью отдана Пути воина (бусидо)».
Теперь же, продолжает он, когда империя покоится в мире, ситуация другая. Дайдодзи рекомендует: «В семь или восемь лет, когда ребенок подрос, его нужно познакомить с Четверокнижием, Пятиканонием и Семикнижием (классические конфуцианские сочинения), а также обучить каллиграфии, чтобы он научился писать китайские иероглифы... Затем, когда ему исполнится пятнадцать или шестнадцать, его следует обучать стрельбе из лука, верховой езде и всем другим боевым искусствам, ибо только так самурай должен воспитывать своих сыновей в мирное время». И тогда молодой самурай сможет с гордостью носить имя буси, он будет высокообразованным и культурным человеком, но с сердцем, подобным кремню: он не согнется ни перед какими трудностями.
Насколько уровень образования самурая должен выходить за пределы базового — на этот счет существовали разные взгляды. Его необходимыми составляющими часто называли умение слагать стихи (традиция, уходящая вглубь веков к воинам «Хэйкэ моногатари», которые, даже умирая в сражении, оставляли прощальное стихотворение) и искусство чайной церемонии (чему в немалой степени поспособствовал Хидэёси), отличающееся суровой простотой и достоинством. Автор «Будосёсинсю» считает, что самураю надлежит «постоянно читать древние хроники, дабы укреплять свой дух и характер». «Описания сражений с подробным перечислением имен тех, кто совершил великие подвиги и пал в бою», — полагает он, — «возвысят помыслы молодого воина». Пестовать свой боевой дух следует даже во время отдыха!
Другой же автор, Цунэтомо, уверен, что самураю достаточно изучать историю и генеалогию клана своего господина, дабы, исполнившись сознания ее величия и славы, продолжать и приумножать ее своими деяниями:
«Вассал должен уделять большое внимание Коку-гаку (здесь — история клана Набэсима). Очень важно не только знать о происхождении клана господина, но и постичь основы неизбывной гуманности и горьких трудов его предков... Независимо от занимаемого положения, мы должны почитать своих предков и в мирное время, и в периоды войн, и постигать оставленное ими нам завещание... Знание же, пришедшее из других земель, бесполезно... Когда же познал Ко-кугаку, можно послушать и другие (нечужеземные) учения для своего удовольствия».
Цунэтомо убежден, что его господин владеет тайными посланиями, завещанными клану великим предком, благодаря блистательной мудрости которого клан сохраняет единство и процветает. Несомненно, верит он, что нынешний господин познакомился с ними.
Однако как и можно было ожидать, среди самураев оставались и стойкие приверженцы древних воинских диктумов и идеалов, считавшие, что Путь самурая — это путь если и культуры, то культуры меча и копья. Особенно это касалось тех, кто был воспитан в данной традиции и следовал ей. Одним из них был уже упоминавшийся Като Киёмаса (1562-1611), сын кузнеца, ставший одним из лучших полководцев Хидэёси. Впрочем, отчасти его сугубо «радикальный» подход к бусидо можно объяснить тем, что он не дожил до того времени, когда Токутава Иэясу железной рукой установил порядок во всей стране. Киёмаса был убежден, что перед человеком, рожденным в доме воина, стоит только одна цель — взять в руки меч и умереть. По его мнению, изящные искусства, поэзия и чтение ослабляют воинский дух, а тех, кто занимается танцами Но, он вообще советовал приговаривать к сэппуку.
Но даже не все его современники соглашались с ним. Воин (буси) должен полностью соответствовать древнему смыслу своего имени, он должен быть человеком меча и учености и никогда не пренебрегать последней. Конечно, небоевые искусства не являются первым делом самурая, и учение ради самого учения — не его цель. Но это не значит, что он должен уподобляться необразованным простолюдинам. (Здесь можно провести, хотя и с оговорками, параллель с англичанами периода колониализма. Многие отважные исследователи, военачальники и губернаторы новых земель были аристократами по рождению и воспитанию, а некоторые из них — еще и известными писателями и учеными.) Особенно ценным в практическо-функциональном плане они считали знание китайских нравственно-философских канонов, видевшихся средоточием непостигаемой мудрости, и умение хорошо писать, что также порой было просто необходимо.
Такэда Сингэн (1521-1573), великий полководец и могущественный даймё, полагал, что обучение самурая должно быть тесно связано с его повседневными обязанностями и жизнью. А Курода Нагамаса (1568-1623), лишь недолго проживший при новом порядке Токугава, был убежден, что образованность и высокая культура — это не столько чтение книг, сколько познание Пути Истины. А для управляющего знать Путь Истины — значит быть проницательным и прямым человеком, который и в жизни, и на службе пользуется собственной властью лишь во благо другим, проявляет гуманность по отношению ко всем людям, разбирается в них и умеет четко отличать добро от зла.
Нитобэ, писавший уже в двадцатом столетии, в самом конце самурайской эпохи и, как мы уже отмечали, несколько романтизировавший и идеализировавший самураев, так суммаризирует взгляды Такэда и Курода: «Настоящий самурай считает ученым читающего книги и стремящегося к истине человека... Бусидо следуют не ради него самого, а ради обретения мудрости... Знать и действовать — это одно и то же».
Стоит сказать несколько слов и о еще одном аспекте «мирной» жизни самураев: как они выглядели, как они вели себя? В военное время все это уходило на второй план; воину, который в любой момент должен быть готов ринуться в бой, простительны и грубые манеры, и неопрятность. Но когда воин превратился в управляющего, инспектора, сборщика налогов, чиновника, его внешний вид приобрел большое значение. Ведь именно по внешнему виду люди судили о его внутренних качествах — по крайней мере, так говорят наши авторы. Хотя, несомненно, если знатный вассал-администратор или даймё славились честностью и заботой о подчиненных, эти качества с избытком перевешивали возможное несоответствие принятым в обществе манерам и моде.
В случае же с вассалом низкого ранга дело обстояло иначе. Он обязан был внимательно следить за своим поведением и одеждой — они должны полностью соответствовать его статусу. Ему следовало вести себя почтительно с вышестоящими и не допускать пренебрежительности и надменности по отношению к нижестоящим. Лучше всего, если он всегда оставался сдержанным и немногословным, ибо слова часто приводят к ссорам. Цунэтомо говорит, что, например, на званом обеде человек все время на виду, и неумеренное винопитие (и вызывающее поведение) опозорит в первую очередь его господина.
По внешнему виду и поведению самурая, пусть даже низкого ранга — а может, низкого ранга особенно — можно судить о его достоинстве. «Достоинство проявляется в скромных и спокойных действиях, изысканной вежливости, сдержанности, проникновенном взгляде и сжатых зубах» (Цунэтомо). Существует одна история, связанная со знаменитым фехтовальщиком Мусаси, которая произошла в самом начале Токугава. Как-то он направлялся на аудиенцию к даймё и, проходя через приемную, в которой находилось множество вассалов, с одного взгляда распознал среди них настоящего воина, и рекомендовал его даймё. Этот самурай был предельно собран. Далее «Хагакурэ» говорит: «Самурай не должен ослаблять внимания ни на минуту. Он обязан всегда быть настороже, как если бы стоял перед господином или находился во дворце. Есть уровень сознания, на котором человек всегда сохраняет бдительность». Влияние дзэн в данном случае очевидно.
Самурай проявляет обеспокоенность делами господина не только в его присутствии или в обществе.
«Даже если господин не видит его, или он находится у себя дома, не может быть никакого расслабления, ничто не должно затмевать верности и сыновнего долга воина. Когда бы, он ни ложился спать, ноги его ни на мгновение не должны быть обращены в сторону господина. Где бы он ни устанавливал соломенную мишень для упражнений в стрельбе из лука, стрелы никогда не должны лететь в сторону господина... Если самурай кладет на землю копье или алебарду, острие их также не должно быть направлено в сторону господина. А если он услышит, как говорят о его господине, или же сам заговорит о нем, он должен немедленно вскочить, если он лежал, или выпрямиться, если он сидел, ибо в этом и состоит Путь самурая» (Дайдодзи).
Кроме того, самурай даже в мирное время обязан содержать в полном порядке свое оружие, а особенно — меч:
«Кто-то сказал: "Гордость существует внутри и вовне". Тот, кто не имеет ее, бесполезен. Все оружие, и меч в первую очередь, должно быть заточено и лежать в ножнах... Время от времени его следует доставать из ножен и проверять его остроту. После чего оружие надлежит протирать и убирать обратно в ножны. На тех, кто хранит меч незачехленным и часто размахивает им, лучше не полагаться и вообще не приближаться к ним. Тех же, кто не достает меч из ножен, отчего он затупливается и ржавеет, считают скупцами» (Цунэтомо).
Настоящий самурай должен заботиться не только о своем оружии, но и о своей внешности:
«Еще пятьдесят-шестьдесят лет назад самураи тщательно следили за своим внешним видом; каждое утро они принимали ванну, посыпали макушку головы и волосы, пудрой, подрезали ногти на руках и ногах, терли их пемзой и полировали коганэгуса. Они содержали оружие в идеальном состоянии, смахивая с него пыль и предотвращая появление ржавчины... Они не желали показаться неподготовленными и тем самым заслужить насмешки и презрение врагов во время боя».
И совсем уж удивительный, казалось бы, совет: «Неплохо было бы всегда иметь при себе румяна, на тот случай, если у тебя бледное лицо, когда ты слишком много выпил или не выспался» (Цунэтомо).
Автор «Хагакурэ» признает, что тщательная забота об оружии и своей внешности требует немало времени. Но, с сожалением отмечает он:
«За последние тридцать лет манеры и поведение людей сильно изменились. Когда молодые самураи встречаются друг с другом, они рассуждают о деньгах, о том, что выгодно, а что нет, о домашнем хозяйстве, о моде. Они ведут пустые разговоры о женщинах. Кроме этого, им не о чем поговорить друг с другом. Какими же постыдными стали обычаи и манеры».
================================================================================
============================================================================
---------------------------------------------------
БУДДИЗМ В ЭПОХУ ХЭЙАН (900-1200)
В 552 году произошло одно из самых важных для японской культуры событий. Правитель южнокорейского царства, желая улучшить отношения с Японией перед лицом ожидавшегося нападения Китая, подарил императорскому двору образы Будды и тексты сутр на китайском языке. Подарок носил чисто политический характер, да и в последующей японской истории буддизм часто политизировался. До тринадцатого столетия он так и не вошел в жизнь широких слоев населения, хотя по всей стране было построено множество храмов и монастырей. Но на протяжении большей части первых восьми-девяти веков существования в Японии буддизм и его церемонии рассматривались преимущественно как «способ» обретения благосостояния и покоя.
Будучи «религией верхов», буддизм фактически доминировал в культурной жизни двора периода Хэйан. Буддийскими по духу стали и мышление, и язык, и интеллектуальная жизнь аристократии Киото. Буддийские храмы получили обширные земельные угодья и не испытывали недостатка ни в монахах, ни в священнослужителях. Несколько школ, ныне практически исчезнувших, существовали в Нара. Кроме того, чуть позднее возникли и распространились по всей стране и две новые школы, которым было уготовано большое будущее. Центр одной из них, Тэндай («Небесная Опора»), получившей свое название по имени священной горы в Китае, находился в храме Энрякудзи на горе Хиэй, возвышающейся над Киото. Учение школы Тэндай было достаточно эклектичным: в нем нашлось место и поклонению будде Амитабхе, характерному для школы Дзёдо (Чистой Земли), и дзэн-ской практике медитации. Еще одно направление — школа Сингон. Она также являлась китайским вариантом буддизма. Центром ее стал храм Коя-сан, в сорока милях от Киото.
Что же представляли из себя эти центры на самом деле? Они являлись не только религиозными институтами с огромной бюрократией и множеством послушников, с раскинутой по всей стране сетью «подчиненных» храмов, но и мощными военными учреждениями. Буддизм призывает к состраданию и непричинению вреда всем живым существам, но в Японии «правда жизни» оказалась сильнее. Крупные монастыри и храмы (и особенно Энрякудзи) содержали свои собственные армии воинов-монахов (со-хэи) для управления огромными поместьями и защиты от жадных и завистливых соседей. Многие из этих воинов-монахов отличались несравненной храбростью и мужеством. Сансом пишет: «На протяжении всего одиннадцатого столетия данная тенденция набирала силу, и приблизительно к 1100 году все большие монастыри школы Тэндай и некоторые синтоистские святилища... имели постоянные армии».
Сами воины-монахи, в свою очередь, тоже были отнюдь не прочь побряцать оружием. В «Хэйкэ моногатари», написанной в начале тринадцатого века, мы читаем: «Даже по самому пустячному поводу монахи южной столицы (Нара) появлялись, неся на плечах священные деревья святилища Касуга, а монахи горы Хиэй (Энрякудзи) спускались вниз с великим символом святилища Хёси». Действительно, в течение нескольких столетий храм Энрякудзи активно вмешивался в политику и жизнь двора. Таким образом, еще задолго до появления и распространения «самурайского» дзэн-буддизма буддизм «воинствующий» стал фактом японской истории.
В приведенной выше цитате есть один любопытный момент. Почему буддийские монахи несут на плечах «священные символы» синто? Дело в том, что «священные символы» — это «сосуды силы» божества-покровителя горы Хиэй. Коми обычно переводят как «божество», но слово также означает и «сила», «мощь», которая, подобно йатическому электрическому заряду, якобы повсюду доисутствует на Священных Японских островах, ибо именно сюда богиня солнца Аматэрасу послала царствовать своего божественного внука (легендарного первого императора Дзимму, предка всех последующих императоров). Великая сила ками таится в природных феноменах И определенных местах, в бесчисленных миллионах божеств и духов и в неординарных людях. В тысячах святилищ по всей Японии почитались эти «индивидуальные» и «местные» ками.
На каких же условиях заключили соглашение национальный синтоизм и пришедший из-за рубежа буддизм? Буддизм и синтоизм никогда не достигали полной гармонии и всегда сосуществовали в состоянии культурного напряжения. Буддизм занял лидирующее положение уже после первого вооруженного противостояния, когда в шестом веке клан Сога решил принять новое вероучение и в битве одолел кланы, выступавшие за сохранение приверженности синтоизму. Но вековое доминирование буддизма стало следствием не только той первоначальной победы силой. Он одержал, в конце концов, победу по двум причинам: благодаря своему богатому духовному содержанию и благодаря традиционной японской склонности к компромиссу.
Синтоизм в сравнении с буддизмом выглядел гораздо более блекло. Конечно, он представлял собой весьма значительную унифицирующую силу в японской культуре, но лишь на одном уровне — на уровне традиции предков. Но синтоизм практически не имел никакого организационного единства, за исключением единого для всех почитания императора как божественного жреца-правителя, веры в Аматэрасу и некоторой схожести многочисленных местных ритуалов. Синтоистские ритуалы совершались в разбросанных по всей стране святилищах, в которых поклонялись местным божествам (ками). (Их огромное множество всегда давало возможность выбрать свое, на-чболее «близкое» божество.) Аматэрасу признавалась всеми прародительницей «родного» императора. В ее честь построили святилище в Исэ — главный храм. Еще существовала литература «Кодзики» и «Нихонги», полная мифических и малоисторических описаний божеств, древних правителей и возникновения самого японского народа. И всё...
Буддизм же, в отличие от синтоизма, имел долгую и блистательную духовную историю, священные тексты, обширные комментарии, философские школы. Кроме того. буддизм обладал богатым опытом успешного создания религиозной организации в нескольких странах. Но что. пожалуй, самое важное — так это его практически неограниченное умение приспосабливаться к новой обстановке; буддизм смог успешно проникнуть в различные культуры и мирными способами изменить их. Неудивительно, ведь в его распоряжении было так много разных упая (умений).
Например, буддизм всегда очень тонко соединял порой противоположные национальные традиции, идеи и практики. Так, в Индии индуистские божества превратились в верных сподвижников и покровителей Будды. Общий рисунок выглядел так: божества оказывают помощь в достижении благ нашего, посюстороннего мира (здоровье, богатство, успех, безопасность), а окончательное (нирва-ническое) освобождение находится исключительно в ведении Будды. То же произошло и с японскими ками. Их следовало почитать, молиться им о даровании покоя, победы в битве, процветания и прочее. Хатиман, синтоистское божество войны, стал бодхисаттвой, одним из тех достигших состояния будды, которым предписано своей мудростью и состраданием вести остальных людей к освобождению. Ками считались защитниками Будды, их маленькие святилища сооружались в больших храмах, построенных в его честь. Один из императоров провозгласил себя «рабом» Будды и поставил огромную статую, а какой-то пророк заявил о тождественности Аматэрасу и будды Вайрочаны.
Таким образом, внешне буддизм одержал полную победу над синтоизмом. Однако не все обстояло так просто. В интеллектуальном и институциональном плане буддизм действительно доминировал в Японии на протяжении тысячелетия. Но в бесчисленных деревенских храмах и святилищах, как и столетиями прежде, исполняли синтоистские обряды. Это продолжалось и после того, как в тринадцатом столетии, в период Камакура (первый сё-гунат), «новый» буддизм школ Чистой Земли, Нитирэна и дзэн стал религией множества простых людей. Пожалуй, можно сказать, что буддизм завоевал умы японцев, но не их сердца. На уровне рациональном они, быть может, и стали буддистами, но на уровне эмоциональном (внутреннем) остались синтоистами.
Впрочем, столь явный религиозный и интеллектуальный контраст и кажущаяся непоследовательность отнюдь не угнетали большинство японцев. Ведь в японской культуре «идеологические» лев и ягненок вполне могут мирно ужиться и даже превратиться в некий гибрид. Что же касается дзэн, то он смог проникнуть и в японское «сердце». Апеллируя к внутреннему, подсознательному, инстинктивному, дзэн следует скорее даосско-синтоистским корням японской культуры, чем интеллектуальной буддийской традиции. Для самураев внутреннее чувство имело значение гораздо большее, чем идеи. Вот почему они сочли дзэн соответствующим своему духу.
Говоря об истории японского буддизма, в том числе и о «буддизации» некоторых синтоистских институтов и идей, следует упомянуть вот еще что. Буддизм, несмотря на всю свою терпимость, гармоничность и способность к адаптации, время от времени вызывал-таки подъем гнева со стороны синтоизма, что, в частности, имело место в первые годы после реставрации Мэйдзи в 1868 году. Тогда многие «буддизированные» синтоистские святилища были «синтоизированы» вновь, а сам буддизм несколько лет, по сути, находился вне закона. Однако вскоре равновесие, столь характерное для японской культуры, опять взяло верх. Синтоизм, в свою очередь, тоже в какой-то степени выиграл от тысячелетнего господства буддизма. Во всяком вЛучае, он научился лучше выражать и формулировать 'ввои достаточно расплывчатые доктрины и сумел стать ?1^анающей себя религиозной традицией.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ПОДЪЕМ И УПАДОК ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ В ЯПОНИИ
Момент — несомненно, не имеющий аналогов в мировой истории — который невозможно опустить в повествовании о месте меча в японской культуре, каким бы кратким оно ни было. Это рассказ о том, как меч встретился с огнестрельным оружием. Во всех странах мира встреча эта сразу же повлекла за собой уход меча с исторической арены. Но только не в Японии. В те столетия, когда Японию сотрясали почти непрерывные внутренние войны (1200-1600), в стране происходили грандиозные перемены не только в политической, экономической и социальной жизни, но и в способах ведения боевых действий. Конница более не являлась главной атакующей силой, как во времена борьбы Минамото и Тайра. Среди командного состава появились воины, которые уже не мчались сломя голову на врага, а руководили сражением из штаба. Костяк армий, выходивших на поле боя во второй половине периода Воюющих царств (1482-1558), предшествовавшего началу объединения страны Ода Нобунага, составляли пехотинцы (асигару), носившие минимум доспехов и вооруженные копьями длиной в восемь-десять футов, которые пришли на смену старым алебардам. Отныне армии состояли из тысяч и тысяч таких воинов. В большинстве своем они были вассалами разных даймё, но среди них находилось и немало рекрутов, набранных из крестьян — пока Хидэёси не запретил своим указом миграцию между сословиями.
Впервые об огнестрельном оружии стало известно в Японии в 1543 году, когда с португальского торгового корабля на берег сошли трое искателей приключений: «У двух из них были аркебузы и все необходимое для стрельбы. Господин Токиката, даймё Танэгасима, увидел, как один из них прицелился и подстрелил утку. Так огнестрельное оружие вошло в японскую историю».
Токиката купил новое оружие за огромные деньги, и вскоре многие мастера, делавшие прежде мечи, начали производить ружья, ибо японские военачальники моментально поняли преимущество огнестрельного оружия перед мечами и копьями, несмотря на все несовершенство первых образцов. Уже в 1549 году Ода Нобунага, только начавший свою едва не оказавшуюся успешной борьбу за контроль над всей страной, заказал 500 единиц нового оружия. В следующем десятилетии аркебузы получили широкое распространение, и мастера-оружейники, прежде ковавшие мечи, теперь днем и ночью колдовали над усовершенствованием огнестрельного оружия. Так, например, они придумали специальное приспособление для защиты фитиля от дождя, что позволяло стрелку не зависеть от погодных условий.
В 1575 году Нобунага весьма убедительно продемонстрировал превосходство нового оружия. В решающей битве при Нагасино мушкеты показали себя страшной, всесокрушающей силой. Нобунага расположил своих стрелков за зигзагообразным частоколом, достаточно высоким, чтобы через него не могли перепрыгнуть лошади, на берегу маленькой речки. Стрелки были разбиты на три группы. Таким образом, каждая имела достаточно времени для того, чтобы перезарядить оружие, пока две другие стреляли. Армия клана Такэда атаковала в традиционной самурайской манере времен Тайра и Минамото: четыре шедших друг за другом волны первоклассных всадников. Однако они были вынуждены отступить, понеся тяжелые потери. Нобунага сделал еще один шаг к победе.
Многие даймё быстро уловили, насколько с появлением огнестрельного оружия изменился характер войны. За огнестрельным оружием началась настоящая погоня. В течение пятидесяти лет после битвы при Нагасино оружейные мастера не сидели без дела, а крестьян обучали стрелять из ружей.
Огнестрельное оружие сыграло свою роль и в ходе решающей битвы при Сэкигахара, в которой Токугава Иэясу разгромил армию даймё западных провинций и окончательно установил свою власть во всей Японии. В начале второго дня сражения воины Токугава сделали несколько выстрелов в сторону лагеря на левом фланге врага, чтобы напомнить одному из командующих о достигнутом ранее тайном соглашении — в переломный момент битвы он должен перейти на сторону Токугава. И тогда Кобаякава Хидэаки повернул свои войска против недавних союзников. Те не ожидали такого предательства и бежали. Иэясу стал новым хозяином страны.
Кроме того, мы располагаем данными о том, как были вооружены некоторые части армии Иэясу, которые лишний раз подтверждают, насколько возросло значение огнестрельного оружия при ведении боевых действий. Так, в одном из отрядов численностью в 3000 человек, было 420 всадников (по-видимому, вооруженных мечами), 1200 стрелков, 850 копьеносцев, 200 лучников, о вооружении еще 330 человек не сообщается. В другом отряде, численностью в 2000 человек, было 700 стрелков и 550 копьеносцев. Таким образом, воины с огнестрельным оружием составляли около 40 % войск. Следует отметить, что при осаде замка Осака в 1614-1615 годах Иэясу также задействовал значительное количество артиллерии и мушкетов. Однако мы должны сразу же оговориться и указать:
существовало и немало других весьма влиятельных факторов, и военного, и общекультурного плана, которые сыграли свою роль в том, что Япония, пережив период бума огнестрельного оружия (1575-1625), в конце концов отказалась от мушкетов и пушек и вернулась к традиционному мечу. Обращая взгляд в прошлое и зная о последующих событиях, можно увидеть знаковые признаки этого надвигавшегося отказа еще до того, как он произошел. Например, уже упоминавшийся указ Хидэёси об «охоте за мечами», изданный в конце шестнадцатого века. Под «охоту за мечами» подпадали и мушкеты. Впредь носить их получали право лишь регулярные правительственные войска. Очевидно, что уже тогда в Японии не любили вооруженное население и отрицали за гражданскими лицами «право» иметь понравившееся оружие!
Но были и другие, более важные проявления «антиогнестрельных» настроений. Даже в битве при Сэкигахара «главным оружием являлось копье». Есть еще одно интересное проявление того факта, что мушкет не вытеснил полностью меч. Как бы это ни показалось странно, но не только всадники и некоторые пехотинцы, но и, как в стародавние времена, лучники и копьеносцы, и что уж совсем невероятно, сами стрелки — все носили на поясе мечи. Меч уже навсегда стал неотъемлемой частью воина. Копьеносцы, лучники, стрелки могли не иметь самурайского звания, но они были японскими воинами, и этот высокий статус подтверждался мечом. Меч выражал готовность каждого в любую минуту подтвердить, что он следует кодексу бусидо и воинскому духу предков, и сразиться один на один.
Одно время предпринимались попытки провести некую «градацию» оружия: чтобы знатные носили меч, а оружием низов считался бы мушкет. Однако итог оказался не только неудовлетворительным, но даже нелепым. Ситуация стала патовой, о чем свидетельствует следующий эпизод:
«В тот же год (1584) два первых полководца Японии встретились со своими армиями в местечке Комаки. Оба они хорошо запомнили уроки Нагасино:
и в той, и в другой армии было много стрелков. В результате ни одна сторона не осмеливалась начать. Никто не шел вперед, никто не совершал великих подвигов (непредставимо для наследников славной традиции героев "Хэйкэ моногатари"). Полководцы не решались послать конницу прямо на мушкеты, противника. Обе армии занимались тем, что рыли окопы, сидели в них и ждали, время от времени давая залпы из мушкетов и стреляя разрывными бомбами из пушек, чтобы хоть как-то убить время».
Кончилось же все тем, что полководцы заключили союз!
Середина семнадцатого века стала свидетелем одного из самых удивительных парадоксов в истории — лучшие оружейники мира (японские) перестали делать огнестрельное оружие! Почему это произошло? Перрин приводит несколько доводов, объясняющих фактический отказ Японии от мушкетов и пушек. Первая причина заключается в том, что «Япония была слишком мала, чтобы завоевать Китай... и слишком воинственна, чтобы позволить кому-нибудь завоевать ее». В этом в тринадцатом столетии убедился Чингисхан, а в шестнадцатом, во время походов Хидэёси в Корею — китайцы и корейцы. Кроме того, островное положение страны и проводившаяся с 1600 года политика изоляции в равной мере препятствовали иностранной агрессии. Сёгунат Токугава не сталкивался с жизненной необходимостью защиты от соседей, и это чувство безопасности не покидало его вплоть до крушения уже в девятнадцатом веке. В качестве компенсации оставшимся без работы оружейникам позволили вновь делать мечи и наградили их почетными самурайскими званиями.
Вторая причина, по которой Япония в конце концов отказалась от огнестрельного оружия — это отношение к нему самих самураев. Историческая ситуация второй половины шестнадцатого столетия диктовала необходимость его широкомасштабного применения, но с приходом к власти Токугава и воцарением мира в стране в семнадцатом веке (а также исчезновением реальной военной угрозы Японии со стороны соседей) изначальное предубежденное отношение самураев к огнестрельному оружию вновь обрело твердую основу. Ведь, как отмечает Перрин, самурайское сословие довольно равнодушно восприняло ружье: «Ни один из тех, кто считал себя настоящим воином, ни один принадлежавший к сословию буси, не желал пользоваться им. Даже господин Ода Нобунага отказался иметь это оружие в личном арсенале». Ружья и пушки самураям были просто не нужны. А поскольку самураев в стране насчитывалось довольно много — около двух миллионов, или восемь процентов населения — и, что самое главное, они являлись правящим и доминирующим аристократическим классом, их философия в конечном счете и возобладала.
Подобное отношение самураев к новому оружию легко объяснимо. Ведь переход к артиллерии нанес бы смертельный удар их мироощущению и жизненным ценностям. Воин с мечом являлся для самураев олицетворением человека высокого социального положения, облеченного большой ответственностью, человека отваги и чести, каковым ему позволили стать долгие годы самоотверженных занятий боевыми искусствами — в первую очередь, фехтованием. Но если во время сражения гремят залпы орудий, то все эти качества становятся ненужными. Достаточно какому-нибудь необученному крестьянину, трусливому и дрожащему от страха, направить мушкет на своего противника-самурая и выстрелить с расстояния, не позволяющего славному воину проявить свои доблесть и искусство владения мечом, как последний погибнет бесславной смертью. Зачем же тогда многолетние тренировки? Мушкет грозил полным уничтожением самурайским ценностям, а значит, и самому воинскому сословию, которое неотделимо от них.
Наконец, в числе причин отказа от огнестрельного оружия были и так называемые «общекультурные» и «эстетические». Внутреннее чувство говорило японцам, что ружья плохи уже потому, что они — иностранные. А все чужеземное, будь оно материального или духовного свойства, оружие ли или религия, прежде чем быть воспринято, должно пройти испытание на предмет того, соответствует ли оно японским традициям и нужно ли оно вообще стране. Самураи попробовали применить огнестрельное оружие в общегосударственном масштабе и «сочли» его излишним.
Конечно, оно не могло вызвать в японской душе того эстетического наслаждения, которое пробуждал в ней меч. Грубая практичность первых примитивных ружей никак не могла соперничать с красотой и изысканностью великолепно выделанного меча. Тем более были лишены они мистико-религиозного символизма, воплощенного в его истории и неразрывно связанного с владением им. Кроме того, честь воина была заключена в его мече, и в эпоху Токугава право носить меч свидетельствовало о высоком социальном статусе человека. Если же меч признавался произведением искусства и передавался в семье из поколения в поколение, то он считался даже более ценным, чем жизнь его обладателя:
«Полководец Хори Хидэмаса осаждал господина Акэ-ти Мицухидэ в его замке Сакамото... Когда господин Акэти понял, что замок вот-вот падет, он отправил послание: "Мой замок пылает, и скоро я умру. У меня много великолепных мечей, которые я собирал всю свою жизнь. Я не хотел бы, чтобы они погибли вместе со мной... Если бы вы ненадолго прекратили штурм, дабы. я мог передать их вам, я смог бы умереть спокойно". Господин Хори согласился. Воины остановились, и со стены замка спустили завернутые в циновку мечи. Потом атаки возобновились, и на следующий день замок пал. Господин Акэти умер — по-видимому, со спокойной душой».
В какой другой стране, кроме Японии, могло бы произойти подобное!
Негативным «эстетическим свойством» огнестрельного оружия считалось и то, что оно приводилось в действие чисто механически. Владение мечом предполагало высокую степень скоординированности таких качеств, как физическая сила, гибкость, чувство ритма и ум. Для того же, чтобы заряжать ружье, прицеливаться и нажимать на курок, требуется минимум умения и сноровки. Самый последний крестьянский рекрут мог овладеть ружьем за несколько месяцев; меч же требовал многих лет упорных занятий и тренировок. Кроме того, было что-то «неэстетичное» в самой позе, которую принимал человек во время стрельбы. Как пишет Перрин:
«В Японии существовали весьма строгие правила насчет того, как должен двигаться человек хорошего воспитания, как он должен стоять, сидеть или преклонятъ колени. В целом считалось желательным, чтобы человек всегда держал вместе колени и, по возможности, руки — так называемая концентрация тела, воли и силы. Далее, считалось неприличным разводить локти в стороны...
Человек, владеющий мечом, особенно двуручным японским катана, естественным образом двигался в соответствии с этими правилами. Стрелявший же из ружья скорее нарушал их».
Любопытно, как в руководствах по стрельбе времен расцвета огнестрельного оружия пытались решить эти проблемы и максимально «облагородить» позы стрелков:
«Солдаты вынуждены припадать к земле, чтобы стрелять. Локти у них болят, а в бедрах сводит мышцы... Они должны расставлять колени в стороны. Тем не менее, не допускай, чтобы носки находились на расстоянии более семи дюймов друг от друга. Это выглядит некрасиво».
Все вышеперечисленные факторы в конечном счете взяли верх. Новое оружие вначале пришло в упадок, а потом и вообще исчезло. Так Япония вновь превратилась в «страну мечей» и оставалась таковой в течение последующих двух с половиной столетий. А потом по иронии судьбы Япония оказалась в положении врагов Нобунага в битве при Нагасино, когда в 1853 и 1854 годах 10-дюймовые морские орудия капитана Пэрри наводились на беззащитный Токио. Самураи не могли защищаться ничем, кроме мечей. И на этот раз участь меча уже была решена. Япония бросила все силы на производство пушек и других современных видов вооружения. Вот только было это движение вперед или назад? Мечи отныне стали делать лишь в качестве именного оружия армейских офицеров и для ценителей антиквариата.
Однако традиция не сдалась без боя. Через девять лет после того, как в 1867 году последний сёгун отрекся от власти, а конституция Мэйдзи превратила даймё в гражданских лиц, запретила ношение мечей в общественных местах и, по сути, лишила самурайское сословие основы его существования, произошел еще один незначительный, но, пожалуй, самый символичный всплеск «почтения к мечу». Отряд из двухсот бывших самураев, облаченных в традиционные доспехи и вооруженных мечами, атаковал армейский пост. Самураи убили около трехсот человек, но вскоре были без труда разгромлены. Это произошло в октябре 1876 года. А на следующий год, под влиянием этого события, уже тридцать тысяч бывших самураев восстали против нового правительства в западной провинции Сацума. Однако они уже не ограничивались мечами и копьями, а использовали все доступное им огнестрельное оружие. Мятеж подавили, но лишь через шесть месяцев ожесточенных сражений. Эпоха самураев и мечей ушла безвозвратно, наступила эра пушек и регулярных армий.
================================================================================
============================================================================
КУЛЬТУРА МИРНОЙ ЭПОХИ:МАНЕРЫ И ВНЕШНИЙ ВИД САМУРАЯ
Воины тринадцатого столетия, эпохи регентства Ходзё, были в глазах двора грубыми, нецивилизованными «восточными варварами». Но, что интересно, они хотели оставаться такими, ибо презирали утонченную придворную благопристойность и блага дворцовой жизни, желая сохранить в неприкосновенности свои суровые ценности. Но пять столетий спустя ситуация кардинально изменилась. Дайдодзи говорит в «Будосёсинсю»: «Раз самурай находится во главе трех сословий общества и призван управлять, он должен быть хорошо образован и глубоко понимать причины вещей».
Далее он отмечает, что прежде, во времена войн, молодые самураи начинали постигать премудрости боевого искусства уже в возрасте двенадцати-тринадцати лет, а в пятнадцать-шестнадцать лет они шли в свою первую битву. «У них не было времени сидеть за книгами или брать в руки кисть для письма, поэтому в те времена многие самураи не могли написать ни одного иероглифа... И с этим ничего нельзя было поделать, ибо вся их жизнь была полностью отдана Пути воина (бусидо)».
Теперь же, продолжает он, когда империя покоится в мире, ситуация другая. Дайдодзи рекомендует: «В семь или восемь лет, когда ребенок подрос, его нужно познакомить с Четверокнижием, Пятиканонием и Семикнижием (классические конфуцианские сочинения), а также обучить каллиграфии, чтобы он научился писать китайские иероглифы... Затем, когда ему исполнится пятнадцать или шестнадцать, его следует обучать стрельбе из лука, верховой езде и всем другим боевым искусствам, ибо только так самурай должен воспитывать своих сыновей в мирное время». И тогда молодой самурай сможет с гордостью носить имя буси, он будет высокообразованным и культурным человеком, но с сердцем, подобным кремню: он не согнется ни перед какими трудностями.
Насколько уровень образования самурая должен выходить за пределы базового — на этот счет существовали разные взгляды. Его необходимыми составляющими часто называли умение слагать стихи (традиция, уходящая вглубь веков к воинам «Хэйкэ моногатари», которые, даже умирая в сражении, оставляли прощальное стихотворение) и искусство чайной церемонии (чему в немалой степени поспособствовал Хидэёси), отличающееся суровой простотой и достоинством. Автор «Будосёсинсю» считает, что самураю надлежит «постоянно читать древние хроники, дабы укреплять свой дух и характер». «Описания сражений с подробным перечислением имен тех, кто совершил великие подвиги и пал в бою», — полагает он, — «возвысят помыслы молодого воина». Пестовать свой боевой дух следует даже во время отдыха!
Другой же автор, Цунэтомо, уверен, что самураю достаточно изучать историю и генеалогию клана своего господина, дабы, исполнившись сознания ее величия и славы, продолжать и приумножать ее своими деяниями:
«Вассал должен уделять большое внимание Коку-гаку (здесь — история клана Набэсима). Очень важно не только знать о происхождении клана господина, но и постичь основы неизбывной гуманности и горьких трудов его предков... Независимо от занимаемого положения, мы должны почитать своих предков и в мирное время, и в периоды войн, и постигать оставленное ими нам завещание... Знание же, пришедшее из других земель, бесполезно... Когда же познал Ко-кугаку, можно послушать и другие (нечужеземные) учения для своего удовольствия».
Цунэтомо убежден, что его господин владеет тайными посланиями, завещанными клану великим предком, благодаря блистательной мудрости которого клан сохраняет единство и процветает. Несомненно, верит он, что нынешний господин познакомился с ними.
Однако как и можно было ожидать, среди самураев оставались и стойкие приверженцы древних воинских диктумов и идеалов, считавшие, что Путь самурая — это путь если и культуры, то культуры меча и копья. Особенно это касалось тех, кто был воспитан в данной традиции и следовал ей. Одним из них был уже упоминавшийся Като Киёмаса (1562-1611), сын кузнеца, ставший одним из лучших полководцев Хидэёси. Впрочем, отчасти его сугубо «радикальный» подход к бусидо можно объяснить тем, что он не дожил до того времени, когда Токутава Иэясу железной рукой установил порядок во всей стране. Киёмаса был убежден, что перед человеком, рожденным в доме воина, стоит только одна цель — взять в руки меч и умереть. По его мнению, изящные искусства, поэзия и чтение ослабляют воинский дух, а тех, кто занимается танцами Но, он вообще советовал приговаривать к сэппуку.
Но даже не все его современники соглашались с ним. Воин (буси) должен полностью соответствовать древнему смыслу своего имени, он должен быть человеком меча и учености и никогда не пренебрегать последней. Конечно, небоевые искусства не являются первым делом самурая, и учение ради самого учения — не его цель. Но это не значит, что он должен уподобляться необразованным простолюдинам. (Здесь можно провести, хотя и с оговорками, параллель с англичанами периода колониализма. Многие отважные исследователи, военачальники и губернаторы новых земель были аристократами по рождению и воспитанию, а некоторые из них — еще и известными писателями и учеными.) Особенно ценным в практическо-функциональном плане они считали знание китайских нравственно-философских канонов, видевшихся средоточием непостигаемой мудрости, и умение хорошо писать, что также порой было просто необходимо.
Такэда Сингэн (1521-1573), великий полководец и могущественный даймё, полагал, что обучение самурая должно быть тесно связано с его повседневными обязанностями и жизнью. А Курода Нагамаса (1568-1623), лишь недолго проживший при новом порядке Токугава, был убежден, что образованность и высокая культура — это не столько чтение книг, сколько познание Пути Истины. А для управляющего знать Путь Истины — значит быть проницательным и прямым человеком, который и в жизни, и на службе пользуется собственной властью лишь во благо другим, проявляет гуманность по отношению ко всем людям, разбирается в них и умеет четко отличать добро от зла.
Нитобэ, писавший уже в двадцатом столетии, в самом конце самурайской эпохи и, как мы уже отмечали, несколько романтизировавший и идеализировавший самураев, так суммаризирует взгляды Такэда и Курода: «Настоящий самурай считает ученым читающего книги и стремящегося к истине человека... Бусидо следуют не ради него самого, а ради обретения мудрости... Знать и действовать — это одно и то же».
Стоит сказать несколько слов и о еще одном аспекте «мирной» жизни самураев: как они выглядели, как они вели себя? В военное время все это уходило на второй план; воину, который в любой момент должен быть готов ринуться в бой, простительны и грубые манеры, и неопрятность. Но когда воин превратился в управляющего, инспектора, сборщика налогов, чиновника, его внешний вид приобрел большое значение. Ведь именно по внешнему виду люди судили о его внутренних качествах — по крайней мере, так говорят наши авторы. Хотя, несомненно, если знатный вассал-администратор или даймё славились честностью и заботой о подчиненных, эти качества с избытком перевешивали возможное несоответствие принятым в обществе манерам и моде.
В случае же с вассалом низкого ранга дело обстояло иначе. Он обязан был внимательно следить за своим поведением и одеждой — они должны полностью соответствовать его статусу. Ему следовало вести себя почтительно с вышестоящими и не допускать пренебрежительности и надменности по отношению к нижестоящим. Лучше всего, если он всегда оставался сдержанным и немногословным, ибо слова часто приводят к ссорам. Цунэтомо говорит, что, например, на званом обеде человек все время на виду, и неумеренное винопитие (и вызывающее поведение) опозорит в первую очередь его господина.
По внешнему виду и поведению самурая, пусть даже низкого ранга — а может, низкого ранга особенно — можно судить о его достоинстве. «Достоинство проявляется в скромных и спокойных действиях, изысканной вежливости, сдержанности, проникновенном взгляде и сжатых зубах» (Цунэтомо). Существует одна история, связанная со знаменитым фехтовальщиком Мусаси, которая произошла в самом начале Токугава. Как-то он направлялся на аудиенцию к даймё и, проходя через приемную, в которой находилось множество вассалов, с одного взгляда распознал среди них настоящего воина, и рекомендовал его даймё. Этот самурай был предельно собран. Далее «Хагакурэ» говорит: «Самурай не должен ослаблять внимания ни на минуту. Он обязан всегда быть настороже, как если бы стоял перед господином или находился во дворце. Есть уровень сознания, на котором человек всегда сохраняет бдительность». Влияние дзэн в данном случае очевидно.
Самурай проявляет обеспокоенность делами господина не только в его присутствии или в обществе.
«Даже если господин не видит его, или он находится у себя дома, не может быть никакого расслабления, ничто не должно затмевать верности и сыновнего долга воина. Когда бы, он ни ложился спать, ноги его ни на мгновение не должны быть обращены в сторону господина. Где бы он ни устанавливал соломенную мишень для упражнений в стрельбе из лука, стрелы никогда не должны лететь в сторону господина... Если самурай кладет на землю копье или алебарду, острие их также не должно быть направлено в сторону господина. А если он услышит, как говорят о его господине, или же сам заговорит о нем, он должен немедленно вскочить, если он лежал, или выпрямиться, если он сидел, ибо в этом и состоит Путь самурая» (Дайдодзи).
Кроме того, самурай даже в мирное время обязан содержать в полном порядке свое оружие, а особенно — меч:
«Кто-то сказал: "Гордость существует внутри и вовне". Тот, кто не имеет ее, бесполезен. Все оружие, и меч в первую очередь, должно быть заточено и лежать в ножнах... Время от времени его следует доставать из ножен и проверять его остроту. После чего оружие надлежит протирать и убирать обратно в ножны. На тех, кто хранит меч незачехленным и часто размахивает им, лучше не полагаться и вообще не приближаться к ним. Тех же, кто не достает меч из ножен, отчего он затупливается и ржавеет, считают скупцами» (Цунэтомо).
Настоящий самурай должен заботиться не только о своем оружии, но и о своей внешности:
«Еще пятьдесят-шестьдесят лет назад самураи тщательно следили за своим внешним видом; каждое утро они принимали ванну, посыпали макушку головы и волосы, пудрой, подрезали ногти на руках и ногах, терли их пемзой и полировали коганэгуса. Они содержали оружие в идеальном состоянии, смахивая с него пыль и предотвращая появление ржавчины... Они не желали показаться неподготовленными и тем самым заслужить насмешки и презрение врагов во время боя».
И совсем уж удивительный, казалось бы, совет: «Неплохо было бы всегда иметь при себе румяна, на тот случай, если у тебя бледное лицо, когда ты слишком много выпил или не выспался» (Цунэтомо).
Автор «Хагакурэ» признает, что тщательная забота об оружии и своей внешности требует немало времени. Но, с сожалением отмечает он:
«За последние тридцать лет манеры и поведение людей сильно изменились. Когда молодые самураи встречаются друг с другом, они рассуждают о деньгах, о том, что выгодно, а что нет, о домашнем хозяйстве, о моде. Они ведут пустые разговоры о женщинах. Кроме этого, им не о чем поговорить друг с другом. Какими же постыдными стали обычаи и манеры».
================================================================================
============================================================================
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
СЕКСУАЛЬНЫЕ НРАВЫ
Сексуальная мораль самураев была двойственной — одна предназначалась для женщин, а другая — для самих самураев. Девушки, рожденные в самурайском доме, до самого замужества жили на женской половине. Братьев и сестер очень рано отделяли друг от друга и воспитывали в соответствии с будущим предназначением: девочек — как жен и матерей, а мальчиков — как воинов. Самураи эпохи Токугава считали себя новой аристократией и судьями общества, поэтому их заботили вопросы легитимности наследников по отцовской линии и продолжения рода. От девушки требовалось прежде всего сохранение чести и незапятнанная репутация, как до замужества, так и после. Вот два эпизода из «Хагакурэ».
«Самурай вернулся домой и застал свою жену в постели с одним из своих вассалов. Когда он ворвался в спальню, вассал сумел бежать. Самурай вернулся и убил жену. Потом он позвал служанку, объяснил ей, что произошло, и сказал:
"Если об этом узнают, дети будут опозорены. Поэтому необходимо скрыть подлинную причину смерти и сказать всем, что она умерла от болезни. Мне понадобится твоя помощь. Если же ты не сделаешь того, что я велю, я убью и тебя, ведь в преступлении, совершенном женой, есть и твоя вина" ».
Служанка согласилась участвовать в обмане. На тело хозяйки надели ночную рубашку, а потом «два-три раза» посылали за доктором. Наконец, доктора известили, что больная умерла, и ему нет необходимости приходить.
«Пригласили также дядю жены. Его удалось убедить в болезни племянницы (по-видимому, не показывая тела). Всем также сообщили, что женщина умерла от болезни, и до самого конца никто так и не узнал правду. Вассала же выгнали со службы. Этот случай произошел в Эдо».
Однако истории, подобные этой, имели место и в несамурайских обществах. А вот второй эпизод свидетельствует о куда более жестких, и даже жестоких нравах. Один человек шел по улице чужого города и почувствовал необходимость справить нужду. Не зная, что делать, он постучался в двери ближайшего дома. Хозяйка впустила его, человек снял верхнюю одежду и собирался пойти в отхожее место, как вдруг вернулся отсутствовавший дома хозяин и обвинил жену в супружеской измене. Приговор был таков:
«Господин Наосигэ рассмотрел дело и произнес:
"Хотя в данном случае мы и не имеем дела с супружеской неверностью, тем не менее, снимать хакама при женщине, которую никто не сопровождает, равно как и позволять кому бы то ни было раздеваться в отсутствие мужа следует признать таким же преступлением, как и супружеская измена"».
Оба были приговорены к смерти.
Естественно, что для самих самураев подобных ограничений не существовало. У даймё, как правило, была жена и несколько наложниц. Кроме того, самураям дозволялось посещать и проституток. В замке-городе Эдо, построенном Иэясу, был особый квартал, где жили куртизанки и куда вел только один вход. Единственное, чем ограничивались внебрачные связи самурая, так это только предостережения насчет воздержанности и осторожности. Например, самураю «рекомендовалось» выбирать некрасивую проститутку, ибо это принесет двоякую пользу. Во-первых, женщина останется довольна и получит деньги, а во-вторых, самурай не потеряет из-за нее голову. Нечто подобное советует и Дайдодзи:
«И верхи, и низы, если они забывают о смерти, становятся склонными к нездоровым излишествам в еде, вине и общении с женщинами, отчего преждевременно умирают от болезней печени и селезенки... Но те, у кого всегда перед глазами лик смерти, сильны, и здоровы, в молодости, а поскольку они берегут свое здоровье, умеренны в еде и вине и избегают женщин, будучи воздержанными и скромными во всем, болезни не иссушают их, и жизнь их долга и прекрасна».
Таков «дзэнско-самурайский» секрет долгой и здоровой жизни — нужно постоянно помнить о смерти!
Как-то один самурай, получив упрек за то, что волочится за разными женщинами, сказал в свою защиту, что волочится не за женщинами, а за служанками, которые являются общей собственностью всех самураев клана. Однако в целом, абсолютное большинство воинов признавало, что слишком частое общение с женщинами ведет к утрате доблести и духа, а потому лучше свести его к минимуму.
Был и другой аспект сексуальной жизни самураев, которому уделялось лишь незначительное внимание и который порой вообще отрицался. Речь идет о гомосексуализме. В нашем источнике описывается один из случаев подобных взаимотношений, причем без каких-либо подробностей, суждений или попыток скрыть их подлинный характер, из чего мы можем сделать вывод, что автор воспринял их как само собой разумеющееся:
«Накадзима Сандза был слугой господина Масаиэ... Один человек, питавший к нему неразделенную любовь, как-то пропел ему народную песню: "Вечером я тосковал по двум с половиной го (прозвище слуги)". Причем сделал это в присутствии господина. Все, находившиеся там, восхваляли Сандза как не имеющего себе равных. Даже господин Кацусигэ пленился им» (Цунэтомо).
По-видимому, у Сандза был свой возлюбленный. Какое-то время спустя после этого случая Сандза постучал в двери к своему другу-вассалу и сказал, что только что зарубил трех человек и ему необходимо спрятаться. Вместе с другом, которого звали Дзиробэ, они бежали в горы. «Он вел Сандза за руку, а потом нес его на спине, так что к утру они были уже высоко в горах, где Сандза мог укрыться». Потом Сандза признался: «Я солгал тебе. Я сделал это для того, чтобы проверить глубину твоих чувств». После чего они «принесли друг другу клятву» (Цунэтомо).
Подобные отношения между самураями не считались чем-то из ряда вон выходящим. Они были весьма распространены, особенно между пожилыми и молодыми воинами. А в период Токугава гомосексуализм вообще процветал.
«В шестнадцатом, а особенно в семнадцатом и восемнадцатом столетиях, в правление самураев, когда традиционная культура достигла в Японии пика развития, гомосексуальные отношения получили большое распространение... Они не только не осуждались, но и воспринимались как гораздо более "возвышенные" и "изящные", чем гетеросексуальные. Особенно популярны они были в среде самурайского сословия; их считали даже "полезными" для мальчиков:
они якобы, учат добродетели, честности и восприятию красоты, в то время как любовь к женщинам ослабляет воинский дух. Множество исторических и художественных сочинений прославляло красоту и доблесть мальчиков, преданных сюдо» (Ватанабэ и Ивата).
Сюдо, как называли такие отношения, это сокращение от вакасю (юноша) и до (путь). Красота молодых юношей в японском обществе того времени ценилась весьма высоко. Корейский посол, посетивший страну в правление Токугава Ёсимунэ (1677-1751), восьмого сёгуна Токугава, писал:
«Многие молодые мужчины своей красотой и привлекательностью превосходят юных девушек: они изысканно одеваются, рисуют себе брови, пользуются румянами и пудрой. Они носят одежды, украшенные изысканными рисунками, и танцуют с веерами в руках; эти прекрасные юноши подобны цветам. Правитель, знать, богатые торговцы — все держат у себя таких молодых людей» (Ватанабэ и Ивата).
Юноши должны были следовать идеалам: «Иметь чистое и возвышенное сердце, быть нежными и утонченными, откликаться на искренние чувства поклонника и любить учиться, а особенно — составлять стихи». Гомосексуализм ни в коей мере не считался среди самураев некоей формой «неразборчивых связей». Что же происходило с этими «прекрасными юношами», когда они старели и утрачивали красоту? Часто они, в свою очередь, тоже заводили молодых любовников, а затем, или даже одновременно, женились и занимались самурайским делом — воспитывали сыновей.
Распространению подобных отношений, по-видимому, способствовали несколько факторов. Во-первых, в семье мальчиков и девочек уже с раннего возраста воспитывали отдельно друг от друга, тем самым подчеркивая их различное предназначение. Мальчиков воспитывали мужчины, и одним из «средств воспитания» были гомосексуальные отношения. Однако это отнюдь не означает, что юноши (в возрасте от шестнадцати до двадцати лет) пренебрегали занятиями боевыми искусствами и прочими элементами самурайского обучения. Наоборот, взрослый самурай являлся своеобразным покровителем, который нес ответственность за должное образование своего «крестника». «Гомосексуальные отношения не могли соседствовать с общением с женщинами. Первостепенное внимание уделялось занятиям боевыми искусствами. Только так сюдо могло стать бусидо» (Ватанабэ и Ивата).
Другой фактор — отсутствие в японской культуре религиозного осуждения сюдо, которое имело место, например, в христианской Европе. Гомосексуальные отношения были распространены и в буддийских монастырских кругах: и в Энрякудзи, крупнейшем центре школы Тэндай, что неподалеку от Киото, и в Кёсане, центре школы Сингон, они являлись обычными составляющими монастырской жизни (Известен по крайней мере один случай, когда монахи храма Энрякудзи поссорились с монахами соседнего монастыря из-за красивого молодого монаха.) Здесь явно проявилось влияние тантрического буддизма, который фактически утвердил сексуальные отношения (при соблюдении определенных условий) в качестве одного из элементов духовной подготовки. Что же касается отношений с женщинами, то в целом именно они считались в буддийских кругах грязными и порочными. Ватанабэ вообще полагает, что гомосексуализм пришел в самурайскую среду от буддийских монахов. А один из авторов (хотя и не монах), живший в середине семнадцатого столетия, просто-таки превозносил сюдо как наилучший путь к просветлению:
«Если хочешь обрести счастье в будущей жизни, следует постичь учение Будды. Если желаешь постичь учение Будды и обрести просветление, обязательно начнешь практиковать сюдо. Ибо именно этот путь подобен подлинному пробуждению, именно на этом пути мы можем обрести его».
Возможно, что на широкое распространение при Токугава гомосексуальных отношений повлияли также спокойная, сытая и менее напряженная по сравнению с предшествовавшими эпохами жизнь.
=======================================================================
Сексуальная мораль самураев была двойственной — одна предназначалась для женщин, а другая — для самих самураев. Девушки, рожденные в самурайском доме, до самого замужества жили на женской половине. Братьев и сестер очень рано отделяли друг от друга и воспитывали в соответствии с будущим предназначением: девочек — как жен и матерей, а мальчиков — как воинов. Самураи эпохи Токугава считали себя новой аристократией и судьями общества, поэтому их заботили вопросы легитимности наследников по отцовской линии и продолжения рода. От девушки требовалось прежде всего сохранение чести и незапятнанная репутация, как до замужества, так и после. Вот два эпизода из «Хагакурэ».
«Самурай вернулся домой и застал свою жену в постели с одним из своих вассалов. Когда он ворвался в спальню, вассал сумел бежать. Самурай вернулся и убил жену. Потом он позвал служанку, объяснил ей, что произошло, и сказал:
"Если об этом узнают, дети будут опозорены. Поэтому необходимо скрыть подлинную причину смерти и сказать всем, что она умерла от болезни. Мне понадобится твоя помощь. Если же ты не сделаешь того, что я велю, я убью и тебя, ведь в преступлении, совершенном женой, есть и твоя вина" ».
Служанка согласилась участвовать в обмане. На тело хозяйки надели ночную рубашку, а потом «два-три раза» посылали за доктором. Наконец, доктора известили, что больная умерла, и ему нет необходимости приходить.
«Пригласили также дядю жены. Его удалось убедить в болезни племянницы (по-видимому, не показывая тела). Всем также сообщили, что женщина умерла от болезни, и до самого конца никто так и не узнал правду. Вассала же выгнали со службы. Этот случай произошел в Эдо».
Однако истории, подобные этой, имели место и в несамурайских обществах. А вот второй эпизод свидетельствует о куда более жестких, и даже жестоких нравах. Один человек шел по улице чужого города и почувствовал необходимость справить нужду. Не зная, что делать, он постучался в двери ближайшего дома. Хозяйка впустила его, человек снял верхнюю одежду и собирался пойти в отхожее место, как вдруг вернулся отсутствовавший дома хозяин и обвинил жену в супружеской измене. Приговор был таков:
«Господин Наосигэ рассмотрел дело и произнес:
"Хотя в данном случае мы и не имеем дела с супружеской неверностью, тем не менее, снимать хакама при женщине, которую никто не сопровождает, равно как и позволять кому бы то ни было раздеваться в отсутствие мужа следует признать таким же преступлением, как и супружеская измена"».
Оба были приговорены к смерти.
Естественно, что для самих самураев подобных ограничений не существовало. У даймё, как правило, была жена и несколько наложниц. Кроме того, самураям дозволялось посещать и проституток. В замке-городе Эдо, построенном Иэясу, был особый квартал, где жили куртизанки и куда вел только один вход. Единственное, чем ограничивались внебрачные связи самурая, так это только предостережения насчет воздержанности и осторожности. Например, самураю «рекомендовалось» выбирать некрасивую проститутку, ибо это принесет двоякую пользу. Во-первых, женщина останется довольна и получит деньги, а во-вторых, самурай не потеряет из-за нее голову. Нечто подобное советует и Дайдодзи:
«И верхи, и низы, если они забывают о смерти, становятся склонными к нездоровым излишествам в еде, вине и общении с женщинами, отчего преждевременно умирают от болезней печени и селезенки... Но те, у кого всегда перед глазами лик смерти, сильны, и здоровы, в молодости, а поскольку они берегут свое здоровье, умеренны в еде и вине и избегают женщин, будучи воздержанными и скромными во всем, болезни не иссушают их, и жизнь их долга и прекрасна».
Таков «дзэнско-самурайский» секрет долгой и здоровой жизни — нужно постоянно помнить о смерти!
Как-то один самурай, получив упрек за то, что волочится за разными женщинами, сказал в свою защиту, что волочится не за женщинами, а за служанками, которые являются общей собственностью всех самураев клана. Однако в целом, абсолютное большинство воинов признавало, что слишком частое общение с женщинами ведет к утрате доблести и духа, а потому лучше свести его к минимуму.
Был и другой аспект сексуальной жизни самураев, которому уделялось лишь незначительное внимание и который порой вообще отрицался. Речь идет о гомосексуализме. В нашем источнике описывается один из случаев подобных взаимотношений, причем без каких-либо подробностей, суждений или попыток скрыть их подлинный характер, из чего мы можем сделать вывод, что автор воспринял их как само собой разумеющееся:
«Накадзима Сандза был слугой господина Масаиэ... Один человек, питавший к нему неразделенную любовь, как-то пропел ему народную песню: "Вечером я тосковал по двум с половиной го (прозвище слуги)". Причем сделал это в присутствии господина. Все, находившиеся там, восхваляли Сандза как не имеющего себе равных. Даже господин Кацусигэ пленился им» (Цунэтомо).
По-видимому, у Сандза был свой возлюбленный. Какое-то время спустя после этого случая Сандза постучал в двери к своему другу-вассалу и сказал, что только что зарубил трех человек и ему необходимо спрятаться. Вместе с другом, которого звали Дзиробэ, они бежали в горы. «Он вел Сандза за руку, а потом нес его на спине, так что к утру они были уже высоко в горах, где Сандза мог укрыться». Потом Сандза признался: «Я солгал тебе. Я сделал это для того, чтобы проверить глубину твоих чувств». После чего они «принесли друг другу клятву» (Цунэтомо).
Подобные отношения между самураями не считались чем-то из ряда вон выходящим. Они были весьма распространены, особенно между пожилыми и молодыми воинами. А в период Токугава гомосексуализм вообще процветал.
«В шестнадцатом, а особенно в семнадцатом и восемнадцатом столетиях, в правление самураев, когда традиционная культура достигла в Японии пика развития, гомосексуальные отношения получили большое распространение... Они не только не осуждались, но и воспринимались как гораздо более "возвышенные" и "изящные", чем гетеросексуальные. Особенно популярны они были в среде самурайского сословия; их считали даже "полезными" для мальчиков:
они якобы, учат добродетели, честности и восприятию красоты, в то время как любовь к женщинам ослабляет воинский дух. Множество исторических и художественных сочинений прославляло красоту и доблесть мальчиков, преданных сюдо» (Ватанабэ и Ивата).
Сюдо, как называли такие отношения, это сокращение от вакасю (юноша) и до (путь). Красота молодых юношей в японском обществе того времени ценилась весьма высоко. Корейский посол, посетивший страну в правление Токугава Ёсимунэ (1677-1751), восьмого сёгуна Токугава, писал:
«Многие молодые мужчины своей красотой и привлекательностью превосходят юных девушек: они изысканно одеваются, рисуют себе брови, пользуются румянами и пудрой. Они носят одежды, украшенные изысканными рисунками, и танцуют с веерами в руках; эти прекрасные юноши подобны цветам. Правитель, знать, богатые торговцы — все держат у себя таких молодых людей» (Ватанабэ и Ивата).
Юноши должны были следовать идеалам: «Иметь чистое и возвышенное сердце, быть нежными и утонченными, откликаться на искренние чувства поклонника и любить учиться, а особенно — составлять стихи». Гомосексуализм ни в коей мере не считался среди самураев некоей формой «неразборчивых связей». Что же происходило с этими «прекрасными юношами», когда они старели и утрачивали красоту? Часто они, в свою очередь, тоже заводили молодых любовников, а затем, или даже одновременно, женились и занимались самурайским делом — воспитывали сыновей.
Распространению подобных отношений, по-видимому, способствовали несколько факторов. Во-первых, в семье мальчиков и девочек уже с раннего возраста воспитывали отдельно друг от друга, тем самым подчеркивая их различное предназначение. Мальчиков воспитывали мужчины, и одним из «средств воспитания» были гомосексуальные отношения. Однако это отнюдь не означает, что юноши (в возрасте от шестнадцати до двадцати лет) пренебрегали занятиями боевыми искусствами и прочими элементами самурайского обучения. Наоборот, взрослый самурай являлся своеобразным покровителем, который нес ответственность за должное образование своего «крестника». «Гомосексуальные отношения не могли соседствовать с общением с женщинами. Первостепенное внимание уделялось занятиям боевыми искусствами. Только так сюдо могло стать бусидо» (Ватанабэ и Ивата).
Другой фактор — отсутствие в японской культуре религиозного осуждения сюдо, которое имело место, например, в христианской Европе. Гомосексуальные отношения были распространены и в буддийских монастырских кругах: и в Энрякудзи, крупнейшем центре школы Тэндай, что неподалеку от Киото, и в Кёсане, центре школы Сингон, они являлись обычными составляющими монастырской жизни (Известен по крайней мере один случай, когда монахи храма Энрякудзи поссорились с монахами соседнего монастыря из-за красивого молодого монаха.) Здесь явно проявилось влияние тантрического буддизма, который фактически утвердил сексуальные отношения (при соблюдении определенных условий) в качестве одного из элементов духовной подготовки. Что же касается отношений с женщинами, то в целом именно они считались в буддийских кругах грязными и порочными. Ватанабэ вообще полагает, что гомосексуализм пришел в самурайскую среду от буддийских монахов. А один из авторов (хотя и не монах), живший в середине семнадцатого столетия, просто-таки превозносил сюдо как наилучший путь к просветлению:
«Если хочешь обрести счастье в будущей жизни, следует постичь учение Будды. Если желаешь постичь учение Будды и обрести просветление, обязательно начнешь практиковать сюдо. Ибо именно этот путь подобен подлинному пробуждению, именно на этом пути мы можем обрести его».
Возможно, что на широкое распространение при Токугава гомосексуальных отношений повлияли также спокойная, сытая и менее напряженная по сравнению с предшествовавшими эпохами жизнь.
=======================================================================
DIEGO
Пользователь
Тэссен-дзюцу
Без сомнения искусство применения боевого веера является самым необычным и самым редким видом техники кобудо. Более мирного предмета, чем веер, трудно придумать, и все же он тоже может быть оружием. Никакой мистики в этом нет и секретной техники тоже. Просто в поединке используется не совсем обычный веер. А если быть совсем точным, то совсем необычный, железный. Им с одинаковым успехом можно пользоваться как для обмахивания в жаркую погоду, так и для защиты от нападения вооруженного противника.
История донесла до нас один курьезный случай применения боевого веера. Один высокопоставленный самурай по имени Мацумура Сокон, был широко известен как мастер рукопашного боя и работы с оружием. Слава о его ратных подвигах дошла до сегуна (военного правителя). Желая убедиться в этом собственными глазами, а также произвести впечатление на своих подданных, он вызвал к себе мастера и сообщил, что через десять дней он устраивает праздник на котором хочет удостовериться в доблести прославленного воина, для чего тому необходимо будет сразиться с быком.
Приказ начальника, закон для подчиненного, в особенности в средневековой Японии. Но Матсумура был не только искусным, но и хитрым воином. В течении этих десяти дней он ежедневно приходил в стойло в котором находился бык и оставаясь в безопасности за перегородкой, нещадно колотил его по морде боевым железным веером до тех пор, пока тот не падал на колени. Через некоторое время несчастное животное стало само падать на колени, как только самурай подходил близко.
Настало время праздника. Посмотреть поединок с быком собралось много гостей, в том числе и из других провинций. Мацумура вышел на площадку, где уже находился бык практически безоружным, с одним только вакидзаси за поясом. На этот раз в руках он держал самый обыкновенный веер. Однако, едва только бык увидел самурая, он тут же упал на колени и жалобно замычал. Надо ли говорить, что публика во главе с сегуном была в восторге от столь убедительной демонстрации воинского мастерства.
Данный эпизод скорее относится к курьезам, чем к реальной технике, но боевой веер применялся и в настоящих схватках. Даже самим японцам сегодня сложно ответить на вопрос кому и почему пришла в голову идея превратить мирный предмет обихода в настоящее оружие. Наверное, это так навсегда и останется тайной.
С точки зрения техники применения, работа с веером делится на две части: работа со сложенным веером и работа с развернутым веером. В сложенном состоянии он использовался точно так же, как и короткая дубинка. В развернутом с его помощью можно было защититься от метательного оружия.
Тонкие кованные пластинки, из которых состоял веер, не в состоянии были выдержать удар стрелы или пущенного сильной и умелой рукой сюрикена, но повернутые под небольшим углом к линии атаки могли отклонить летящее оружие в сторону.
На близкой же дистанции с его помощью противнику закрывали обзор. С учетом этого, как правило, вместе с веером использовалось еще какое-то оружие, например, короткий меч танто (хотя танто очень часто ошибочно называют ножом, на самом деле это короткий меч). Кроме того, острым краем развернутого веера наносили удары по незащищенным уязвимым зонам противника (шея, лицо, внутренняя поверхность кистей рук и т. д.). Чередование раскрывания и закрывания веера во время поединка создавало дополнительную помеху, которую применяли для отвлечения и рассеивания внимания противника.
К большому сожалению всех поклонников кобудо, в настоящее время тэссэн-дзютсу находится на грани почти полного исчезновения и сохранилось только в нескольких небольших фамильных школах в Японии.
www.fido.sakhalin.ru
Без сомнения искусство применения боевого веера является самым необычным и самым редким видом техники кобудо. Более мирного предмета, чем веер, трудно придумать, и все же он тоже может быть оружием. Никакой мистики в этом нет и секретной техники тоже. Просто в поединке используется не совсем обычный веер. А если быть совсем точным, то совсем необычный, железный. Им с одинаковым успехом можно пользоваться как для обмахивания в жаркую погоду, так и для защиты от нападения вооруженного противника.
История донесла до нас один курьезный случай применения боевого веера. Один высокопоставленный самурай по имени Мацумура Сокон, был широко известен как мастер рукопашного боя и работы с оружием. Слава о его ратных подвигах дошла до сегуна (военного правителя). Желая убедиться в этом собственными глазами, а также произвести впечатление на своих подданных, он вызвал к себе мастера и сообщил, что через десять дней он устраивает праздник на котором хочет удостовериться в доблести прославленного воина, для чего тому необходимо будет сразиться с быком.
Приказ начальника, закон для подчиненного, в особенности в средневековой Японии. Но Матсумура был не только искусным, но и хитрым воином. В течении этих десяти дней он ежедневно приходил в стойло в котором находился бык и оставаясь в безопасности за перегородкой, нещадно колотил его по морде боевым железным веером до тех пор, пока тот не падал на колени. Через некоторое время несчастное животное стало само падать на колени, как только самурай подходил близко.
Настало время праздника. Посмотреть поединок с быком собралось много гостей, в том числе и из других провинций. Мацумура вышел на площадку, где уже находился бык практически безоружным, с одним только вакидзаси за поясом. На этот раз в руках он держал самый обыкновенный веер. Однако, едва только бык увидел самурая, он тут же упал на колени и жалобно замычал. Надо ли говорить, что публика во главе с сегуном была в восторге от столь убедительной демонстрации воинского мастерства.
Данный эпизод скорее относится к курьезам, чем к реальной технике, но боевой веер применялся и в настоящих схватках. Даже самим японцам сегодня сложно ответить на вопрос кому и почему пришла в голову идея превратить мирный предмет обихода в настоящее оружие. Наверное, это так навсегда и останется тайной.
С точки зрения техники применения, работа с веером делится на две части: работа со сложенным веером и работа с развернутым веером. В сложенном состоянии он использовался точно так же, как и короткая дубинка. В развернутом с его помощью можно было защититься от метательного оружия.
Тонкие кованные пластинки, из которых состоял веер, не в состоянии были выдержать удар стрелы или пущенного сильной и умелой рукой сюрикена, но повернутые под небольшим углом к линии атаки могли отклонить летящее оружие в сторону.
На близкой же дистанции с его помощью противнику закрывали обзор. С учетом этого, как правило, вместе с веером использовалось еще какое-то оружие, например, короткий меч танто (хотя танто очень часто ошибочно называют ножом, на самом деле это короткий меч). Кроме того, острым краем развернутого веера наносили удары по незащищенным уязвимым зонам противника (шея, лицо, внутренняя поверхность кистей рук и т. д.). Чередование раскрывания и закрывания веера во время поединка создавало дополнительную помеху, которую применяли для отвлечения и рассеивания внимания противника.
К большому сожалению всех поклонников кобудо, в настоящее время тэссэн-дзютсу находится на грани почти полного исчезновения и сохранилось только в нескольких небольших фамильных школах в Японии.
www.fido.sakhalin.ru
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
Период Сёгуната Муромати 1336-1573
Период Воюющих Государств 1467-1568
Война Онин (1467-1477), начавшаяйся в результате спора о преемственности власти сёгуна и приведшая к практически полному разрушению Киото, столицы страны. За этим последовало целое столетие боевых действий, известное как “Период Воюющих Государств”. Сражения, бушевавшие на протяжении этого периода, представляли собой главным образом междоусобные конфликты между различными группами вассалов, использовавших такие виды оружия, как копья, луки, мушкеты и т. д.
На протяжении этой эпохи возникло три школы фехтования:
1. Школа Тэнсин сёдэн синто рю (основатель Иидза Тёисай) В число учеников входили: Цукамото Бокудэн
2. Школа Айсу кагэ рю (основатель Айсу Икосай) В число учеников входили: Камиидзуми Исэ-но-ками Хидэцуна, Ягю Сэкисюсай Марумэ Курандо
3. Школа Итто рю (основатель Тюдзё Хёго-но-ками Нагахидэ) В число учеников входили: Ито Иттосай
(Кстати, школа Итто рю фигурирует в "Клинке бессмертного"...)
Период Эдо (1603-1868)
После бурных распрей периода Муромати Япония наконец-то была объединена под началом Сёгуната Токугава и в конечном счете закрыла свои двери для Запада, почувствовав угрозу со стороны христианства и потенциальный вред, который могла бы нанести европейская вооруженная поддержка оппонентов нового режима. Охватывающая более 160 лет, это была эпоха, когда возникло и достигло своего расцвета многое из того, что сейчас считается традиционно японским в области искусства и культуры. Кэндо является одним из примеров.
Период Воюющих Государств 1467-1568
Война Онин (1467-1477), начавшаяйся в результате спора о преемственности власти сёгуна и приведшая к практически полному разрушению Киото, столицы страны. За этим последовало целое столетие боевых действий, известное как “Период Воюющих Государств”. Сражения, бушевавшие на протяжении этого периода, представляли собой главным образом междоусобные конфликты между различными группами вассалов, использовавших такие виды оружия, как копья, луки, мушкеты и т. д.
На протяжении этой эпохи возникло три школы фехтования:
1. Школа Тэнсин сёдэн синто рю (основатель Иидза Тёисай) В число учеников входили: Цукамото Бокудэн
2. Школа Айсу кагэ рю (основатель Айсу Икосай) В число учеников входили: Камиидзуми Исэ-но-ками Хидэцуна, Ягю Сэкисюсай Марумэ Курандо
3. Школа Итто рю (основатель Тюдзё Хёго-но-ками Нагахидэ) В число учеников входили: Ито Иттосай
(Кстати, школа Итто рю фигурирует в "Клинке бессмертного"...)
Период Эдо (1603-1868)
После бурных распрей периода Муромати Япония наконец-то была объединена под началом Сёгуната Токугава и в конечном счете закрыла свои двери для Запада, почувствовав угрозу со стороны христианства и потенциальный вред, который могла бы нанести европейская вооруженная поддержка оппонентов нового режима. Охватывающая более 160 лет, это была эпоха, когда возникло и достигло своего расцвета многое из того, что сейчас считается традиционно японским в области искусства и культуры. Кэндо является одним из примеров.
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
Взаимодействие японских и китайских боевых искусств во время минского периода
Культура Китая является старейшей в мире, и, следовательно, люди, как правило думают, что все остальные страны Востока являются простыми пользователями благодеяниями китайской культуры. Однако это необязательно так. С одной стороны, Китай не был одной страной на протяжении всей своей истории, не было в Китае и одной-единственной династии. Многие династии возникали и тут же исчезали. Подобным образом дело обстоит и с китайскими боевыми искусствами.
Искусство владения мечём
Китайская книга, называемая “Бубиши” (это японское произношение, и у этой книги нет никакой связи с окинавской “бубиши”) была опубликована в конце минского периода (1621 г.). В ней говорится: “Китайские классические техники владения мечём были утрачены, поэтому мы должны заимствовать карейские техники владения мечём, чтобы победить ВА КО (японские пираты).”
Другая китайская книга называлась “Шинкифу” (яп.), была опубликована в 1598 г., содержала в себе зарисовки китайских солдат того времени. Удивительно, но они носили японские мечи. Случилось так, что мечи были одним из главных видов экспорта из Японии в Китай с XII века. СО - ОСЭЙ (яп.), китайский учёный того времени говорил в своей книге “ТЕНКО - КАИ БУТСУ” (яп.), опубликованной в 1637 г.: “Японские мечи очень точны и хорошо сбалансированы. Я не знаю, как они их сделали. Мы в Китае до сих пор не владеем такого рода технологией”. Даже китайские мастера боевых искусств нашего времени очень высоко хвалят японские мечи.
Генерал СЭКИ-КЕЙКО, который победил ВА-КО, в 1561 г. обнаружил японскую книгу о мечах “КАГЕ-РЮ МОКУРОКУ”, которая позволила ему научиться японским приёмам владения мечём. Когда он и его армия находились на севере Китая, чтобы отразить вторжение ДАТТАН (яп.) армии, они носили японские мечи и быстро усвоили японские приёмы. Это “КАГЕ-РЮ МОКУРОКУ” была включена в книгу “БОБИШИ” (яп.). Поскольку первоначальный текст “КАГЕ - РЮ МОКУРОКУ” больше в Японии не существовал, в составе “БОБИШИ” он был древнейшей литературой по технике владения японским мечём. КАГЕ-РЮ (школа КАГЕ) является одним из старейших стилей борьбы мечём в Японии и был основал АЙСУ - ИКОСАИ (1452 - 1538 гг.). “КАГЕ - РЮ МОКУРОКУ”, возможно, был издан сыном основателя АЙСУ-КОШИЧИРО (1519 - 1590 гг.). Одним из главных учеников АЙСУ-ИКОСАИ был КАМИ ИЗУМИ-ИСЕНОКАМИ. Он основал новый стиль, названный им ШИН-КАГЕ-РЮ (новая школа КАГЕ). Этот стиль перешёл в семью Ягью, став официальной школой для сёгуната ТОКУГАВА.
Культура Китая является старейшей в мире, и, следовательно, люди, как правило думают, что все остальные страны Востока являются простыми пользователями благодеяниями китайской культуры. Однако это необязательно так. С одной стороны, Китай не был одной страной на протяжении всей своей истории, не было в Китае и одной-единственной династии. Многие династии возникали и тут же исчезали. Подобным образом дело обстоит и с китайскими боевыми искусствами.
Искусство владения мечём
Китайская книга, называемая “Бубиши” (это японское произношение, и у этой книги нет никакой связи с окинавской “бубиши”) была опубликована в конце минского периода (1621 г.). В ней говорится: “Китайские классические техники владения мечём были утрачены, поэтому мы должны заимствовать карейские техники владения мечём, чтобы победить ВА КО (японские пираты).”
Другая китайская книга называлась “Шинкифу” (яп.), была опубликована в 1598 г., содержала в себе зарисовки китайских солдат того времени. Удивительно, но они носили японские мечи. Случилось так, что мечи были одним из главных видов экспорта из Японии в Китай с XII века. СО - ОСЭЙ (яп.), китайский учёный того времени говорил в своей книге “ТЕНКО - КАИ БУТСУ” (яп.), опубликованной в 1637 г.: “Японские мечи очень точны и хорошо сбалансированы. Я не знаю, как они их сделали. Мы в Китае до сих пор не владеем такого рода технологией”. Даже китайские мастера боевых искусств нашего времени очень высоко хвалят японские мечи.
Генерал СЭКИ-КЕЙКО, который победил ВА-КО, в 1561 г. обнаружил японскую книгу о мечах “КАГЕ-РЮ МОКУРОКУ”, которая позволила ему научиться японским приёмам владения мечём. Когда он и его армия находились на севере Китая, чтобы отразить вторжение ДАТТАН (яп.) армии, они носили японские мечи и быстро усвоили японские приёмы. Это “КАГЕ-РЮ МОКУРОКУ” была включена в книгу “БОБИШИ” (яп.). Поскольку первоначальный текст “КАГЕ - РЮ МОКУРОКУ” больше в Японии не существовал, в составе “БОБИШИ” он был древнейшей литературой по технике владения японским мечём. КАГЕ-РЮ (школа КАГЕ) является одним из старейших стилей борьбы мечём в Японии и был основал АЙСУ - ИКОСАИ (1452 - 1538 гг.). “КАГЕ - РЮ МОКУРОКУ”, возможно, был издан сыном основателя АЙСУ-КОШИЧИРО (1519 - 1590 гг.). Одним из главных учеников АЙСУ-ИКОСАИ был КАМИ ИЗУМИ-ИСЕНОКАМИ. Он основал новый стиль, названный им ШИН-КАГЕ-РЮ (новая школа КАГЕ). Этот стиль перешёл в семью Ягью, став официальной школой для сёгуната ТОКУГАВА.
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
В традиционном обучении бу-дзюцу существует три уровня называемых Су Ха Ри .
В Японии понятие "Су Ха Ри" используется не только для описания общего прогресса эволюции на пути изучения боевых искусств, но и как весь жизненный цикл отношений ученика и учителя.
?(Су) – Иероглиф - «защищать, охранять» подразумевает под собой точное следование традиции, точное воспроизведение преподаваемой техники. Часто эту стадию называют «ошейником».
Иероглиф "Су" имеет два значения «защищать, охранять». Этот двойной смысл описывает отношения между учеником и учителем на раннем этапе обучения боевым искусствам, который может быть сравним, с отношениями между родителями и их детьми. Ученик должен впитывать все, чем делится с ним его учитель, должен стремиться к знанию и быть готовым принять любые замечания и конструктивную критику. Учитель должен опекать ученика в смысле соблюдения его интересов, заботы и поощрения его прогресса, во многом как родитель опекает свое дитя, пока оно растет. "Су" делает упор на изучении основ в бескомпромиссной манере, так что ученик приобретает крепкую основу для последующих этапов обучения, и что все ученики выполняют технику одинаково, хотя личностные качества, структура тела, возраст и способности у них разные.
?(Ха) – Иероглиф - «разбивать, ломать, нарушать правило» подразумевает полную адаптацию в понимании основных техник, переход к вариативной практике (хэнка), внутреннему осознанию важнейших составляющих стиля (дословно "вспышке сознания или внутреннему озарению")
"Ха" это еще одно понятие с соответствующим двойным значением - «разбивать, ломать, нарушать правило» . Пройдя значительный этап обучения когда ученик приходит к "внутреннему озарению" , он начинает освобождаться от "ошейника" в двух направлениях. С точки зрения техники, ученик преодолевает фундаментальные основы и начинает применять принципы, обретенные в процессе отработки базовой техники, в новой, более свободной и творческой манере (Хэнка ваза). Индивидуальность ученика начинает проявляться в том, как он выполняет технику. На более глубоком уровне у него также происходит освобождение от слепого выполнения наставлений учителя, он начинает размышлять (сомневаться, задавать вопросы) и открывать для себя новое больше за счет собственного опыта. Этот этап может принести разочарование для учителя, поскольку путь собственных открытий ученика ведет к бесчисленным вопросам, начинающимся со слов "Почему...". На уровне "Ха" отношения между учителем и учеником напоминают отношения между родителем и его взрослым ребенком; учитель является мастером искусства, а ученик теперь уже может быть инструктором для других.
? (Ри) – Иероглиф - «отделять, выпускать» предполагает самостоятельность и свободу, когда получив знания удаляешься от него на основе того, что постиг сам, путем единения Син (?) - духа, Ги (вадза) (?) - техники и Тай (?) – тела.
"Ри" это этап, на котором ученик, теперь уже обладающий высоким рангом, отходит от своего наставника, впитав все то, что можно было от него получить, но это не означает, что между учеником и учителем нет больше связи. На самом деле, все должно быть как раз наоборот, связь между ними должна быть крепка как никогда, почти как между родителем и его взрослым сыном или дочерью, у которых теперь свои дети.
Несмотря на то, что ученик теперь полностью независим, он хранит в себе мудрость и терпеливое наставничество своего учителя, так что их отношения обогащаются за счет разделяемого ими опыта. Но теперь ученик развивается и учится больше за счет собственных исследований, а не за счет получения инструкций, и может дать выход собственным творческим порывам. Техника ученика теперь несет в себе отпечаток его индивидуальности и характера. "Ри" также имеет двойной смысл, второе значение которого « выпускать». По мере то как ученик стремится к внутренней независимости от учителя, наставник в свою очередь должен отпустить ученика.
"Су", "Ха"," Ри" не является линейной прогрессией. Это больше похоже на концентрические круги, так что "Су" присутствует в "Ха", и оба они присутствуют в "Ри". Таким образом, основы остаются неизменными, только их применение и мягкость их выполнения меняются по мере того, как ученик продвигается в обучении, и его личность начинает чувствовать вкус выполняемой техники. Похожим образом ученик и учитель всегда связаны между собой близкими отношениям и знаниями, культурой, опытом и традицией.
В идеальном варианте, " Су ", " Ха" , " Ри" должно выразиться в том, что ученик превзойдет своего наставника, как в знании, так и в умении. Это и есть источник развития искусства, как такового. Если ученик никогда не превзойдет своего наставника, то искусство в лучшем случае будет переживать застой. Если способности ученик никогда не достигнут способностей мастера, искусство станет угасать. Если же ученик сможет ассимилировать все то, что дает ему его наставник, и потом достичь еще более высокого уровня мастерства, искусство будет все более улучшаться и процветать.
В Японии понятие "Су Ха Ри" используется не только для описания общего прогресса эволюции на пути изучения боевых искусств, но и как весь жизненный цикл отношений ученика и учителя.
?(Су) – Иероглиф - «защищать, охранять» подразумевает под собой точное следование традиции, точное воспроизведение преподаваемой техники. Часто эту стадию называют «ошейником».
Иероглиф "Су" имеет два значения «защищать, охранять». Этот двойной смысл описывает отношения между учеником и учителем на раннем этапе обучения боевым искусствам, который может быть сравним, с отношениями между родителями и их детьми. Ученик должен впитывать все, чем делится с ним его учитель, должен стремиться к знанию и быть готовым принять любые замечания и конструктивную критику. Учитель должен опекать ученика в смысле соблюдения его интересов, заботы и поощрения его прогресса, во многом как родитель опекает свое дитя, пока оно растет. "Су" делает упор на изучении основ в бескомпромиссной манере, так что ученик приобретает крепкую основу для последующих этапов обучения, и что все ученики выполняют технику одинаково, хотя личностные качества, структура тела, возраст и способности у них разные.
?(Ха) – Иероглиф - «разбивать, ломать, нарушать правило» подразумевает полную адаптацию в понимании основных техник, переход к вариативной практике (хэнка), внутреннему осознанию важнейших составляющих стиля (дословно "вспышке сознания или внутреннему озарению")
"Ха" это еще одно понятие с соответствующим двойным значением - «разбивать, ломать, нарушать правило» . Пройдя значительный этап обучения когда ученик приходит к "внутреннему озарению" , он начинает освобождаться от "ошейника" в двух направлениях. С точки зрения техники, ученик преодолевает фундаментальные основы и начинает применять принципы, обретенные в процессе отработки базовой техники, в новой, более свободной и творческой манере (Хэнка ваза). Индивидуальность ученика начинает проявляться в том, как он выполняет технику. На более глубоком уровне у него также происходит освобождение от слепого выполнения наставлений учителя, он начинает размышлять (сомневаться, задавать вопросы) и открывать для себя новое больше за счет собственного опыта. Этот этап может принести разочарование для учителя, поскольку путь собственных открытий ученика ведет к бесчисленным вопросам, начинающимся со слов "Почему...". На уровне "Ха" отношения между учителем и учеником напоминают отношения между родителем и его взрослым ребенком; учитель является мастером искусства, а ученик теперь уже может быть инструктором для других.
? (Ри) – Иероглиф - «отделять, выпускать» предполагает самостоятельность и свободу, когда получив знания удаляешься от него на основе того, что постиг сам, путем единения Син (?) - духа, Ги (вадза) (?) - техники и Тай (?) – тела.
"Ри" это этап, на котором ученик, теперь уже обладающий высоким рангом, отходит от своего наставника, впитав все то, что можно было от него получить, но это не означает, что между учеником и учителем нет больше связи. На самом деле, все должно быть как раз наоборот, связь между ними должна быть крепка как никогда, почти как между родителем и его взрослым сыном или дочерью, у которых теперь свои дети.
Несмотря на то, что ученик теперь полностью независим, он хранит в себе мудрость и терпеливое наставничество своего учителя, так что их отношения обогащаются за счет разделяемого ими опыта. Но теперь ученик развивается и учится больше за счет собственных исследований, а не за счет получения инструкций, и может дать выход собственным творческим порывам. Техника ученика теперь несет в себе отпечаток его индивидуальности и характера. "Ри" также имеет двойной смысл, второе значение которого « выпускать». По мере то как ученик стремится к внутренней независимости от учителя, наставник в свою очередь должен отпустить ученика.
"Су", "Ха"," Ри" не является линейной прогрессией. Это больше похоже на концентрические круги, так что "Су" присутствует в "Ха", и оба они присутствуют в "Ри". Таким образом, основы остаются неизменными, только их применение и мягкость их выполнения меняются по мере того, как ученик продвигается в обучении, и его личность начинает чувствовать вкус выполняемой техники. Похожим образом ученик и учитель всегда связаны между собой близкими отношениям и знаниями, культурой, опытом и традицией.
В идеальном варианте, " Су ", " Ха" , " Ри" должно выразиться в том, что ученик превзойдет своего наставника, как в знании, так и в умении. Это и есть источник развития искусства, как такового. Если ученик никогда не превзойдет своего наставника, то искусство в лучшем случае будет переживать застой. Если способности ученик никогда не достигнут способностей мастера, искусство станет угасать. Если же ученик сможет ассимилировать все то, что дает ему его наставник, и потом достичь еще более высокого уровня мастерства, искусство будет все более улучшаться и процветать.
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
У кого есть инфа о "Языке цветов"? Символика в цветах то бишь. Очень прошу, у кого есть - поделитесь. ЪЪЪ
=================================
Не понял, меня кто-нить уже буит проклинать за фанатичный мультипостинг, али как ?..
Кирюх, может темку того ? А то единичность тех, кто ей интересуется , по-моему, говорит о ее несостоятельности.
=================================
Не понял, меня кто-нить уже буит проклинать за фанатичный мультипостинг, али как ?..
Кирюх, может темку того ? А то единичность тех, кто ей интересуется , по-моему, говорит о ее несостоятельности.
Современные японцы являются в настоящее время исключением в том, что сумели сохранить традиции и культуру своего народа практически без изменений. Японская молодежь сейчас, конечно, редко носит кимоно и юката, также как традиционную обувь: гэта или дзори. Хотя стоит возвратиться всего на полвека назад, и эта одежда была самым привычным обликом японца. Однако даже сегодня, на улицах мегаполисов можно обнаружить некие элементы традиционного костюма. Японку или японца можно легко узнать по уникальной обуви и легкой, семенящей походке. Нигде в мире люди так часто не меняют обувь как в Японии. На улице японцы носят гэта или дзори, при входе в дом одевают суриппа. И даже для посещения ванной есть специальные шлепанцы. Один из первых предков традиционной японской обуви – тагэта. Появились они более 2000 лет назад. Использовали их крестьяне, чтобы не погружаться ногами в грязь при посадке риса. Самая первая обувь имела вид обычных дощечек чуть больше ступни, веревочки для ног продевали в отверстия в основании дощечек. Вскоре тэгета сменились варадзи – соломенными сандалиями, которые лучше было снимать при входе в дом. Такую обувь носили все, начиная от простых крестьян и заканчивая младшими чинами. Они были легки, удобны и недороги в изготовлении. Именно от них пошли современные дзори. Чтобы поточнее описать дзори нужно представить себе сандалии без каблука, но с утолщением к пятке. Придерживаются они ремешком, проходящим между большим и вторым пальцами. Сейчас это излюбленная обувь для повседневной жизни и, конечно, же неизменный атрибут национального костюма. Современные тэгета – это гэта, обувь-скамеечка. Японка, обутая в гэта, передвигается маленькими, шаркающими шажками. И все это из-за необычной конструкции: деревянной платформы, которая лежит на двух вертикальных брусочках, установленных на некотором расстоянии друг от друга. Женские гэта – настоящие произведения искусства, украшенные вышивкой, бисером, отделанные бархатом. Еще одна разновидность гэта – поккури, сделанные специально для будующих гейш. Бывают разной высоты от 7 до 11 см. На передней части таких вот гэта располагали бубенчик и каждый шаг сопровождался мелодичным звоном. Встречается еще одна специфическая разновидность гэта – трехзубцевые. Их носили японские куртизанки – ойран. Современные японцы многое переняли у Запада и многих можно сейчас встретить в туфлях. Но вот традиция снимать обувь у порога дома осталась. Японская обувь призвана улучшить здоровье ног, ее легко надеть и также легко снять.
сумеречник
блуждающий во тьме сумеречный матюгальник
японские военные дисциплины
общая история и классификация
Японское слово "будзюцу" образовано двумя иероглифами: "бу" - "воинский, военный, относящийся к военному делу", и "дзюцу" - "искусство, умение, способ, средство, уловка, магия". Под будзюцу следует понимать всю совокупность военного искусства, в западном понимании этого термина, во всех его проявления - в сфере столкновений государств, армий или индивидуумов.
Бу-дзюцу на первый план выводят технический и практический аспект. Выведение на первый план технических и практических аспектов - это, пожалуй, единственная общая характеристика для трех типов бу-дзюцу, с которыми мы встречаемся в японской истории:
1) миндзоку-будзюцу ("национальное воинское искусство");
2) рюги-будзюцу ("воинское искусство [классических] школ");
3) син-будзюцу ("новое воинское будзюцу").
Под Миндзоку-бу-дзюцу понимаются те формы воинского искусства, которые существовали до появления первых школ боевых искусств, т.е. с древнейших времен до рубежа XIII-XIV веков.
Миндзоку-будзюцу представляли собой начальный этап развития военного искусства. Тактика ведения боевых действий и приемы единоборства еще пребывали в зачаточном состоянии. Они были слабо систематизированы и лишь проходили отбор и шлифовку. Поэтому до конца XIII века окончательно сложился только один вид будзюцу - сумо (борьба без оружия и одежды). Кроме сумо относительно высокого уровня развития достигли стрельба из лука с коня (кися) и борьба в доспехах (кумиути, ёрои-гуми). Остальные боевые искусства, по сравнению с последующим периодом, были крайне примитивны.
Говоря о воинском искусстве этого периода стоит упомянуть еще кэмбу - ритуальные танцы с мечами. Кэмбу были тесно связаны с культом меча в японской национальной религии синто. Возможно, что помимо чисто ритуальных функций, они служили и для обучения воинов фехтованию на мечах. Во всяком случае позже танцы-кэмбу были канонизированы в ряде самостоятельных школ, а также в некоторых школах фехтования на мечах кэн-дзюцу.
При всей недоразвитости воинских искусств недооценивать значение этого периода в истории японской воинской традиции нельзя. Во-первых, в это время был заложен теоретический фундамент будущих классических будзюцу. Это было связано, прежде всего, с активным заимствованием достижений военной мысли древнего Китая. Речь идет об импорте выдающихся военных трактатов - "Сунь-цзы", "У-цзы", "Лю тао", "Сыма фа", "Сань люэ", "Вэй ляо-цзы", "Ли Вэй-гун вэньдуй" и других. Начиная с VIII века они служили надежным подспорьем для японских военачальников, и, по сути дела, все последующее развитие будзюцу отталкивалось от идей китайских классиков. Во всех без исключения классических бу-дзюцу мы находим различные интерпретации гениальных мыслей Сунь-цзы об изменениях, о полноте и пустоте, о мощи. Во-вторых, именно в эти дни сложилось военное сословие самураев, которое в дальнейшем превратилось в основного носителя воинской традиции в стране Восходящего солнца и стало питательной средой для совершенствования бу-дзюцу. В-третьих, войны с айнами, сражения между самурайскми дружинами, столкновения с монголами послужили естественным отбором, благодаря которому удалось выявить наиболее эффективные методы ведения войны - от стратегии и тактики крупномасштабных сражений до рукопашного поединка.
Рюги-бу-дзюцу
Первая половина XIV века в истории японских бу-дзюцу ознаменовалась возникновением первых школ (рюха, рюги) воинских искусств. Споры о том, какая школа была создана первой, продолжаются по сей день, но большинство японских исследователей отдают предпочтение школе Нэн-рю, созданной дзэнским монахом Дзионом и ставшей истоком для целого ряда крупных рюха бу-дзюцу. После Нэн-рю школы будзюцу стали плодиться как грибы, и к концу XIX века их число, по некоторым оценкам, достигло 9000.
Возникновение школ воинских искусств в этот период было вполне закономерным. В это время в Японии окончательно утвердилась власть военного сословия самураев во главе с родом Асикага, представителям которого в войне удалось сорвать последнюю попытку императорского двора восстановить свое былое господство. Установление сёгуната как формы правления самурайского сословия способствовало росту престижа военного дела и переосознанию его как особого военного искусства или даже священнодейства.
Раздробленность страны на многочисленные феодальные княжества, владельцы которых явно и тайно вели непрерывную борьбу друг против друга, также способствовала выделению из общего объёма древнего "национального" военного искусства особых территориально-родовых традиций и превращению их в отдельные самостоятельные школы, обслуживающие те или иные феодальные дома.
Сильная конкуренция во всех областях военного дела в условиях войн, когда военное превосходство было важнейшим фактором выживания, потребовала от японских самураев колоссальных мозговых и физических усилий по совершенствованию собственного мастерства. Приемы боевых искусств всесторонне анализировались, совершенствовались и подвергались испытанию на поле боя. Так осуществлялся отбор наиболее эффективной боевой техники, которую затем канонизировали и передавали последующим поколениям великие мастера, вышедшие живыми из сотен смертельных передряг.
Различные условия, в которых возникали школы боевых искусств - временные, территориальные, подверженность тем или иным внешним влияниям или приверженность прежним местным и родовым традициям, ранг мастера-основателя (конный тяжеловооруженный самурай высокого ранга или легковооруженный пехотинец-асигару) - привели к тому, что сложилось большое количество внешне малопохожих школ бу-дзюцу.
С другой стороны для всех бу-дзюцу, вне зависимости от конкретного предмета, была характерна потрясающая целостность. Методы управления большими воинскими соединениями, фехтование мечом, или любым другим видом оружия, военный шпионаж и разведка - все они были пронизаны одними и теми же идеями, принципами, психологическими установками. Недаром в период средневековья военная стратегия и фехтование мечом обозначались одним термином "хэйхо" - "закон войны".
К XVII веку существовало около сотни различных будзюцу. В целом в зависимости от специфики предмета канонизации их можно разделить на 11 групп.
Военная стратегия и оперативно-тактическое искусство ("гунпо" - "законы войны"):
хэйхо - военная стратегия;
сэндзё-дзюцу - тактика, управление и маневрирование войсками на поле боя;
сорэн - подготовка и тренировка войск (перемещения, построения, разбивка лагеря и т.д.);
гунгаку - военное искусство как наука (теория военного искусства, изучение его принципов и природы).
Сюда же следует отнести и некоторые гораздо менее масштабные, но очень важные дисциплины, канонизированные в некоторых школах бу-дзюцу:
гумбай (букв. "веер полководца") - управление войсками на поле боя при помощи полководческого веера;
гункай, дзинкай, гунра - использование специальных раковин для подачи сигналов на поле боя.
Ведение войны на море (суйгун):
сэнгунпо - тактика морского боя;
сосэнпо - подготовка и тренировка экипажей боевых кораблей;
суйгаку - искусство ведения военных действий на воде как наука.
Фортификация (тикудзё-дзюцу):
Построение крепостей, замков, полевых укреплений, выбор подходящих мест для строительства при помощи гадания (фусуй) и т.д.
Военный шпионаж и разведка (нин-дзюцу):
Полный набор методов агентурной (тёхо, кантё) и войсковой (сэкко) разведки,
методы организации диверсий, тайных убийств.
хэнсо-дзюцу (методы переодевания),
онсин-дзюцу (методы маскировки),
синобиири (проникновение во вражеский лагерь),
интон-дзюцу (методы ускользания от погони) и т.д.
Рукопашный бой без оружия:
Бу-дзюцу, связанные с борьбой без оружия, ввиду большого количества элементов классифицировать особенно трудно.
Борьба без оружия без одежды:
Сюда входит лишь один элемент - борьба сумо.
Борьба без оружия в доспехах:
в зависимости от типа используемых доспехов делится на кумиути (ёрои-кумиути, каттю-гуми) и когусоку (коси-но-мавари).
Борьба без оружия в одежде:
Дзю-дзюцу - собственно японские методы борьбы:
хобаку (методы захвата противника живьем в плен);
торидэ (букв. "хватающие руки", полицейская подсистема);
айки-дзюцу (разновидность дзю-дзюцу, основанная на использовании внутренней энергии ки).
Тай-дзюцу. Одни исследователи считают, что этим термином назывались методы физической подготовки, другие - что это упрощенное дзю-дзюцу, лишенное ударов по уязвимым точкам и болевых приемов, и практикуемое в народе, третьи полагают, что это особые методы борьбы без оружия, использовавшиеся шпионами и разведчиками ниндзя, четвертые вообще считают, что "тай-дзюцу" - это синоним "дзю-дзюцу".
Китаизированные и псевдокитайские стили (кэмпо), характерной чертой которых было преобладание ударов руками и ногами над бросками (о каратэ пока речи нет).
Известные японские исследователи бу-дзюцу Вататани Юки и Ямада Тадаси в рамках борьбы без оружия выделяют и еще один раздел, который они называют "кикэн-дзюцу" - "опасные искусства". В состав кикэн-дзюцу они включают коппо (букв. "учение о костях"; методы ломания костей), гохо ("сильное учение", или кассацу-дзюцу - "искусство жизни и смерти"; использование малых и потайных видов оружия в сочетании с приемами дзю-дзюцу и кэмпо) и косси-дзюцу (гэнкоцу, сито-дзюцу; методы поражения уязвимых точек нажатиями и ударами).
Рукопашный бой с использованием холодного оружия:
кэн-дзюцу (фехтование мечом), включая технику боя с коротким мечом-кодати (вакидзаси) и с двумя мечами - длинным и коротким (рёто);
иай-дзюцу (мгновение обнажение меча для защиты или контратаки, как правило в положении сидя), включая батто-дзюцу (мгновенное обнажение меча для защиты или контратаки в нестандартном положении, например при ходьбе);
нагината-дзюцу (фехтование алебардой);
со-дзюцу (искусство боя копьем);
кама-дзюцу (искусство боя серпом), включая технику боя кусари-гама (серпом на цепочке), дзин-гама (большим серпом-косой) и нитё-гама (парные серпы);
кусари-дзюцу (искусство боя цепью), включая технику ведения боя тама-гусари (цепь с грузиком на одном конце), фундо-гусари (цепь с грузилами на обоих концах) и гэкиган (кистень);
бо-дзюцу (искусство боя шестом);
дзё-дзюцу (искусство боя палкой);
тэцубо-дзюцу (искусство боя стальной дубиной);
дзюттэ-дзюцу (искусство боя металлической дубинкой с боковым отростком);
тэссэн-дзюцу (искусство боя боевым веером);
содэгарами-дзюцу (искусство боя багром);
сасумата-дзюцу (искусство боя двузубыми вилами);
танто-дзюцу (приемы боя ножом-танто).
Использование метательного оружия:
кю-дзюцу (стрельба из лука), включая кися (или ябусамэ: стрельба из лука с коня на скаку), ханкю (применение малого "половинного лука");
доки (применение катапульт, стреляющих большими стрелами и ядрами, при штурме вражеских укреплений);
сюрикэн-дзюцу (приемы метания различных лезвий, ножей, "звездочек", гвоздей, игл и т.д.);
утинэ (метание специальных утяжеленных и оперенных стрел);
фуки-бари-дзюцу (стрельба ядовитыми иглами из трубки);
фукуми-бари-дзюцу (выплёвывание отравленных игл изо рта);
тоатэ-дзюцу (поражение противника с дистанции подручными средствами - засыпание глаз песком, специальными смесями, метание камней, ослепление при помощи зеркал и т.д.).
Применение огнестрельного оружия и зажигательных средств (ка-дзюцу):
хо-дзюцу (применение огнестрельного оружия и артиллерии);
дзюн-хо-дзюцу ("неразвитое хо-дзюцу"; методы стрельбы стрелами, пулями и ракетами из труб, начиненных порохом);
нороси-дзюцу (применение сигнальных огней);
энка (или эммаку; постановка дымовых завес для маскировки действий войск).
Вспомогательные искусства:
суйэй-дзюцу (юэй-дзюцу; методы боевого плавания в доспехах);
суйдзёхоко-дзюцу (организация и подготовка переправ, методы изготовления и использования плавсредств из подручного материала);
ба-дзюцу (искусство верховой езды), включая суйба (переправа через рекм верхом на коне) и дакю (вид самурайского "спорта" типа современного поло, предназначенный для овладения джигитовкой);
каттю-рю (методы быстрого и правильного надевания доспехов);
тамэси (или суэмоно; методы тестирования меча разрубанием различных объектов);
сокурё-дзюцу (определение расстояний и военная топография);
ходзё-дзюцу (приёмы связывания противника);
хаягакэ-дзюцу (методы повышения скорости в ходьбе и беге);
каруми-дзюцу (искусство облегчения собственного веса для прыжков, лазанья).
Методы морально-психологической подготовки (синпо)
тайсоку ("брюшное дыхание");
найкан (внутреннее созерцание, медитация);
саймин-дзюцу (искусство гипноза), включая сюнкан саймин-дзюцу (методы мгновенного гипноза противника).
Учение об энергии "ки" и ее использовании в военном деле (киай-дзюцу).
Чтобы обеспечить укомплектованность своей армии специалистами всех родов, даймё стали поддерживать существующие школы соответствующей направленности и поощрять создание новых школ, отвечающих их потребностям. Так в середине XVI века по заказу князей Такэды Сингена и Уэсуги Кэнсина были канонизированы таки ешколы нин-дзюцу, как Такэда-рю, Нинко-рю и Кадзи-рю.
Синбу-дзюцу
В 1868 году Япония вышла на новый виток своего развития. В результате буржуазной революции Мэйдзи-исин рухнуло трёхсотлетнее правление сёгунов Токугава, завершилась эра властвования самурайского сословия. Указ 1871 года объявил о роспуске самурайских дружин и отмене их сословных привилегий. Япония открылась для западного мира и развернула процесс модернизации, направленный на сокращение отставания, прежде всего технологического, от Запада.
В результате бу-дзюцу оказались в чрезвычайно сложном положении. Во-первых, с исчезновением самурайского сословия они утратили свою социальную базу. Во-вторых, техническое перевооружение и реформа армии на западный манер сделали многие бу-дзюцу совершенно ненужными пережитками, которые в то время не воспринимались даже как музейные экспонаты.
Возникла необходимость коренной реформы бу-дзюцу, которая позволила хотя бы некоторым из них продолжить своё существование. И выход был найденю В 1882 году Кано Дзигоро объявил о создании новой системы, которая получила название дзюдо.
Поначалу его школа была воспринята лишь как еще одна школа дзю-дзюцу, однако вскоре выяснилось, что его система имела целый ряд принципиальных отличий от старых школ.
Заменив слово "дзюцу" на слово "до" - "путь" - Кано отказался от прежней установки на практическую прикладную ценность и заявил о том, что во главу угла должно быть поставлено духовно-нравственное воспитание, внутреннее совершенствование, достижение этического идеала. Идеи Кано Дзигоро были подхвачены, так образовались кэндо, иайдо, кюдо и т.д.
Конец XIX - начало XX вв. помимо возникновения будо характеризовался еще и появлением целого ряда новых для Японии воинских искусств. Речь идет, о дзюкэн-дзюцу (штыковой бой), тосю-какато (военная система рукопашного боя, созданная Тиба Сансю), тайхо-дзюцу (полицейская система задержания преступников), кэйбо-сохо (техника боя полицейской дубинкой) и т.д
********************************************************************************
*******************
Кароче, я сморю, жалающих подхватить поднялось особо. На все воля Вселенной. Ну и нафиг вы нужны?
Все, иду охотиться на грибников и подсаживаюсь на траву.
общая история и классификация
Японское слово "будзюцу" образовано двумя иероглифами: "бу" - "воинский, военный, относящийся к военному делу", и "дзюцу" - "искусство, умение, способ, средство, уловка, магия". Под будзюцу следует понимать всю совокупность военного искусства, в западном понимании этого термина, во всех его проявления - в сфере столкновений государств, армий или индивидуумов.
Бу-дзюцу на первый план выводят технический и практический аспект. Выведение на первый план технических и практических аспектов - это, пожалуй, единственная общая характеристика для трех типов бу-дзюцу, с которыми мы встречаемся в японской истории:
1) миндзоку-будзюцу ("национальное воинское искусство");
2) рюги-будзюцу ("воинское искусство [классических] школ");
3) син-будзюцу ("новое воинское будзюцу").
Под Миндзоку-бу-дзюцу понимаются те формы воинского искусства, которые существовали до появления первых школ боевых искусств, т.е. с древнейших времен до рубежа XIII-XIV веков.
Миндзоку-будзюцу представляли собой начальный этап развития военного искусства. Тактика ведения боевых действий и приемы единоборства еще пребывали в зачаточном состоянии. Они были слабо систематизированы и лишь проходили отбор и шлифовку. Поэтому до конца XIII века окончательно сложился только один вид будзюцу - сумо (борьба без оружия и одежды). Кроме сумо относительно высокого уровня развития достигли стрельба из лука с коня (кися) и борьба в доспехах (кумиути, ёрои-гуми). Остальные боевые искусства, по сравнению с последующим периодом, были крайне примитивны.
Говоря о воинском искусстве этого периода стоит упомянуть еще кэмбу - ритуальные танцы с мечами. Кэмбу были тесно связаны с культом меча в японской национальной религии синто. Возможно, что помимо чисто ритуальных функций, они служили и для обучения воинов фехтованию на мечах. Во всяком случае позже танцы-кэмбу были канонизированы в ряде самостоятельных школ, а также в некоторых школах фехтования на мечах кэн-дзюцу.
При всей недоразвитости воинских искусств недооценивать значение этого периода в истории японской воинской традиции нельзя. Во-первых, в это время был заложен теоретический фундамент будущих классических будзюцу. Это было связано, прежде всего, с активным заимствованием достижений военной мысли древнего Китая. Речь идет об импорте выдающихся военных трактатов - "Сунь-цзы", "У-цзы", "Лю тао", "Сыма фа", "Сань люэ", "Вэй ляо-цзы", "Ли Вэй-гун вэньдуй" и других. Начиная с VIII века они служили надежным подспорьем для японских военачальников, и, по сути дела, все последующее развитие будзюцу отталкивалось от идей китайских классиков. Во всех без исключения классических бу-дзюцу мы находим различные интерпретации гениальных мыслей Сунь-цзы об изменениях, о полноте и пустоте, о мощи. Во-вторых, именно в эти дни сложилось военное сословие самураев, которое в дальнейшем превратилось в основного носителя воинской традиции в стране Восходящего солнца и стало питательной средой для совершенствования бу-дзюцу. В-третьих, войны с айнами, сражения между самурайскми дружинами, столкновения с монголами послужили естественным отбором, благодаря которому удалось выявить наиболее эффективные методы ведения войны - от стратегии и тактики крупномасштабных сражений до рукопашного поединка.
Рюги-бу-дзюцу
Первая половина XIV века в истории японских бу-дзюцу ознаменовалась возникновением первых школ (рюха, рюги) воинских искусств. Споры о том, какая школа была создана первой, продолжаются по сей день, но большинство японских исследователей отдают предпочтение школе Нэн-рю, созданной дзэнским монахом Дзионом и ставшей истоком для целого ряда крупных рюха бу-дзюцу. После Нэн-рю школы будзюцу стали плодиться как грибы, и к концу XIX века их число, по некоторым оценкам, достигло 9000.
Возникновение школ воинских искусств в этот период было вполне закономерным. В это время в Японии окончательно утвердилась власть военного сословия самураев во главе с родом Асикага, представителям которого в войне удалось сорвать последнюю попытку императорского двора восстановить свое былое господство. Установление сёгуната как формы правления самурайского сословия способствовало росту престижа военного дела и переосознанию его как особого военного искусства или даже священнодейства.
Раздробленность страны на многочисленные феодальные княжества, владельцы которых явно и тайно вели непрерывную борьбу друг против друга, также способствовала выделению из общего объёма древнего "национального" военного искусства особых территориально-родовых традиций и превращению их в отдельные самостоятельные школы, обслуживающие те или иные феодальные дома.
Сильная конкуренция во всех областях военного дела в условиях войн, когда военное превосходство было важнейшим фактором выживания, потребовала от японских самураев колоссальных мозговых и физических усилий по совершенствованию собственного мастерства. Приемы боевых искусств всесторонне анализировались, совершенствовались и подвергались испытанию на поле боя. Так осуществлялся отбор наиболее эффективной боевой техники, которую затем канонизировали и передавали последующим поколениям великие мастера, вышедшие живыми из сотен смертельных передряг.
Различные условия, в которых возникали школы боевых искусств - временные, территориальные, подверженность тем или иным внешним влияниям или приверженность прежним местным и родовым традициям, ранг мастера-основателя (конный тяжеловооруженный самурай высокого ранга или легковооруженный пехотинец-асигару) - привели к тому, что сложилось большое количество внешне малопохожих школ бу-дзюцу.
С другой стороны для всех бу-дзюцу, вне зависимости от конкретного предмета, была характерна потрясающая целостность. Методы управления большими воинскими соединениями, фехтование мечом, или любым другим видом оружия, военный шпионаж и разведка - все они были пронизаны одними и теми же идеями, принципами, психологическими установками. Недаром в период средневековья военная стратегия и фехтование мечом обозначались одним термином "хэйхо" - "закон войны".
К XVII веку существовало около сотни различных будзюцу. В целом в зависимости от специфики предмета канонизации их можно разделить на 11 групп.
Военная стратегия и оперативно-тактическое искусство ("гунпо" - "законы войны"):
хэйхо - военная стратегия;
сэндзё-дзюцу - тактика, управление и маневрирование войсками на поле боя;
сорэн - подготовка и тренировка войск (перемещения, построения, разбивка лагеря и т.д.);
гунгаку - военное искусство как наука (теория военного искусства, изучение его принципов и природы).
Сюда же следует отнести и некоторые гораздо менее масштабные, но очень важные дисциплины, канонизированные в некоторых школах бу-дзюцу:
гумбай (букв. "веер полководца") - управление войсками на поле боя при помощи полководческого веера;
гункай, дзинкай, гунра - использование специальных раковин для подачи сигналов на поле боя.
Ведение войны на море (суйгун):
сэнгунпо - тактика морского боя;
сосэнпо - подготовка и тренировка экипажей боевых кораблей;
суйгаку - искусство ведения военных действий на воде как наука.
Фортификация (тикудзё-дзюцу):
Построение крепостей, замков, полевых укреплений, выбор подходящих мест для строительства при помощи гадания (фусуй) и т.д.
Военный шпионаж и разведка (нин-дзюцу):
Полный набор методов агентурной (тёхо, кантё) и войсковой (сэкко) разведки,
методы организации диверсий, тайных убийств.
хэнсо-дзюцу (методы переодевания),
онсин-дзюцу (методы маскировки),
синобиири (проникновение во вражеский лагерь),
интон-дзюцу (методы ускользания от погони) и т.д.
Рукопашный бой без оружия:
Бу-дзюцу, связанные с борьбой без оружия, ввиду большого количества элементов классифицировать особенно трудно.
Борьба без оружия без одежды:
Сюда входит лишь один элемент - борьба сумо.
Борьба без оружия в доспехах:
в зависимости от типа используемых доспехов делится на кумиути (ёрои-кумиути, каттю-гуми) и когусоку (коси-но-мавари).
Борьба без оружия в одежде:
Дзю-дзюцу - собственно японские методы борьбы:
хобаку (методы захвата противника живьем в плен);
торидэ (букв. "хватающие руки", полицейская подсистема);
айки-дзюцу (разновидность дзю-дзюцу, основанная на использовании внутренней энергии ки).
Тай-дзюцу. Одни исследователи считают, что этим термином назывались методы физической подготовки, другие - что это упрощенное дзю-дзюцу, лишенное ударов по уязвимым точкам и болевых приемов, и практикуемое в народе, третьи полагают, что это особые методы борьбы без оружия, использовавшиеся шпионами и разведчиками ниндзя, четвертые вообще считают, что "тай-дзюцу" - это синоним "дзю-дзюцу".
Китаизированные и псевдокитайские стили (кэмпо), характерной чертой которых было преобладание ударов руками и ногами над бросками (о каратэ пока речи нет).
Известные японские исследователи бу-дзюцу Вататани Юки и Ямада Тадаси в рамках борьбы без оружия выделяют и еще один раздел, который они называют "кикэн-дзюцу" - "опасные искусства". В состав кикэн-дзюцу они включают коппо (букв. "учение о костях"; методы ломания костей), гохо ("сильное учение", или кассацу-дзюцу - "искусство жизни и смерти"; использование малых и потайных видов оружия в сочетании с приемами дзю-дзюцу и кэмпо) и косси-дзюцу (гэнкоцу, сито-дзюцу; методы поражения уязвимых точек нажатиями и ударами).
Рукопашный бой с использованием холодного оружия:
кэн-дзюцу (фехтование мечом), включая технику боя с коротким мечом-кодати (вакидзаси) и с двумя мечами - длинным и коротким (рёто);
иай-дзюцу (мгновение обнажение меча для защиты или контратаки, как правило в положении сидя), включая батто-дзюцу (мгновенное обнажение меча для защиты или контратаки в нестандартном положении, например при ходьбе);
нагината-дзюцу (фехтование алебардой);
со-дзюцу (искусство боя копьем);
кама-дзюцу (искусство боя серпом), включая технику боя кусари-гама (серпом на цепочке), дзин-гама (большим серпом-косой) и нитё-гама (парные серпы);
кусари-дзюцу (искусство боя цепью), включая технику ведения боя тама-гусари (цепь с грузиком на одном конце), фундо-гусари (цепь с грузилами на обоих концах) и гэкиган (кистень);
бо-дзюцу (искусство боя шестом);
дзё-дзюцу (искусство боя палкой);
тэцубо-дзюцу (искусство боя стальной дубиной);
дзюттэ-дзюцу (искусство боя металлической дубинкой с боковым отростком);
тэссэн-дзюцу (искусство боя боевым веером);
содэгарами-дзюцу (искусство боя багром);
сасумата-дзюцу (искусство боя двузубыми вилами);
танто-дзюцу (приемы боя ножом-танто).
Использование метательного оружия:
кю-дзюцу (стрельба из лука), включая кися (или ябусамэ: стрельба из лука с коня на скаку), ханкю (применение малого "половинного лука");
доки (применение катапульт, стреляющих большими стрелами и ядрами, при штурме вражеских укреплений);
сюрикэн-дзюцу (приемы метания различных лезвий, ножей, "звездочек", гвоздей, игл и т.д.);
утинэ (метание специальных утяжеленных и оперенных стрел);
фуки-бари-дзюцу (стрельба ядовитыми иглами из трубки);
фукуми-бари-дзюцу (выплёвывание отравленных игл изо рта);
тоатэ-дзюцу (поражение противника с дистанции подручными средствами - засыпание глаз песком, специальными смесями, метание камней, ослепление при помощи зеркал и т.д.).
Применение огнестрельного оружия и зажигательных средств (ка-дзюцу):
хо-дзюцу (применение огнестрельного оружия и артиллерии);
дзюн-хо-дзюцу ("неразвитое хо-дзюцу"; методы стрельбы стрелами, пулями и ракетами из труб, начиненных порохом);
нороси-дзюцу (применение сигнальных огней);
энка (или эммаку; постановка дымовых завес для маскировки действий войск).
Вспомогательные искусства:
суйэй-дзюцу (юэй-дзюцу; методы боевого плавания в доспехах);
суйдзёхоко-дзюцу (организация и подготовка переправ, методы изготовления и использования плавсредств из подручного материала);
ба-дзюцу (искусство верховой езды), включая суйба (переправа через рекм верхом на коне) и дакю (вид самурайского "спорта" типа современного поло, предназначенный для овладения джигитовкой);
каттю-рю (методы быстрого и правильного надевания доспехов);
тамэси (или суэмоно; методы тестирования меча разрубанием различных объектов);
сокурё-дзюцу (определение расстояний и военная топография);
ходзё-дзюцу (приёмы связывания противника);
хаягакэ-дзюцу (методы повышения скорости в ходьбе и беге);
каруми-дзюцу (искусство облегчения собственного веса для прыжков, лазанья).
Методы морально-психологической подготовки (синпо)
тайсоку ("брюшное дыхание");
найкан (внутреннее созерцание, медитация);
саймин-дзюцу (искусство гипноза), включая сюнкан саймин-дзюцу (методы мгновенного гипноза противника).
Учение об энергии "ки" и ее использовании в военном деле (киай-дзюцу).
Чтобы обеспечить укомплектованность своей армии специалистами всех родов, даймё стали поддерживать существующие школы соответствующей направленности и поощрять создание новых школ, отвечающих их потребностям. Так в середине XVI века по заказу князей Такэды Сингена и Уэсуги Кэнсина были канонизированы таки ешколы нин-дзюцу, как Такэда-рю, Нинко-рю и Кадзи-рю.
Синбу-дзюцу
В 1868 году Япония вышла на новый виток своего развития. В результате буржуазной революции Мэйдзи-исин рухнуло трёхсотлетнее правление сёгунов Токугава, завершилась эра властвования самурайского сословия. Указ 1871 года объявил о роспуске самурайских дружин и отмене их сословных привилегий. Япония открылась для западного мира и развернула процесс модернизации, направленный на сокращение отставания, прежде всего технологического, от Запада.
В результате бу-дзюцу оказались в чрезвычайно сложном положении. Во-первых, с исчезновением самурайского сословия они утратили свою социальную базу. Во-вторых, техническое перевооружение и реформа армии на западный манер сделали многие бу-дзюцу совершенно ненужными пережитками, которые в то время не воспринимались даже как музейные экспонаты.
Возникла необходимость коренной реформы бу-дзюцу, которая позволила хотя бы некоторым из них продолжить своё существование. И выход был найденю В 1882 году Кано Дзигоро объявил о создании новой системы, которая получила название дзюдо.
Поначалу его школа была воспринята лишь как еще одна школа дзю-дзюцу, однако вскоре выяснилось, что его система имела целый ряд принципиальных отличий от старых школ.
Заменив слово "дзюцу" на слово "до" - "путь" - Кано отказался от прежней установки на практическую прикладную ценность и заявил о том, что во главу угла должно быть поставлено духовно-нравственное воспитание, внутреннее совершенствование, достижение этического идеала. Идеи Кано Дзигоро были подхвачены, так образовались кэндо, иайдо, кюдо и т.д.
Конец XIX - начало XX вв. помимо возникновения будо характеризовался еще и появлением целого ряда новых для Японии воинских искусств. Речь идет, о дзюкэн-дзюцу (штыковой бой), тосю-какато (военная система рукопашного боя, созданная Тиба Сансю), тайхо-дзюцу (полицейская система задержания преступников), кэйбо-сохо (техника боя полицейской дубинкой) и т.д
********************************************************************************
*******************
Кирюгана завхозом... побойся Духов!Пометелить друг друга на полянке звучит прикльно, но уж больно по варварски.....а то что в этом городе нет клуба кендо это очень плохо.....мож сообразим его?
Кароче, я сморю, жалающих подхватить поднялось особо. На все воля Вселенной. Ну и нафиг вы нужны?
Все, иду охотиться на грибников и подсаживаюсь на траву.
Kaname
Пользователь
до нынешнего дня считала, что сакабато - это миф, созданный автором Кеншина. нет, однако)
слов не нахожу, само совершенство
Посмотреть вложение 109037Посмотреть вложение 109038
Посмотреть вложение 109039Посмотреть вложение 109040
Посмотреть вложение 109041
www.jidai.jp/bushido.asp
для сравнения:
Посмотреть вложение 109043
слов не нахожу, само совершенство
Посмотреть вложение 109037Посмотреть вложение 109038
Посмотреть вложение 109039Посмотреть вложение 109040
Посмотреть вложение 109041
www.jidai.jp/bushido.asp
для сравнения:
Посмотреть вложение 109043
